Текст книги "Погасни свет, долой навек"

Глава пятая

Вниз Элинор Кармайкл нес, конечно же, Грегори. Она оказалась легкой, почти невесомой, и от ее одежды пахло вербеной и мылом, и это вызывало отчего-то острое чувство неловкости. Грегори испытал настоящее облегчение, когда уложил женщину на аккуратно заправленную постель и педантично одернул обнаживший щиколотки подол платья.

– Какая безликая комната, – заметил Дамиан с порога.

Комнатушка и в самом деле была скромная, хотя при своем жаловании – Грегори никогда не был скуп – молодая женщина могла бы обставить ее по своему вкусу. Ничто здесь не намекало на личность владелицы: не было обычных для дамской комнаты безделушек или же книг, если не считать потрепанную Библию на столике возле постели.

– Шторы, – напомнил Дамиан.

Грегори подошел к окну, задернул штору, после чего зажег газовые рожки. В теплом искусственном свете комната показалась ему еще угрюмее, совсем убогой, словно номер в дешевой ночлежке. Увидев подобную обстановку, любой бы подумал, что он – ужасный хозяин.

– Странная девушка, – заметил Дамиан, перешагивая порог. – Такой контраст со спальней твоей жены. Что ты знаешь о ней?

– О мисс Кармайкл? – Грегори посмотрел на молодую женщину. Все еще без сознания, бледна, лицо кривится, словно в забытьи ей видится нечто дурное. – Немного. Ее прислали из агентства. Она сирота, насколько мне известно, и вроде бы из неплохой семьи. Ее отец был, кажется, викарий. Отлично образованна и ладит с детьми.

Дамиан мученически вздохнул.

– Все с тобой ясно, дорогой брат. Попробуй узнать о ней в агентстве по найму. Кто она такая и откуда, кто ее родня. Если в прошлом прекрасной Линор есть хоть что-то подозрительное, нам следует знать об этом. Во всяком случае, ее реакция на этот след на чердаке мне не нравится. Обычно люди не теряют сознание, прикоснувшись к деревяшке. Если, конечно…

Братья обернулись и посмотрели на молодую женщину.

– Если, конечно, мисс Кармайкл не прикидывается, – закончил Грегори.

Дамиан сделал шаг к постели, склонился и бесцеремонно ущипнул женщину за руку. Та дернулась, пробормотала что-то еле слышно, но не очнулась.

– Я поговорю с ней, когда очнется. А пока расспрошу слуг. Ты же, дорогой брат, разузнай все, что только сможешь. Любая мелочь может быть ключом. К слову о ключах… – Дамиан огляделся. – Можем мы запереть эту комнату?

Грегори нахмурился.

– Ты хочешь закрыть мисс Кармайкл на замок?

– Не заметил, чтобы это было для нее помехой, – хмыкнул Дамиан.

Грегори сокрушенно покачал головой и после некоторых раздумий все же отыскал ключ, аккуратно уложенный в небольшую шкатулку на почти пустом туалетном столике. Уходя, он бросил на Элинор Кармайкл еще один встревоженный взгляд.

– Мы извинимся потом, если потребуется. – Дамиан дернул брата за рукав. – Идем.

Внизу было все так же непривычно тихо, и Грегори пришлось четырежды дернуть за сонетку – всякий раз раздавался пронзительный, слышимый во всем доме звон колокольчика, – чтобы в гостиную наконец-то вплыла экономка. Грегори поймал себя на том, что сам, точно проштрафившийся мальчишка, боится эту женщину. Миссис Симпсон встала возле двери, сложив руки на животе, прямая, монументальная, горделивая, с тем особенным неодобрительным взглядом на все, что отличал ее всегда.

– Несколько распоряжений, миссис Симпсон, – проговорил Грегори, внутренне робея и злясь на себя за эту робость. Обычно с прислугой дела имела Лаура, и у него обнаружилась прискорбная нехватка опыта. Он просто не знал, как вести себя с властной экономкой. К тому же она до дрожи напоминала мать, а Катриону Гамильтон Грегори до сих пор в глубине души страшился.

– Как вам будет угодно, мистер Гамильтон, – проговорила экономка весьма снисходительным тоном.

Где-то за спиной хмыкнул Дамиан.

– Нас навещает мой брат, миссис Симпсон. Приготовьте для него белую гостевую комнату.

