Текст книги "Степная дорога"

Надвинулся на ребенка конем, пугая. А тот и не испугался. Откинул голову назад, засмеялся. И прилюдно спросил, ничуть не выказывая почтительности к столь великолепному воину:

– Ты, верзила! Ведь ты – Арих, тут нет ошибки?

Вот так. Прямо в лоб. "Арих".

– Слыхал я это имя, – отозвался Арих уклончиво. А у самого руки так и чесались прибить мальца. Да нельзя: свои же друзья засмеют. Скажут: с пацаном воевать взялся. – А ты где его слышал?

– Ветром донесло, – дерзко заявил мальчишка. – У всех оно на слуху, о преславный!

Что за несчастливая судьба! Сперва родная сестра, теперь какой-то мальчик в богатых сапожках…

Рука сама потянулась к рукояти меча. В последний только миг остановилась, отдернулась: еще только не хватало зарубить маленького!

– Кто растил тебя? – сказал Арих.

– Дедушка. – И улыбается широко и весело. Забаву себе сыскал!

– Передай своему дедушке: пора, мол, тебе, старче, на покой. Из последнего ума выжил, да и того, видать, немного имел. Разве это воспитание?

– Да-а? – лукаво протянул мальчик. – Ну так поведай мне, дураку, а я уж передам своему глупому дедушке.

Ох, как не нравился Ариху этот мальчик! Что-то нехорошее в нем чудилось. Но отступаться поздно. И потому сказал Арих:

– К старшему почтение выказывай. Меньшого не обижай. Везде блюди справедливость. Рука должна быть твердой, взгляд – ясным, речь – правдивой. Так учили меня, а до меня – моего отца, а до моего отца – моего деда…

Мальчик поклонился, мотнул косичками.

– Непременно передам деду. Пусть порадуется старик, пусть повеселится.

Слова прозвучали довольно двусмысленно, но Арих решил не обращать на это внимание. Он уже понял, что мальца не переспоришь. Не везло брату Алахи в словесных поединках в последнее время.

"Острый язык – оружие слабых телом", – подумал он себе в утешение. И произнес, наклоняясь с седла:

– Ты, видать, заплутал в степи, а лошадь твоя убежала, маленький хаан. Я отвезу тебя в свою юрту, а после дам знать твоему отцу.

– Ай-ай! – закричал мальчик. – Далеко мой отец! Дай лучше знать моему деду!

– Да хоть бы и деду… – проворчал Арих, втаскивая мальчишку в седло. – Глуп ты со своим дедом, как я погляжу. Право слово, никого еще глупее тебя я не видывал! А ну как наскочил бы ты в степи на недобрых людей? Схватили бы тебя, связали – поминай как звали, никто бы никогда и не нашел такого красивого мальчика…

– А я на добрых людей наскочил? – поинтересовался мальчик, удобнее устраиваясь позади Ариха.

– Увидишь, – фыркнул Арих.

И тут незнакомый мальчишка поразил его чуть ли не в самое сердце:

– Отвези меня лучше не в свою юрту, а в юрту твоей тетки Чахи…

Арих так и замер. Не обманули предчувствия – не простой это ребенок. И НЕ БЫЛО С НИМ НИКАКОЙ ЛОШАДИ! Точно – с неба свалился или из-под земли выскочил… Вишь – сразу о шаманке спрашивает.

– Откуда тебе знать Чаху?

– Кто же не знает Чаху? – удивился мальчик. Похоже – искренне удивился. – У нас ее всякий знает…

– Где это "у нас"? – совсем уж рассердился Арих. Надоели ему эти загадки!

– У нас, – повторил мальчик. И вдруг погладил Ариха по спине: – А ты не можешь ехать быстрее?

***

Чаха смотрела на гостя молча. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Она даже моргать, кажется, забыла. Точно изваяние стояла на пороге. Ее шаманское одеяние, расшитое бахромой и перьями, – и то казалось живее шаманки. Ветер трепал подол и рукава, заставлял шевелиться бахрому, трогал мягкими невидимыми пальцами волосы женщины и длинные полоски выделанной лошадиной кожи, свисающие с ее головного убора. И только темное лицо Чахи оставалось точно высеченным из камня.

