Текст книги "Путешествия Лейлы"

– Да, Даниэль, спасибо. Просто немного страшно.

– Не бойся, я постараюсь быть с тобой в день выписки и провожу до апартаментов. И всегда буду рядом, если понадоблюсь.

* * *

Какие у нее могут быть апартаменты и проекты в Хайфе? Как себя там вести? Ничего не было понятно. Когда Лейла приезжала в Бельгию, новый муж мамы испек на день рождения той пирог с ванильным кремом, кривоватый и не то чтобы нарядный. Уже за праздничным столом вспомнили про свечи, нашли только самую простую, круглую и плоскую в металлической подставке. Водрузили на торт и решили: пусть задует трехлетка Элли. Что та сразу и сделала. «Элли, ну что ты, надо же было сначала спеть песенку», – хором, не сговариваясь запричитали взрослые. Малышка растерянно смотрела на всех пару секунд, а потом послышался ее тонкий голосок: «Ля-ля … ля-ля … ля-ля-ля». Все рассмеялись, снова зажгли свечу, спели уже хором «хэппи бездэй», а Элли опять ее задула. Малышке так понравилось, что взрослым пришлось зажигать свечу и петь деньрожденную песенку еще несколько раз.

Лейла чувствовала себя теперь такой же крошкой Элли в мире странных взрослых, которые ждут от нее чего-то, понятного только им. «Просто будь как Элли», – подбадривала себя Лейла. Впрочем, примерно так она и жила последние годы: маленькая, потерянная в мире девочка, которая открывает его заново каждый день.

Часть II. Палестина

Глава 1

Настал тот день, когда Лейла отправилась в свои апартаменты в Хайфе. Доктор Натансон поехать с ней не смог и послал одного из помощников-филиппинцев, но обещал навестить на днях.

Машина какое-то время петляла по узким изгибам асфальта в горчичной пустыне. Клиника удалялась и становилась все меньше, продолжая удивлять пластмассовыми округлостями и блестящим на солнце стеклом. Этот вид очаровывал каждый раз, когда Лейла выезжала на морские прогулки, но теперь, прощаясь, она всматривалась особенно внимательно. Невысокие желтые барханы прорезали бронзовые треугольники – Лейла старалась запомнить каждый оттенок. Машина выехала на широкую трассу и час или два неслышно скользила по ней. По левую сторону блеснуло море и тут же уступило место привычной пустыне. В какой-то момент повсюду, даже на разделительной полосе, появилось много настоящих деревьев. Вскоре вид сменился на степь с чахлыми низкими кустарниками, а через час или полтора опять зазеленел.

Еще издалека Лейла увидела на горизонте скопление игрушечных небоскребов. С каждой минутой они становились выше и шире, пока машина не ворвалась прямиком в городской оазис. Высотки разных форм и цветов были теперь повсюду, грациозно тянулись к небу. Покружив по дорогам, водитель подъехал к зданию песочного цвета, неприметному на фоне остальных. Припарковался, улыбкой подсказал Лейле подойти к дому и взял из рук корзину с платьями и книгами. Они вошли в небольшой холл, где за стойкой дремал похожий на полицейского верзила. Водитель показал охраннику какие-то бумаги, взял у того ключи и поднялся с Лейлой в лифте на девятнадцатый этаж.

«Ни о чем не беспокойся, отдыхай пока, осваивайся, – звучали в голове наставления Даниэля. – Дома среди документов найдешь чековую книжку для текущих расходов, на счету должно быть достаточно средств, к тому же ты получаешь ежемесячные отчисления из Фонда Ади. А мы постараемся пока найти контакты твоих родных и связаться с ними».

В коридоре на девятнадцатом этаже филиппинец открыл одну из одинаковых коричневых дверей, пригласил Лейлу войти, оставил вещи и ушел. Белизна стен и солнечный свет слепили. Аккуратная необжитая квартира напоминала гостиничные номера, в которых Лейла часто бывала в последние годы. Заворожил вид из окон на соседние высотки. Что-то в нем было от фильмов о Бэтмене, особенно когда стемнело и тысячи окон и контуры небоскребов засветились. Этот и каждый следующий вечер в Хайфе казались предновогодними, будто кто-то включал много гигантских елочных гирлянд.