– Камин, – подал голос Дамиан. – И две комнаты.

– Две комнаты, – не стал спорить Грегори. – И растопите камин.

– Шторы.

Грегори обернулся через плечо. Дамиан изучал газету с фальшиво сосредоточенным видом, а сам то и дело косил глазом на экономку. Та не удостаивала его ответным взглядом.

– Да, миссис Симпсон, шторы. Мой брат страдает с детства от проблем со зрением, ему противопоказан яркий свет, и потому все шторы в доме должны быть задернуты с самого утра.

Дамиан снова хмыкнул, вытащил из жилетного кармана темные очки и нацепил их на нос. Сразу же захотелось отчитать его за неуместную клоунаду.

– И мне хотелось бы поговорить со слугами, миссис Симпсон, – проговорил он, откладывая газету в сторону.

Экономка наконец-то обратила на Дамиана внимание, и от ее взгляда должно было сделаться не по себе.

– О чем, сэр?

– О деле, миссис Симпсон, – обворожительно улыбнулся Дамиан.

На экономку его обаяние ничуть не подействовало. Переведя взгляд на Грегори, разом утратив к младшему брату какой-либо интерес, она с достоинством кивнула.

– Все будет сделано, мистер Гамильтон.

– И подайте мне кофе, – добавил Дамиан, возвращаясь к газете.

– Выполняйте, миссис Симпсон, – кивнул Грегори. – И если меня будут разыскивать… Я вернусь через час или два, так что пусть проситель оставит свою визитку.

– Как вам будет угодно, мистер Гамильтон, – кивнула экономка.

Грегори досадливо поморщился. Собственные слова, то и дело срывающиеся с губ, раздражали его. От надежды, что Лаура по своему обыкновению уехала на воды или в гости к кому-то из своих подруг – Грегори полагал, что хоть одна-то у нее должна быть, – не осталось и следа.

* * *

В доме Грегори оказался, по мнению Дамиана, непомерно раздутый штат слуг, и даже удивительно было, как это за истекшее время они еще ни разу не показались на глаза. Экономка, самодовольная и надменная, держалась так, словно особняк принадлежит ей и это Гамильтоны у нее в услужении. На Дамиана она смотрела с презрением, он не вписывался, очевидно, в ту стройную картину мира, которую миссис Симпсон держала в голове. К этому, впрочем, Дамиан давно привык. Он постоянно сталкивался с осуждением, презрением, недоверием и откровенно предвзятым суждением о себе. В подчинении у этой «генеральши» находилась настоящая армия: кухарка с тремя помощницами и конопатой девчонкой-посудомойкой; девять горничных и еще две девицы, совмещающие работу горничной и няньки. Еще были кучер, истопник, четверо лакеев, мальчишка для различных мелких поручений и, конечно, гувернантка. Дамиан подозревал, что Грегори не знает, сколько в действительности людей на него работает и чем они все занимаются.

Беседа проходила во все той же гостиной. Грегори перед уходом предлагал свой кабинет, но Дамиан был не в том состоянии, чтобы бегать, вернее – ползать вверх-вниз по лестницам. Устроившись в кресле с чашкой кофе в руке, он разглядывал приходящих слуг. Все они ему казались странными: то угрюмо молчали, а то вдруг начинали болтать без умолку обо всяких незначительных глупостях. Впрочем, возможно, все дело было в том, что своих слуг Дамиан с детства не держал, скитаясь от гостиницы к гостинице, а его съемную квартирку в Париже обслуживала в высшей степени суровая, молчаливая и аскетичная квартирная хозяйка, у которой чашки, слова и даже пылинки занимали строго свое место. Такими бывают только бывшие артистки варьете.

Как-то сразу захотелось оказаться там, выпить чашечку клубничного пунша, заесть блинчиками и устроиться в кресле у окна, из которого весь Париж как на ладони: редкое преимущество дешевых мансардных. Дамиан тряхнул головой. Сейчас у него есть дело, этот дом – вызывающий неприязнь своими размерами, темными закоулками и тенетами по углам – и слуги, которых следует тщательнейшим образом допросить.

Вопросы задавать приходилось аккуратно, с особым старанием подбирая каждый, взвешивая каждое сказанное слово. Отчасти потому, что не хотелось распускать ненужные слухи, а отчасти – из желания узнать, какой информацией об исчезновении Лауры они все располагают в действительности.