Мальчик тоже замер. Расставил в стороны руки, словно хотел поначалу обнять шаманку, а затем передумал. Испугался или просто не посмел. Рот приоткрыл. Куда только подевались и улыбчивость юного насмешника, и острый его язычок, и веселый нрав! Даже дурные манеры забыл.

Потом Чаха подняла голову и посмотрела на Ариха – тот сидел на лошади, наблюдая за теткой и ее странным гостем. Ждал чего-то.

– Ступай, Арих, – сказала шаманка. – Добро. Спасибо тебе.

Арих молча отвернул коня и умчался. Он чувствовал себя обманутым и разозленным.

А Чаха даже внимания на это не обратила. Меньше всего сейчас ее занимали настроения ее буйного племянника.

– Ну, – сказала она, обращаясь к мальчику, – здравствуй, Хурсай…

Тихо ступая по пыли своими роскошными мягкими сапожками, мальчик приблизился к Чахе, задрал к ней голову. Она наклонилась, взяла его на руки.

– Какой ты стал большой… Какой ты стал красивый, Хурсай…

– Мама… – выговорил мальчик. И заплакал, уткнувшись ей в плечо.

***

Вот уж о чем никто не знал, так это о тайном браке Чахи. Келе, который исцелил ее от смертельной болезни и научил шаманскому искусству, посещал Чаху в черной юрте, куда не осмеливались заглядывать люди. Чаха не боялась, что кто-нибудь случайно застанет у нее духа-аями: люди боялись встреч со смертью и избегали навещать умирающих. А о том, что угасающая дочь вождя еще жива, они узнавали по тонкой струйке дыма, поднимающейся над юртой.

Полная луна с тех пор умерла и после трех дней отсутствия вновь начала набирать силу. Келе приходил каждый вечер. Он приносил с собой свежие пшеничные лепешки, источающие дивный аромат, свежие фрукты, мясо, кислое молоко в кожаных баклагах. Они ели и валились на вытертые шкуры, служившие Чахе постелью. Иногда Келе брал девушку за руку, и она засыпала. И тогда он уносил ее в долгие странствия.

Она видела небо и понимала, что оно устроено подобно перевернутому котлу. Иной раз наднебесные силы приподнимали небо, и в зазор между небом и землей врывались летучие звезды и ослепительные молнии. Ничего прекраснее Вечно-Синего Неба не знала Чаха – и теперь, когда ей приходилось видеть его так близко, она понимала: ничего прекраснее и не было создано Богами.

Медленно, величаво вращался небесный свод вокруг Алтан-гадас, Золотого Кола, вбитого в землю и уходящего глубоко в подземный мир, где острым его концом пригвожден к самому дну преисподней злобный демон, чье имя не называют. Пролетая мимо Алтан-гадаса со спящей Чахой на руках, Келе бормотал ей на ухо, одновременно лаская его губами: "Вот Золотой Кол, Чаха, смотри, моя Чаха, – вот Золотой Кол… Девять плешивых кузнецов ковали его. Великие шаманы, великие итуген ходят вверх-вниз, держась за гладкие золотые бока. Это – путь в преисподнюю, Чаха, к злым духам… Они дадут тебе все, о чем попросишь ты, – но берегись, как бы они не завладели твоей душой. Это – путь в наднебесные тверди, Чаха, к светлым духам. Попасть к ним труднее, но их не следует опасаться…"

И еще видела Чаха Землю, имевшую облик старой женщины. И знала, что устала Земля вынашивать в своем лоне урожай за урожаем.

И шел по равнине старик в белой шубе, опираясь на золотой костыль, и был это Тапах Чолмон, звезда утренняя, товарищ Солнца. И радовалась Земля его песням.

А однажды унес Чаху Келе высоко-высоко – так высоко они еще никогда не забирались. Дышать было трудно, сердце в груди так и обмирало, но руки Келе держали крепко, и не было тревожно Чахе.

И увидела она оттуда, с самой высокой высоты, что доступна смертному человеку, как скачет по Степи юноша на белом жеребце и как медленно едет по краю Неба девушка в телеге, запряженной черной коровой. И хоть двигалась девушка медленно, а юноша мчался во весь опор, все же он с трудом поспевал за нею. У края горизонта встретились они. Девушка сошла с телеги, юноша соскочил с коня, и ни слова не говоря, бросились они друг другу в объятия.

