Текст книги "Призмы Шанбаала"

Из-за цветных контактных линз у меня чесались глаза, я чувствовала, что устала еще на этапе просмотра фильма, но уходить не хотела. Я подперла голову рукой, глядя на юношу с зелеными глазами, такого прекрасного, и до омерзения равнодушного.

– Ну, и что ты опять завис? – спросила я.

– Не мешай думать, – Амрэй откинулся на спинку сидения, снял очки и принялся протирать их краем футболки. – У меня не увязывается в голове противоречивость финальной логики персонажа.

– Да нет никакой логики, – я пожала плечами. – Он сделал то, что захотел.

– Но до этого, согласно его личностной характеристике, которую преподносили нам в течение двух прошлых фильмов, он был совершенно неспособен на уступку своим желаниям. Эгоизм был несвойственен его натуре, и…

– Амрэй, не анализируй. Киношка была прекрасная, – устало сказала Хатхор.

Я послала им одну рассеянную улыбку и отвернулась в сторону, не слушая разгорающийся спор. Повернув голову вбок, я посмотрела на стайку парней за дальним столиком. Переглянувшись раз, другой, третий, один из них указал на нас пальцем, и я подумала, что он меня бесит. Я прикрыла глаза, пытаясь прислушаться к их разговору, но разгорающийся спор между Хатхор и Амрэем не оставлял шансов на успех.

– Как думаете, о чем они болтают? – спросила я, оправляя браслетики на запястьях.

– О том, что подслушивать чужие разговоры является нарушением всех возможных правил приличия, – Рэй побарабанил пальцами по столу. – Ты невыносима, девушка.

– Мне просто любопытно, – я повернула к нему голову. – Ты ведь отличник. Сам должен быть любопытным. Отличникам свойственна эта черта характера. Так сказать, соответствует личностной характеристике.

Мне очень хотелось ему понравится, поэтому я частенько говорила его фразами, чтобы он думал, что у нас есть что-то общее.

– Отличники бывают разными, – он поморщился, отводя от меня взгляд, но уголки его губ дернулись, обозначая улыбку.

Официантка застыла у нашего столика. Мы прервали разговор, делая заказ. Я восхищенно уставилась на девушку, которая, едва лишь мы закончили перечислять длинный список необходимого, быстро повторила наш заказ.

– Как они всё запоминают? – сказала я, от радости хлопнув в ладоши.

– Удивительно, что тебя приводит в восторг всё мало-мальски обыденное, – Амрэй поправил очки. – Что у тебя в голове творится?

Я промолчала, но взгляда отводить не стала. Правила игры в убегание были вшиты мне под кожу черными нитями, образующие печати на запястьях. У Амрэя и Хатхор тоже такие были, но печать Рэя бежала сетью трещин. Так происходит, когда та вот-вот рухнет. Новые печати ставят бесплатно, у взрослых существ их хватает где-то на год, если не снимать, поэтому все просто обновляют их по мере необходимости, почти вид на жительство в Первом мире для существ. Мать Рэя здесь по рабочей визе, и она не стала бы пропускать необходимость продления печати. Раз печать Амрэя трещит по швам, это значит, что осенью, при должном количестве удачи и успешной сдаче экзаменов, он отправится в Академию в Загранье, и мы больше никогда уже не увидимся, если не встретимся еще раз на задворках Первого мира.

– Кстати, новости! – Хатхор подняла руку, закатывая рукав и демонстрируя трещины на печати. – Я решила поступать в Академию! Вместе будем сдавать экзамены.

– Надо же, – Амрэй слегка поднял брови. – И что сказал твой отец?

– Отец сказал, что могу перебраться обратно в Загранье, а там уже видно будет. Так жалко уезжать! – простонала она, возводя глаза к потолку. – И так жалко, что ты не поедешь с нами, Атропос!

– Все нормально, – я негромко рассмеялась, напоминая себе, что в этом городе мое имя такое. – Я подожду вас в Первом мире, а когда вернетесь, отметим. Может быть достроят тот большой аквапарк, ну, помните, в который мы собрались, а оказалось, что еще года два до открытия?

