Текст книги "Дивеево. История места и святынь. Наставления святых. Современная жизнь"

Но интриги и козни лжеученика преподобного Серафима Ивана Тихоновича против Дивеева слиянием двух общин далеко не закончились. В полной мере исполнились предсказания преподобного Серафима: «После меня много-много вам будет скорби, но что делать, потерпите, такой уж путь ваш!» Мельничные сестры стойко переносили все обиды, которые наносил им Толстошеев, терпели многочисленные унижения и молчали. Им довелось лицезреть печати на батюшкиных храмах, сломанные постройки, а все, что великий старец завещал по приказанию Царицы Небесной – погубленным. М. В. Мантуров, истинный ученик святого Серафима, пожертвовавший Дивеевской обители все свое достояние, также терпел унижения от Ивана Тихоновича, пытавшегося его уничтожить и оклеветавшего его перед епархиальным архиереем. Сам Толстошеев стяжал себе в Петербурге ложную славу среди великосветских дам, не имеющих, естественно, ни опыта, ни знаний для того, чтобы отличить подлинного монаха от внешне благочестивого себялюбца, а духовную истину – от дьявольского наваждения и гордыни.

В служебном описании монастыря, которое находится на хранении в Нижегородской консистории, говорится об этом страшном времени, которое пришлось пережить обители, так: «При слабой настоятельнице новообразовавшейся Серафимо-Дивеевской общины, Ирине Прокофьевне Кочеуловой, все совершенно забравший в личное насильственное и самопроизвольное распоряжение свое Иван Тихонов всем, чем лишь было возможно, теснил и преследовал Серафимовских, постепенно стараясь, под всевозможно благовидными предлогами, уничтожить все Серафимовское, святым старцем, по приказанию Матери Божией, заповеданное, заменяя то лично своим, новым. Так, мельницу-питательницу перенес он почти на версту в поле с прежнего, ей батюшкой Серафимом определенного места; затем упросил епархиальное начальство запереть и запечатать обе Рождественские церкви, вместо столь строго заповеданного чтения неугасимой Псалтыри заставил читать Евангелие в Тихвинской новоотстроенной им церкви. После этого снес все по приказанию батюшки Серафима поставленные корпуса-кельи, построив свои, новые, и все задним фасом к святой, заповеданной Царицею Небесною канавке, с твердо выраженным намерением постепенно засыпать ее всяким сором и впоследствии совершенно заровнять. Эта всем известная и столь многозначительная канавка вырыта по приказанию Самой Матери Божией, по той самой тропе, где, по глаголу святого старца, “Стопочки Царицы Небесной прошли!”. Она начата особо чудесным образом самим батюшкой Серафимом. При выкапывании сестрами мельничной общинки Сама Она, Заступница всех христиан, всегда невидимо присутствовала лично, благословляя труд послушания их, как то часто всем сам говорил старец Божий. “Канавка эта одна всегда заступит вас, став огненной стеной до неба! И даже Антихрист и тот ее перейти не сможет!” – говорил отец Серафим».[50]50
  Серафим (Чичагов), сщмч. Летопись…


[Закрыть]

С тяжелым сердцем наблюдали за всем этим блаженные Дивеевские старицы, и безропотно несли бремя скорби от врага рода человеческого – сатаны! Свое горе они могли показать лишь на могиле батюшки Серафима, получая его невидимую поддержку и моля о чуде.

