Текст книги "Рассказы"

Неправильные мысли

А вот еще бывает, живет человек, не тужит, по течению плывет да маленьким радостям радуется – зарплату получил, в кино сходил, с симпатичной продавщицей пофлиртовал, с друзьями на рыбалку съездил. Плывет такой человек по жизни, как по течению да не горюет.

Жизнь холостяцкая распланирована до вечера – утром на работу, в обед с коллегами в столовую, вечером после работы или домой, или в заведение какое питейное, чтобы недорого, без пафоса и поговорить можно было. Эх, хорошо!

Деньги, те завсегда есть, ибо семьи нет, а тратить только на себя и остается – немного отложить с зарплаты на черный день, остальное как полагается, как у людей окружающих – на квартплату, на продукты, на баловство всякое: на гаджет новый, культур-мультурные мероприятия, рубашку иль на любовь продажную.

Жизнь такая ставит непростые задачи. Как выходные провести? Где вечер убить? В какую игру поиграть? Какой сериал начать смотреть? Что почитать? На ужин что приготовить – пельмени сварить, или картошки пожарить? Или побаловать себя котлетками – делов-то – фарш купить, слепить котлеты да обжарить… А че заморачиваться, можно и готовые котлеты взять.

Жить так можно и приятно, если в амбиции не впадать.

Но бывают помутнения у такого человека, когда начинает он грызть себя – да что за жизнь такая, мне уже …дцать столько-то лет, друзья мои уже и с детьми-внуками, кто-то в третьем браке, кто-то в Европу перебрался, кто-то полмира повидал, кто-то в Тибет уехал просветляться, а я что? Тварь я дрожащая иль право имею? Мысли такие обычно приходят в хмурое осеннее утро или под утро в хмельном состоянии.

Очень важно мысли такие подавить. Неправильные это мысли.

Правда, иногда человеку не удается справиться с этим, и он начинает что-то делать вне течения. Учит испанский. Пишет эссе. Записывается на курсы. Отчаянно знакомится с девушками. Начинает подтягиваться или обливаться холодным душем, а то и то и то вместе. Бегать начинает! Бросает курить! Садится на диету и есть только здоровую пищу! Грызет гранит науки и повышает квалификацию! Генерит идеи для своей компании или уходит в свой бизнес! Занимается капоэйрой или брейк-дэнсом! Короче говоря, вводит свой организм, тело и разум в состояние перманентного стресса.

В 99 % случаев заканчивается это пшиком. Болезнь и умопомрачение сходят на нет, больной выздоравливает и возвращается к нормальному правильному образу жизни.

Невыздоровевшие рвут мир на части и эксплуатируют его, получая блага и достижения цивилизации чуть раньше, чем остальные. И еще они плодятся, отправляют детей в дорогие школы и университеты, наливаются гордостью и пафосом, отдыхают, где хотят и пишут книги и мемуары под конец своей жалкой никчемной несчастливой жизни.

А любители картошечки, макарошек, пивасика, котлеток и борщеца продолжают наслаждаться жизнью и маленькими радостями.

Жажда жизни

Уходя, мать всегда захлопывает дверь аккуратно, чтобы меня не разбудить. Но я всё равно просыпаюсь: металлическую дверь бесшумно не закроешь. Лязг замка – и тишина. Тишина в квартире, безмолвие в душе. Безмолвие, ненависть и опустошение.

Нахожу под подушкой пульт и включаю телевизор. Комната заполняется нереально бодрым диалогом ведущих утренней программы. На душе, как на улице, тоскливо и пасмурно. Мастурбирую, вытираю руки о простыню. Хватаю руками смятую перекрученную подушку под головой и, не убирая рук, сажусь. Нормально, с зарядкой покончено.

Иду в ванную. Из зеркала за мной наблюдает какой-то урод. Пол-лица искорежено плохо заживающими шрамами, левое веко оттянуто в сторону и вниз. От уголка рта тянется шрам к уху. Слева верхняя губа обнажает металлические зубы. «Отвернись!», – говорю я ему и открываю кран. Вяло мою руки, умываюсь ледяной водой. Бриться лениво. Зубы тоже не чищу – зачем? Кариес мне не грозит, а плохой запах изо рта… Мне нет до него дела.