Хатхор рассмеялась мне в ответ, а на лице Амрэя отразилось выражение недоверия. Я украдкой бросила на него предостерегающий взгляд. Внутри меня жило подозрение о том, что он-то давно догадался, что я не дэва, но я надеялась, что он будет молчать. Если мне хотя бы покажется, что он знает слишком многое, придется рассказать папе. Наша безопасность стоит выше чужих жизней.

Рэй может сколько угодно быть парнем, у которого самые потрясающие губы из всех, что я видела, но если он произнесет мое настоящее имя, подпишет себе смертный приговор. В лучшем для меня случае, в худшем же он будет произносить его, пока оно оскоминой не насядет на зубах, пойдут допросы, выматывающие инсценировки событий. Папу очень хотят поймать, сейчас он единственный не арестованный и не мертвый из главных Иерофантов.

Глаза жгло под линзами. Я подумала, что надо выйти и закапать капли. Извинившись, я поднялась на ноги, скрылась за стеной из живых цветов, прячущей двери в туалет.

Стоило запереться в кабинке, но мне нужно было зеркало, а сколько я не рылась в сумке, не могла найти пудреницу. Вздохнув, я достала капли, контейнер со свежей парой, и, оглянувшись по сторонам, склонилась к зеркалу. Это было легким пренебрежением правил безопасности. Полукровок в этом мире сотни, я не единственная, на моих глазных яблоках не написано, чья я дочка.

Я коснулась сперва одной, потом другой линзы пальцами, вытащила их и взглянула в свои разноцветные, – левый черный, правый белый, – глаза, устало поморгала. Кровеносных сосудов у меня не видно, но по ощущениям они полопались в пух и прах. Я сложила линзы в контейнер, запрокинула голову, попыталась попасть каплей себе в глаз. Первая капля упала на щеку. Нахмурившись, я пошла на второй заход, но едва не уронила всё, что было у меня сложено на раковину.

Я подумала, что это я такая неловкая, но толчок повторился. Странное колючее чувство заползло в мою грудь, и осталось там ворочаться. Я схватила сумку, бросила в нее контейнер и устремилась вперед, обогнула стену из роз и застыла.

Ступор – человеческое качество. Я видела застывших людей, что хотели пошевелиться, но не могли. Один парень вцепился себе в ляжку рукой, плотно натягивая ткань джинсов, он явно мысленно приказывал себе бежать. Немногие темные, бывшие в торговом центре, уже растворились, ушли, убежали, спасаясь от опасности. Один юноша толкнул меня плечом, и запнулся, падая и распарывая руку стеклом. Он вскрикнул, девушка с беловатыми глазами бросилась его поднимать.

Пол был усыпан стеклом. Стекла было так много, что он хрустел под моими туфлями, я в ужасе начала пятиться прочь. Было много стекла, много крови, а одна из стен торгового центра исчезла, обрушившись вниз. Кто-то громко кричал, я слышала детский плач, пронзительный, заходящийся в истерике. Я развернулась, готовясь укрыться в туалете, но застыла, разворачиваясь на каблуках и смотря прямо перед собой.

А напротив меня, в том пространстве, где исчезал пол этажа, высоко зависла светлая дэва. Она удерживалась на одной точке, равномерно взмахивая крыльями – большими и белоснежными. Одно перо медленно пикировало вниз, оставаясь единственным, что двигалось в этом почти обезумевшем мире.

«Птица Рах прилетела», – раздался в голове голос отца.

Меня заштормило: перед глазами запрыгали цветные точки, повело куда-то влево. С трудом пытаясь удержать равновесие, я проехалась каблуком по стеклу, заскользила и упала, если бы чужие руки меня не подхватили.

– Тихо, – Амрэй вздернул меня, ставя на ноги. – Пошли.

Я вцепилась в него. Головокружение не проходило, мне нужно было присесть, еще лучше – прилечь, но времени на это не было.

– Пошли уже, – прошипел Рэй, рывком снова заставляя меня восстановить равновесие, и встряхивая.

Глаза за стеклами очков слегка расширились, а потом быстро сузились.

– А врала, что дэва, – сказал он, перехватывая меня за талию. – Я почти купился.

