Текст книги "Урожай ядовитых ягодок"

Тамара побелела.

– По-моему, он замерз и икает, – быстро сказала я, видя, что подруга сейчас грохнется в обморок, – надо его одеть.

Томуся кое-как замотала сына во фланель. Ровно через секунду он опять заорал и стал похож на свеклу.

– Жарко, – закачала головой Кристина, – как бы не перегрелся.

Молодая мать покорно выпутала новорожденного из пеленок. Мальчик незамедлительно заикал, пришлось спешно его закутывать. Но, оказавшись в теплой фланельке, ребятенок заорал. Мы опять раздели бедолагу. Начался приступ икоты.

– Господи, – заплакала Тамара, – что делать-то, а?

– Врача вызывать, – закричал Сеня, – немедленно! Ребенку плохо!

Тамарочка заплакала и бросилась вновь заворачивать бедолагу в одеяльце. Естественно, начался сердитый крик.

– По-моему, он есть просит, – сообщила Кристина.

Тамара перестала рыдать и глянула на часы.

– Ой, половина первого, их в роддоме в полдень приносили, я опоздала на полчаса!!! Что делать?

Я посмотрела на подругу. Тамара очень спокойный человек, она практически никогда не выходит из себя. Плачущей я видела ее всего пару раз в жизни, кричащей от негодования или злобы никогда. Она приветлива со всеми и в первую очередь думает о том, чтобы хорошо было другим, а не ей. И еще она никогда не впадает в уныние, не предается отчаянию или просто не демонстрирует этих чувств перед окружающими. Томочка очень хорошо воспитана и интеллигентна.

Но сейчас она билась в истерике.

– Что? Что делать?

– Успокойся, – сказала я, – где смесь, которую тебе вручили в роддоме? Надо просто развести ее и дать Никите, он поест и успокоится.

– Господи, конечно, – подскочила Тома. – Мне и в голову не пришло! Значит, так, пусть Сеня и Кристя остаются с Никитой, а мы с тобой побежим разводить еду.

Начался новый виток хлопот. Сначала Томуська наливала в бутылочку положенное количество жидкости. Заняла нехитрая процедура минут пять, никак не меньше. Подруге все никак не удавалось отмерить нужный объем воды. Следом настал час молочной смеси. Желая добиться точности, молодая мать многократно проводила лезвием ножа по мерной ложечке, стряхивая излишек порошка, но руки у нее дрожали, «Фрисолом» вновь падал в банку. Наконец настал час встряхивания бутылочки.

– Не дай бог комочек попадется, – шептала Томуська, изо всей силы вертя емкость с соской.

Из спальни тем временем несся негодующий крик, нет, вопль. Затем подруга многократно проверила температуру еды. Бессчетное количество раз, капая себе на внутреннюю сторону запястья, она бормотала:

– Так горячо, – и совала бутылку под кран с холодной водой.

Понятное дело, что через минуту заменитель молока слишком остывал и его приходилось подогревать. На пятый раз я перехватила Тамарину руку.

– Хватит. Пока донесешь до комнаты, дойдет до нужной температуры.

Посуетившись вокруг Никиты пару минут, Тамара наконец утихомирилась и всунула ему в рот соску.

– Кушай, мой маленький.

Крохотный человечек замолк, все замерли в умилении.

– Первый обед дома, – пробормотал Сеня, – пойду за видеокамерой.

– Ты чего, пап? – возмутилась Крися. – Я же давным-давно снимаю! Как только Томуська его в кровать положила, так и начала!

И тут Никита заорал, но как! Я даже и предположить не могла, что существо, равное по весу банке с вареньем, способно издать подобные звуки.

– Котик мой, – перепугалась Тамара, – что случилось?

Мы начали проделывать кучу бесполезных, суетливых действий. Разворачивать, заворачивать, снова разворачивать ребенка, запихивать ему в рот бутылочки, вынимать, опять запихивать. Держали его «столбом», качали, клали в кроватку, трясли, вынимали… Толку никакого. Никита синел от вопля и сучил ножонками.

Вдруг меня осенило.

– Ну-ка, дай бутылку.

Дрожащим голосом подруга сказала:

– Держи.

Я мигом всунула соску себе в рот. Ага, понятно.

– Очевидно, очень маленькая дырочка, даже мне, взрослому человеку, приходится прилагать силу, чтобы высосать смесь, он просто не может ничего съесть.