Но, несмотря на духовный упадок, жизнь в Дивеевской обители продолжалась и после объединения общин. Встал вопрос о строительстве нового большого собора, задуманного еще преподобным Серафимом Саровским для своих «сирот». Однако в этом деле существовал ряд проблем. Во-первых, земля, купленная по распоряжению старца для этой цели, находилась без всякого употребления, понемногу зарастая бурьяном. Во-вторых, строительный материал, приобретенный для собора благотворителями и на пожертвования, духовно ослепленный Иван Тихонович использовал по своему произволу, на другие нужды. В-третьих, желая уничтожить самую память о Мельничной общине и о начинаниях отца Серафима, Толстошеев стремился основать свой собственный монастырь, а для этого построить собор не на земле, приобретенной по благословению Преподобного, а в трех верстах от обители, на пустоши. Дабы осуществить это намерение, он ввел в заблуждение епархиального архиерея, архиепископа Иакова, говоря, что земля, ранее предназначенная под собор, непригодна для этих целей. Иван Тихонович убеждал Владыку, будто участок весь изрыт «дудками» – мелкими шурфами (раскопами), возникшими при добыче железной руды открытым способом – и, следовательно, существует большой риск оседания земли и обрушения здания, возведенного на этом месте. Вместо площадки, выбранной по благословению старца Серафима, Толстошеев предложил строить собор на пустоши Ломовке, и туда же перенести Дивеевский скит. Однако архиепископ Иаков не захотел перемещать весь монастырь с того места, где он был построен изначально. Тогда Иван Тихонович решил, что строить собор будет не в обители, а в поле, которое было испещрено шурфами, после чего приступил к подготовке к закладке собора.

Архиерей поручил Ардатовскому исправнику П. Л. Бетлингу обследовать данное место и состояние почвы там. Несмотря на доводы Бетлинга, выяснившего, что, несомненно, участок, выбранный Толстошеевым, для строительства храма и монастыря непригоден, так как может просесть и разрушиться в любой момент, лжеученик преподобного Серафима все-таки убедил Владыку строить там собор. В записке П. Л. Бетлинга так говорится на эту тему: «Несмотря на такие разительные доказательства, в моем письме обозначенные, о неудобстве избранного под собор места, преосвященный Иаков, руководимый тогда монахом Иваном Тихоновичем, вообще с арзамасским помещиком Иваном Егоровичем Карауловым и каким-то с ними еще гражданским инженером, порешил приказанием вырыть канавы под фундамент на избранном ими месте, а меня просил через казначею общины прибыть на освящение в с. Дивеево. Он поручил сказать мне, что на рудных колодцах предположено устроить кирпичные своды, что его и успокоило. Следует заметить, что это место было второе под собор, предположенное вопреки определению старца Серафима. Первое было назначено в ближайшем к с. Дивееву леске, куда Иван Тихонович предполагал перевезти всю тогдашнюю общину, а с ней и постройку собора. Был слух, что общину он предполагал назвать „Ивановской“. Весьма красивый для сего план был им представлен преосвященному Иакову, который мне его показывал и утвердительно объяснил, что на перевод собора и общины в лес он не согласился. План этот, вероятно, хранится в Архиерейском архиве».[51]51
  Серафим (Чичагов), сщмч. Летопись…


[Закрыть]

Иван Тихонович употребил все свое красноречие, чтобы восстановить Владыку Иакова против М. В. Мантурова, приписав Михаилу Васильевичу свои собственные грехи: якобы именно Мантуров, а вовсе не Толстошеев, всячески вредит Дивеевской обители. Однако справедливость все-таки восторжествовала. Когда архиепископ вместе с Иваном Тихоновичем приехал на приготовленное место для закладки собора, то пришел в ужас. Он увидел, что земля действительно испещрена шурфами и для строительства непригодна. Кроме того, он рассудил, что в случае постройки на этом месте собора необходимо будет перенести и общину, а это противоречит завету преподобного Серафима, которому место для обители было указано свыше. Иван Тихонович не нашелся, что ответить.

Сказав это, архиепископ Иаков возвратился в обитель и, рассмотрев план, назначил, опять-таки отчасти под влиянием Толстошеева, третье по счету место для закладки собора. Между тем Иван Тихонович хорошо знал, где именно предполагал возвести храм отец Серафим. Однако ни это, ни все случившееся его не вразумило, и он вознамерился расчистить и приготовить место в поле, опять по своему вкусу и опять на отшибе от обители.