Миссис Симпсон единственная держала молчание и тем немного напоминала незабвенную мадам Бланфлёр. Но ей явно недоставало обаяния и глубоко скрытой под броней приветливости парижанки. Стоило спросить экономку Грегори о чем-то, пусть даже вопрос был самый невинный, и она, поджав презрительно губы, изрекала: «Я не обсуждаю своих хозяев, сэр». Звучало это как мудрость, достойная царя Соломона. Несомненно, миссис Симпсон было что сказать, но она молчала, зато остальные слуги в самом деле болтали без умолку.

И без толку. За пару часов на Дамиана вывалили мешанину сплетен, суеверных рассказов, баек, святочных страшилок, снова сплетен, из которых можно было заключить, что хозяева странные, гувернантка самодовольная особа, да еще и с приветом, мальчонка избалованный, хозяйка сумасшедшая, хозяин – дурак, но щедрый, за печкой живет сверчок, в трубе кто-то воет, протекает крыша, воруют из кладовой муку, а из сарая уголь, и вообще, кабы не платили тут хорошие деньги, никто бы, будучи в здравом уме, не стал служить в этом доме.

* * *

Наймом прислуги всегда занималась Лаура, и Грегори обнаружил, что это не слишком приятный опыт. Особенно когда ты пытаешься расспросить чопорную – с изрядным налетом фальши – хозяйку агентства о молодой незамужней женщине, находящейся у тебя в услужении. В разговоре с братом Грегори сполна осознал тот неприятный факт, что совершенно ничего не знает о своих слугах. Кто они и откуда? Каково их прошлое и нет ли в нем темных страниц, которые следует избегать, опасаться и прятать? Мисс Гудвилл, хозяйка респектабельного до зубной боли агентства по найму, виделась ему пособницей.

– У мисс Кармайкл какие-то проблемы? – спросила она, поджимая тонкие сухие губы. Весь вид этой женщины, словно сошедшей со страниц нравоучительных романов (или же книг ужасов), говорил о ее глубочайшем неодобрении всего.

– Мисс Кармайкл…

Врать Грегори не любил. Не то чтобы ему это претило. Но во лжи слишком легко было запутаться, и это приводило к ужасным последствиям. Однако сейчас был определенно не тот случай, когда следует говорить правду. Да и какова она была, эта правда? Сейчас верным могло оказаться все что угодно.

– Мисс Кармайкл в полнейшем порядке, мисс Гудвилл, и я полностью удовлетворен ее услугами. Но, видите ли, дело в том… что мы с супругой… собираемся предпринять небольшой вояж на континент, и там нам не понадобятся услуги гувернантки. Мы с миссис Гамильтон, по правде говоря, подумываем, что пора отдавать Джеймса в школу.

Тут он сделал паузу, справедливо полагая, что мисс Гудвилл с радостью ее заполнит, что она и сделала незамедлительно.

– Вы совершенно правы, мистер Гамильтон. Детям его возраста нужно уже учиться самостоятельности.

И хозяйка агентства пустилась в пространные рассуждения о воспитании детей. Она себя, несомненно, относила к тем людям, кто одинаково хорошо разбирается во всем. Грегори просто ждал, кивая и одобрительно хмыкая в нужных, как ему казалось, местах. Прислушиваться к словам он даже не пытался. Когда мисс Гудвилл наконец умолкла, исчерпав все свои идеи, он сумел продолжить.

– Мы с супругой довольны, очень довольны мисс Кармайкл и хотели бы поучаствовать в судьбе этой девушки. Она сирота, насколько я знаю?..

Взгляд мисс Гудвилл был до отвращения понимающим. Она, несомненно, вообразила, что знает, о чем идет речь, вообразила в деталях, в красках, и теперь глядела с легким оттенком осуждения и с предвкушением одновременно.

– Возможно… – продолжил Грегори, чувствуя, как челюсть его сводит от непрошеной горечи. – Возможно, мы с миссис Гамильтон могли бы как-то помочь мисс Кармайкл…

– Что ж, мистер Гамильтон, могу сказать, вы не первый джентльмен, кто желает этого. – мисс Гудвилл взялась за колокольчик и приказала явившейся на звон помощнице… – Мисс Блэкторн, принесите мне бумаги мисс Кармайкл. Эта юная особа, мистер Гамильтон, очень горда, иногда – неразумно. Благодарю, мисс Блэкторн.