– Сейчас, сейчас. – Тамара кинулась на кухню за другой соской.

Спустя пару минут Никита удовлетворенно затих, мы перевели дух, и тут он закашлялся, по его подбородку потекли белые струйки.

– Захлебывается, – испугалась Томуся, – ой, он сейчас умрет, боже, нет, это ужасно…

Зарыдав, она бросилась вон из спальни. За ней побежали Семен и Кристя, не забывающая запечатлевать все на камеру. Мы остались с Никитой вдвоем. Младенец перестал кашлять, зато опять закатился в рыданиях. У меня нет никакого опыта общения с новорожденным, но в отличие от Томуськи и Семена мои мозги сохранили ясность. Ладно, пусть еще немного покричит.

Я сходила на кухню, пересмотрела кучу сосок, нашла на мой взгляд подходящую и взяла Никитку на руки. Послышалось тихое чмоканье и довольное сопение.

– Он умер, да? – дрожащим голосом спросила Томочка, появляясь в спальне.

Глаза подруги блестели под покрасневшими веками, нос распух, щеки ввалились.

– Типун тебе на язык, – рассердилась я, – просто наелся и заснул.

Тамара взяла Никиту на руки.

– Ему жарко!

– Нет, – твердо заявила я, – мальчику хорошо, оставьте несчастного в покое. Вы замучаете его заботой.

ГЛАВА 9

Если честно признаться, в голове у меня не было никаких версий. Посидев, тупо глядя в окно, я приняла решение: поеду к Жоре на работу и порасспрашиваю его коллег. Небось у него там есть друзья. Жорка говорлив и страшно активен, вокруг подобных личностей всегда много людей. Где он служит, я хорошо знаю. Когда год тому назад Радько защищал диссертацию, Ритуська пригласила полдома посмотреть на действо. Я тогда впервые оказалась участницей подобной процедуры и очень пожалела членов ученого совета. Вот бедолаги! Я-то один раз всего и мучилась, слушая заунывные речи, а каково им выслушивать такое чуть ли не ежедневно, с ума сойти можно! Впрочем, кое-кто из профессоров откровенно зевал, другие дремали с открытыми глазами, сохраняя на лице выражение крайнего интереса к происходящему, а две бабы самозабвенно болтали, не обращая никакого внимания на собравшихся.

Адрес НИИ я помню, вернее, знаю, как туда добраться. Сначала до станции «Белорусская», а там пешочком по улицам в сторону Тишинского рынка. Серое кирпичное здание, типовой проект для школ и НИИ, устроилось во дворах. Вот только не помню названия учреждения. То ли Научно-исследовательский институт архитектурных памятников, то ли там занимаются изучением культурных ценностей… Вот то, что Жора сидел в архиве, я знаю точно. Рита часто упрекала мужа:

– Пришел домой и свалился на диван. Нет бы картошечки почистить да меня покормить! Между прочим, целый день штаны протираешь, ничего тяжелей бумажки в своем архиве в руках не держал, а я по цехам, словно заведенная, мотаюсь, ноги к вечеру свинцовые делаются…

Жора обычно не огрызался, но и жарить вкусную картошечку не спешил. Если Рита очень его доставала, ронял сквозь зубы:

– Да уж, в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань!

По его тону становилось понятно, что ланью он считает себя.

После этого высказывания у них в квартире, как правило, начинали летать столы и стулья, а я быстренько убегала к себе.

Память меня не подвела. НИИ стоял на месте, только у входа отчего-то не было вывески, лишь пустое место, темный квадрат на фоне слегка выгоревших стен.

Внутри было безлюдно, звук моих шагов гулко отдавался под высоченными потолками. Я пошла по широким, прямым коридорам, застеленным протертым линолеумом омерзительного желто-зеленого оттенка, недоумевая, куда же подевались сотрудники? Вроде самый разгар рабочего дня, они должны сидеть тут, изучать культурные ценности… Но тут я вспомнила, что Ритка говорила, будто сотрудников до лучших времен распустили за свой счет. Что же делать?

Тут за одной из обшарпанных дверей послышались возбужденные голоса, я всунулась в комнату. Очевидно, это кабинет начальства, потому что всю середину помещения занимает длинный стол. Вокруг него, склонившись над листом бумаги, стояли мужчины. Они повернулись в мою сторону, и самый молодой не очень любезно поинтересовался:

– Что вам угодно?

– Вы не знаете, где тут отдел кадров?

