Текст книги "Одиноким предоставляется папа Карло"

Глава 6

Ждать бабушке пришлось долго. Уже стало светать, когда возле дома остановилась знакомая белая машина, из которой вышли две женщины. Помахав вслед уехавшей машине, обе они пошептались о чем-то, а потом разошлись каждая к своему дому.

– Ох, гулены! – прошептала бабушка. – Если бы не свечная лавочка, схлопотали бы вы у меня обе!

Но когда дочь вошла в дверь, старушка поспешила к ней с самой ласковой из своих улыбок.

– Что, доченька, будет мне место рядом со свечками?

– Будет, мама. И не только со свечками. Им много народу понадобится. И на стройке, и потом. Знаешь, что они у нас строить собираются?

– Что же? Не часовню, выходит?

– Бери круче, мама.

– Что же тогда? Церковь?

– Еще выше бери.

– Собор?

– И то, и другое, и третье, и еще монастырь!

– Монастырь! – ахнула бабушка и даже перекрестилась, хотя раньше в Бога особо не верила. – Да где же это? У нас, что ли?

– У нас.

– Что? Прямо здесь, в Бобровке?

– Прямо за речкой. На той стороне.

– Это где лесной заказник начинается?

– Да. Представляешь, мама, что мне рассказали. Оказывается, на том месте еще в восемнадцатом веке стоял монастырь. И все земли, где сейчас лесной заказник, тоже монастырскими были. А государство сейчас все бывшие монастырские земли обратно церкви возвращает. И поэтому приличных размеров кусок им от заказника отрезали. Правда, документы подписаны, что монастырь не станет лесному хозяйству вредить, а, напротив, будет его всячески поощрять и развивать. Но тем не менее монастырь они строить собираются уже в этом году.

– Батюшки! Это что же! Это же новость какая! Как же у нас ничего не знают?

– А это до последнего момента в тайне держалось.

– То-то я смотрю, что ни день, у нас в Бобровке батюшки в рясах рассекают. Думала, часовенку ставить будут. Ладно, пускай церковь. А они вон куда замахнулись! Монастырь целый! С постройками, службами, приходом! Да там рабочих рук не напасешься, всем нашим чем заняться хватит.

– И еще из других мест рабочих привозить придется, – подтвердила Таня.

И старушка, не усидев на месте с такой новостью, полетела по соседкам. Костик уже проснулся от их голосов и теперь прислушивался к разговору. Когда бабушка ушла, он продолжал нежиться под одеялом, наблюдая за тетей Таней, двигающейся по дому.

Надо сказать, что Костя нежно любил свою тетю. Разница в возрасте между ними была не так уж велика. Всего каких-то двадцать лет. Но Костик с самого рождения был слишком серьезен для своего возраста. А тетя его, напротив, слишком ребячлива и простодушна. Вот и получалось, что хоть Косте было пятнадцать, а тете катило к сорока, с ней он умудрялся находить общий язык куда лучше, чем со многими своими сверстниками.

Но не только это помогало их сближению. В отличие от родителей или бабушки тетя Таня никогда не пыталась воспитывать своего племянника. Она всегда была с ним просто веселой, ласковой, обожала подурачиться, и с ней Костя проводил самые замечательные часы и дни. В детстве он ходил за тетей, как привязанный веревочкой. Потом подрос, у него появились свои друзья, с тетей ему уже было не так интересно, но все равно, стоило ему услышать ее голос, как на душе у него словно бы начинали петь маленькие веселые птички.

Вот и сейчас Костик, глядя на тетю, чувствовал, как настроение у него становится все лучше и лучше. А все потому, что с ночного праздника его тетя и сама вернулась в отличном расположении духа. Она чему-то улыбалась и даже начала напевать себе под нос песенку, чего не случалось с ней уже много-много лет подряд.

В последний раз тетя пела на каком-то семейном празднике больше пяти лет назад. Тогда у них в гостях из посторонних был высокий широкоплечий военный, который все норовил посадить тетю Таню к себе на колени. А она отбивалась от его приставаний и отсмеивалась, но как-то так несерьезно, что всем и даже Костику было ясно, что тете как раз очень хочется устроиться у военного на коленях и больше никогда с них не слезать.

А потом военный из поля зрения семьи Костика и его самого исчез, и тетя Таня перестала петь.

– Таня, – окликнул тетку Костик. – Как там было?

Тетя повернулась к нему, засмеялась, и Костя поразился тому, какие сияющие глаза у его тети. Просто две звезды. Огромные и блестящие.

И Костика внезапно осенило.

– Ты там с кем-нибудь познакомилась? Да?

