Текст книги "Черное"

Темный силуэт завернутый в плащ проскользнул мимо покосившегося забора. Оглянувшись, фигура быстро нырнула в грязный переулок. На улице было темно и зябко, как и всегда бывает в сельской местности осенью. Дни стояли смурные. Солнце почти не показывалось. После недавних дождей дороги размыло. И фигура в плаще громко шлепала по свежей смеси грязи, навоза и мусора. Незнакомец все еще, постоянно оглядываясь, быстро шагал по переулку. Он бы побежал, да боялся оступиться и свалиться в грязь. Темнота была сплошной и кромешной. Он сделал еще один поворот и вышел на другую, не менее тесную и грязную улицу. Единственным отличием от всего остального пути, что он преодолел, был тускло горящий фонарь, висящий над темного дерева вывеской, который, после непроглядного мрака показался ему ярче весеннего солнца на зеленом лугу. Хотя фонарь больше коптил, чем горел. Дойдя до места, он немного расслабился и уже более спокойной походкой дошел до низкой, засаленной двери. Он еще раз глянул на вывеску – Кислый Гусь, значилось на ней. Затем, украдкой оглянувшись, он решительно распахнул дверь и зайдя внутрь, также решительно ее закрыл. Дверь, несмотря на то, что выглядела тяжелой и неповоротливой, очень легко ходила в петлях и даже не издала никаких звуков. Было видно, что хозяин трактира следит за ней. И за всем остальным тоже. Несмотря на грязь и запустение, характерные для любой деревни этих мест, здесь были видны кое-какие отличительные особенности – солома на полу, менялась не реже раза в год, столы и стулья протирались тогда же. Даже посуда, мылась, может быть и реже, но все же. В общем, по всем параметрам. Это была не просто лучшая харчевня в деревне, но и во всей близлежащей округе. А если учесть то, что название у трактира было не абы откуда взято, а было говорящим – здесь варилось лучшее пиво во всем королевстве и готовился вполне съедобный гусь, вымоченный в нем же. Ходили слухи, что даже сам король для одного из своих званых вечеров, как-то пополнил свои запасы пива в трактире, чем хозяин малыш Шейн очень гордился. Да и среди местных был уважаем и любим. Поэтому, несмотря на кажущуюся мрачность, место это было по-своему уютным и спокойным. Драки здесь случались редко. Может еще и потому, что в малыше Шейне росту было больше двух метров, и в плечах не меньше.

Незнакомец, зашедший в трактир, в нерешительности остановился, внутри он был в первый раз. Малыш Шейн, от взгляда которого ничего не ускользало, тут же вытащил массивную деревянную кружку и с грохотом поставил ее на стойку.

– Светлого, или темного, а Тиль? – сказал он с хитрым блеском в глазах, остальное его лицо, словно высеченное из камня, оставалось непроницаемым.

Тиль, видя, что его конспирация больше ни к чему, опустил капюшон и огляделся по сторонам. Народу было много, вокруг витала бешеная смесь ароматов, пива, жареного лука, крепкого пота, свежего хлеба, соломы, дыма и черт его знает, чего еще. Было шумно и светло. И как будто не было за окном всего этого холода, грязи и отчаянного одиночества. Тиль решительно кивнул самому себе, соглашаясь, что не зря решил прийти сюда, вместо того, чтобы страдать в одиночестве в своей маленькой темной комнатушке, в которой малыш Шейн скорее всего даже разогнуться в полный рост не смог бы. С бледным от волнения лицом, он шагнул к стойке и нерешительно опустился на стул.

– Так ты не ответил, Тиль? Тебе какого плеснуть?

Из-за спины Тиля послышался шутливый выкрик.

– С каких это пор, ты потчуешь детей пивом, а Шейн?

Послышались смешки, и даже откровенный хохот.

Шейн пропустил это мимо ушей и терпеливо смотрел на Тиля. Тиль расценил это, как поддержку и даже опустившиеся было плечи и втянутая голова, начали потихоньку возвращаться на место.