Чаха заплакала. Она проснулась вся в слезах и поняла, что у нее будет ребенок.

Когда она сказала об этом Келе, тот лишь кивнул.

– Я знал, что это должно было случиться.

– Но как мне скрыть ребенка, муж мой? Можно спрятать от посторонних глаз поцелуи возлюбленного, но куда спрячешь растущий живот? Рано или поздно моя мать или другие женщины дознаются о моей беременности. Как я объясню им, откуда взялось дитя?

– Никто не увидит, – сказал Келе. – Ты забыла, Чаха, что мы с тобою – из разных народов. Мое семя маленькое… Его совсем не будет видно в твоем животе. Он достаточно просторен для сынка, которого ты родишь.

– Откуда ты знаешь, Келе, что родится именно сынок?

– От таких браков, как наш, никогда не появляются на свет девочки… – Келе вздохнул. – Это закон. Никому не рассказывай о нашем сынке, носи его в себе тайно. Когда настанет тебе время родить, уходи в Степь. Я встречу тебя там, Чаха.

Он ласково поцеловал ее в лоб и шагнул прямо в горящий очаг. Спустя мгновение Келе исчез.

– Я люблю тебя, Келе, – прошептала Чаха, кладя ладонь себе на живот. – Я так люблю тебя!

***

Келе оказался прав. Никто не заподозрил Чаху в том, что она готовится стать матерью. Много говорили о ее неожиданном исцелении; дивились, приносили Богам благодарственные жертвы, поздравляли мать девушки, вспоминали даже старого шамана, который много лет назад предсказал болезненному ребенку добрую будущность.

Воспоминание о старом Укагире оказались как нельзя более кстати: никто даже не удивился, когда Чаха объявила о своем намерении сделаться шаманкой – итуген – и принять посвящение.

Ребенок, росший в ее чреве, был очень маленьким. Иногда он принимался шевелиться. Чаха улыбалась, чувствуя, как дергаются крошечные ножки, как зреющая в ее чреве новая жизнь тайно водит ручками, вертит головой. Он будет похож на отца, думала Чаха, он родится таким же красивым, таким же веселым, как Келе.

Время появиться на свет ребенку аями пришло в середине зимы, когда над Вечной Степью завывали снежные бураны. Одна метель сменяла другую; яростные бури словно пытались настигнуть друг друга в бешеной погоне по бескрайним степным просторам. Вокруг юрты завывал ледяной ветер, и земля, казалось, поднялась до самого неба, а небо, изливаясь бесконечным снегопадом, так и норовило пасть на землю.

В такой день Чаха, завернувшись в длинную шубу и обув меховые сапоги с подшитыми к войлоку чулками длиною до середины бедер, выбралась из своей юрты. Женщины, с которыми она делила кров, даже не пытались остановить ее. "Она шаманка – итуген – она знает, как поступать". Чаха читала это в их глазах, когда они безмолвно провожали ее взглядами.

Чаха усмехнулась. Если бы только эти простодушные девушки были правы! Увы, Чаха и сама не ведала, что творит. Она просто знала: настал срок родить сына Келе. И сделать это надо за пределами родного очага.

Но где? Она огляделась. От горизонта до горизонта бушевали снега. Лицо, густо смазанное бараньим жиром, все равно обжигало морозом. Глаза слезились от ветра.

А маленький человечек там, внутри, бил ножками и просился на волю.

– Подожди, – тихо обратилась к нему Чаха. – Нам нужно найти убежище…

Превозмогая себя, она побрела по снегу прочь от становища. Ветер бил в спину, норовил забраться под шубу и выстудить тело до последней косточки. Казалось, прошла вечность этой борьбы с бураном, но когда Чаха обернулась, то поняла: она прошла совсем небольшое расстояние. Юрты еще видны.

Она снова двинулась вперед. Страха она не испытывала. Маленькое существо, казалось, поняло, о чем просила его мать. Оно замерло и притихло в ожидании.

– Скоро, – прошептала Чаха, – уже скоро, мой родной…

Новый порыв ветра швырнул ей в лицо целый сугроб. Она закашлялась и пошатнулась.