– С уймой людей, – смеясь, заверила его тетя, кружась по комнате, причем настроение у нее было какое-то уж слишком повышенное, чтобы Костик мог поверить в то, что просто знакомство с какими-то там абстрактными людьми могло доставить его тете такое удовольствие. – И все они такие хорошие! Ты бы только знал! Я даже представить себе раньше не могла, что в одном и том же месте в одно и то же время может собраться такое огромное количество прекрасных людей.

– А где вы были?

– В Славянске.

– Да, но где именно в Славянске?

– В центре, у собора, на набережной. Всюду! И очень хорошо, что Наташа меня с собой позвала. А я еще ехать не хотела, глупая! На празднике было очень весело. И костры жгли, и в речке купались, и венки плели.

– А что это был за праздник?

– Троица, глупенький.

– Троица?

Костян был в сильном смущении. Что за праздник такой – Троица, он представлял себе очень смутно. Что поделать, не мог Костик похвастаться особой религиозностью. В церквах он бывал всего несколько раз в своей жизни. Один раз на собственных крестинах, потом на крестинах троюродного братика. И когда отпевали деда, Костику пришлось побывать в храме, потому что тогда он был еще совсем маленький, самостоятельно передвигаться не мог и его желания никто спрашивать не стал. Принесли, и все.

И пожалуй, больше Костик в храмы не заглядывал. Нет, была еще экскурсия со школой в город Кронштадт, там они тоже посетили величественный Морской собор, который поразил Костю своей красотой и размерами. Были еще какие-то экскурсии, запомнившиеся хуже. Но чтобы по своей воле зайти в церковь, поставить свечку, о чем-то попросить, такого за Костей не водилось.

О церковных праздниках он знал немного. Рождество, Пасха – это понятно. На Рождество – елка и подарки, на Пасху – кулич и крашеные яйца, которыми можно стукаться. А вот Троица… Это что такое? И что там едят?

– Тетя, а как это – Троица?

– Ее еще иначе называют Пятидесятницей.

– Почему так?

Костя чувствовал, что окончательно запутался. Он даже расстроился. То Троица была, теперь Пятидесятница какая-то. Совсем разные числа, если рассуждать математически, а относятся к одному и тому же дню и символизируют, похоже, один и тот же праздник. Как же так?

– Пятидесятница, потому что это пятидесятый день после Пасхи. На сороковой день после Пасхи наш Спаситель вознесся к своему Отцу. А на пятидесятый во время молитвы на апостолов сошел Святой Дух, который дал им необычайную силу и способности идти и возвещать всюду Благую весть о чуде Воскрешения. Понял?

Это Костяну понравилось. Особые суперспособности у героя – это круто, всякому дураку ясно.

– А что они умели? – заинтересовался он. – Что у них были за способности? Гипноз, например, умеет людей завораживать. У Человека-паука – его паутина. У Росомахи – скелет стальной. А апостолы что умели?

Похоже, вопрос племянника поставил тетю Таню в тупик.

– Они умели исцелять недужных. И еще они обрели дар говорить и понимать речь всех тех народов, к которым приходили.

Это Костика не очень вдохновило. Лучше бы они умели огнем плеваться или холодом замораживать.

– И как? – поторопил он тетю с продолжением, надеясь, что дальше будет веселей. – И куда они пошли? В дикие земли?

– В тогда дикие, потому что населяли их язычники, которые совсем не всегда радостно приветствовали чужаков, которые принесли им новость о том, что кто-то там в земле иудейской воскрес из мертвых. Люди не всегда верили. Не всегда хотели и слушать. Разные случались столкновения. И в ямы подземные вестников бросали, и в темницы заточали, и диким зверям пытались скормить. А они из всех испытаний выходили невредимыми, что заставляло присмиреть всяких там князьков, царьков и прочих.

– Ладно, – снизошел Костик. – А Троица она почему?

– Потому что Бог наш в трех лицах. Сын, Дух Святой и сам Бог Отец.

Это для Костяна было уразуметь сложно, он даже и пытаться не стал. С точной датой, которую отсчитывают от Пасхи, было проще. Пятьдесят дней – и вот тебе Пятидесятница. Но, несмотря на это, название почему-то в душу запало. Троица. Было в этом слове что-то волшебное и в то же время очень родное.

– Тетя, а что ты там насчет монастыря говорила? – вернувшись к делам земным, спросил Костик. – Неужели и впрямь будут его строить?

– Будут, Костик. Он здесь и раньше стоял. Говорят, что еще в восемнадцатом веке в этих местах монастырь был, да после то ли сгорел, то ли еще что-то с ним случилось.

– А чего же они его тогда же, в восемнадцатом веке, не отстроили заново?

Тетя замешкалась.

– Не знаю. Может, денег не хватило? Другие траты у казны были?

– Какие траты?

– На войны всякие много денег тратили.

Но Костян поднял тетю на смех.