В тумбе под телевизором, как и говорил доктор, Лейла нашла свои документы и чековую книжку «Банка Джебель Сахьюн / Банка горы Сион». Там же была и цветная, похожая на мультяшную карточка с ее фото, именем на арабском и латиницей: Leyla Ilyasova. Лейла сразу очертила пальцем контуры подписи, чтобы позже без запинки выписывать чеки. Все это отдавало какой-то авантюрой. С другой стороны, на карточке – фотография Лейлы, и имя на удостоверении тоже ее. Почему бы не подписывать собственным именем чеки, пусть и незнакомого банка. В крайнем случае выплатит потом из своих небольших, но сбережений, она успела кое-что скопить. Неясными оставались вопросы поважнее, так что надо постараться не тревожиться из-за неизвестного, а воспринимать все как приключение.

Лейла осмотрела просторную гостиную, соединенную с кухней, две небольшие спальни. В полупустых комнатах бросались в глаза огромные несуразные полотна на стенах. Напротив кровати в одной из спален висела единственная картина со связным сюжетом: девушка стоит на берегу реки, глаза опущены, в руках карнавальная маска с выражением довольства. Лейла повесила бы такую у себя.

Включила телевизор и под арабские песни стала изучать содержимое шкафа. Внутри все было разложено по цветам и размерам, как на фото в журналах. Лейла стала примерять эту чужую, но в то же время и свою одежду. Вещи скорее были удобными и неброскими, такие можно носить годами, на модные эксперименты хозяйка гардероба явно не отваживалась. Если бы Лейле не приходилось работать и пиарщиком, и одновременно витриной бренда, она и сама носила бы что-то подобное. И опять ни одной бирки или надписи.

У шкафа она пританцовывала. Дышалось легко и свободно, как во сне, когда летала высоко, или как на лодке Даниэля в самый первый раз. Лейла понимала, что рано или поздно все раскроется: она совсем не та, за кого ее принимают. Но тогда, может, и сама узнает наконец, что с ней такое. Мыслей о «побеге в свой мир», как Лейла стала называть это про себя, она не оставляла, просто пока не знала, каким он может быть, этот побег, да и какой он, ее мир. Вся надежда была на доктора Натансона или на какое-то новое, неизвестное пока обстоятельство. Даниэль перед ее отъездом из клиники сдался и выдал с собой несколько книг о работе мозга, их надо было теперь изучить.

Стягивая платье, Лейла уже не в первый раз подумала: как-то изменилась грудь, стала больше, тяжелее, да и чашечки бюстгальтеров в шкафу были объемнее, чем раньше. Когда в клинике делали один из бесконечных тестов, очередной филиппинец несколько раз спросил, нет ли в груди имплантов, так как они могут искажать показания аппарата. Лейла тогда ответила холодно, что нет, а потом и вовсе игнорировала вопросы со строгим лицом. Но … может, и в самом деле … Только как такое возможно? Она же так и не доехала до Таиланда. Да и там в грудь вкачали бы собственный жир … В любом случае что за бред?

Закончив с гардеробом, Лейла перешла в гостиную, принялась изучать книги на грубо обтесанных полках. История искусств, альбом с главными полотнами XIX века, великие художники прошлого … политология, история, психология, эзотерика … романы русских писателей на английском, а еще некие Франзен, Делилло, Пинчон, много переводов незнакомых авторов из разных стран. Мысленно поблагодарила местную Лейлу, кем бы та ни была, за какую-никакую, но библиотеку. Примерно такой набор тем она заставляла себя изучать на бесконечных курсах и вебинарах, да и художественная литература полезна для общего развития. Увидела красную тетрадь с цветочным тиснением на кожаной обложке. На отдельных листах записи: вес и объем тела в разные дни, срифмованные или просто наскоро записанные строки. Лейла тоже часто оставляла похожие заметки, только в смартфоне.