– Келе! – в отчаянии закричала Чаха. – Келе, где ты? Помоги же мне!

Она остановилась. Прислушалась. Как будто в таком реве, посреди бурана, кто-то может расслышать ее зов! Будь Келе даже в двух шагах, вряд ли он в состоянии разобрать, человеческий ли голос к нему взывает – или это вой ветра, так сходный с волчьим!

Но ответ пришел. В груди Чахи неожиданно разлилось странное тепло, и прямо в ушах прозвучал ласковый, такой знакомый голос:

– Иди прямо, Чаха. Иди, я веду тебя за руку…

Чаха слабо улыбнулась. Она только сейчас поняла, как тосковала по своему маленькому, смешливому, обидчивому и нежному супругу.

Медленно опустилась она в снег и закрыла глаза…

…и Келе оказался рядом! Такой, каким запомнился с последней их встречи. Он смеялся, глядя на жену искрящимися глазами, а на руках у него лежал совсем крошечный ребенок.

– Смотри, – молвил Келе восхищенно, – вот он, наш сынок…

Чаха улыбнулась. Радость согревала ее, наполняла душу до краев.

– Спасибо тебе, Чаха, – говорил Келе. – Моя прекрасная итуген! Кто еще может похвалиться таким сыном?

– Дай мне его, – попросила Чаха. Неожиданно радость померкла. Смутная догадка мелькнула в ее уме – мелькнула лишь затем, чтобы мгновенно превратиться в уверенность. – Ты хочешь забрать его?

Келе посмотрел на нее испуганно.

– Но я должен… – сказал он. – Разве я не говорил, что мы не сможем жить среди моего народа?

– Да, но…

– Наш сын принадлежит к моему народу, не к твоему… Разве ты не видишь?

– Вижу. – Чаха заплакала.

Келе, искренне огорченный, сел рядом. На бессильно откинутую руку жены положил младенца. Тот был голенький. Странно – никому в этом мире не было холодно, хотя краем сознания Чаха знала, что вокруг по-прежнему завывает пурга.

Тонкие пальцы Келе нежно перебирали волосы Чахи.

– Мы расстаемся не навеки, моя Чаха, – говорил он. – Ты будешь шаманкой. Ты нужна своему народу! Наш сын будет знать о тебе. Я расскажу ему. Я всем расскажу!

– О чем?

– О тебе! О том, как ты прекрасна, как ты мудра, как ты отзывчива и ласкова…

– Ребенку нужна мать, – слабо запротестовала Чаха. – Как бы ты ни любил его, Келе, без меня он погибнет!

– Моя сестра недавно родила дочь, – сказал Келе. – Она выкормит и нашего малыша. Помни о нем, Чаха, как помнишь обо мне. Его имя – Хурсай. Теперь иди… Иди…

Он поднял ребенка. Малыш смешно взбрыкнул ножками, сморщил личико и заревел. Келе с нежностью посмотрел на него.

– Кричи, сын, кричи! Пусть во всех трех мирах слышат: Чаха родила для Келе сына!

– А-а-а! – надрывался ребенок.

– Прощай, Чаха, – сказал Келе. – Прости меня.

Он повернулся и исчез. Там, где только что стоял аями с малышом на руках, вился белый столбик снега.

***

– Хурсай, – повторила Чаха. – Какой ты стал большой, красивый…

Мальчик победно улыбнулся.

– Разве мой отец не говорил тебе, что будет хорошо заботиться обо мне?

– Говорил… – Чаха вдруг поняла, что боится задать вопрос, который так и вертится у нее на кончике языка.

А мальчишка – лукавый разбойник! – точно проник в самые тайные мысли своей никогда прежде не виданной матери:

– Что же ты не спросишь меня о моем отце? Вы расстались давным-давно… Почему тебе не любопытно, что с ним сталось? Неужели ты не хочешь узнать, почему он столько времени не давал о себе знать?

– Слишком много вопросов, – сердито ответила Чаха. За притворным негодованием она прятала смущение и сама понимала: слишком неискусной была ее маскировка. – Я угощу тебя молоком, разбойник, и свежими лепешками. А ты расскажешь мне… все-все… И о своих проделках, и о том, как ты рос, и о тех, кого ты любил, и… о своем отце.