Приняв у помощницы, такой же сухой и фальшиво благонравной, папку, мисс Гудвилл зашелестела бумагами.

– Мисс Кармайкл и в самом деле сирота. Отец ее был сельским викарием где-то в Ланкашире, потом, когда мисс Кармайкл уже заканчивала обучение, он зачем-то подался во флотские капелланы, да там, в море, и умер. Еще у нее была тетка, особа весьма сомнительной репутации, но и она тоже скончалась. Мисс Кармайкл осталась одна и, несомненно, нуждается в помощи. Однако она, как я уже говорила, слишком горда и отвергает всяческую поддержку.

– Возможно, я мог бы дать ей рекомендации, – осторожно начал Грегори, не сводя жадного взгляда с папки. Вот бы добраться до нее! Однако мисс Гудвилл не убирала руки, похлопывая по папке ладонью. – Или, скажем, помочь устроиться на выбранном месте. У меня есть связи…

Мисс Гудвилл открыла и пролистала папку, подслеповато щурясь.

– Что ж, рекомендации не помешают. Как вы знаете, несмотря на все умения, у мисс Кармайкл нет ни одной.

Это стало для Грегори сюрпризом. Если Лаура всякий раз с такой беспечностью относилась к выбору слуг, кто же еще может среди них сыскаться? Он вновь посмотрел на папку, имеющую такой заманчивый, такой многообещающий вид. Как бы добраться до нее? Или хотя бы до части содержимого…

Взгляд Грегори обежал скудно, аскетично обставленную комнату. Мисс Гудвилл была окружена показной бедностью. Это фальшивое сиротство раздражало изрядно. Единственное, что хотя бы отчасти развеивало уныние, – чайный столик. Там стояли блестящий кофейник, пузатый чайник, расписанный розанами, и серебряная сахарница, полная колотого сахара. Изящные щипцы были сделаны в виде пары раковин-жемчужниц. Грегори ясно себе представил, как благонравная мисс Гудвилл накладывает этими щипцами сахар, поджав губы – какое разорение! – и, возможно, оттопырив мизинчик.

– Кхм. – Грегори кашлянул, вызывая у хозяйки агентства неодобрение. – Могу я попросить у вас чаю, мисс Гудвилл?

Мисс Гудвилл покосилась на колокольчик, потом на столик и вспомнила, очевидно, что настоящие леди сами подают чай. По крайней мере так любила говорить мать Грегори: мужчину делают манеры, а женщину – домовитость.

– Сию минуту, мистер Гамильтон.

Мисс Гудвилл поднялась и направилась к столику. Стоило ей повернуться спиной, Грегори вскочил, выхватил из папки Элинор Кармайкл первые попавшиеся бумаги и затолкал за пазуху. И сел обратно, стараясь сохранять на лице самое невинное и невозмутимое выражение.

* * *

Отослав последнего собеседника, Дамиан поднялся, подошел к окну и осторожно выглянул в щель между плотными шторами. Солнце все еще заливало улицу, рождая контрастные тени, но уже остро ощущалось приближение вечера. День вышел одновременно насыщенный и бестолковый. Вернув штору на место, Дамиан медленно, держась за стену и борясь с головокружением, добрался до лестницы. И почему, скажите на милость, комната гувернантки должна находиться на самом верху?!

Отперев дверь, Дамиан несколько минут стоял на пороге, рассматривая обстановку.

– Вы очнулись? – спросил он наконец у идеально прямой – тут бы и неколебимая миссис Симпсон позавидовала – спины гувернантки.

– Вы заперли меня? – голос Элинор Кармайкл прозвучал сухо и без эмоций.

– Мне казалось, прекрасная Линор, у вас нет проблем с замками, – усмехнулся Дамиан.

– Не понимаю, о чем вы.

– Что вам все-таки потребовалось в спальне хозяйки, прелестная мышка? – спросил Дамиан, опускаясь на жесткий стул. – И уж тем более – в гардеробной?

Элинор Кармайкл поднялась с постели, прошла несколько шагов и остановилась возле окна. Пальцы ее коснулись шторы, и на пол легла тонкая полоска красновато-желтого цвета.