На верхних полках рамки с фотографиями: на каждой она, точнее, эта, другая Лейла. Поразительно спокойная, довольная, только часто непродуманно одетая. Вот она в светло-розовом бальном платье где-то в огромном зале, а вот с такой же прической и нарядом, похоже, в тот же вечер, с группой незнакомых людей. Старичок на переднем плане ну точно двойник Гитлера, даже с такими же усами, только всех цветов радуги. Тоже мне, фрик-шоу. А вот родители вместе с ней маленькой – такого фото она и не помнила. Когда оно, интересно, сделано, разве что в один из стремительных папиных визитов в детстве.

В рамке рядом – Лейла в обнимку с Ханной у логовола с графическим изображением хищной птицы в полете и надписью: «Сокол». И они же вдвоем за столиком на уличной террасе. Лейла не понимала до этого момента, что они были подругами или как минимум часто встречались еще до лодки. А вот фото Лейлы и какого-то верзилы, простоватого на вид, но с одухотворенным взглядом. Где-то она его видела … А здесь они уже втроем: этот блондин, Ханна и Лейла. Кто это? Ощутила что-то вроде зависти к этой другой себе. Или это бойфренд Ханны? Но на лодке у доктора та всегда появлялась с веселым индийцем Кришем.

Лейла села на тоненький коврик под книжными полками и впервые за долгое время серьезно задумалась. Может, это действительно ее жизнь? Искаженное восприятие, буфер из ложных воспоминаний как защита от чего-то. Но что настолько ужасное она не хочет вспоминать? Или милые фото в рамочках – фотошоп, все совпадения случайны или основаны на биг дата: наши смартфоны еще не такое про нас знают. Но как же тогда фото родителей … Лейла не видела такого ни разу, разве что в детских мечтах.

Взяла тетрадь, нашла на кухне несколько бутылок белого вина, открыла одну, села за высокий барный стол у окна с небоскребами. «Хочешь ты жизнь, полную смысла, или жизнь, полную счастья?» – было написано на первой открытой странице почерком, похожим на ее, только более аккуратным. Задумалась.

* * *

На следующее утро позвонила Ханна и пригласила позавтракать. Приехала почти сразу. Вдвоем они гуляли по Озерному краю, где жила Лейла. Снаружи, с дорог, где ездили машины, не было видно, что за стеной небоскребов прятались небольшие озера, опоясанные прогулочными тропинками и множеством кафешек на первых этажах высоток. В одну из них, французскую пекарню, они с Ханной и зашли.

– Знаешь, он такой, как посмотрит исподлобья и лайк голову закидывает. Так безумно, просто инсейн, и внутри сразу что-то происходит. Ну очень знакомое лицо, много раз видела его. Усы торчат в разные стороны.

Когда Ханна сказала, что знает большинство ВИП-пациентов Даниэля, Лейла принялась описывать необычного старика, которого видела так близко от себя.

– Забавно. По описанию похоже на Сальвадора.

– Точно! Это же он! Только он жив разве? Вау! – Лейла поперхнулась кофе и закашлялась.

– Разумеется, он же президент Большого Сальвадора.

– Тоже Фонда, что ли?

– Да что ты, он же из Сальвадора.

– Сальвадор из Сальвадора? – засмеялась Лейла.

– Да, из его столицы Сан-Сальвадор, город и страна названы в честь президента. Еще морской порт. Ты что, не знала? – Ханна тоже развеселилась.

Лейла представила себе Дали диктатором маленькой банановой республики. Может, он решил провести так свою старость и не умирал вовсе? Разыграл всех напоследок. Стало не по себе: такое вполне можно было допустить.

– Да я шучу, что ты, на тебе лица нет, – встревожилась Ханна. – Разумеется, страну и порт назвали не в честь президента, это просто совпадение.

– Тем более что он вообще художник.

– Забавно, ха, а еще диджей, гонщик-экстремал и автор монографии о разных видах целебных трав. И вправду, разносторонний дедуля. Но ценит народ Сальвадора не за это. Уже лет … сорок пять ценит, если не ошибаюсь. А вот что будет с каждым сальвадорцем, который не оценит, мы умолчим, – она подмигнула и прищелкнула языком.