Иду на кухню. По дороге спотыкаюсь: это наша кошка Дести вьётся под ногами. Мяукает и трётся головой о мою ногу. Беру её на руки и продолжаю свой путь.

На кухонном столе в накрытых тарелках мой завтрак: ещё тёплые гренки, котлеты, картофельное пюре, варёные яйца, бутерброды с сыром и колбасой. На плите дожидаются своей очереди борщ и свежезаваренный чай. В последнее время я люблю вкусно и обильно поесть: ничто другое меня не радует.

Наливаю чай в самую большую кружку. Шесть ложек сахара нехотя растворяются и оседают на дне, добавляю молоко и размешиваю.

Тяжело опускаюсь, стул подо мной жалобно скрипит. Восемнадцать килограмм лишнего веса за пять месяцев – это не только скрип стула под задом. Это одышка при подъёме на любой этаж выше третьего, это лопающийся ремень при попытке завязать шнурки. А ещё это «зеркальная» болезнь. Помню, как смеялся, впервые услышав о симптомах этой болезни, как думал, что уж мне это никогда не грозит. Я всегда ел вволю, но весил не больше положенных восьмидесяти пяти при росте в сто восемьдесят пять сантиметров.

Сейчас я вешу больше центнера и без зеркала не могу увидеть свой член. Я ненавижу себя.

* * *

Мы ехали по вечернему проспекту за Янкой.

Я не вписался в поворот. Друг, сидевший рядом, сильно поранился. Его жене повезло больше. Она и нашла меня метрах в семи от машины. Я протаранил половиной лица асфальт и очнулся только через трое суток.

Потом несколько дней лежал неподвижно, борясь с болью. Хотя физическая боль была не самым большим испытанием. Страшнее было то, кого я чуть позже увидел в зеркале: урода. Беззубого урода с половиной лица и кривым глазом. А потом случилось самое страшное.

Яна не пришла навестить меня в больницу, но я мысленно оправдывал её. Ведь я всё равно был без сознания, верно? Тем более, у неё на носу была защита дипломной. Но почему она не звонит? Почему у неё отключен сотовый? И почему, когда я звоню ей домой, родители чужим голосом сообщают, что её нет? Я давно нашёл один ответ на все эти вопросы, но продолжал малодушно цепляться за выдуманное. Логика окончательно капитулировала, а потому я каждый день спрашивал своих родителей и друзей о Яне. Что с ней? Как она? Почему не приходит? Они отводили глаза и переводили разговор на другие темы.

Прозрев, я проникся жалостью к себе. И чем больше себя жалел, тем больше ненавидел её. И в аварии никто, кроме неё, виноват не был. Ведь мы ехали к ней. А она не пришла.

Я был красивым, уважаемым и обеспеченным двадцативосьмилетним молодым человеком. У меня были многочисленные друзья, горячо любимая невеста-красавица и престижная руководящая должность в преуспевающей компании.

Теперь я – бесперспективный безработный урод, спящий со своей правой рукой. А друзей у меня оказалось не так уж и много. Практически ни одного.

Всё, что у меня осталось, – ненависть к этой суке.

* * *

В тот вечер я хотел сделать Яне предложение. Мы встретились в том самом китайском ресторане, где когда-то познакомились. Столик на двоих, мягкий рассеянный свет фонарей, улыбчивые официантки. Всё, как обычно, только должен был получиться необычный вечер.

Янка со свойственной ей непосредственностью поглощала любимого карпа под томатным соусом. Я как-то спросил, почему она всегда заказывает одно и то же блюдо. Оказалось, ей просто нравится название: «Танцуй». Она и сама, словно танцует по жизни, легко и с улыбкой. Её улыбка обезоруживает всех: будь то строгий преподаватель в вузе или я, в приступе ревности решивший выяснить отношения. Мне кажется, что я влюбился в неё с первого взгляда, только вот понял не сразу. А потому воспринимал Яну только как очередную девушку, которая рано или поздно надоест, и мы расстанемся. Но со временем пришло и понимание: люблю. Люблю больше жизни и хочу быть с ней всегда.