– Сейчас не до этого, – ответила я, прижимая ладонь тыльной стороной ко рту. – Не надо уходить. Она нас не видит. Тут точка наибольшей безопасности. Рэй, послушай меня, самое лучшее сейчас – это остаться на месте, понимаешь? Рэй!

Мозг работал яростно, и это был плохой знак, потому что из двух возможных вариантов сработал наиболее неудачный для меня в этой ситуации. Я выпрямилась, и все чувства схлынули, покинув мое тело. Осталась лишь холодная решимость, и желание выбраться живой, и обязательно вместе с Рэем.

Плохое желание. Ангелоподобное.

Я удержала равновесие, головокружение прекратилось. Осторожным, но твердым движением я сняла руки Рэя со своей талии, но перехватила его за запястье.

– Слушай сюда… – начала говорить я, но договорить не успела.

Я видела лишь краем глаза, как что-то оранжевое сверкнуло на руке светлой дэвы, и как белоснежные иглы взмыли вверх. Она взмахнула рукой, и они устремились вперед, на ходу врезаясь в кожу. Я завизжала, – сначала от страха и непонимания, и двинула Рэя рукой за себя, – а потом от боли, хватаясь за плечо. Видеть магию в Первом мире было дико, мозг рвало от сюрреализма происходящего. Рот наполнился соленой слюной. Я только через несколько секунд поняла, что во рту у меня кровь.

«Где ты?!» – рявкнуло у меня в голове.

Я схватилась за висок, пачкая волосы в черной крови, и сквозь пелену этой боли с трудом осознавала, что вижу, как Рэй делает то же самое. Ноги снова подкосились. В голове появилось ощущение инородности, словно мне вбили туда палку и прокручивали ее снова и снова. Это нечто вторглось в мое тело, завладело им, моими мыслями, моими чувствами.

«Выходи!» – закричало сознание снова, и я закричала в ответ, вцепляясь в волосы и падая на колени, пытаясь остановить это.

Осколки стекла врезались в коленки, но боли почему-то не пришло. Я видела свою черную кровь на белом полу, видела блестящие ошметки, торчащие из кожи, но боли не было, и стало страшно, что на самом деле боль такая сильная, что я неспособна ее ощутить.

«Циан!» – закричало в третий раз, и я завизжала истошно в голос, но мой крик утонул в других голосах.

Я оторвала руки от головы. Коса, растрепавшись, упала вперед, закрывая мне обзор, трясущимися пальцами я отвела ее на плечо, с которого она тут же соскользнула. Мелкие светлые волоски казались серебристыми в свете солнца. Я поставила руки на пол.

И поползла вперед.

«Люциан!» – рявкнуло снова, я упала плашмя.

В ту долгую минуту, что я по-пластунски ползла, я думала, что магии в Первом мире нет, ее не должно быть, этот запрет такой же древний, как Престол.

Я ползла, пока не выползла на пространство, показавшееся мне островком безопасности, только потом перевернулась на спину, щурясь от света, пробивающегося сквозь осиротевшие черные стальные рамы потолка, лишенные стекол. Дэва спикировала передо мной, присаживаясь на корточки и протягивая руку. Я схватила ее за запястье, перевернулась на спину, пытаясь утянуть ее за собой, но она сбросила мои пальцы со своей руки легко, словно я была маленьким котенком.

Ее пальцы зарылись в мои волосы, больно сжали голову, ногти дэвы зацепились за волосы. Я взмахнула руками, пытаясь отбиться, но всё тело стало безвольным.

«Покажи», – прошептало в голове.

Перед глазами замелькали картинки-воспоминания. Я увидела отца, стоящего у стойки бара, и поедающего картошку, быстрыми движениями слизывающими соус с пальцев. Я увидела, как склоняюсь над домашней работой, а он ногтем подчеркивает строчку в учебнике. Увидела сеть вен у него на руках. Дровяную печь, и его, сидящего перед ней на корточках. Увидела его улыбку и смех.

– Как интересно, – сказала девушка, негромко посмеиваясь. – Здравствуй, Пандора.

Настоящее имя прозвучало как чужое. Магии у меня не было. Защититься было нечем. Я вскинула руки, пытаясь вцепиться ей в горло, но она перехватила меня за запястья и сжала пальцами, лишая меня возможности шевелиться. Я дернула рукой, но она наступила коленом мне на плечо, и сустав затрещал. Руку почти парализовало.