– Оставьте штору в покое, моя дорогая, и ответьте на мой вопрос, – попросил Дамиан.

Элинор обернулась и посмотрела на него, сощурившись.

– Дверь была распахнута настежь, мистер… Дамиан. – Она вновь сделала короткую, едва-едва уловимую паузу перед тем, как произнести его имя. – А так в этом доме не принято.

– Лаура всегда запиралась? – поинтересовался Дамиан.

– Миссис Гамильтон не любила открытые двери, – кивнула молодая женщина с достоинством. – Это так. И я зашла посмотреть.

– И что вы ожидали увидеть? Горничную с метелкой? Миссис Гамильтон? Еще какое-нибудь чудовище? – иронично спросил Дамиан.

Элинор Кармайкл странно дернулась, словно собиралась пожать плечами, но передумала.

– Я просто зашла в комнату, мистер… Дамиан, потом… услышала звук, шагнула чуть дальше и увидела след в гардеробной, и он показался мне странным. И я подумала, что мистер Гамильтон должен знать о нем.

– Почему?

Женщина все же пожала плечами, как-то робко, неуверенно, словно стыдилась этого проявления недоумения.

– Мне это показалось правильным, мистер… Дамиан.

– А каким вам показался след на чердаке?

Элинор быстро облизала губы и вновь отвернулась, словно пыталась спрятать лицо.

– Он выглядит странно.

– Словно след от ладошки эльфа? – хмыкнул Дамиан.

– Если вы в такое верите, – сухо отозвалась гувернантка. – Отец всегда учил меня, что в природе есть немало удивительного.

– В эльфов вы не верите?

– Я предпочитаю верить в вещи реальные, мистер… Дамиан, – ответила молодая женщина, оборачиваясь. Она снова дернулась, словно собиралась скрестить руки на груди, но воспитание опять победило. Элинор Кармайкл явно полагала такие жесты слишком вульгарными.

– Это не вера, прекрасная Линор, а уверенность. А вера – это по Тертуллиану: Credo quia absurdum[8]8
   ^{Верую, ибо абсурдно (лат). Выражение, приписываемое Тертуллиану, одному из авторитетнейших теологов II–III века н. э.}


[Закрыть]

– У Тертуллиана: certum est, quia impossibile[9]9
   Это несомненно, потому что невозможно (лат.). Цитата из сочинения Тертуллиана De Carne Christi («О плоти Христовой»).


[Закрыть]. – рассеянно отозвалась молодая женщина. – У вас остались еще вопросы, мистер Дамиан?

– Всего несколько, – кивнул Дамиан, но договорить не успел. Снизу послышался пронзительный, удивительно немузыкальный звон колокольчика. Такого звука в этом доме ему слышать еще не приходилось, он резал слух и, казалось, способен был вызвать мигрень. – Господь всемогущий, что это?

– Это звонят из Красной гостиной. – Гувернантка едва заметно поморщилась. – Ее обычно используют для приема… гостей.

Снова возникла пауза, в которую можно было вставить любое слово. Важных гостей? Нежеланных гостей? Звон все длился и длился, и Дамиан, подняв руку, растер висок, пытаясь сладить с подступающей болью.

– Сколько вообще гостиных в этом доме?

– Я провожу вас, – кивнула Элинор Кармайкл и быстро пересекла комнату. – Но после вы оставите меня в покое.

Глава шестая

Колокольчик все звонил и звонил, действуя Элинор на нервы. Сегодня все с самого утра словно испытывало ее терпение, впрочем, злость помогала ей держаться уверенно подле Дамиана Гамильтона. Он осмелился запереть ее! Точно преступницу! Последний раз Элинор запирали еще в школьные годы за какую-то мелкую провинность, и с тех самых пор она всегда поступала правильно. Разумно, во всяком случае.

Дамиан Гамильтон у нее за спиной двигался почти беззвучно, и это нервировало еще больше.

Оказавшись перед дверью в Красную гостиную, Элинор выдохнула с облегчением и посторонилась:

– Мы пришли, мистер… Дамиан. – Она привычно уже запнулась. Звать человека по имени казалось верхом фамильярности, это было попросту непристойно, а Элинор всегда держалась в рамках.