– Окей, вотэвер. – Лейла решила не продолжать разговор, потому что совершенно не понимала, когда приятельница говорит всерьез, а когда нет. Пусть этот пациент будет Сальвадор, диктатор Сальвадора, художник Сальвадор все равно давно уже умер. Какая разница, в конце концов.

С Ханной было хорошо и легко, пусть та часто говорила что-то не вполне реалистичное. Но всегда интересное. А главное, новая знакомая терпеливо отвечала на любые вопросы и никогда ни о чем не расспрашивала в ответ. Похоже, они вправду неплохо друг друга дополняли и могли бы дружить. Почти каждый день ездили куда-нибудь обедать или ужинать, много гуляли по шумному, особенно в непогоду, побережью или тихим улицам старой, респектабельной части города на вершине горы. Куда только не захаживали: и на открытия выставок и ресторанов, и на приемы в отели и дома местного светского общества, и на трансляции новых оперных и балетных постановок в Большой дворец искусств Хайфы, БДИ.

Этот дворец, сверкавший на склоне, был очередным зданием из стекла, только невысоким и в форме сферы, без единого угла снаружи. В большом зрительном зале, прямо на сцене в 3D-проекции или на огромном, как занавес, киноэкране проходили трансляции главных мировых событий и театральных премьер. Иногда показывали фильмы под живой аккомпанемент музыкантов. Премьерные трансляции становились важным событием в Хайфе и собирали весь местный свет. Женщины и мужчины наряжались с нетипичной для этих краев тщательностью и красовались перед другими почетными гостями. Как объясняла Ханна, билеты в БДИ даже на проходные мероприятия считались роскошью, и многие мечтали побывать здесь хотя бы пару раз в жизни. Подругам же пригласительные обычно присылали от доктора Натансона, у которого в театре была своя ложа.

Сам Даниэль к Лейле так и не заехал, только отправил лекарства и цветы с вложенной карточкой, в которой пожелал поправляться скорее и оставил телефон клиники. Время от времени она пробовала набирать его, и, когда все же дозванивалась, Даниэль радовался, обо всем расспрашивал и надеялся на скорую встречу, но после очередной своей поездки. Если дозвониться не получалось, Лейла писала письма и оставляла их в ящике Почты Хайфы на первом этаже дома: делилась впечатлениями от увиденного, обязательно добавляла, как скучает. Было немного обидно, что Даниэль так и не нашел времени для личной встречи. Другой букет, розовый, нежный и невесомый, пришел от Фонда Ади: «Скорейшего выздоровления!»

В остальном эти дни в Хайфе были яркими и насыщенными. Только у Лейлы наконец появилось время, чтобы смаковать каждое новое впечатление, проживать его, наслаждаться им. И вспоминать свой уже прошлый мир. За одним из ужинов она рассказала Ханне как давно, в Москве, в выходной ждала у окна фастфудной горячий и сытный блин, чтобы пойти с ним в офис доделывать очередной отчет. Как долгожданный теплый сверток пыталась выхватить какая-то бездомная, буравя Лейлу злым и отчаянным взглядом. Как Лейла испугалась, но не отвела глаза и только сильнее тянула блин к себе, так, что женщина его в конце концов отпустила и убежала. Насколько та была голодна и в отчаянии, а Лейла пожалела какой-то блин …

– Да и она хороша, выбрала легкую добычу.

– Ну да, для меня этот блин тоже был лакшери, я тогда старалась даже в метро не ездить лишний раз, экономила. Хотя Москва очень красивая, если ходить пешком. – Лейла вспомнила рождественские огни ГУМа и мягкие фонари в любимых переулках. – Тогда один мой босс долго стыдил меня за то, что взяла второй подряд кусок роскошного и гламурного торта. Он оставил торт на общей кухне, чтобы отпраздновать что-то … На той работе, знаешь, все люди и вещи, торты даже были роскошные, гламурные.