Мы болтали на отвлечённые темы, а я всё тянул со своим предложением, желая окончательно определиться. Что её во мне привлекает? Действительно ли она меня любит, или я для неё просто удобный во всех отношениях любовник? Верной ли она мне будет женой?

Червь сомнения, поселившийся во мне, мучил меня весь вечер, и в итоге я так и не решился сказать Янке то, что должен был. Она, по-моему, догадывалась об этом, ждала чего-то, и лёгкая тень разочарования промелькнула в её глазах, когда я попросил счёт.

С бутылкой шампанского мы гуляли по набережной, держась за руки. Нам стоило о многом друг другу рассказать, но мы лишь молча брели куда-то, пили шампанское из бутылки и думали о своём.

– Шампанское закончилось! – торжественно объявила Янка. – Дуй в бутылку и загадывай желание!

«Я бы всё отдал, чтобы узнать, насколько крепки её чувства», – прочитал месяц в моих глазах.

* * *

Покончив с завтраком, я возвращаюсь в свою комнату. Посуду не мою: скоро обедать, зачем же лишний раз напрягаться? Ложусь в постель и подо что-то бормочущий телевизор проваливаюсь в сон.

Сквозь сон чувствую, как на грудь укладывается Дести: устраивается удобнее и урчит. Урчание набирает обороты, становится навязчивым, и я просыпаюсь.

Во рту неприятный привкус, и я думаю, а не почистить ли мне зубы? Иду в ванную, чищу зубы, а заодно, раз уж зашёл, бреюсь.

Потягиваюсь и слышу, как трещат мои кости. «Совсем форму потерял, – мысленно укоряю себя. – Пора бы заняться собой!».

Одеваюсь и выхожу на улицу. Идёт дождь, люди спешат по своим делам.

Шаг, второй, третий – я начинаю свой бег. Бегу по лужам навстречу дождю и удивлённо оглядывающимся людям. Ноги становятся ватными, саднит горло и болит бок. Я всё равно бегу. Ноги заплетаются, в глаза течёт пот, а вместе с ним безмолвие в душе уступает место уличному шуму. Бежать становится легче, и я чувствую, как по капле выдавливаю из себя злобу. Я перестаю злиться на себя, чувствую, что всё ещё молод. Во мне просыпается жажда. Мне хочется пить, но ещё больше мне хочется жить. Я бегу.

Пришедшая жажда жизни преподносит сюрприз. Я начинаю понимать Янку. Нет, не оправдывать, а лишь понимать. С пониманием приходит прощение. А, простив её, я перестаю о ней думать. Она мне безразлична.

Дождь заканчивается. Сквозь тучи пробивается лучик солнца. Улыбаюсь ему и продолжаю бег.

Бег навстречу новой жизни.

2005

Оставь надежду

– Зря ты так, Валера, – шепчет Жорик. – Не по-людски это.

В его глазах я вижу не злобу, не ревность, не удивление. Печаль. Я бы на его месте тоже опечалился. Ведь я только что поимел его жену.

– Людмила, собирай вещи, – треснувшим голосом говорит Жорик. – Ты мне больше не жена. Поедешь к родителям.

– Я поеду завтра! – резко отвечает она.

– Ты поедешь сейчас же!

* * *

– Пойми, брат… – говорю я, разливая водку.

Мы сидим на кухне, после того как Жорик отправил жену к матери. Так просто я уйти не мог, мне непременно нужно объясниться, как-то оправдаться. Дружбу с Жориком я ценю не меньше, чем хороший секс. Всё-таки со школы вместе.

– Ты мне больше не брат, – спокойно замечает Жорик.