– А еще про дедушку, – охотно добавил мальчик. Он протянул к Чахе руки, она подхватила его и, прижимая к себе, понесла в юрту.

Смотреть, как сын сидит перед нею на шкурах и угощается свежей лепешкой. Держит ее обеими руками, жадно откусывая то с одного боку, то с другого – как едят все лакомки. Пьет молоко из большой глиняной плошки – аккуратно, чтобы не облиться, а потом облизывает белые «усы» со смеющейся смуглой рожицы.

О таком счастье Чаха даже не мечтала. С тех пор, как она родила сына и рассталась – и с ним, и с Келе – шаманка накрепко закрыла от людей свое сердце. Любить, иметь семью, детей – для нее это было запретным, невозможным. А о малыше, который исчез в снежном буране, она вообще старалась не думать. У него своя судьба. Мальчик живет среди своего народа и, наверное, счастлив – как все любимые дети. А в том, что Келе любит сынишку, Чаха ни мгновения не сомневалась.

Ей же оставалось шаманить. Ходить в верхние и нижние миры, встречать и укрощать духов, договариваться с божествами и демонами, испрашивать благоволения Богов для своего племени.

А тут еще ее брат поднял мятеж против старейшин племени. Набрал сторонников, выступил слабыми силами и был позорно разбит. Бежал, спасаясь от верной гибели, и с ним ушли в Степь его семья. И молодая шаманка Чаха ушла тоже…

И забылось все, что случилось с ней в юности.

Забылось ли? Может быть, таилось в самых дальних уголках души…

И вот прошлое явилось к ней в гости. Сидит, чавкает над лепешкой, постреливает по сторонам лукавыми черными глазами.

И говорит, обтирая рот и шумно рыгая:

– О, мама! Как же я, оказывается, люблю тебя!

Слезы сами собою хлынули у Чахи из глаз. Подхватила сынка, прижала к сердцу.

– И я, малыш, и я тебя очень люблю!

– Ну пусти! – Он вырвался. – Нечего меня мусолить. Я мужчина.

Чаха поспешно разжала объятия.

– Конечно, мой родной. Конечно же, ты мужчина.

– Я пришел говорить с тобой о деле, – обретая неожиданную важность, изрек мальчик. – Отец мой Келе просил тебе кланяться. Моими устами он говорит: "Чаха, прекраснейшая женщина! Я всегда любил тебя! Я буду любить тебя неизменно!"

– Где же он был все эти годы? – не выдержала Чаха. – Я так ждала его, так тосковала…

– Он был в плену, мама. Это было ужасно…

– Долго?

– Не знаю, как это по вашему счету. Наверное, долго. Мы ждем его возвращения – теперь уже скоро.

– С кем же вы воевали?

– Я могу назвать тебе их имя, но оно ничего не скажет ЧЕЛОВЕКУ…

Чаха махнула рукой.

– Неважно, неважно. Главное – скоро Келе будет в безопасности…

Мальчик поглядел на нее искоса.

– О, ты действительно его любишь… Меня прислал к тебе дедушка. Некоторые называют его "стариком"… Где моя сестра, Алаха?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что шаманка вздрогнула.

– Что?

– Алаха, – повторил мальчик, – где она?

– Алаха бежала. Я думаю, Арих оскорбил ее. Арих становится слишком заносчивым. С ним все труднее уживаться. Особенно таким гордым, независимым людям, как твоя двоюродная сестра.

– Бежала… Да, дед не ошибся. Это была она. Мама! Нельзя терять времени. Ты знаешь народ венутов?

– Конечно. Сейчас они очень сильны и многочисленны. Они кочуют к северу отсюда…

– У них есть ужасный обычай. Раз в пять или десять лет они посылают дар Небесному Старику. Живую девушку в богатых одеждах, с приданым из множества колец, браслетов, ожерелий, замуровывают в скалу…

– Слухи об этом ходят по всей Степи, сынок. Некоторые пытаются найти эти могилы, чтобы разграбить их и забрать себе приданое несчастной жертвы. Но никому еще этого не удавалось. Венуты слишком хорошо умеют прятать свои тайны.

– И никто, ни разу не пытался спасти "невесту старика", – добавил мальчик.

Страшное предчувствие сжало сердце Чахи.