Когда Михаил Васильевич Мантуров, будучи верным слугой и послушником отца Серафима, узнал об этом, то поступил по совести и сообщил архиепископу Иакову о том, что Ивана Тихонович своими действиями идет против воли великого старца Серафима, тем самым противоречит завещанию Преподобного, который и основал обитель. Однако обратился он к Владыке не напрямую, а через исправника Бетлинга, поскольку архиерей, после клеветы Толстошеева, относился к Мантурову предвзято. За подготовкой закладки и проводимыми работами следили протоиерей, прибывший с Владыкой, и П. Л. Бетлинг, а между тем Иван Тихонович вместе с инженером направились к месту, которое было выбрано для постройки собора в третий раз. Однако оказалось, что участок весь завален кирпичами, бутовым камнем и т. п., и убрать куда-то материал не представляется возможным. Исправник П. Л. Бетлинг был так сильно поражен тем, насколько удивительным стало явление воли Божьей, что сказал протоиерею: «Ну, посмотрим, как отец Серафим доведет собор до своего места!» «Да, это будет чудо», – ответил тот.

Владыке сообщили о невозможности воспользоваться местом, которое выбрал Толстошеев. Между тем, М. В. Мантуров, глубоко переживая все происходящее и радея о завещании преподобного Серафима, начал горячиться, заявляя, что все сторонники Ивана Тихоновича не стоят Серафимова лаптя и только из одного упрямства делают назло памяти великого старца! Михаила Васильевича вызвали к архиепископу Иакову, который, правда, начинал сомневаться в правоте Ивана Тихоновича и правильности его действий, но, предубежденный против Мантурова, тоже не давал пока ему полного доверия.

Но выслушав Михаила Васильевича с большой внимательностью, Владыка задал ему вопрос: «Чем же ты докажешь правоту своих слов?» «Господь ведает, что я говорю вам истину, – сказал Мантуров, – но не знаю, чем уверить вас в том, разве вот что: призовите, святый Владыко, некоего здесь плотника Ефима Васильева, находящегося в дружбе с Иваном Тихоновым, которого он выучил живописи. Этот плотник еще при жизни отца Серафима часто работал в Сарове. Знаю я, что батюшка часто и много говаривал с ним о Дивееве, говорил ему также и о соборе, и если он не захочет связать свою совесть, то должен подтвердить вам правду!» После ухода Михаила Васильевича Владыка призвал названного им Ефима Васильева и стал разговаривать с ним о его работе в городе Сарове. В частности, интересовался тем, был ли Васильев знаком с отцом Серафимом? Упоминал ли как-либо Преподобный собор в Дивееве? «Как не знал, много говаривал со мною батюшка, – смело отвечал Ефим Васильев. – А что собора-то касается, ведь он и место под него сам купил. Насчет собора-то вам всего лучше уж спросить Михаила Васильевича Мантурова, потому что ему все это поручил батюшка, что мне хорошо и доподлинно известно». Преосвященный Иаков [52]52
  Серафим (Чичагов), сщмч. Летопись…


[Закрыть]в полной мере был удовлетворен этой беседой.

Была предпринята попытка по-хорошему уговорить Ивана Тихоновича согласиться на избрание местности, указанной великим старцем, его учителем и отцом. Она не увенчалась успехом, зато продемонстрировала многим людям (ибо на закладку собора собралось множество народу, от архиепископа до простых крестьян) истинное духовное состояние Толстошеева. Тот попытался, не стыдясь толпы людей, опровергнуть тот факт, что отец Серафим обладал даром прозорливости и передал дивеевским сестрам заветы, сообщенные ему свыше (т. е. Пресвятой Богородицей)! По воспоминаниям очевидцев, Иван Тихонович на предложение строить собор все-таки на месте, выбранном Преподобным, ответил так: «Если мельничек сидит в затворенной меленке, разве он может видеть, что делается снаружи мельницы?..». Он намекнул на то, что ранее, когда отец Серафим еще был иеродиаконом, всего лишь раз, проездом, сопровождая Саровского игумена, увиделся с основательницей общины, полковницей Мельгуновой, но потом в Дивееве не появлялся. Тем самым он не мог знать, что и где надлежит строить. Дивеевские старицы, отец Василий Садовский и иные свидетели отречения Толстошеева от отца Серафима, услышав это, пришли в сильное смятение. П. Л. Бетлинг заметил Ивану Тихоновичу, что в живых остались подрядчики, такие как Ефим Васильев, и они точно знают, что земля под собор была куплена отцом Серафимом самолично!