– Да что ты заладил! Люда тебе больше не жена, я тебе больше не брат, чёрт с ним, – завожусь я, – ты дослушай! Сука не захочет – кобель не вскочит! Аксиома. Я ничего такого не планировал, зашёл с тобой поговорить. Тебя не было, Людка предложила остаться и дождаться тебя. Ну, сели, выпили, тут ты звонишь, говоришь, что задержишься. Тогда она…

– Да заткнись! – Жорик стучит кулаком об стол. – Давай уже выпьем.

Пьём молча, не чокаясь.

– В общем, Валер, ты в жопе по самое не хочу, – неожиданно говорит он.

* * *

Я мысленно ухмыляюсь. Сколько себя помню, всю жизнь он был тихим, спокойным, где-то даже боязливым. В школе, во дворе, позже – в институте, где мы вместе учились, я всегда был лидером в нашей «паре». Я говорил, Жорик делал. Невысокий, худощавый, в вечных своих очочках, он постоянно меня раздражал.

Раздражал тем, что вечно был рядом. Тем, что в его присутствии мне было сложнее знакомиться с девушками. Тем, что в его компании было проще нарваться на драку, поскольку его невыдающиеся физические данные вкупе с очками на лице как-то принижали и меня заодно. Впрочем, дрался он отчаянно, правда, без особого успеха. Часто с него сбивали очки, а он, маленький и взъерошенный, как воробушек, вслепую молотил кулаками в воздухе.

Но он был мне нужен. Жорик был безотказен: давал, если я просил, ничего не требовал взамен, соглашался со мной во всём. Думаю, я ему тоже был нужен: я был его пропуском в общество крутых парней и классных девчонок. По крайней мере, мне приятно думать, что я как бы в расчёте с ним.

После получения диплома он внезапно женился на Людмиле, провинциальной девушке с большими грудями и амбициями. Все почему-то решили, что Жорик ею рассматривается как жизненный плацдарм, и оттого ещё больше его жалели.

Работал Жорик обычным консультантом в магазине бытовой электроники. Я же за эти годы стал замом шефа в юридической фирме, хорошо зарабатывал, да и вообще считал себя успешным человеком.

И вдруг такой угрожающий тон. Я удивлён.

* * *

– Объясни, – требую я.

– Ладно, – улыбается Жорик. – В Бога веришь?

– Я – агностик. В Бога не верю, верю в высшие силы. Я верю в инопланетян, лох-несское чудовище и йети – снежного человека. Я вообще сторонник научно-технического прогресса и теории дарвинизма! – раздражённо отвечаю я. – Причём здесь это?

– Не веришь, значит! – чему-то радуется Жорик. – Нарушаем, молодой человек.

– Что нарушаем?

– Как что? Первую заповедь Закона Божия! – отвечает он.

И цитирует:

– Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе бози инии, разве Мене.

– А по-русски?

– Это по-русски.

– Без ста грамм и не разберёшься.

– Наливай, – соглашается Жорик.

Выпиваем, закусываем. Почему-то я не чувствую вкуса водки.

– Что для тебя главное в жизни? – прерывает молчание Жорик.

– Ну… Здоровье моё и близких, чтобы деньги всегда были – чем больше, тем лучше, – чтобы «Спартак» выигрывал.

– Ты любишь футбол?

– Конечно. Футбол – это моя жизнь. Оле-оле-оле-оле! Спартак – чемпион! – скандирую я.

– ЦСКА – чемпион. Но это к делу не относится. Если по делу, то ты и Вторую заповедь нарушил.

– Я даже знаю, какую, – прерываю я его.

Меня уже забавляет вся эта ситуация, и я торжественно декламирую: – Не сотвори себе кумира!

– Не сотвори себе кумира, и всякаго подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика на водах под землею; да не поклонишися им, ни послужиши им.

– Ё-моё, как ты это запоминаешь? – искренне удивляюсь я.

– Не сейчас, – отмахивается Жорик, уже вошедший в азарт. – Наливай ещё!

В этот раз я специально задерживаю водку на языке и снова не чувствую вкуса. Жорик наблюдает за моей реакцией.

– Что-то не так? – спрашивает он.

– Язык онемел, что ли. Вкуса не чувствую.