– Темного – сказал Тиль и сглотнул. Он слышал, что темное было у малыша Шейна крепче. А он пришел с явным намерением напиться.

Шейн, еще какое-то время оценивающе смотрел на Тиля, что у того опять начало сводить живот от страха. Вдруг малыш Шейн хочет подшутить над ним и сейчас нальет ему молока, а потом выпроводит его восвояси, мол, детское время кончилось, пора баиньки.

Но этого не произошло, видимо, что-то такое увидел в глазах Тиля, малыш Шейн. И даже улыбнулся ему мягкой улыбкой, что случалось крайне редко. Лицо его сразу размягчилось и морщины вокруг глаз и рта сделали его лицо добрым и не таким суровым.

– Темного, так темного – сказал он и быстро и аккуратно налил полную кружку.  И уже в следующий миг она стояла перед Тилем. А белая, густая пена застыла, словно снежная шапка на вершине горы. Тиль примерился, ему еще не доводилось пить темного пива от малыша Шейна. А те слухи, что ходили об этом пиве среди его друзей, даже немного пугали. Но он собрался с духом и попытался отпить небольшой глоток. Кроме пены, ему в рот ничего не попало, но даже у пены вкус был отменный. Тиль уже смелее пригубил, как следует. Спустя каких-то десять минут. Он сидел и потягивал темное из Кислого Гуся, как будто пил его всю свою жизнь. Как и все люди, которые в первый раз в жизни пробуют алкоголь, Тиль опьянел не сразу. Поэтому он успел выпить уже три кружки пива, когда его резко пошатнуло, и голова его затуманилась. Он невольно приткнулся к стойке и на его лице застыло выражение замешательства. Малыш Шейн, который всегда и все замечал, придвинулся к Тилю и взялся за кружку, которая гордо стояла у поверженного врага.

– Думаю, с тебя хватит, малой. – сказал он и отодвинул кружку от Тиля.

Тиль недоуменно посмотрел на хозяина таверны и медленно перевел взгляд на кружку, которая теперь была так далека. В глазах у него все плыло. Огоньки свечей длинными шлейфами ползли за его взглядом, не успевая за ним на несколько секунд.

Тиль, что-то пробормотал себе под нос и уставился в одну точку. До алкогольного отравления было еще далеко. Поэтому он пребывал в каком-то состоянии между реальностью и иллюзиями. И тут его прорвало.

– Она – начал он заплетающимся языком. – Она… – слово так и вертелось на языке, но почему-то не хотело даваться просто так. Поэтому еще раз пробормотав «Она», Тиль бросил эту затею и просто заплакал.

– Я ее люблю, понимаешь? – спросил он, обращаясь в никуда.

– Понимаю, наверное. – тем не менее ответил малыш Шейн, ему было жалко Тиля. Он знал о его безответных чувствах к Ровене дочери местного зажиточного фермера. Она была одной из самых завидных невест деревни. И она прекрасно это знала. Не сказать, чтобы она была красавицей. Но природное обаяние, плюс статус отца делал ее первой красавицей. Тиль страдал от безответной любви уже третий год. В самом начале, когда ее, Ровену, на тот момент уже достаточно сведущую в делах любовных, позабавило обожание молодого парнишки, и она флиртовала с ним, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Само собой, парень, как это и бывает в первый раз, влюбился по уши. А потом и еще дальше и еще глубже. Еще через несколько месяцев невинной болтовни и улыбок. Он был полностью в ее власти. Вот тут она позабавилась всласть. Тиль несколько раз был на грани. Он думал, что терпеть такие муки не возможно, и он просто умрет от остановки сердца. Но сердце его билось и болело, с каждым днем все больше. И вот Тиль оказался там, где он был сейчас, пьяным в местной таверне. С разбитым сердцем и растоптанной гордостью. Последней каплей стало то, что незадолго до этого Ровена нашла себе нового ухажера, которых, к слову сказать, было и так не мало. Но этот был всем ухажерам, ухажер. Высокий, статный и красивый той грубой мужской красотой, что так ценилась в деревне. В добавок ко всему не чета Тилю, сыну простого пекаря. Этот был старшим сыном купеческого клана. Одной из самых богатых и влиятельных семей в округе. Ровена увлеклась им не на шутку. И Тиля вообще перестала замечать. От таких нечеловеческих мук, Тиль совсем упал духом. Хлеб подгорал. Тесто убегало и все валилось из рук. Сегодня еще и отец за это влепил затрещину и не одну. В отчаянии Тиль решил прибегнуть к последнему средству убежать от реальности, который знал, не на собственном опыте конечно, но с чужих слов, звучало все правдоподобно – напиться и забыться. И вот он сидел пьяный настолько, что боялся, сможет ли встать и дойти до выхода, не то, что до дома. А сердце все болело. Да так сильно, что Тиль начал тихонько раскачиваться и подвывать в такт. Малыш Шейн покачал головой и строго глянул на собравшихся уж было посмеяться над парнем завсегдатаев. Те, кто собирался отпустить пару шуток, тут же передумали, остальные просто уткнулись в свои кружки. Всем вдруг, сделалось, как-то грустно. И каждый в своей манере начал вспоминать себя в этом возрасте и какие чувства и эмоции горели ярким пламенем в их, еще тогда молодых и таких чувствительных сердцах.