– Ты хочешь сказать, что моя племянница, это маленькое безрассудное чудовище, нашла венутскую могилу и спасла "невесту старика"?

Мальчик кивнул.

– Вот именно, мама. Именно так она и поступила. Стража, который караулил могилу, нашли с перерезанным горлом. Пещера была вскрыта, девушка и драгоценности исчезли.

– А следы?

– Две лошади ушли в горы… Но самое любопытное не в этом. Лошади шли без всадников. Это поняли даже следопыты-люди, хотя обычно люди видят куда меньше, чем можно разглядеть. "Невеста старика" и ее спасители просто исчезли, растворились в воздухе. Это сбило преследователей с толку…

– Венуты преследуют их?

– Разумеется. – Мальчик прищурил глаза. – Неужели они оставили бы это святотатство безнаказанным?

– Разве это святотатство! – вырвалось у Чахи. – Спасти от жестокой участи ни в чем не повинную девушку…

– С точки зрения венутов – несомненно. Не трать времени на пустые причитания, мама. Алаха и ее спутник… кстати, кто он?

– Невольник, которого она зачем-то выкупила у Учеников Богов-Близнецов, – машинально отозвалась Чаха. – Он предан ей, как пес.

– Мне тоже так показалось, – хмыкнул мальчик. – Не разберешь этих людей! И что только у них на уме! Разные глупости…

– Продолжай, – взмолилась Чаха. – Что сделала моя племянница?

– Я уже сказал тебе: освободила "невесту старика". И забрала все ее приданое. Венуты рвут и мечут. Они пытались выследить беглецов, но это им пока не удалось.

– Но если лошади шли без седоков, то куда же делись люди?

– Улетели по воздуху, – рассмеялся мальчик. – Я не шучу, мама, не хмурь брови. Там побывали виллины, Крылатые, со своими симуранами. Это и спасло жизнь твоей племянницы, которая, похоже, слишком много тревожится о других и слишком мало беспокоится о себе самой.

– Ты прав, – вздохнула Чаха. – Но в любом случае – благодарю тебя за добрую весть! Алаха в безопасности.

– Она с "невестой" и своим рабом ушла за горы. По-моему, они поселились где-то в Саккареме. Не думаю, что моей сестре там хорошо. Она привыкла видеть Степь, а не каменные стены домов. Хуже другое. Венуты будут мстить за поругание своих святынь.

– Для этого им нужно сперва найти Алаху.

– Они не станут искать Алаху. Они будут мстить ее роду…

– Ее роду… – повторила Чаха. – Нам грозит опасность?

– Вам всем. – Мальчик поднялся. – Мама! Я пришел забрать тебя отсюда. Венуты идут на вас большой армией. От вас не останется даже воспоминания. Я знаю, что не спасется никто. Мой отец не простит мне твоей гибели…

– Я не могу, – отозвалась Чаха. – Как я оставлю мой народ? Я не сделала этого в дни мятежа моего брата. Не сделаю и сейчас.

Мальчик задрожал всем телом.

– Я боялся, что именно так ты и ответишь! – Слезы хлынули у него из глаз. – Мама, мама! Прошу тебя, пойдем!

Чаха смотрела на слезы своего сына и чувствовала, что сердце ее разрывается.

– Пойдем, пойдем! – Теперь он схватил ее за руку своей маленькой горячей ручкой и изо всех сил тащил за собой. – Не оставляй меня больше, мама! Отец скоро вернется! Я не хочу…

– Послушай меня, сынок. – Чаха села на корточки, положила ладони на содрогающиеся от рыданий плечи мальчика. – У каждого человека своя судьба. Всякий разделяет участь своего народа. Твой отец знал это, когда забрал тебя, новорожденного. Ты принадлежишь к аями, я – к людям. Мне нельзя жить с вами. Мы можем любить друг друга, можем встречаться, но пути наши – различны…

– Пойдем со мной, мама… Дедушка разрешил… – прошептал мальчик, глотая слезы.

– Я не могу, – спокойно, тихо произнесла Чаха. – Ступай, сынок.

Он вырвался и бросился бежать. Чаха упала лицом вниз, словно пытаясь удержать тень своего убегающего сына, и безмолвно, содрогаясь всем телом, зарыдала.