А еще Лейла вспомнила, как не любила обязательные в их пиар-агентстве неформальные посиделки в баре. Туда она старалась идти отдельно от коллег, чтобы по дороге быстро съесть какой-нибудь бургер из «Макавто» и не тратить много денег на еду. Хотя не меньшей бессмыслицей казались потом бесконечные обеды, ужины, коктейли, презентации и вечеринки в Лондоне, Дубае, а теперь и здесь, в Хайфе.

В таком изобилии главное научиться скользить и не отвлекаться на ненужное, чтобы не увязнуть. Интересно, что, где бы и на каком уровне эти светские мероприятия ни проходили, роли участников всегда распределяются примерно одинаково. Одни там из-за своей временной должности или пожизненного титула. Другие добились успехов в чем-то полезном и важном или же сиюминутном и модном. Третьи просто много зарабатывают и за все это прекрасное и утонченное, или китчевое и вульгарное, кому что ближе, платят. И каждый рад своему «проходному билету», причастности к тому или иному сообществу. Столько избыточного: той же еды, комплиментов, и одновременно такая пустота, редко ненаигранный интерес друг к другу, скорее, всегда любезный обмен услугами. В Хайфе это не было так заметно, но, возможно, Лейла просто оставалась здесь пока чужой.

* * *

– Ханна, а кто такой Ади и какое отношение я имею к нему? Я просто … не могу вспомнить соу фа. – Лейла быстро выдохнула вопрос, который проговаривала про себя весь вечер. Боялась сказать что-то не так.

Уже минут тридцать они обсуждали святых в исламской и христианской религиях. «Да они и были все одни и те же, многие христианские священники даже принимали учение Мухаммеда как более подлинную версию христианства, когда ислам только появился! А евреи так вообще сдали Иерусалим армии Мухаммеда, только бы насолить римлянам, они уже тогда видели в исламе новую толерантную религию, которая всех примирит», – блистала эрудицией Ханна. Ужин почему-то все не несли, и Лейла решилась спросить про Ади.

– Он тот самый художник, которого все так любят обсуждать, ты заметила на лодке у Даниэля, наверное, – подруга поправила волосы, – один из самых известных в мире метанацэкспрессионистов, Ади Прешиос. И твой бывший босс, между прочим.

Лейла уже привыкла на всякий случай не показывать удивления, но в этот раз, похоже, не получилось. Какой еще Прешиос, какой метанацэчто-то и ее босс? Хотя уже из разговоров на лодке она поняла, что как-то связана с этим Ади. По крайней мере, с его фондом, который присылал ей деньги и цветы.

– И лайк … что же я для него делала? – все еще слабо контролируя мимику, спросила Лейла.

– Хм, организовывала выставки, встречалась с журналистами и критиками, придумывала разное, чтобы о нем и его работах больше писали, – с ноткой тревоги ответила Ханна, потом спешно добавила: – И весьма успешно. Он сам фигура мистическая, его и не видел почти никто. Думаю, что большая часть его успеха – именно твоя заслуга.

«Ого, и тут пиар и маркетинг», – подумала Лейла, но ничего не сказала, только кивнула и стала осматривать зал, не зная, как реагировать на слова Ханны.

Они ужинали в новом ресторане под скошенной стеклянной крышей в том же районе, где жила Лейла. В огромном хрустальном зале почти никого не было. Только в дальнем углу у окна над чем-то громко смеялись трое немолодых упитанных палестинцев в длинных платьях из серой костюмной ткани и строгих пиджаках, одном из видов национальной одежды. Видимо, они приехали на ужин прямиком из офиса или с важных переговоров.

– Ты какая-то грустная, что-то случилось? – послышался голос Ханны.

Лейла вздрогнула, повернулась обратно к столику:

– Да нет, я окей. Просто думаю о пиаре. По-моему, самая бесполезная профессия. И, похоже, самая неизбежная.

Лейла ответила так, чтобы что-то сказать, но теперь задумалась. Она давно хотела оставить работу в пиаре, но не могла понять, что еще может делать. Получалось, что другие занятия, интересные ей, требовали большой подготовки и плохо оплачивались. И даже тут, в этом странном мире, где все было с ног на голову, она опять занималась пиаром.