После произошедшего спора и недоумения архиепископ Иаков сдался и сказал: «Ну, если так, то Господь вас да благословит, стройте, где указывает господин Мантуров! Но, – спросил он, – как же вырыть канавы для фундамента, когда завтра в 4 часа пополудни назначена закладка?» «Нас съехалось много тысяч! – отвечал народ. – Никто не откажется от посильной работы!» В итоге 5 июня 1848 года произошло чудотворное событие – был заложен собор, предвозвещенный основателем Дивеева отцом Серафимом. Это событие должно было отметиться неким заметным явлением, подтверждающим благословение Божия и Царицы Небесной. Так и вышло: как человек святой жизни преосвященный Владыка, возлагая первый камень вдруг изменился в лице и крикнул так громко, чтобы все услышали: «От утра и за утро сей храм воздвигается велиим чудом». Его слова оказались пророческими, потому что, невзирая на все трудности, основалось святое место, избранное Самою Царицей Небесной и приобретенное отцом Серафимом точно под храм.

Пророчество преподобного Серафима о Троицком соборе

Было очень много случаев предвидения чего-либо святым старцем. Совершенно точно назвав место будущего расположения Троицкого собора, он предписал Михаилу Васильевичу Мантурову строго оберегать эту землю, не обращая внимания на обстоятельства, и не продавать никому и никогда. Елене Васильевне же старец говорил так: «Во, матушка, радость-то нам какая! Собор-то у нас какой будет, матушка! Собор-то какой! Диво!»

О будущем Дивеева старец Серафим упоминал со времен постройки Рождественского храма М. В. Мантуровым (Елене Васильевне, Михаилу Васильевичу и его жене Анне Михайловне), а также рассказывал старицам и протоиерею Василию Садовскому следующее: «„Еще не было и нет примеров, чтобы были женские Лавры, а у меня, убогого Серафима, будет в Дивееве Лавра. Лавра-то будет кругом, т. е. за канавкой, в обители матушки Александры, потому что, как она была вдова, то у ней могут жить в обители и вдовы, и жены, и девицы, а киновия будет только в канавке, и так как я, убогий Серафим, был девственник, то и в обители моей будут одни лишь девицы. Выстроится большой, холодный собор, и будет и теплый. Эта Казанская церковь и место все будет монастырское, прихожанам дадут другое место. А так Казанская церковь, как есть, и Рождественская, как есть, останутся как бы в центре, а кругом нее еще много места захватят приделами другими, и из нее большой, теплый собор выйдет, и большая это будет пристройка наподобие Иерусалимского храма. С левой стороны Рождественской церкви будет непременно придел во имя Михаила Архангела. Каменная ограда, как есть, так и останется, только Казанская церковь войдет в ограду, и стена продолжится вплоть до берега, где, пройдя немного берегом, пойдет к западу, и тут, как раз против дома Мишеньки (Михаила Васильевича Мантурова), выстроится колокольня и будут под ней святые ворота. Кругом обоих соборов будут каменные корпуса в следующем порядке“. Батюшка даже набросал первоначальный план… „С юга, против собора Святой Троицы, – говорил старец, – будет корпус треугольником; в этом корпусе одна из царского роду жить будет, батюшка. С севера собора Святой Троицы, напротив его, точно такой же треугольником корпус, должен быть трапезой. Возле жилого треугольного корпуса с юга же корпус начальнический, правильным продолговатым четырехугольником. Напротив его с севера точно таким же правильным продольным четырехугольником должен быть корпус клиросный. С юга против Казанского собора, рядом с начальническим корпусом такой же продольный четырехугольный корпус – просто жилой. С севера против Казанского собора и напротив жилого такой же точно продольный четырехугольный корпус и тоже просто жилой. Опять с одной стороны корпус правильным треугольником, которого половина будет окнами в ограду; это будет жилая монастырская половина, а другая, отделенная стеной, окнами наружу, за ограду, будет служить гостиницей. С другой стороны напротив точно такой же треугольный корпус, разделенный надвое и для того же употребления. Вот так-то у нас все и устроится, батюшка, и Лавра и киновия у убогого Серафима в обители-то и будет!“»[53]53
  Серафим (Чичагов), сщмч. Летопись…