– Вам зачем?

Я на секунду замялась, потом бодро соврала, старательно «гэкая»:

– Вот, с Украины прислали, с Киева, диссертацию защищать, а где люди? Хожу, хожу, нигде вообще никого!

– Ну вы даете, – недовольно протянул другой дядька, толстяк в мятой футболке, – института тут уже месяц как нет. Здание отдано нам.

– И что мне делать? – растерянно забубнила я. – Мне бы хоть с кем потолковать. А куда они перебрались?

– Без понятия, – ответил молодой, – нам это совсем неинтересно, совершенно без разницы.

– Неужели вы никак мне не поможете? – заныла я. – Ведь с Украины ехала, не ближний путь, денег сколько потратила! Мой институт никто не предупредил о переезде. Запрос послали, ответ получили: приезжайте в мае… Делать-то что?

Молчавший до сих пор мужчина, одетый, несмотря на жару, в черный костюм, мягко сказал:

– Не переживайте так. Выйдете во двор, увидите маленькую пристроечку, на двери написано «Архив». Загляните внутрь, там еще вчера какие-то сотрудники из этого НИИ документы собирали. Сомневаюсь, что они успели к сегодняшнему дню все вывезти, у них бумаг до фига.

Я побежала во двор, обнаружила в нем нечто, больше всего похожее на двухэтажный спичечный коробок. Здание выглядело более чем странно, в нем не было окон, а дверь оказалась такой свинцово тяжелой, что мне пришлось толкать ее с разбегу, и то она приотворилась чуть-чуть.

Протиснувшись в щель, я увидела длинный-длинный коридор. С потолка на витых шнурах свисали тусклые электролампочки, упрятанные в железные клеточки. После жаркой, душной улицы тут было холодно и сухо.

«Бум», – раздалось за спиной. Я обернулась. Тяжелая дверь захлопнулась, и перед глазами возник лист бумаги с надписью, сделанной печатными буквами: «Перед уходом включить сигнализацию, проверить датчики температуры и воздуха».

– Есть тут кто?! – заорала я, покрываясь потом от страха.

С внутренней стороны дверь была абсолютно гладкой, без ручки и замочной скважины, совершенно непонятно, как ее открывать. Если в архиве отсутствуют сотрудники, мне придется тут куковать довольно долго, окон-то в доме нет!

– Эй, отзовитесь!

Неожиданно в конце коридора раздалось:

– Вы к кому?

– К вам! – радостно заорала я и кинулась на звук.

Из самой последней двери выглядывала маленькая, похожая на подростка женщина, одетая в синий халат.

– Как вы сюда попали? – удивилась она.

– Дверь толкнула, такая тяжелая!

– Она была незаперта?

– Нет.

– Ну надо же, мы совсем бдительность потеряли, а что вы хотите?

– Это ведь архив НИИ?

– Да.

– Значит, Радько Георгий Андреевич тут работает?

Женщина поджала губы, потом крикнула:

– Софья Львовна, тут Радько спрашивают!

Появилась другая служащая, на этот раз полная и достаточно пожилая, тоже облаченная в синий халат.

– Зачем так шуметь, Лена, люди работают!

– Да будет вам, – отмахнулась от нее, как от назойливой мухи, Лена. – Никого тут нет, не прежние времена, двое нас всего и осталось.

– А Радько вам к чему? – строго поинтересовалась Софья Львовна.

Я слегка растерялась: надо же, не придумала повод, по которому разыскиваю Жору, впрочем…

– Соседи мы, он над нами живет!

– И что?

– В отпуске были, ездили отдыхать в Сочи, вернулись, чуть не умерли. Весь потолок в разводах, обои полопались и на полу лежат, мебель гниет, паркет вздулся… Стали выяснять, что к чему, и узнали. Рита, жена Жоры, замочила в ванной белье да уехала в деревню, к матери. Только забыла шланговый душ выключить. Исподнее плавало, плавало и заткнуло отверстие перелива, вся вода на пол и побежала. Хлестало неделю. Прикиньте, что вышло? Мы в Сочи гуляем, ничего не ведаем, а Ритка грибочки собирает и в ус не дует. Никто не спохватился.

– Неужели дальше вниз не потекло? – удивилась Софья Львовна. – В таких случаях дверь взламывают!