– Это в восемнадцатом веке, когда все поголовно верующими были, и чтобы денег на новый храм не хватило? Да нам в школе рассказывали, что раньше люди жутко верующие были. И перед началом военных действий, и после их окончания цари первым делом священников благодарили, что те молились хорошо или чтобы в другой раз лучше молились. Да что там цари! Простые люди бы сами за свой счет заново все отстроили.

– Не знаю я, – с легкой досадой отозвалась тетя. – Может, у простых людей денег не хватило, а у богатых руки не дошли? Всякое же бывает. Если тебе интересно, съезди в наш областной краеведческий музей, там целая выставка есть, которая посвящена культовым сооружениям нашего края и, в частности, этому монастырю. Там тебе лучше моего все объяснят. А от меня отстань! С меня на сегодня богословских тем хватит. Хорошего понемногу.

Костян помедлил, а потом все же спросил:

– Таня, а тебе на празднике кто-нибудь особенно понравился?

Тетя стала пунцовой от смущения. Но ответила уклончиво:

– Да так… Был там кое-кто.

– А кто?

– Много будешь знать – скоро состаришься.

Она ушла к себе, все так же напевая. А Костян нырнул обратно под одеяло в твердой уверенности, что на празднике у его тети состоялось какое-то приятное знакомство. И хотя в Бога мальчик не очень-то верил и в церковь, как уже говорилось, лишний раз не заходил, и молитв никаких не знал, но сейчас он очень сильно захотел, чтобы Бог этот был, и чтобы он обратил внимание на его тетю. И чтобы у любимой Костиком тети наконец все в ее жизни сложилось бы уж как полагается.

Несмотря на свои совсем юные годы, Костя понимал, что молодой женщине для полного счастья нужен муж. И что мало ей радости жить, как живет столько лет его тетя, с одной только бабушкой.

Повалявшись на диване еще немного, Костян наконец заметил, до чего неудобное это лежбище. В голову дует из окна, в живот колет какая-то острая пружина, притаившаяся до поры до времени под обивкой и вот теперь только проявившаяся. Да и сам диван стал Костику заметно короток. С тех пор, когда Костя спал на нем маленьким ребенком, прошло немало лет. Костя за это время вырос, а диванчик одряхлел. Только будучи вчера сильно уставшим, Костя всего этого не заметил.

Поняв, что больше ему заснуть сегодня уже не удастся, Костя откинул одеяло и спрыгнул на пол. Глоток чаю и к нему кусок белого хлеба с солидным шматком густой сметаны, которая на холоде стала твердой, словно масло. И вот, уже позавтракав, Костян бежит к своему верному другу. Вован еще спал, но Костя пролез через окошко в его спальню и разбудил соню. Вована пришлось хорошенько потрясти, подергать, попинать, но и тогда он долго не мог прийти в себя.

– Вставай! – кричал у него над ухом Костик. – У меня к тебе дело.

– Какое дело?

Глаза Вован по-прежнему упорно не открывал.

– Хочешь сгонять со мной в Славянск?

– Зачем?

– В музей сходим.

Вован немного оживился. Даже один глаз открыл. Второй оставался у него прищуренным, словно бы Вовка задумал какую-то каверзу.

– А это дело ты придумал! – произнес он. – Я и сам хотел поехать, посмотреть, как там рогатина, которую моя бабка музею пожертвовала, поживает.

– Так и поехали!

Но Вован был не так легок на подъем, как его друг. Сначала он долго возился, отыскивая свои джинсы. Потом стелил постель, умывался и чистил зубы. Потом захотел завтракать. И завтракал плотно и обстоятельно. И кашу, и омлет, и бутерброды с колбасой и сыром. Причем изготовлением бутербродов Вован занимался собственноручно, не подпуская к ним ни маму, ни бабушку. По его мнению, они резали колбасу и сыр слишком тонко. А масло размазывали так, что оно совсем терялось на рыхлой булке, заполняя поры. Это Вована никак не устраивало.

Когда он брался за дело, то сооружал настоящую пирамиду из толстых слоев колбасы, сыра, масла, а при удаче еще и котлет. В самом низу у этого сооружения еле просматривался тонюсенький ломтик ржаного хлеба, белого Вован не употреблял, считал его вредным для здоровья. И наверху колбасно-сырную пирамиду обязательно украшала крохотная помидорка или соленый огурчик. Вот это, как считал Вован, был правильный бутерброд. А что он не помещался у него в рот, как бы широко Вовка его ни разевал, это мелочи жизни.

В общем, со всеми этими делами и особенно с завтраком Вован провозился очень долго. И когда, выйдя из дома, он заикнулся еще и о том, чтобы зайти к дяде Севе, забрать у него вчерашнюю находку, Костя возмутился.