– А, бывает. Не ты первый, не ты последний. Продолжим?

– Ага, давай.

– Было такое: клялся, а клятву не держал?

– А как же, – ржу я, – когда девчонок забалтываешь, чтобы переспать, часто в вечной любви клянёшься.

– Ясно. А что ты говоришь, когда нападающие твоей команды промахиваются из стопроцентных ситуаций?

– Да ничего не говорю. Я ору! Срань Господня! Вот, что я ору.

Это выражение привязалось ко мне в середине девяностых, когда мы с Жориком увлеклись видео. Оно мне так нравилось, что я использовал его к месту и не к месту.

– Не премли имене Господа Бога твоего всуе, – говорит Жорик, но, замечая мой непонимающий взгляд, переводит: – Не поминай имени Господа всуе. Ты нарушал и Третью заповедь. Идём дальше. Чтишь ли ты субботний день?

– Что-то я не помню такой заповеди, – возмущаюсь я. – По-моему, это для евреев.

– Незнание законов не освобождает от ответственности. А такая заповедь есть. Помни день субботный, еже святити его: шесть дней делай, и сотворивши в них вся дела твоя, в день же седьмый – суббота Господу Богу твоему. Это Четвёртая заповедь.

– Какая-какая? – переспрашиваю я.

– Четвёртая.

– Наливать?

– Наливай.

Я выпиваю, но не закусываю. Водка на вкус – как вода. Жорик же выдыхает, залпом выпивает, вкусно закусывает маринованным огурчиком, кряхтит и, переворачивая рюмку, ударяет ею о стол. Что-то я за ним такого раньше не замечал.

– По Пятой заповеди с тобой всё понятно. Перейдём к Шестой?

– А что там, в Пятой?

– Пятая заповедь гласит: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли».

Мой отец умер два года назад. У него был вполне операбельный рак, но тогда пришлось бы отложить покупку машины. Мать я поместил в Дом престарелых, хорошее и уютное для неё место: питание, игры, другие пенсионеры, с кем всегда можно пообщаться.

– Убивал кого? – возвращает меня к действительности Жорик.

Я задумываюсь. В прошлом году я на машине возвращался из ночного клуба, гнал, на неосвещённую пустынную улицу выбежала какая-то девушка. Затормозил, но было уже поздно. Выпил я в тот вечер нехило, как раз разругались с Ленкой. Не контролируя себя, быстро развернулся и уехал. Никому не рассказывал, да и сам почти забыл. А сейчас вспомнил.

– Нет, – отвечаю я.

– Ладно. Прелюбодействовал?

– Было дело.

– Крал?

– Да что ты! – возмущаюсь я.

– Крал, крал, – утвердительно говорит Жорик. – Софт, фильмы пиратские – это уж точно было.

– Хрен с ним, крал, – меня уже тошнит. – Давай заканчивай, начальник.

– Лжесвидетельством занимался?

– Чёрт его знает. Жорик, я пойду, наверное. Хреново мне.

– Сейчас пойдёшь, потерпи пару минут. Лучше вспомни, за что меня уволили из «Фемиды»?

Я вспомнил. Мы с Жориком тогда вместе поступили стажёрами на испытательный срок в юридическую фирму. Вакантным было только одно место. И оно досталось бы Жорику, если бы не я. На новогоднем банкете я шепнул шефу, что Жорик делает «левые» консультации. Шеф повёлся. Я и не думал, что Жорик это узнает.

– А что было в «Фемиде», Жорик? – решаю уточнить я.

– Георгий.

– Что?

– Меня зовут Георгий. И если бы не одна сука по имени Валера, я бы сейчас работал по специальности – юристом. Но мне выписали волчий билет! Вся жизнь, все планы, все мечты – коту под хвост! Ты никогда не был мне другом! Ты всегда…

– Да пошел ты на хрен со своими наставлениями, – злюсь я. – Всё, базар окончен. Сам ты мне и не брат, и не друг, и даже не враг, твою мать. Чмо.

Я встаю из-за стола.