– Ты очень похожа на отца, – прошептала она.

Русая прядь ее волос упала мне на лицо – так низко она наклонилась. Ее дыхание щекотало кожу холодным воздухом, пахло одуряюще сладкой пряностью. Она отпустила мое запястье. Я двинулась рукой к ее горлу, но дотянуться не успела. Ее пальцы пробили мне живот, рука изогнулась под странным углом, и мир начал стремительно темнеть, утопая в алой дымке боли. Мои стоны были звуками со стороны, я слышала, как тихо я скулю, и чувствовала кровь, брызжущую во все стороны.

– Это было даже слишком просто, – сказала она, и это было последним, что осталось в реальном мире.

Печати на запястьях затрещали, кожа стала сухой, как наждачная бумага. Резкая режущая боль пронзила руки, сухой воздух расцарапывал горло. Закусив губу, я с усилием попробовала подняться, но девушка придавила меня к земле.

– Тише, Дора, – сказала она. – Давай заключим сделку.

Из уголка рта у меня бежала струйка крови. Черно-белый огонь загорелся на кончиках пальцев, на теле, хаотичными потоками срываясь из стороны в сторону, я попробовала хотя бы в знак отрицания покачать головой, но вместо этого согласно кивнула.

Она была в моей голове, наши разумы сплелись так плотно, что я почти перестала различать, где проходит граница меня, и где начинается она. Девушка перехватила меня за руку, нежно улыбаясь, переплела наши пальцы. Белый огонь заплясал на ее коже, глаза засветились изнутри лунным светом.

– Давай заключим сделку, – прошептала девушка. – Я, сестра света Рахель, из рода Деметры, подарю тебе жизнь. А ты обретешь свое наследство. Сделка, полукровка Пандора, дочь Люциана Неверящего?

Я хотела ответить нет, и с губ сорвалось что-то, отдаленно на это похожее.

А потом всё исчезло.

Глава 2
Пойманная

Чернота опустилась на меня, и в этой черноте не было моего тела, только сознание, и страх – первобытный, переполняющий с головы до ног. Потом я почувствовала комья крови, выталкиваемые из раны на животе. Я закашлялась, поперхнулась. Тело подбросило вверх, я села и, прижав руку ко рту, я попыталась удержать внутри рвотные позывы. Склизкий ком всё не глотался, и я отвернулась в сторону, выплевывая наружу жидкие вязкие комки. Я натянула рукав кофты на ладонь, утерла рот и медленно повернула голову.

Осколки стекла торчали из коленки. Тела лежали на полу, темная кровь рисовала причудливые узоры, подсыхая на каменной плитке. Мухи гудели, садясь на мертвых. Одна приземлилась на мое плечо. Я передернула им, сгоняя ее. Противное жужжание раздалось над ухом, и я взмахнула плечом еще раз, но оно, словно каменное, едва мне подчинялось.

Ко мне постепенно возвращалось зрение и слух, муть в глазах развеивалась. Я увидела светлого дэва, спешащего ко мне, сквозь дымку четко разглядела татуировку на шее. Символ меча, вписанный в красный треугольник, носят Хранители.

Меня снова замутило, и я прижала руку ко рту, зажмуриваясь. Дэв коснулся моего виска.

– Ты в порядке? – спросил он, в голосе звенело беспокойство.

Я отрицательно помотала головой. Упершись рукой в пол, я попыталась подняться, но неведомая сила тянула меня обратно. Я бы упала, но он подхватил меня под лопатки. Нервные окончания в спине среагировали на это движение, но странно, не так, как я привыкла. Вздрогнув всем телом, я дернулась, и ощутила незнакомые позвонки, о существовании которых то ли не подозревала, то ли не была способна их прежде прочувствовать.

Дэв что-то говорил, но я его не слышала. В оглушительном звоне, гудевшим в моих ушах, я не слышала ничего. Я обернулась через плечо. Мои глаза широко расширились, рот приоткрылся от удивления, и новая волна шока и страха окатила меня, бросая в холодный пот.