Ладно, Тиль вставай, сегодня можешь остаться у меня, наверху есть свободные комнаты. Но утром, я с тебя спрошу.

Он вышел из-за стойки подхватил Тиля под руку и взвалив на свое могучее плечо, спокойно увел его вверх по лестнице.

Эта ночь казалось Тилю бесконечной. В короткие промежутки отдыха, когда он весь мокрый от пота и усталости валился на простыни. Он просто смотрел в потолок и ждал новых приступов тошноты. Малыш Шейн предусмотрительно оставил ему старое корыто. К нему-то и бегал всю ночь до самого рассвета Тиль. И только, когда первые, еще робкие солнечные лучи коснулись бледного лба Тиля, он уснул крепким, юношеским сном. Алкоголь наконец-то вышел из его измученного тела. Спал Тиль крепко и без сновидений. Ближе к вечеру он проснулся и не узнавая ничего вокруг, стал озираться по сторонам. И только мгновение спустя, он начал вспоминать, как оказался в этой комнате и почему он вообще здесь. А так же то, почему у него болит все тело. Голова на удивление была ясной и не болела. Тиль долгим, не моргающим взглядом посмотрел в окно. Все, что он помнил о прошлой ночи, это корыто и боль в сердце по Ровене, которая так и не утихла.

– Хороший же способ. – недовольно проворчал Тиль и аккуратно и неспешно встал. Одежда, бывшая на нем вчера, никуда не делась. И требовала срочной чистки. От корыта несло, как из преисподней. Тиля снова замутило, поэтому он спешно подошел к окну и распахнул его настежь. Свежесть и прохлада осени, немного остудили его разгоряченное и изможденное тело. Он еще какое-то время поглядел во двор, на мирно ковыряющихся в грязи свиней. На хлопотливо бегающих за цыплятами кур. На кота, сонно растянувшегося на крыше сарая. Животные и неспешность окружающего должны были бы внушить Тилю покой. Но эта картина наоборот угнетала его. Почему, вопрошал он себя, весь мир продолжает жить, когда ему так плохо?

Закончив убирать комнату и хорошенько ее проветрив, Тиль спустился в зал. Ему ужасно не хотелось туда идти. Ему было стыдно и неуютно. Но он понимал, что Шейн отнесся к нему по-человечески, и нельзя было платить ему неблагодарностью, убежав, через черный ход.

– Я знал, что ты не сбежишь и придешь отдать долг, – сказал Шейн и по-доброму посмотрел на Тиля. Тот старался не смотреть малышу Шейну в глаза и поэтому не поднимал головы от поношенных ботинок.

– Я могу прибрать зал. – сказал он насупившись.

– Конечно, можешь. И уберешься, только сначала поешь.

При одной мысли о еде, Тиля снова затошнило. Малыш Шейн понял

...

конец ознакомительного фрагмента