– Эм-м, пи-ар? – тщательно выговорила Ханна.

– Ну, все, о чем ты только что говорила: продвижение, выставки, журналисты.

– Наконец узнаю свою Лейлу, – рассмеялась подруга. – Только почему же бесполезная?

– А что это дает миру? Хоть что-то настоящее? – давно хотела спросить кого-то Лейла. С новой подругой нужные темы всплывали сами собой.

– Например, твоя работа с Ади. О нем узнали во всем мире, а не только в творческих гетто бывшей Австро-Венгрии, в том числе и благодаря тебе. Это сойдет за что-то настоящее?

– Мейби. Кстати, а что ты вообще думаешь о его творчестве? – привычно ответила вопросом на вопрос Лейла.

– Ах, ты всегда такие вопросы задаешь. Его работы скорее относят к массовому искусству, но все же Ади – настоящий феномен, кого еще из современных художников так хорошо знают почти в любой точке мира? Или это все, как ты сказала … пи-ар? – Ханна подмигнула сосредоточенной подруге. – В любом случае как художник Ади не боится идти своим путем, поэтому и среди знатоков искусства его многие признают. Давай я покажу его работы, может, ты вспомнишь что-то … приходи в мою галерею завтра.

– Ай мин, получается, я помогала не самому талантливому художнику считаться талантливым и продавать больше работ, правильно? – медленно выговорила Лейла, хотя внутренне обрадовалась, что Ханна пригласила ее в галерею.

– Можно сказать и так. Мне нравится твоя прямолинейность. – Ханна, как всегда, по-диснеевски красиво улыбалась. – Только скорее не продавать, а помогать его стране доминировать над другими в области искусства. Хотя Ади, бесспорно, уникум, он как бы находится над всеми границами.

Лейла услышала нечто важное про Ади, поняла, что будет еще много над этим думать, но отчего-то продолжила разговор совсем о другом:

– Да, о религиях. Мейби, раньше похожие инструменты, ну как этот пиар, применялись, чтобы обращать как можно больше людей в свою веру, распространять ее влияние, как ты думаешь?

– Забавно. А представь, что у каждой религии есть своя такая Лейла там, на небесах, и она думает, как бы обратить как можно больше людей именно в свою веру? – Ханна наклонилась к подруге и перешла на шепот, как будто посвящая ее в тайну.

– Да, ведь когда люди молятся, они, экчуалли, отправляют энергию в некие высшие миры. Получается такая битва за энергоресурсы. – Лейла тоже многозначительно приподняла брови.

– И отсюда все эти крестовые походы и прочие священные войны, – со всей серьезностью добавила Ханна, потом рассмеялась. – А ты знаешь, что в тот же ислам привлекали сначала по системе пирамиды? Приведи друга, получи часть собранных с немусульман налогов.

– Лайк такой же, кхм, финансовый инструмент применяли и другие религии. – Отчего-то обиделась Лейла за ислам. – В России, например, когда добровольно-принудительно крестили татар, новообращенных в христианство освобождали от налогов на время.

С Ханной любая беседа текла плавно и естественно, то ли подруга тоже принадлежала какому-то другому миру, то ли не слишком серьезно относилась к этому. Казалось, и ее мозг охотно отправляется в путешествия по альтернативным реальностям. Несмотря на внешнюю серьезность, приятельница всегда была не прочь немного подурачиться. Лейла не могла надышаться их разговорами и не понимала, как такого собеседника упускали друзья Даниэля. С другими Ханна по большей части только молчала и улыбалась.