Два крыла развернулись за моей спиной – мокрые, покрытые черной жидкостью, что слетала с них во все стороны. Рука непроизвольно сжалась, стискивая край кофты, а с губ сорвалось громкое и неприличное слово.

– Эй, – нежным движением мужчина поймал меня за подбородок, поворачивая лицо ко мне. – Полукровка, ты меня слышишь? Пойдем, нужно оказать помощь.

Сердце в груди пропустило удар, и этого хватило, чтобы кислород закончился. Я закашлялась, выплевывая новые комки черной грязи на себя. Мужчина просунул руки под мои колени и талию, и подхватил меня на руки, медленно вставая.

– Я сама могу идти, – я вцепилась ему в плечи, пытаясь удержать равновесие. – Поставьте меня, пожалуйста.

– Ты сейчас не удержишь равновесие, – строго, но спокойно произнес он. – Это ведь новое приобретение. Даже не высохли еще. Хотя поздно ты их отрастила, обычно лет в тринадцать уже справляются.

Он понес меня в сторону, и я попыталась сосредоточиться на том, чтобы меня не вырвало на себя снова. Я опустила голову вниз, смотря на живот. Сквозь порванную кофту просвечивала кожа, покрытая черной жижей. Черная жижа была у меня во рту, осталась на юбке, и я была уверена, что в волосах ее тоже полно.

Дэв опустил меня на кушетку, и повернулся к девушке в униформе врача. Она кивнула ему, развернулась, и склонилась надо мной.

– Повезло тебе, – сказала она, поднимая верхний край кушетки так, чтобы я могла сидеть. В спину упиралось два жестких отростка, ощущение было такое, будто бы я рюкзак неправильно собрала. – Твоя мама нефилим, да?

– Без понятия, – соврала я, мотая головой. – Я ее не знала.

– Точно нефилим, – сказал мужчина. – Видишь какая она высокая?

– Последи за светом, – врач посветила фонариком мне в глаза. – Думаю, физически ты будешь в порядке.

– Она потеряла много крови.

– Морены, Хранитель. Не люблю, когда равняют с обычной кровью.

Морена. Наследие Архаев, то, что делает бессмертных бессмертными. Черная жижа, черная кровь, обладающая настолько сильной регенерацией, что способна залечивать даже тяжелые раны, сращивать кости. Морена – кровь дэвов, только некоторые полукровки могут унаследовать ее. Я знала, что мне повезло сейчас дважды: и пыталась убедить себя, что цвет моей крови не выдаст моего настоящего имени.

Даже если я никак не могла вспомнить свое фальшивое.

– Я бессмертная? – спросила я, изображая удивление. – Тогда мне повезло, что эта психопатка была не из тех, кто может убить бессмертных. Жуть такая, правда? А разве в Первом мире разве можно пользоваться магией?

Улыбка покинула их лица. Я посмотрела на мужчину, в чьих глазах отразилась тревога.

– Ты ее хорошо разглядела? – спросил он, протягивая мне руку.

Мне было не до того, кого я там разглядела. Из спины у меня торчали два черно-белых пятнистых крыла, – типичные крылья полукровок. Заботясь о конспирации, я задрала браслеты сперва на одном запястье, потом на другом. Черные печати, уничтожающие магию в Первом мире, исчезли. Я сглотнула слюну, судорожно соображая, что мне говорить и что делать дальше.

– Не очень, – сказала я, отдергивая браслеты обратно.

– Если верить камерам, она тебе что-то сказала.

Темный дэв приземлился на пол, и я застыла, глядя на сильно выпирающие из-под формы ребра. Я его знала – видела по телевизору несколько раз, когда Миледи прибывала с дипломатическими визитами, или просто в сети. Но никогда не думала, что вживую увижу Белиала, генерала Темнокрылых, самого лучшего отряда военных, что есть у темных. По позвоночнику пробежались мурашки, когда равнодушные фиолетовые глаза беззастенчиво посмотрели на меня в упор.

Что такого сегодня случилось, если пригнали и Хранителей, и Темнокрылых?

– Что она тебе сказала? – повторил он вопрос, подходя ко мне.