Однако с появлением этого человека рамки вдруг не то что раздвинулись – треснули и рассыпались. Все в доме точно по мановению руки какого-то злого колдуна переменилось, коридоры и комнаты погрузились в темноту, воцарилась зловещая тишина – еще более зловещая, чем в последние дни, мертвая тишина. И слуги не показывались Элинор на глаза, только слышны были их быстрые шаги где-то в отдалении. Им, должно быть, Дамиан Гамильтон также был не по вкусу.

Элинор постучала и открыла дверь, надеясь избавиться от своего спутника как можно скорее. И замерла, похолодев.

Посредине, в самом центре роскошной пурпурной розы, украшающей кашмирский ковер, в красноватых лучах закатного солнца стояла высокая, грузная, но все еще сохраняющая стать фигура. Элинор стиснула дверную ручку повлажневшей рукой и проговорила, забывшись:

– Мадам Кесуотер.

Дама-медиум, давняя приятельница ее тетки, мазнула безразличным взглядом глубоких темных, почти черных глаз и Элинор не узнала. Что ж, последний раз они виделись сколько? Шесть лет тому назад? Или, может, семь? В любом случае это было еще до того, как она окончательно разорвала все отношения с Эмилией Кармайкл. Нет ничего странного в том, что мадам Кесуотер ее не помнит. Элинор и сама предпочла бы вычеркнуть некоторые моменты из своей памяти.

– Простите, сэр. – взгляд Элинор метнулся к мистеру Гамильтону, стоящему возле массивного комода. Он безразлично разглядывал уродливую композицию из сухих цветов и перьев под стеклянным колпаком, не обращая внимания ни на медиума, ни на свою гувернантку. Легкую нервозность выдавало только то, как быстро он вертел в руках черную визитную карточку. – Я пойду, если вам больше ничего не нужно, сэр…

Сбежать она не успела. Дамиан Гамильтон подтолкнул ее в спину, заставляя сделать шаг и ступить на ковер, а сам нырнул в тень, образуемую декоративной колонной и плюшевыми драпировками. Из этой тени он напряженно наблюдал за женщиной в центре комнаты.

– Эта женщина сказала, что хочет повидаться с тобой, Дамиан, – безразличным тоном произнес мистер Гамильтон. Оттолкнувшись от комода, он подошел, открыл ящик и извлек из него сигару. Миссис Гамильтон, пришло Элинор на ум, не выносила, когда муж курит в гостиной.

– Женщина? – Дамиан за спиной у Элинор хмыкнул. – Мир тебе, Аждар. И всего такого.

Мадам Кесуотер шевельнулась, и всколыхнулось ее полное, пышное тело под черным вдовьим нарядом. Насколько Элинор знала, она не была вдовой, и больше того – замужем-то никогда не была, но такой облик производил на клиентов наибольшее впечатление. Для того же служила и густая вуаль, которую набрасывала мадам Кесуотер на голову, и дюжина перстней на пухлых пальцах.

– Я хочу говорить с обоими, – сказала мадам Кесуотер глубоким, грудным голосом. В нем рокотал прибой, пересыпались камни и гудел ветер. – У меня есть послание для вас.

– Что за послание? От кого? – сухо спросил мистер Гамильтон, занятый своей сигарой.

Мадам Кесуотер повернула к нему голову, как-то странно, по-птичьи, словно могла вращать ей, точно сова. Рука Элинор невольно взметнулась к шее и оттянула край воротничка.

– Ты забыл правила, Грегори Гамильтон? Я не могу ничего сказать просто так, без оплаты.

Мистер Гамильтон поморщился.

– Правила… Какую же ты хочешь оплату?

Губы мадам Кесуотер, слишком сухие и тонкие для круглого, пухлощекого лица, растянулись в жуткой улыбке, и Элинор вдруг засомневалась, что видит перед собой старую знакомую. Словно что-то чужое, опасное и по-настоящему страшное пришло к ней в привычном облике.

– Ты знаешь, Грегори Гамильтон, чем мне платят.

– Живой кровью и горелой плотью, – безразлично произнес Дамиан у Элинор за спиной.

Мадам Кесуотер кивнула.

– Ваша кровь и плоть ценится дорого, мальчики.

Надо уйти, поняла вдруг Элинор. Уйти из этой комнаты, от этого странного разговора, от людей, обсуждающих такие неприятные, такие дикие вещи. Она отступила на шаг, еще на шаг, но тут на талию ей легла рука. Что-то острое чиркнуло по щеке, и кровь проступила на рассеченной коже. Несколько капель брызнули в сторону. Мадам Кесуотер втянула воздух, принюхиваясь, и улыбка ее стала шире. Влажный бледно-розовый язык облизал губы в голодном предвкушении.