– А мы на первом этаже живем, – нашлась я, – только одни и пострадали. Естественно, хотим ущерб стребовать. Только Радько хитрые. Они живо смекнули, что им нашу квартиру ремонтировать придется, и по-быстрому куда-то делись. Вот, думала, на работе застать!

– Очень похоже на Жорика, – дернула плечом Лена, – да вы входите.

– У нас документы разложены, – попробовала возразить Софья Львовна.

Но Лена засмеялась.

– Забудьте, кому они теперь нужны, идите, идите, сейчас подумаем, как вам помочь.

Она втащила меня в просторную комнату, густо заставленную стеллажами. Очевидно, в архиве работали мощные кондиционеры, потому что в помещении было холодно. Лена разгребла письменный стол и радушно предложила:

– Хотите кофе?

На свет явилась банка «Нескафе» и сахарница.

– Меня поступок Радько совершенно не удивляет, – сообщила Лена, наливая в огромную кружку кипяток, – он негодяй и вор!

– Лена! – предостерегающе воскликнула Софья Львовна.

Девушка возмущенно фыркнула.

– Да ладно вам проявлять квасной патриотизм, НИИ нет, он умер, сотрудников на биржу отправили, очень жалею, что вы тогда меня остановили и не дали милицию вызвать!

Она повернулась ко мне:

– Вот послушайте, что про Жорку расскажу, ни дна ему ни покрышки!

– Может, человек торопится, – попробовала остановить Лену Софья Львовна.

– Нет-нет, – быстро сказала я, – я совершенно свободна, отпуск у меня до середины мая, дел никаких.

Лена стала рассказывать, не обращая внимания на недовольные взгляды Софьи Львовны.

Осенью прошлого года у них начались в отделе кражи. Сперва у одной из сотрудниц пропал конверт с зарплатой, который та неосторожно оставила лежать без присмотра. Впрочем, ранее в архиве ничего не исчезало, люди сидели здесь по двадцать-тридцать лет и полностью доверяли друг другу. Поэтому все решили, что конверт случайно вместе с кипой старых газет выбросили вон. Но через три дня у Софьи Львовны исчезло кольцо. Дама, настоящая патриотка архива, можно сказать, его живая история, обожала драгоценности и унизывала пальцы тяжелыми перстнями. Но в середине рабочего дня она уставала, начинала снимать каменья, складируя их около перекидного календаря. Вечером Софья Львовна «украшалась» вновь и шла домой. И у нее испарилось самое дорогое кольцо с сапфиром и бриллиантовой россыпью, подарок покойной свекрови. Среди сотрудников начался шепоток, и кое-кто начал косо поглядывать на Лену. Девушку совсем недавно приняли сюда на работу, и до ее появления никаких ЧП не происходило.

Прошла неделя, и случилась еще одна пропажа. Роман Сергеевич, начальник архива, пошел в туалет, а часы оставил в своем кабинете. Это были дорогие часы, и они пропали. Их приобрели сотрудники любимому начальнику на пятидесятилетие – самый настоящий «Лонжин». Не электронная подделка, а механический агрегат изумительного качества. Роман Сергеевич и месяца не успел порадоваться на подарок, как тот «убежал». Тут уже почти все были уверены: воровка – Лена. Ей положили на стол записку: «Лучше увольняйся, иначе обратимся в милицию». Девушка долго плакала, поняв наконец, в чем ее обвиняют и отчего большинство сотрудников при взгляде на нее корчат кислые мины.

Кульминация наступила в конце декабря. Перед Новым годом выдали довольно большое количество денег: зарплату, премиальные, какие-то еще суммы. В итоге получилось много. Люди побежали обедать в столовую, в основное здание, а когда вернулись, сразу четверо не нашли своих денег. Несмотря на то, что в архиве начали происходить кражи, сотрудники по-прежнему вели себя беспечно, разбрасывая повсюду кошельки и ценности. Впрочем, их не стоит осуждать. Слишком долго в этом богоугодном месте царили тишь да гладь.

Не успела Лена войти в кабинет, как на нее накинулись разъяренные коллеги, забывшие об интеллигентности. Софья Львовна пыталась воззвать к разуму негодующих людей:

– Погодите, она же ходила с нами есть!

Но слабый голосок пожилой дамы утонул в хоре выкриков:

– Дрянь!

– Убирайся отсюда!

– Воровка!

– Сволочь!

– Негодяйка!

– Сейчас милицию вызовем!

Лена закричала в ответ:

– Я ничего не брала!

Повисла тишина.