Наедине же новая приятельница охотно обсуждала многое, от истории религии и искусства до принципов работы мозга или последних трендов в финансах, моде и здоровом питании. И излагать это все ей удавалось обстоятельно и ясно. Только изредка, если пауза все же повисала, Лейла спрашивала что-то сама. Так было легко не обнаружить пробелы в собственных знаниях и узнать побольше о мире вокруг. Похоже, общаться в такой манере нравилось обеим. Или же это Даниэль попросил Ханну рассказывать своей пациентке все, что только можно, чтобы она быстрей начала вспоминать? Доктор Натансон, кажется, постоянно незримо присутствовал рядом с Лейлой …

– Кстати, а почему, когда мы ехали по трассе из клиники, в какой-то момент на дороге, лайк прямо посреди пустыни, появилось так много деревьев? Да и тут, в городе, много растений.

– Какая ты наблюдательная, – мягко ответила подруга. – Наверное, вы проезжали рядом с Иерусалимом. Мы тут даже шутим: по деревьям сразу можно понять, что въезжаешь в столичный регион. А ты заметила, что почти к каждому дереву, даже на трассе, тянется отдельный шланг? Это грандиозная система ирригации, и очень дорогая.

– Интерестинг, я не обратила внимания. Прямо как в кли … А здесь рилли повсюду цветущие сады, рощи и парки, особенно там, на горе.

– Сразу видно, где в этой стране жизнь и деньги, правда? – усмехнулась подруга. – Но в Хайфе, например, все зеленое и потому, что это уже другая климатическая зона. А вот Яффо считается культурной столицей, а Иерусалим … это просто Иерусалим. Надо обязательно тебе все показать.

– С удовольствием. Кстати, Ханна. Дома я наткнулась на фото, где мы с тобой и каким-то высоким блондином. Кто это? – Лейла решилась задать другой вопрос, не дававший покоя.

– Скорее всего, Давид из Южной Африки. Очень милый молодой человек. Он, кстати, должен быть в Хайфе в следующем месяце. Уверена, будет рад тебя увидеть.

* * *

Назавтра Ханна, как и обещала, отвезла Лейлу в свою галерею. Они приехали в еще один район с россыпью небоскребов, финансовый центр города прямо у порта. Здесь, среди дорогих ресторанов и офисов морских компаний, и находился Ханнин магазинчик с предметами искусства.

– Вот это очень модный сейчас фотограф, он с севера Италии и много лет путешествовал по странам арабского мира. Последние два года через объектив изучает жизнь хищных птиц в пустыне. По этим работам все тут последнее время с ума сходят. – Ханна с гордостью хозяйки показывала галерею.

Они спустились по лестнице в следующий зал.

– А здесь висит наш достопочтенный Ади. Вот эта красная скрипка символизирует борьбу мировоззрений, когда на стыке рождаются научные открытия и произведения искусства. – На стене висела огромная картина с неровной красной скрипкой на зеленом фоне.

– Интересно.

– Екает что-нибудь в сердце? – разулыбалась Ханна.

– Если честно, нот соу мач. – Лейла растерянно осматривала картины вокруг.

– А здесь мы видим выгрызшую путь наружу женскую сущность – это символ и знания, и власти над мужчинами.

За спиной Ханны алело полотно с большим зеленым яблоком на кроваво-красном фоне, из середины выпирал толстый червь с волосами, красными губами и черными очками мультяшной блондинки. Лейла, пожалуй, не видела ничего более странного, разве что экспонаты в Галерее Церетели в Москве, куда однажды случайно забрела.

– Раньше ты могла бы провести такую экскурсию и получше меня. Неужели совсем ничего не помнишь?

– Не-а, что-то нет.

Картины вызывали скорее брезгливость, но не потому ли, что она сама их, похоже, и пиарила раньше … Впервые за эти месяцы Лейла с легкой ностальгией вспоминала модную индустрию, своих безобидных блогеров и круглосуточные запросы на одежду для съемок и выходов в свет.

– А вот это очень известная его работа, – Ханна открыла дверь в отдельную пустую комнатку, включила свет, – смотри!

На стене висело большое полотно. На ярком синем фоне в неровном хороводе кружились массивные красные фигуры с нарочито большими крючковатыми носами. Страшные лица напоминали пропагандистские карикатуры на евреев, которые Лейла когда-то видела в Музее Холокоста. Между фигурами полыхал желтый костер, над ним полупрозрачными красками был изображен земной шар. Композиция картины была Лейле знакома.