– Белиал, не лучше ли тебе вернуться к Агарь? – с неприязнью сказал мужчина с татуировкой Хранителя.

Ух ты. Значит, мало того, что Темнокрылые и Хранители здесь, так еще и оба их лидера? Что такого произошло в этом торговом центре, и кто была та сумасшедшая, и почему все так беспокоятся?

А потом пришла другая мысль, куда более реалистичная и опасная. Она назвала мне имя, я знала, кто она такая, а она знала, кто такая я. Отец в опасности. Мы все в опасности, если эта женщина на свободе, и у меня даже не было времени думать о ней, нужно было бежать, предупредить его, собрать вещи, уехать как можно быстрей.

– Она твердила про какого-то Люциана, – сказала я, пытаясь изобразить в голосе как можно более неуверенную и ранимую натуру.

Для всех жителей Пятимирья в последние лет сорок Люциан существовал только один, но об этом варианте я постаралась не думать. Я запрещала себе даже залезать мыслями на эту территорию. Думать было опасно, мысли могли обрести материальную форму, сорваться с губ словами, а там, кто знает, к чему могла бы привести меня дорожка собственных оправданий.

Полуправда прозвучала неубедительно – я поняла это еще до того, как уголок губы Белиала дернулся, обозначая усмешку.

– Тут было человек триста-четыреста, но из всех она сказала что-то только тебе, – сказал он, делая шаг вперед. – Не лги.

– Она твердила про Люциана, – упрямо повторила я, заглядывая ему в глаза. – Все это слышали. Но не снаружи, а здесь, в голове. Я сама не рада таким совпадениям, но я совершенно не имею отноше…

– Погрузите как обычно, – сказал он, разворачиваясь.

Хранитель вздохнул и протянул мне руку.

– Не волнуйся, – сказал он, помогая мне встать и придерживая под крылья так, чтобы я могла стоять.

Стоять впервые в осознанной жизни было сложно, потому что меня кренило назад, клонило то вправо, то влево, и я никак не могла поймать равновесие, ни понять, по какому принципу держатся у меня за спиной два крыла.

– Когда подсохнут, будет легче, – сказал Хранитель, мягко мне улыбаясь. – Сейчас я тебе помогу. Как тебя зовут?

– Атропос, – отчеканила я, вспоминая, какое из имен сейчас принадлежит мне.

И застыла, почувствовав, как шевелятся волосы на голове.

А откуда та дэва знала мое настоящее имя? Мы с отцом не говорили его никому, мы пользовались каждой раз ложью, мы врали о наших именах, потому что в именах было сокрыто кое-что опасное, неправильное. И кто мог сказать ей в тюрьме, что я существую?

Белиал настойчивее кивнул головой в сторону. Я постаралась дышать ровно, сохранить каменное лицо. Этим летом мне должно было исполниться девятнадцать, я не умела играть в их игры, но прекрасно осознавала свои возможности. Мы покинули здание торгового центра. Душной, сухой воздух раздирал мне легкие, я снова закашлялась, сгибаясь пополам. Хранитель заботливо наклонился, чтобы придержать меня.

Я развернула крыло, ударяя по нему рукой, отталкивая хранителя в сторону. Раздался чей-то крик, но у меня было несколько секунд. Развернувшись, я побежала, каблуки застучали по асфальту. Один подломился, я рухнула, разбивая коленки в кровь, вскочила на ноги и побежала снова, петляя и петляя, пока воздуха не перестало хватать в легких. В подворотне сверкнули оранжевым кошачьи глаза, я поползла за кошкой, забиваясь в пространство между мусорным баком и стеной.

«Пожалуйста, пусть мы успеем», – подумала я, закрывая глаза и растворяясь в звуках.

Потому что если мы не успеем, всё будет кончено. Со мной, с ним, с нашим будущем – будущим, в котором всё так же будут одни побеги, но будущим, которое будет хотя бы привычным для нас.

Будущим, в котором мы оба живы.

Когда я открыла глаза, уже сгущались сумерки. Темнота медленно наползала на город, но впечатление было обманчивым, пройдет несколько минут, и ярким светом вспыхнут огни, засветится иллюминация, запылают разноцветными лампами окна, фонари подсветят дорогу, и город будет залит электрическим светом, снова становясь прекрасным и дружелюбным для своих обитателей. Уперевшись руками в асфальт, я встала, отряхнула с кофты крошки морены. Видок у меня был так себе, но меня не нашли.