– Здоровьем клянусь, – пробормотала девушка, – не трогала я ваши деньги!

– Знаете что, – спокойно сказала Софья Львовна, – не надо звать сюда представителей власти. На архив ляжет пятно, надо дорожить репутацией. Лучше пусть все вывернут карманы и выложат содержимое сумок, портфелей и письменных столов наружу.

Сотрудники молча смотрели на Софью Львовну.

– Смотрите, – сказала женщина и сняла с себя пиджак, – в блузке и юбке карманов нет, в жакете ключи, в сумке и столе ничего, а теперь ваша очередь.

Через десять минут все были обысканы. В этот миг в комнате не было Радько, он еще не пришел с обеда. Решительным шагом Лена подошла к его рабочему месту, вытряхнула ящики, и в последнем, под бумагой, постеленной на дно, обнаружились купюры.

Народ ахнул. Никто и предположить не мог, что Георгий Андреевич, кандидат наук, проработавший в архиве почти десять лет, окажется вором.

Дело замяли. Раскипятившаяся Лена топала ногами и требовала немедленно вызвать милицию, оформить протокол и отправить негодяя в тюрьму. Но Софья Львовна увела ее в кабинет к начальнику, Роман Сергеевич мигом достал коньяк и начал отпаивать плачущую девушку, приговаривая:

– Леночка, ладно тебе, извини нас. А в милицию сообщать не будем, поднимется шум, потом на всех совещаниях начнут в нос тыкать, что мы в коллективе вора завели, позор, да и только. Мы сами с ним расправимся.

Жорке было велено увольняться, тихо, по собственному желанию. Радько, правда, сначала возмущался, кричал:

– Мне подсунули деньги, я ничего не брал!

Но ему, естественно, никто не поверил. Жора не сдавался и заявил:

– Не буду увольняться! Я ни в чем не виноват.

Тогда коллеги объявили мужику настоящий бойкот. К нему никто не обращался, ему не выдавали документы, а стол выкинули в коридор. Больше трех дней бойкота Жора не вынес и ушел.

– Вот какой гад, – завершила рассказ Лена, – прямо гнида! Поэтому меня совершенно не удивляет, что он сбежал, не желая платить вам за причиненный ущерб.

– Куда же он устроился? – спросила я.

Лена покачала головой.

– Знаете, здесь работала Галя Щербакова, вот она непременно в курсе.

– Почему?

– Трахались они с Жориком!

– Лена, – подскочила Софья Львовна.

– А что? – хмыкнула девушка. – Все, кроме вас, в курсе были, они совершенно не стеснялись, иногда в углу между туалетами обжимались, сколько раз сама видела. Сейчас попробую вам ее координаты добыть.

И она вышла за дверь.

ГЛАВА 10

Мы с Софьей Львовной остались одни. Дама осторожно сказала:

– Знаете, я не слишком верю в то, что Георгий Андреевич вор.

– Но Лена ведь рассказала…

– Леночка, естественно, безумно зла на Радько, и ее легко понять. Девушке пришлось пережить не слишком приятные минуты, когда все ходили мимо и шептались. Но, мне кажется, настоящий вор не был найден. Хотя после ухода Радько кражи прекратились.

– Почему вы так решили?

Софья Львовна замялась.

– История одна у нас с ним приключилась. Я о ней никому никогда не рассказывала, потому что большего ужаса и позора в жизни не переживала. Но сейчас, когда архив умер и все уволились… Ладно, слушайте. Вы когда-нибудь имели дело с раритетными документами, знаете правила их выдачи исследователям на руки?

– Нет, конечно, откуда.

– Тогда придется объяснить что к чему, иначе не поймете.

Я внимательно слушала Софью Львовну. В архиве имеется читальный зал, куда приходят ученые и просят для работы те или иные единицы хранения. Только не надо путать это заведение с библиотекой, естественно, тут не выдают бумаги на дом. Работать с ними можно, только сидя в специальном зале, под надзором бдительной дежурной. Если вам захотелось пообедать или покурить, то оставлять документы на столе нельзя. Необходимо сдать их, и только тогда можно уйти. Впрочем, эти правила распространялись не только на посторонних посетителей, но и на сотрудников института. Они, естественно, работали на своих местах, но им также неукоснительно вменялось, выходя даже в туалет, отдавать бумаги Софье Львовне.

Однажды Радько принес ей папочки и сказал:

– Голова заболела.