Жорик смотрит куда-то в пол и монотонно бубнит:

– Не убий. Не прелюбы сотвори. Не укради. Не послушействуй на друга твоего свидетельства ложна. Не пожелай жены искренняго твоего, не пожелай дому ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего…

Я спокойно одеваюсь, особо не вслушиваясь.

– Боже Всемогущий и Всемилостивый! О, Боже Вседержитель и Творец, нет предела, Боже, Твоей Милости, Всещедрый Пастырь наш…

* * *

Я просыпаюсь в абсолютной темноте и тишине. Будильник ещё не звенел, а значит, ещё рано. Я пытаюсь уснуть, но сон не идёт. Проворочавшись ещё с полчаса, я решаю вставать.

Нащупываю будильник и включаю подсветку. Она не срабатывает. Странно. Я поднимаюсь, сажусь, нахожу на полу тапочки, надеваю их и двигаюсь в сторону выключателя. Всегда скрипевший паркет в этот раз подозрительно молчит. Дойдя до выключателя, я вожу рукой по стене. Нахожу. Включаю свет.

Ничего не происходит. Свет не включается.

Спотыкаясь, я ковыляю до окна, отодвигаю шторы и ничего не вижу. Не веря своим глазам, утыкаюсь носом в холодное стекло. На улице ещё темнее, чем в комнате. Ни одного огонька. Город погружён в темноту. Рекламные щиты и вывески словно объявили «День без рекламы». Ни в одном окне свет не горит. На небе ни звёзд, ни луны. Солнца, впрочем, тоже нет. Не едут машины, не освещают своими фарами асфальтовое полотно дороги, не светятся витрины магазинов и окна соседних домов.

Я открываю окно. Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. Никаких запахов, никакой цивилизации. Ни звуков, ни света. Город вымер.

Я понимаю, что случился какой-то катаклизм. Но не могу понять – какой. Война? Новое сверхмощное оружие? Нападение инопланетян? Что же случилось?

Потом я понимаю – что.

Я ослеп, я оглох, я не чувствую запахов. Во рту какой-то тошнотворно-сладковатый привкус.

Мой личный ад. Оставь надежду, всяк сюда входящий.

«…О, Господи, помилуй нас, помилуй! О, Господи Всемилостивый, Ты нас прости! Грехами обросли наши Души, словно на дне морском камни порослью. Грехами обросли и наши тела. Какие же непристойные, какие же омерзительные, в Очах Твоих, Боже, наша жизнь, и наши дела…»

2006

Это радует

Вы когда-нибудь видели дворника с голливудской внешностью? Впервые такого дворника я увидел сегодня ранним утром, когда курил на балконе. Раньше двор подметал какой-то плюгавенький мужичок в телогрейке и ушанке. Новый дворник, одетый точно так же, отличался тем, что его лицо озаряла белоснежная улыбка.

Двигался дворник легко, метла весело взлетала, замирала на долю секунды и резко, приглаживая асфальт, уносилась в сторону.

После хорошей попойки со старыми друзьями я проспал сутки и проснулся только в шесть утра следующего дня. Голова ясная, но в теле какая-то заторможенность. Я докурил сигарету и собрался на работу.

В квартире – чисто и прибрано. Озадаченно почесал затылок: когда это я успел порядок навести? Но удивляться было некогда. Я решил реабилитировать себя за пропущенный день и явиться на работу раньше всех.

Вышел на улицу – безлюдно. Редкие прохожие, монотонно спешащие по каким-то своим делам, а транспорта на редкость мало. Я остановил такси.

Лицо таксиста показалось знакомым. Где-то я его видел, но вот где? Память давала сбои, и я решил не грузиться. По встречной ехали странные машины. Концептуально удивляющие дизайном и какие-то ретро-автомобили. А это… это же тачка из какого-то фантастического фильма! Офигеть! Похоже, наши местные воротилы устали от шестисотых и решили потешить свое самолюбие.

Вывески тоже удивляли. Никогда не думал, что у нас в городе так много иностранных компаний. Надписи на русском языке чередовались с английскими, арабскими, китайскими, французскими… Много было вывесок с иероглифами. Да, похоже, мне надо чаще ходить на работу. Город совсем изменился.