Я уходила неторопливым шагом. Но едва лишь торговый центр скрылся за поворотом, пустилась бежать со всех ног. Меня кренило то вправо, то влево, я запнулась и упала, больно стукаясь локтем, вскрикнула от боли и со злости стукнула кулаком об асфальт. Я поднялась на ноги, схватилась за столб и взмахнула рукой, пытаясь остановить такси.

Сердце бешено колотилось в груди, и страх опоздать предупредить отца остро колол внутри.

Такси притормозило. Я судорожно стала соображать, есть ли у меня деньги. Перед глазами быстро мелькали картинки: вот я не нахожу заветной бумажки в карманах, или вот водитель отказывается меня везти, вот я приезжаю домой, а дверь нараспашку, внутри Темнокрылые и скованный отец. Плохие, автоматические мысли. Я глубоко вдохнула и выдохнула, перебежками подобралась к такси.

– Здрасти, – сказала я слабым голосом, на ходу шаря по карманам и выгребая смятые бумажки.

Забравшись в машину, я обняла себя руками, закрыла глаза, и не заметила, как провалилась в дрему. Словно организм израсходовал последние остатки своих сил, и не мог больше меня держать.

Когда такси качнулось, останавливаясь, я вылезла наружу, наугад протягивая деньги, и не смотря, совпадает ли сумма с той, которую назвал таксист. Судя по округлившимся глазам, которые я приметила краем глаза, заплатила я намного больше.

– Сдачи не надо! – крикнула я, вылетая на улицу.

Это был плохой поступок, не отвечающий правилам безопасности. Если я заплатила слишком много, то он меня запомнит. У меня сейчас хватало примет: я была в драной одежде, ехала с места, где было «происшествие», еще и переплатила. Оставалось надеяться, что когда его будут допрашивать, я буду уже в другом городе, в безопасности, и с отцом, который поможет нам запутать следы.

Я побежала за здание, перелезла через решетку пожарной лестницы, потеряла равновесие, оказавшись наверху и повисла на своих руках. Позвоночник пронзило болью. Я была в хорошей физической форме, но лишний вес за спиной в лице двух перьевых довесков мешался. Приземлившись на корточки, я выпрямилась, обернулась через плечо и сосредоточилась на отростках, пытаясь заставить их силой мышц шевелиться. Они задвигались, но неуверенно. Я прикрыла глаза и представила себя летучей мышью, медленно свела крылья воедино, и, оказавшись под перьевым плащом, открыла глаза. Легче от этого не стало, но по крайней мере, они перестали болтаться из стороны в сторону, мешая мне ходить.

Я взялась за перила и осторожно стала подниматься по лестнице. В обычной ситуации я бы перескочила все пролеты, а потом вбежала бы в квартиру, но сейчас спешка могла бы помешать. Закусив губу, я с огромным усилием воли заставляла себя идти медленно, считая про себя каждую ступеньку. Соседка-морф снизу, – серая фигура, едва повторяющая очертания тела, – выглянула из окна. Я занавесилась волосами, надеясь остаться неузнанной за льняной пеленой.

Я поднялась наверх, взялась за ручку, дернула раз, другой, третий. Пожарная лестница в доме, где мы снимали квартиру, примыкала к балконам. Застонав, я запрокинула голову, чувствуя, что по щекам почти начинают стекать слезы беспомощности. Никогда еще в осознанном возрасте я не чувствовала свое тело настолько чужим и неподатливым. Даже когда я пару лет назад сломала ногу, и весь путь домой проделала, опираясь на чужое плечо.

– Папа! – я заколотила в дверь, что было силы. – Папа! Папа-папа-папа!