В глазах помутилось. Элинор вдруг померещилось что-то странное, неправильное, невозможное. Силуэт мадам Кесуотер, плотный, вещественный, земной, вдруг затрепетал, размылся по краям, словно акварельный рисунок, на который плеснули воды. Во все стороны потянулись тонкие плети тьмы, точно щупальца огромного спрута. Они извивались, вызывая тошноту, корчились, силились достать мистера Гамильтона, Дамиана, саму Элинор, но замирали в полудюйме и опадали на ковер. Видение было живым, ясным, казалось настоящим, и страх перед неведомым существом, что пришло в облике мадам Кесуотер, застил боль от порезанной щеки, гнев, все прочие чувства. Элинор застыла, точно добыча, беспомощный крольчонок перед голодной змеей.

Ей случалось галлюцинировать однажды, во время спиритического сеанса, устроенного тетей Эмилией. Ей было восемнадцать, тетушка сочла ее подходящей кандидатурой, ведь дух, которого они хотели призвать, был столь же юной девушкой. Элинор сидела тогда за столом, справа отец усопшей, мистер Орфей (тетушка всем давала прозвища), справа – мисс… мисс… имени уже и не вспомнить, подруга, и тетушка напротив, и еще какие-то люди, растворяющиеся в тени, и еще-еще-еще, словно комната набита народом, и перешептывания, и растекающиеся по воздуху чернила, иссиня-черные, и то, что пытается сбежать, спрятавшись в этой черноте. И боль в груди, словно острые иглы вонзаются в сердце.

Элинор закашлялась. Во рту появился привкус горечи. На лопнувшей губе выступила кровь. Чудовище, явившееся в облике Кесуотер, подхватило опадающие на ковер капли своими щупальцами, поглотило, впитало.

– Это старая вражда, я не хочу в нее вмешиваться, – сказала медиум чужим, низким, мужским голосом, в котором звучали между тем странные звонкие нотки. Словно говорили одновременно несколько человек на разные лады. – Однако уговор есть уговор, да и угощение мне по вкусу. Поэтому я исполняю данное обещание – и более никак не буду связан с вашей семьей, Гамильтоны. Слушайте, что вам передано: Была смерть. И будет смерть. Много смертей. Жертвоприношение. Ваша жена избрана для жертвоприношения. Когда все закончится, ей дадут желаемое. Все получат желаемое. Месть будет завершена. Дом будет обретен. Драгоценность будет утрачена, и Тьма падет. Цена будет уплачена, долг отдан. Оставьте обиды и вернитесь к началу. И верьте звездам.

– Что за жертвоприношение? – мистер Гамильтон ткнул в Кесуотер сигарой. – Где мой сын? Где Лаура?

Мадам Кесуотер криво ухмыльнулась.

– Аждар не скажет больше, – покачал головой Дамиан.

– Аждар не скажет больше, – согласилось чудовище. – Аждар и так уже сказал больше, чем следует. Мои долги оплачены, и впредь я буду говорить только за обычную цену.

Мадам Кесуотер дернулась, точно марионетка в неумелых руках, и посмотрела прямо в глаза Элинор. Чернота клубилась у лица, знакомые черты смазались, сквозь них проступило другое лицо, странное, нечеловеческое и в то же время – смутно знакомое. Оно сплеталось из теней, из нитей черноты, из тонких кровавых прожилок и хлопьев пепла. Смерть, мучительная, безжалостная, смотрела на Элинор и ухмылялась. Подобное лицо, кажется, уже встречалось ей.

– Мы еще увидимся, – произнесло чудовище, продолжая улыбаться жутко.

А потом порыв ветра вдруг подхватил всю эту черноту, и вихри черной сажи взметнулись к потолку и пропали, растворившись в тенях и тенетах, не убранных ленивой прислугой. Мадам Кесуотер пошатнулась и грузно повалилась на ковер. Силы оставили и Элинор, и она осела на пол, больно ударившись коленом о край вычурного золоченого столика. И никто не пришел к ней на помощь.

* * *

– Шторы, – сказал Дамиан.