Таксист довез меня до дверей офиса. В офисе тоже обнаружились изменения. Туда-сюда сновали улыбающиеся девушки, а одна из них, даю голову на отсечение, прямо двойник голливудской актрисы. Или сама актриса? Как же её зовут?

Память ни к чёрту стала.

* * *

– Как вы знаете, земляне не терпят одиночества, – сообщил докладчик. – Мы учли опыт прошлых ошибок и в этот раз поступили по-другому. Воссоздали окружающую среду объекта.

Это стало возможно благодаря захваченному носителю информации и данным, полученным из его личной памяти. Наши робоморфы полностью имитируют особей данного вида, давая объекту иллюзию того, что он не одинок.

В его организм введены ферменты, специально разработанные нашими учеными, которые останавливают процесс старения клеток и тысячекратно увеличивают их регенерацию. Многократно усиленный иммунитет объекта с лёгкостью справляется с любыми вредоносными вирусами и бактериями. Такие меры приняты, чтобы избежать случайной смерти столь ценного экспоната.

Объект пребывает в уверенности, что находится в естественной среде обитания!

Журналисты в восторге защёлкали клювами. Их охватила гордость: на их планете теперь самый полный заповедник, населённый всеми разумными особями галактики.

* * *

– И тут я понял: что-то не так! Схватил первую попавшуюся тачку и рванул за город. Еду-еду, а город не заканчивается нифига. Как в игрушке компьютерной, когда части пейзажа зациклены.

– Вот заливает, – усмехнулся Панкрат. – Ну, рассказывай дальше.

– Да ну тебя. Сбил меня с мысли. В общем, вышел я из машины и пошёл дальше пешком. Дошёл до горизонта и упёрся в невидимую стенку, ну, как в фильме одном, помнишь?

– Ага, продолжай.

– Ну, я и пошёл вдоль этой стенки. Шёл, ведя рукой по стенке, часа два шёл, и, наконец, нащупал проход.

– Задний? – заржал Панкрат.

– Сам ты задний, – обиделся я. – Служебный. Закрыл глаза и вывалился в реальный мир. Огляделся: кругом тысячи воробьёв! И все в панике куда-то разбегаются! Ты видел когда-нибудь бегающего воробья? Поймал парочку, поднес к лицу, чтобы лучше рассмотреть, и… отключился. Проснулся уже дома.

– Ну, ты сказочник! Не бывает бегающих воробьёв! – категорично заявил Панкрат. – Пропал на месяц куда-то, теперь отмазки выдумывает. Короче, я устал ждать. Чтобы ты поторопился, мы отрубим тебе палец. Пусть это будет напоминанием о том, что играть в карты на деньги – чревато, а не отдавать долги – чревато вдвойне.

Поигрывая небольшим топориком, в комнату зашел лысый амбал по прозвищу Конь. Я был связан и не мог пошевелиться. Конь освободил мою руку, приложил средний палец к кромке стола и взмахнул топориком.

* * *

Это было последнее шоу, которое увидели Панкрат и его братва: у меня за считанные секунды отрос новый палец на месте прежнего. Они даже не успели удивиться, как умерли.

С тех пор я успел повоевать во всех горячих точках, лично ликвидировал пару десятков воров в законе, не говоря уже о более мелком криминале, стал главарем наркокартеля в Колумбии, перебил всех конкурентов и поехал в США.

Поработал каскадёром в Голливуде. Соблазнил ту самую голливудскую актрису. Вы её должны знать, она во многих фильмах снималась. Имя у нее еще такое, мужское – Камерон.

Встретил старого знакомого: дворника с лицом актера со странным именем Бред. Или Бреда с лицом дворника? Ну, вы поняли.

Жизнь моя полна событий. Сейчас задумываюсь насчёт президентства в какой-нибудь банановой республике. Попрактикуюсь и двину на Родину.

К тому же, кажется, я стал бессмертным. И это радует.

2004