Мой голос сорвался не просто на крик, а на безумный вопль, и я с удивлением осознала, что рыдаю, а осознав это, застыла. Дверь распахнулась мне навстречу, силуэт отца возник в дверном проеме. Я вскинула руки, и бросилась к нему на шею. От удара моего тела он по инерции сделал шаг назад, но поймал в объятия, подхватил под бедра и занес в дом. Я зарылась носом ему в плечо, обхватывая руками шею, и бессвязно пытаясь рассказать ему про торговый центр, про Рахель, и про то, как я поползла не в ту сторону. Про то, что ее ищут, и кажется, Люциана тоже, про опасность, и про то, что не нашла Хат и Джея живыми, и боюсь, что они умерли.

– Тихо, тихо, – он усадил меня на кровать, пытаясь высвободиться из плеча моих рук, но я крепче его сжала руками. – Пандора! Хватит!

Настоящее имя прозвучало как пощечина. Я выпрямилась, заглядывая ему в глаза, моргнула и разжала руки, вытирая слезы со щек рукавами.

– Переоденься, – он бросил мне сверток, лежащий на тумбе. – Быстро переодевайся, умывайся и поехали. Твою сумку я уже собрал.

– Как ты?.. – я поймала сверток, прижимая его к груди.

– Новости. Быстрее, кошечка!

Он застыл, медленно повернул голову вбок, прислушиваясь. Губы отца зашевелились, и голубые камни, что заменили ему глаза, окончательно обратились в непроницаемую стену. Но я видела, как мелко начинает дергаться у него щека.

Он взял меня за руку, бесшумно открыл дверь шкафа, толкая меня внутрь, метнулся в сторону, вытаскивая из раскрытой сумки шкатулку с резным узором, и сунул её мне в руки.

– Сиди тут, – сказал он, шепча так тихо, что я едва слышала. – Сиди тут и не шевелись. Спрячься за одежду. Зажмурься. Не дыши. Поняла?

Я кивнула.

Я не знала, что он делает. Я не знала, почему мы это делаем. Но он мой папа, и я ему подчинялась, потому что никому так не верила, как ему.

– Пандора, – он заглянул мне в глаза.

Я села на корточки, прижимая шкатулку и сверток с одеждой в груди.

– Никогда и никому не верь, – сказал он, берясь за дверь шкафа, и смотря в сторону, куда-то, где были слышны звуки, ведомые ему одному. – Никогда и никому не верь, и ни во что не впутывайся. Я тебя найду.

Дверь шкафа закрылась, и приглушила все звуки. Я слышала, что он сказал что-то еще, но не могла разобрать. Я зажмурилась, замерла и застыла. В темноте остался лишь бешено колотящийся звук моего сердца.

А потом раздался хлопок, звук ломающейся створки, и треск дерева Я вгрызлась в собственную губу, приказывая себе не кричать. Я пыталась быть максимально тихой и незаметной. Я пыталась, но сквозь плотно прикрытые веки мелькнула полоска света, и я не смогла сдержать крик, а закричав, выкричала всё, что накопилось у меня на этот день.

Дэв с нашивкой черного крыла на плече формы, – удивительно, но я хорошо ее разглядела, даже то, что из шва сбоку торчала нитка, – наставил на меня пистолет. Он наклонил голову вбок, задумчиво хмурясь, а я вцепилась в шкатулку, прижимая ее к груди.

– Тут только девка, – крикнул он.

Ему что-то ответили, но я не слышала.

– Выходи, – он мотнул головой.

Я думала, что он опустит пистолет, но он его не опускал. Медленно я выбралась наружу, передвигаясь на корточках, встала, обнимая шкатулку и робко подняла глаза на вошедших.

– Пандора? – спросила светлая дэва с татуировкой хранителя.

Я повернулась к ней, делая шаг назад, и узнавая в девушке Агарь, которую видела по телевизору, Агарь, которая была лидером Хранителей, и которая в реальной жизни оказалась мне где-то по плечо, но более крепкой, сбитой, похожей на рысь перед прыжком.

– Бросил и ушел, – темнокрылый опустил пистолет. – Девчонку грузим?

– Девочку грузим, дверь запереть и опечатать, – Агарь убрала короткую прядь волос за ухо, шумно вздохнула и посмотрела на меня. – Прости, ребенок, но придется тебе пожить некоторое время в Пределе.

Я почувствовала, что земля уходит из-под ног, но приказала себе держаться на ногах. Отца они не поймали. Значит, шанс на победу еще есть.