[Закрыть]

Нарисованный им собственноручно план будущей Дивеевской лавры впоследствии хранился у настоятельницы монастыря в кабинете, как великая святыня, вставленный в рамку. На нем были обозначены сооружения, которые были при жизни самого святого и которые должны были быть построены в будущем – всего около 25 объектов, в том числе каменные кельи. Батюшка Серафим упоминал также, что в его обитель соберется множество сестер (впрочем, число, называемое им, по воспоминаниям одной из «сироток» – 300 монахинь и 500 послушниц – к началу XX века было значительно превышено).

Однако после закладки в 1848 году строительство Троицкого собора вскоре было заброшено, а приготовленные материалы использованы И. Т. Толстошеевым на постройку тесной Тихвинской церкви в конце Канавки. Возобновить постройку удалось только в 1860-е гг., после преобразования Серафимо-Дивеевской общины в полноценный монастырь. Таким образом, Троицкий собор строился более 15 лет и был освящен только в 1875 году. Насельницам обители и паломникам конца XIX – начала XX вв. внутренняя его отделка казалась чрезвычайно богатой и красочной. Однако при внимательном рассмотрении становилось ясно, «что вся эта кажущаяся роскошь состоит не в тяжелых украшениях из серебра и золота, не в блестящей игре алмазов и драгоценных камней, а в одной только, правда, весьма замечательной, живописи икон и громадных картин живописи самих сестер и других их рукоделий. Все это с редким искусством и умением сгруппировано и носит на себе отпечаток изящества и вкуса, не часто встречающийся даже и в столичных храмах. Троицкий собор имеет пять престолов; три внизу и два наверху, на хорах».[54]54
  Денисов Л. И. (епископ Арсений). Житие, подвиги…


[Закрыть]

Глава 2
Учреждение монастыря. Первая игуменья – Мария (Ушакова)

Таким образом, закладка Троицкого собора, несмотря на явные знамения свыше, которыми она сопровождалась, не погасила смуты, посеянной Иваном Тихоновичем, и не вразумила его самого. Духовно ослепленный Толстошеев продолжал свои интриги против обители. Сестры объединенной общины разделились на две неравные группы – сторонницы Ивана Тихоновича, которых было небольшое количество, но они играли, по понятным причинам, главную роль, и мучительно страдающее большинство верных заветам преподобного Серафима стариц. Заветы Преподобного нарушались, и сама духовная жизнь пришла в упадок из-за разделения сестер, часть которых руководствовалась словами лживого человека. «Эта смута, – писал священномученик Серафим (Чичагов), – была поднята против существования истины в таком огромном обществе людей, как Дивеевская обитель, куда впоследствии должно было собраться до тысячи человек. Враг человечества возбудил борьбу небесных и земных сил, и ни одна история не излагала, и ни одна обитель не переживала таких потрясений, таких событий, как Серафимова община!»

Так продолжалось двадцать девять лет: по вине И. Т. Толстошеева обитель оказалась разорена, в нищете и долгах – порой нечем было даже замесить хлеба. Но самым ужасным было то, что главная цель, для которой созидалось Дивеево – богоугодная жизнь в месте, избранном Царицей Небесной Себе в удел – очутилась в забвении.

Смута завершилась лишь после личного вмешательства Государя Александра II и Святейшего Синода. Мир, духовная жизнь и справедливость в четвертом уделе Божьей Матери были восстановлены благодаря, прежде всего, участию множества современников, святых и подвижников благочестия: святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского, святителя Феофана Затворника (Говорова), преподобного Антония (Медведева), архиепископа Воронежского Антония (Смирницкого) и других.