– А это еще что такое? – не смогла скрыть растерянности.

– Неоднозначная работа, правда? – обычно безучастное лицо Ханны вытянулось и замерло. – Это знаменитая «Жидовская пляска». Все эти теории сионистских заговоров … противостояние глобализму и еврейскому засилью во всех сферах …

– Фак, – только и выдохнула Лейла.

– Понимаю, столь знаковая работа для нашей галереи – это очень круто, – смущение гостьи ободрило Ханну. – Но несколько серьезных покупателей из этого региона уже проявили интерес к картине, поэтому пока она здесь, и мы можем видеть ее так близко. Хотя тебя, разумеется, этим не удивишь… – отвела взгляд.

– Ты говорила, этот Ади лайк из Австрии или Венгрии, откуда-то из Европы? И он пишет такое? А как такая тема … Ну, ай мин, это вообще нормально, это окей? И … и, по-твоему, это искусство эт олл?

– Ади – австрийский художник немецкого происхождения. Бесспорно, его работы неоднозначны и с точки зрения техники, и посыла. – Ханна с легкостью перешла на лекторский тон. – Но … возвращаясь к вчерашнему разговору. Если кто-то не боится первым поднимать важную социальную тему, это уже делает его художником.

– Так… – Лейла пыталась собрать вместе отрывочные мысли и ассоциации, – во-первых, это напоминает какую-то картину, лайк … м-м-м … с такими танцующими фигурами, забыла художника … что-то вроде Гогена или Го… Де …

– Дега, – обрадовалась Ханна. – Наверное, ты все же помнишь что-то, потому что чаще всего здесь видят отсылку к «Танцу» Матисса. Но сам Ади говорил как-то, что да, вдохновлялся именно «Танцовщицами» Дега, только наполнил полотно смыслом и вызовами нового времени.

– Ханна, рилли … Со всеми этими темами жидов … и их танцев … Ты серьезно, такое принимают в Европе? Как-то сложно это представить.

– Да ладно тебе, не будь ханжой. Ади многие любят, тот же твой доктор Даниэль. Эти двое, кстати, хорошие друзья. И тебя он в свое время не обидел, деньгами так уж точно. Не надо принимать так близко к сердцу чей-то творческий поиск, пусть это в чем-то и эпатажно. И не поспоришь же, евреи контролируют финансовые потоки в большинстве стран, и дай им волю, заварят что-то такое глобальное. Искусство лишь отражает сегодняшний мир, его больные точки. – Ханна перешла на монолог.

– А как же Холокост, чувство вины немцев эт сетера? – Лейла не была так эрудирована, как подруга, в голову лезли только самые общие фразы и клише. – Честно, саундс лайк какой-то бред.

– Что такое Холокост? – на этот раз без всякой игривости спросила Ханна.

– Ну, когда евреев сжигали тысячами в концентрационных лагерях … Германии, Европы. – Лейла была как на экзамене, боялась сказать что-то не так.

– Кто сжигал?

– Ну, немцы… – Лейла стушевалась от взгляда подруги, – ай мин, фашисты, конечно.

– Подожди-ка … и ты говоришь, что это я несу бред? – На лице Ханны читалась растерянность, которая, впрочем, тут же сменилась улыбкой. Ее мимика была словно прорисована художником-аниматором. Она напоминала диснеевскую принцессу, только повзрослевшую.

Мозг Лейлы, похоже, не справлялся, она бы сейчас не отказалась от пресловутых таблеток из клиники. В памяти что-то забрезжило …

– Слушай, у тебя есть фото этого твоего Ади?

– Да, конечно, сейчас покажу, моего Ади, хм. – Ханна стушевалась на пару секунд, но быстро сделалась невозмутимой. – Посмотрела? Тогда заканчиваем с этой комнатой?

Они вышли.

– Тут просто столько разных систем защиты, надо теперь все включить заново, – виновато улыбнулась подруга, закрыла комнату на ключ и еще несколько минут вводила что-то на панели у двери.