– Дождь на улице, – посетовала Софья Львовна, – вот у вас давление и упало.

– Хочу в аптеку сходить. Отпустите?

– Конечно, Георгий Андреевич, в чем вопрос.

Софья Львовна поставила в читательскую карточку Радько штамп «Документы сданы». Без этой отметки Жора не сумел бы миновать милицейский пост у входа. Многие неприметные бумажонки, лежащие в хранилище, имели огромную ценность, и сотрудники тщательно соблюдали правила безопасности.

Потом Софья Львовна водрузила папку на полку. Если Радько не заявится до конца рабочего дня, она отправит документ в хранилище. Вообще говоря, дама должна была открыть папку и убедиться, что письмо Достоевского, с которым работал Радько, лежит на месте. Софья Львовна, опытный сотрудник, архивист с безупречной репутацией, именно так всегда и поступала, но в тот день на нее отчего-то нашло затмение, и она сунула папку на место, не заглянув внутрь.

В половине шестого Жора позвонил Софье Львовне.

– Извините, я поехал домой, так голова болит.

– Конечно, голубчик, отдыхайте, – спокойно ответила дама.

Потом она отнесла папки в хранилище, расставила по местам и тоже ушла.

Утром Жора, бледный, с трясущимися губами, шепнул ей:

– Софья Львовна, пройдите тихонько в курительную…

Женщина удивилась, но пошла. В утренний час там было пусто, любители подымить обычно собирались в крохотном помещении после полудня.

– Что случилось, Георгий Андреевич? – воскликнула Софья Львовна.

В ответ Жора молча открыл свою сумку, вытащил папку, раскрыл…

Дама чуть не лишилась чувств. Перед ней лежало письмо Ф.М. Достоевского.

– Но как? Почему? Откуда? – забормотала она.

Жора, весь красный, начал объясняться. Вчера он работал с документом. Естественно, вынул его из архивной обертки и положил на стол, где валялись всякие листки, не представляющие никакой ценности. Часа два он писал, потом у бедняги дико заболела голова. Понимая, что больше ничего хорошего он сегодня не сделает, Жора положил письмо в обложку, сдал и отправился шляться по городу. Зарулил в одну аптеку, купил анальгин, слопал сразу две таблетки, в другой приобрел аспирин. Боль не отпускала. Измученный мужик побежал в кафе и «взял на грудь» двести граммов коньяка, но даже эта мера не помогла. Череп просто раскалывался на части. Еле живой Жора дополз до дома и рухнул в кровать.

Представляете теперь его ужас, когда утром он, обрадованный тем, что ужасная боль наконец-то отступила, начав собираться на работу, обнаружил в бумажках, лежащих в своем портфеле, письмо Достоевского.

– Понимаете, – объяснял он онемевшей Софье Львовне, – я вчера так плохо себя чувствовал, что перепутал листочки. Вложил в архивную папку пустую бумагу. Еще хорошо, что обнаружил документ только утром, не дай бог бы вечером наткнулся. Прикиньте, я с этим портфелем везде вчера таскался: в аптеку, в кафе… А кабы посеял? Представляете?

Софья Львовна представляла. Более того, она понимала, что, не принеси Радько письмо, отвечать пришлось бы ей. Обнаружься пропажа, а это рано или поздно обязательно должно было произойти, то к ответу призвали бы ее. Самая элементарная проверка мигом установила бы, кто брал последним автограф великого писателя. Но против фамилии Радько в журнале стояло «Документы сданы». Значит, надо признаваться, что сама нарушила правила и не заглянула в папку, или прослыть воровкой. И то и другое было просто ужасно. Бедная Софья Львовна, не в силах вымолвить ни слова, только открывала и закрывала рот, походя на вытащенную из воды рыбу.

– Давайте никому об этом не расскажем, – взмолился Жора, – за такое и уволить могут.

Софья Львовна кивнула. В первую очередь это было в ее интересах.

Вспоминая эту историю, пожилая дама разнервничалась так, словно происшествие произошло сегодня утром. Ее щеки и лоб покрыли красные пятна, а голос предательски дрожал.

– Нет, Георгий Андреевич не вор, понимаете?

– Честно говоря, не слишком.

– Письмо Достоевского он вынес совершенно незаметно. Даже в случае поднявшегося шума он всегда мог развести руками и заявить: «Ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал, отдал Софье Львовне папку, получил печать и ушел». Какие претензии? И все. Забрал бы документ себе!