Указом Святейшего Синода от 10 февраля 1861 года община была превращена в общежительный монастырь, названный Серафимо-Дивеевским. Устав обители был скопирован с устава Мельничной Серафимовой Дивеевской общинки, назначенного Преподобным по повелению Божьей Матери. К заветам батюшки Серафима сестры относились с большим почтением и неуклонно их соблюдали. Настоятельницей была назначена монахиня Мария (в миру Елисавета Алексеевна Ушакова).

Ее поставление также не обошлось без вмешательства И. Т. Толстошеева, которому был ненавистен дивный строй жизни по Богу заведенный в Дивееве святым старцем Серафимом. Иван Тихонович, к тому времени уже постриженный (с именем Иоасаф) и рукоположенный в сан иеромонаха, прочил на место настоятельницы свою протеже – Гликерию Занятову – и пытался оклеветать перед епархиальным и Петербургским начальством Елисавету Алексеевну, бывшую в течение ряда лет начальницей общины, чтобы не дать ей сделаться игуменьей. Однако его усилия увенчались лишь кратковременным успехом. Вскоре после того, как начальницей была – против воли большинства сестер – назначена Гликерия Занятова, дело дошло до Императора и высших церковных особ. Последовало разбирательство, которое вывело иеромонаха Иоасафа (Толстошеева) на чистую воду, и он был, как и его приверженки, отправлен подальше от Дивеева, а верные памяти святого старца Серафима сестры получили настоятельницу, которую любили, уважали и почитали, и которая много сделала, прежде всего, для духовного процветания Четвертого удела Пресвятой Богородицы.

В начале 1862 года митрополит Московский Филарет писал об этом событии наместнику Троице-Сергиевой Лавры архимандриту Антонию (Медведеву): «Молитвы отца Серафима победили. Святейший Синод определил Дивеевскую настоятельницу Елисавету постричь и произвести в игуменью». Сбылись пророческие слова отца Серафима, сказанные им одной из Дивеевских сестер: «Запомни, матушка, у вас на двенадцатой начальнице устроится монастырь». Еще за пятнадцать лет до ее поступления в Дивеевскую обитель преподобный Серафим Саровский, провидя будущее зарождавшейся общины, сказал своему соседу по келье, отцу Павлу: «Тогда, батюшка, Дивеево будет Дивеевым и тогда только у них все устроится как должно, когда игуменьей будет Мария, да еще по фамилии Ушакова!» В беседах с дивеевскими сестрами перед своей кончиной Преподобный пообещал, что в монастыре будет со временем «мать-праведница».

Елисавета Ушакова происходила из старинного тульского дворянского рода, известного с середины XVI века. Ее отец, Алексей Николаевич, был отставным морским офицером. Будущая дивеевская игуменья родилась 30 августа/12 сентября 1819 года. Когда девочке было шесть лет, умерла ее мать. Отец перешел на гражданскую службу (это было выгоднее) в ведомство путей сообщения, потом стал исправником в Богородицком земском суде. Алексей Николаевич определил старшего сына Василия в Московский университет на медицинское отделение, двух других – в Тульский кадетский корпус, дочерей же готовил к замужеству и беззаботной светской жизни. Первоначально Елисавете Алексеевне нравилась подобная перспектива – она была веселого нрава, любила музыку. Однако неожиданную и непостижимую перемену в ней произвело чтение творений святителя Тихона Задонского. Девушка потеряла вкус к миру и почувствовала призвание к духовной жизни. Следуя зову Господа, она покинула родительский дом, отказавшись от жизни в удобствах и достатке. Для родных это решение было неожиданным и непонятным. Лишь после долгих молитв ко Господу и Его Пречистой Матери, с помощью Божией, Елисавете удалось уговорить отца отпустить ее в монастырь. Это произошло в 1844 году. Услышав рассказы о дивной жизни и святости преподобного Серафима, почившего одиннадцатью годами ранее, и возгоревшись любовью к нему, Елисавета Алексеевна выбрала местом своего подвига, малоизвестную тогда Дивеевскую общину, сестрам которой Батюшка говорил: «Я, отец ваш, попекусь о вас и в сем веке, и в будущем, и кто в моей пустыне жить будет, всех не оставлю…» Алексей Николаевич благословил любимую дочь святыней рода Ушаковых – иконой Божией Матери «Феодоровской».