Грегори бросил встревоженный взгляд на женщин, одну беспамятную, а вторую – словно бы оглушенную, все качающую и качающую головой, потом в два шага пересек комнату и задернул шторы, погружая гостиную в полумрак. Обернулся. Дамиан стоял все там же, привалившись к колонне, и выглядел еще бледнее, чем накануне. Он хорохорился, но Грегори слишком хорошо видел, как тяжело брату. Жизнь, для большинства людей не представляющая никакой трудности, давалась ему нелегко.

Грегори склонился над гостьей, пощупал ее пульс, а потом, кивнув удовлетворенно, подошел к Элинор Кармайкл. Молодая женщина сидела неподвижно, вцепившись пальцами в длинный ворс кашмирского ковра. На щеке вдоль длинной царапины, оставленной острыми ногтями Дамиана, запеклась кровь.

– Это было обязательно? – мрачно спросил Грегори.

– Аждар не стал бы с нами разговаривать без жертвы, – пожал плечами Дамиан. – Я бы предпочел, как ты понимаешь, обойтись кровью черного петуха, да боюсь, столетия избаловали этого мерзавца и теперь ему по нраву жертвы покрупнее. Видишь ты тут петуха? А лучше висельника.

– Будь серьезнее! – попросил Грегори.

Дамиан ухмыльнулся криво.

– Обязательно. К тому же Аждар ушел, а звать его назад – дело нелегкое. Давай-ка займемся мадам. Хотелось бы знать, что это ее сюда принесло.

– Послание с того света, – фыркнул Грегори. – Столкнулся с ней на пороге, когда вернулся. Вот, взгляни.

Черная с золотом визитная карточка, необыкновенно вычурная, напоминала рекламу какого-то похоронного бюро: вся в траурного вида завитушках, цветах, скелетах. По центру шла надпись: «Сибилл Кесуотер. Прославленный Медиум, Связанный с Тысячей Душ». Дамиан фыркнул и отбросил карточку на столик. Вдвоем они подошли к медиумессе и замерли, разглядывая ее грузное тело. Такое в одиночку было не поднять, а Дамиан был не помощник.

– У мисс Кармайкл должна быть нюхательная соль. – Грегори обернулся к неподвижной гувернантке, бросил взгляд на ее шатлен, но там, вопреки ожиданию, не было искомого флакона. Только часы, ключи, ножницы, наперсток и тому подобная дамская ерунда. – Черт побери! Я пошлю за нюхательной солью горничную.

Грегори выглянул в коридор, кликнул слуг, но никто не отозвался. Сегодня эти бездельники превзошли себя! Всех, всех уволить, лишив выходного пособия и рекомендаций.

– У меня есть, можешь не трудиться. – Дамиан достал из жилетного кармашка серебряный флакон, вытащил пробку и высыпал на ладонь крупицы порошка. Сунул его мадам Кесуотер под нос.

По комнате потек аммиачный запах, заставивший женщину поморщиться, моргнуть несколько раз и резко сесть. Грегори пришел на помощь, и вдвоем с братом они кое-как подняли ошалевшую мадам Кесуотер и усадили ее в кресло. Она глядела перед собой бессмысленно, просто таращилась в пространство, не реагируя на слова и прикосновения.

– Скверно, – вздохнул Дамиан, выпрямляясь. Пошатнувшись, он ухватился за спинку кресла. – Нужно вывести ее в соседнюю комнату, к солнечному свету. Тени не позволяют ей очнуться.

– Я бы вышвырнул ее за порог, – проворчал Грегори. Дама, грузная, бледная, вся в черном, увешанная при этом фальшивым золотом и дешевыми стекляшками, ему не нравилась.

– Нужно поговорить с ней, – качнул головой Дамиан. – Аждар – могущественная Тень, но ему едва ли под силу занять чье-то тело на долгое время и свернуть человека с пути. Скорее всего, он просто нашел того, кто и так уже направлялся в твой дом. Это мог бы быть молочник, или зеленщик, или лудильщик, да кто угодно. В нашем случае это незнакомая тебе и мне дамочка-медиум, которую, однако, знает прекрасная Линор. Не хочешь послушать, что она нам расскажет?

Грегори обернулся и посмотрел на Элинор Кармайкл. Та сидела все так же неподвижно, ей тоже не помешала бы нюхательная соль, пожалуй.