– Но зачем ему старое, никому не нужное письмо? – удивилась я.

Дама посмотрела на меня и глубоко вздохнула.

– Милая, совсем недавно одно из писем Тургенева к Виардо, слышали про таких людей?..

– Конечно, – слегка обиженно ответила я, – может, я и не имею высшего образования, но кое-какие книги читала. Великий русский писатель Иван Тургенев всю жизнь любил певицу Полину Виардо, но она была женой другого человека…

– Так вот, – перебила меня Софья Львовна, – это, по вашему выражению, старое, никому не нужное письмо ушло с аукциона за двести тысяч долларов.

Я чуть не уронила чашку с омерзительным растворимым кофе.

– За сколько?

– Последняя цена оказалась двести тысяч в американской валюте. Теперь понимаете? Георгий Андреевич мог элементарно продать то, что вынес. Устроители аукционов свято блюдут тайну сдатчиков вещей, имен и фамилий не назовут никому, даже правоохранительным органам, сумеют выкрутиться… Но он принес документ назад, и мы потихонечку положили его в папку. Радько оказался честным человеком, не все выдерживали такую проверку. И теперь скажите, мог ли он таскать у людей деньги?

Я пожала плечами. Всякое бывает. Хотя Жорка, работая всю жизнь в архиве, великолепно понимал, какой лакомый кусок случайно упал ему в руки. Действительно, странно.

– Вот, – радостно сообщила Лена, влетая в комнату, – извините, задержалась, зато нарыла все телефоны Гали Щербаковой. Держите, небось она на работе.

– Куда Галина пристроилась? – полюбопытствовала Софья Львовна.

Лена рассмеялась.

– Лучше вам не знать! Она теперь в фирме Овалова, слышали?

– Нет, никогда, – изумилась ее коллега, – и чем занимается? Антиквариатом торгует или раритетными книгами?

Лена продолжала веселиться.

– Да нет, эта контора устраивает гастроли артистов эстрады.

– Ужасно, – прошептала Софья Львовна, – бедная Галочка, такая интеллигентная, тонкая, из хорошей семьи, папа – профессор, мама – преподаватель иностранных языков, и попала в совершенно неподходящее место.

– Кушать захочешь – и не то еще сделаешь, – философски заметила Лена, пододвигая мне телефон, – вот, позвоните ей прямо сейчас, она небось на месте.

Я подавила улыбку и стала накручивать диск древнего аппарата. Лена терпеть не может Жорку и горит желанием ему навредить. Ей очень хочется, чтобы я нашла его и стребовала с него денежки за испорченную квартиру по полной программе.

– Говорите, – донеслось из трубки.

– Позовите, пожалуйста, Щербакову.

– Это кто такая? Как ее зовут?

– Галина… э…

– Максимовна, – быстро подсказала Софья Львовна.

– Галина Максимовна, – подхватила я.

– Раису Максимовну знал, а про Галину не слышал, – хихикнули в трубке, – эй, ребята, кто у нас Галина Максимовна Щербакова?

Видно, ему ответили, потому что юноша противно заржал.

– Галка, что ли, нужна? Целка-невидимка, да?

– Кто? – растерялась я.

Только не надо думать, что я не поняла его последних слов. Мое детство в основном прошло на улице, сами понимаете, какие выражения застряли в голове, да еще Раиса, напившись, начинала выступать, значительно пополняя знания ненормативной лексики своей падчерицы. Так что, если надо, я спокойно переругаю портового грузчика, но мне не нравится манера людей материться по каждому поводу и без оного. И уж совсем удивительно, что совершенно незнакомый парень разговаривает по телефону в таком духе. Но юноша, не испытывая ни малейшего стеснения, спокойно продолжал:

– Носится тут где-то!

– Позовите ее, пожалуйста.

– Где я ее тебе… искать буду? Я же не…, чтобы по всем этажам летать. Оставь номерок, передам, ежели столкнусь.

– Подскажите ваш адрес.

– Березовский переулок, шесть.

– И часы работы…

– Чего?

– Ну, когда у вас обед, и во сколько сотрудники по домам расходятся. Мне не очень хочется прийти, когда никого нет.

– В сумасшедшем доме обеда не бывает, – грохнул парень, – а разбегаются тут только тогда, когда Ленька нас на… пошлет, но он это раньше полуночи не делает!

Я повесила трубку, попрощалась с милыми дамами из архива и отправилась в Березовский переулок.