В Дивеевскую обитель Елисавета Алексеевна Ушакова приехала 27 декабря 1844 года. Тогда ей было 25 лет. Как известно, в это время была начальницей общины Ирина Прокофьевна Кочеулова, женщина достойной жизни, но слишком мягкая, даже бесхарактерная. Кельи, в которых жили сестры объединенной обители, были маленькими, тесными. Не имея своего общинного священника, к праздничной обедне они ходили в Рождественские церкви, а в будни могли посетить и приходскую Казанскую.

Пророчество преподобного Серафима

Есть много свидетелей тому, что отец Серафим рассказывал о будущем Дивеева, наказывая проводить службы в Казанской церкви и не упоминать ее как приходскую, потому что к ней будет присоединен монастырь. Вместе взятые они явятся теплым зимним собором обители. Святой старец также предрекал, что в обители должно почивать святым мощам матери Александры, и держать их надо открытыми. Но случится это не сразу, а со временем и по Божьему изволению.

Как только молодая девушка была принята в число послушниц, ее поставили петь на клирос, что немало удивило ее, а затем поручили ведение совершенно незнакомых отчетов. Также Иван Тихонович приказал Елисавете учиться живописи в келье, специально ей предназначенной, но там было неудобно работать из-за того, что вокруг было много людей. Ей, дворянке из хорошей семьи, пришлось трудиться, не отказываясь даже от черной работы: возить в поле навоз, жать, косить. Но любовь, которую она испытывала к святому старцу, и желание обрести послушание и смирение изменили нежную барышню, которую не пугала такая работа. Кроме того, на ее плечи легла неблагодарная обязанность производить расчеты по приемке с крестьянами, привозившими в обитель дрова. Ушакову так и прозвали – «дровяная казначейша». Часто мужики являлись к келье Елисаветы Алексеевны в какое им заблагорассудится время, стучали и говорили ей: «Слышь, дровяная казначейша, принимай да расчет подавай!» Отвечала Елисавета Алексеевна на просьбы крестьян и ранним утром, и в любую погоду. Она исполняла все свои многочисленные обязанности покорно и безропотно.

Главными чертами характера Елисаветы Алексеевны были твердость, внешнее спокойствие, невозмутимость и немногословие. Она никогда не позволяла себе показать окружающим свою боль или внутреннее смятение, даже в самых сложных ситуациях умела сдержать себя, и вся была проникнута верой в основателя общины, батюшку Серафима. Но, чтобы стать предсказанной великим старцем «матерью-праведницей» великой обители Царицы Небесной, Елисавете Алексеевне Ушаковой предстояло пережить годы испытаний, скорбей и трудов.

Несмотря на то, что она исполняла множество поручений и монастырских послушаний, приобретя тем самым навык и знания по управлению хозяйственной частью, Елисавета Алексеевна не стремилась к управлению делами общины. Она радела лишь о спасении души и о том, чтобы послужить Богу. Поэтому, когда казначея обители отказалась от своей должности, и на ее место выдвинули Е. А. Ушакову, – она отказалась. Будущая игуменья не хотела брать на себя ответственность в тех условиях, в которых жила тогда дивеевская община, порабощенная духовно нездоровым влиянием отца Иоасафа (Толстошеева). Его влияние на начальницу тех лет Екатерину Васильевну Ладыженскую, сестер, положение дел в целом было Ушаковой не по духу. Ведь она пришла в общину ради любви к великому старцу и основателю ее, преподобному Серафиму! Так каково было ей видеть, что все заветы святого старца попираются и поставленные им сестры преследуются! В общем, Елисавета Алексеевна категорически не желала становиться казначеем, что значило бы иметь дело с отцом Иоасафом, который во всем старался идти наперекор завещанию старца Серафима. Было известно, что отец Серафим не разрешил сестрам что-либо предпринимать в отношении учреждения монастыря. Он требовал от них следовать примеру устроительницы матери Александры, что означало молчаливую и тихую жизнь, проводимую в трудах. Он говорил, что позже обитель будет возведена в монастырь и без их ходатайства. Но отец Иоасаф и этому пошел наперекор. Сначала он потребовал, чтобы Е. В. Ладыженская начала хлопотать об учреждении монастыря, а когда она это сделала и прибыла в Нижний Новгород, отец Иоасаф сказал ей, что он «трижды молился, но рано, погоди».

Тем не менее, Е. А. Ушакову все-таки вынудили занять должность казначеи – по пророчеству блаженного старца Антония, к которому она решилась обратиться за духовным советом. Он ей сказал: «А ты матери не слушаешься; она тебе назначает послушание (то есть назначение быть казначеей), а ты отпихиваешься! Тебе не долго быть на этом месте; ты должна быть матерью! Вот тебе мое последнее слово: если не послушаешься, то Божиим велением будешь изгнана из обители и нет тебе спасения!» Ничего более страшного и угрожающего не могло быть для Елисаветы Алексеевны, исключительно ради спасения души покинувшей свет и любящую семью и вступившей в неустроенную обитель. Но, вместе с тем, в словах блаженного содержался и призыв терпеть все невзгоды до того момента, когда настанет время понести благодатный крест настоятельницы Дивеева – Четвертого удела Божией Матери.

Между тем, поведение отца Иоасафа становилось постепенно достоянием общественности. Ему было запрещено приезжать в Дивеево. Но его поступки по отношению к общине становились все более дикими и бесстыдными. Он присваивал себе средства, пожертвованные обители или заработанные ею (например, за книги, напечатанные и распространенные в пользу обители). В 1858 году, находясь в Петербурге и не имея права и возможности сам прибыть, прислал в Дивеево некоего офицера, ведущего себя откровенно грубо. Офицер силой пытался зайти в общинную церковь, в чем ему было отказано, – и он разразился ругательствами в адрес обители и ее начальницы, проклинал общину за устранение Иоасафа. Днем позже офицер перелез через ограду, ворвался в церковь и принуждал сестер прикладываться к образу, который принес с собой, а также снова страшно ругался…

В результате этих безобразий в 1859 году тогдашняя начальница, слабохарактерная Е. В. Ладыженская, выбившаяся из сил в борьбе с желающим вопреки всему непременно заведовать общиной отцом Иоасафом и запутанными делами Дивеевской общины, решилась совсем покинуть Дивеево. Когда в это крайне сложное время Екатерина Васильевна отказалась от настоятельства, то место ее заняла, Промыслом Божьим и по единогласному избранию сестер, Елисавета Алексеевна Ушакова. Наблюдая за тем, на какие нечестные уловки идет тот, кто самопровозгласил себя учеником старца Серафима, Елисавета Алексеевна усердно принялась восстанавливать заведенный старцем порядок, воскрешая его заповеди, и в скором времени решительно прекратила все неправедные посягновения иеромонаха Иоасафа. Тогда отдохнули Серафимо-Дивеевские сироты, но резко отделились от них духом и временно присмиревшие Иоасафовские приверженицы. Вот что писала Елисавета Алексеевна 24 марта 1861 года близкой к общине княгине Пелагии Сергеевне Лукомской вскоре после этих событий: «Удаление о. Иоасафа есть главное благодеяние для расстроенного в духе общества… Важное дело водворения единомыслия, любви общества, еще долго не могут устроиться в разъединенной обители нашей, но всеобъемлющее беспредельное милосердие Божие после стольких лет тревог и беспокойства благословением батюшки Серафима, может быть, восстановит тишину и общее спокойствие».