– Либо едем, либо нет! Не хочешь, уеду один!

– Куда торопиться? Музеи раньше десяти, а то и одиннадцати часов не открываются. А сейчас еще и девяти нет.

Но в такой ранний час и сам дядя Сева еще спал сном праведника. Алина и Глеб тоже. Бодрствовала одна лишь их мать – вечно всем и всеми недовольная женщина. Ребята ее не любили и даже побаивались. Глаза у нее смотрели на мир настороженно и зло. Уголки губ были опущены. Всегда у нее находилась причина для недовольства, и это было удивительно, потому что у нее был просто замечательный муж и дети, которые ее очень любили.

А вот тете Свете этого было мало. И друзья много раз слышали, как она кричала на мужа, что он никчемный неудачник, который не способен раздобыть денег даже на самое необходимое, например на виллу у моря, а вместо этого засунул их с детьми гнить в этой насквозь пропитанной комарами глуши. На самих детей тетя Света тоже кричала, что у них руки растут неизвестно откуда и что им ничего нельзя поручить. Хотя это была совсем уж неправда, и Алина с Глебом пахали у нее, словно бульдозеры. Они всю первую половину дня в обязательном порядке во-зились по дому, а также в саду и огороде, выполняя указания матери.

Но тетя Света все равно никогда не бывала довольна, она орала по телефону даже на свою мать, зачем она родила тетю Свету – такую несчастливую и бедную.

В общем, тетя Света была малоприятным собеседником, даже удивительно, как это такой замечательный человек, как дядя Сева, женился на такой мегере. И зачем он ее терпит? Почему не уйдет к другой женщине, повеселее? Они кумекали так и этак и пришли к выводу, что дядю Севу держат дети. Это где-то подслушал Вован, и Костику его мысль понравилась.

Этим прекрасным, сияющим солнцем утром друзьям меньше всего хотелось бы нарваться на тетю Свету и выслушать от нее очередную порцию жалоб и упреков на судьбу, соседей и вообще весь мир. Но так уж случилось, что именно она их и встретила у калитки. И разумеется, немедленно сообщила, что они конченые идиоты, если думают, что в такой ранний час кто-то из ее семейства окажется на ногах.

Она так прямо и сказала:

– Все порядочные люди еще спят, на то и летний отпуск и каникулы. А вам чего не спится?

– Так в музей хотим съездить.

Тетя Света недобро прищурилась. И друзьям сразу стало ясно, что сейчас они услышат какую-нибудь гадость в свой адрес.

– Деньги лишние завелись? Родители много на карманные расходы дают? Вот я своих не балую! Ни к чему детям лишние деньги в карманах иметь. Впрочем, что я спрашиваю, вы же теперь богатенькие.

– Почему это?

– Как же! Собаку эту художнику нашли.

– И что?

– Художник вам теперь премию отвалит. Он обещал. И он дико богатый, как я слышала. Можете не сомневаться, если он даже сельским мужикам выпивку выставил, уж вам – подлинным героям – отвалит шикарный подарок. И почему вам?

Последний вопрос поставил друзей в тупик.

– Вы же сами сказали, потому что мы собаку нашли.

– Нет, я спрашиваю, почему это с вами случилось? Почему одним все, а другим ничего? Что стоило моим Алине с Глебом найти этого поганого пса и получить премию? Она бы нам пришлась очень кстати. Казалось бы, кому и карты в руки, как не им? Их уж и отец возил, а он здесь все места знает. Клятвенно мне обещал, что они этого пса добудут. И не пешком ходили, на машине Сева их возил, одного бензина сколько сожгли, а удача вам улыбнулась! Почему? А?

– Может быть, потому что мы все время не ноем?

Но тетя Света даже не услышала.

– Господи! Зачем только я вышла замуж за этого неудачника? Ни в чем ему не везет! А все потому, что он никогда меня не слушает. Ни в чем не слушает! Были же деньги, говорила, купим дом на юге! Родители бы добавили, купили даже у моря. У моря! Нет, приспичило ему купить эту развалину! В деревне! В этой вашей глуши. Из развлечений одни комары. Ему-то что! Таскается целый день по окрестностям, какую-то мелкую мелочь набирает, толку-то от нее! Уже все здесь облазил, а уезжать не хочет!

Она так и продолжала возмущаться, негодовать и жаловаться, не обращая внимания на то, что ребят давно нет с ней рядом. Они унесли ноги от голосящей тети Светы так быстро, как только могли. Честное слово, если жена все время так допекает дядю Севу, то неудивительно, что он львиную часть своего времени проводит далеко в лесу. Тете Свете бы немножко попридержать фонтан своих жалоб, глядишь, тогда и дядя Сева больше времени бы проводил с женой.

К великому сожалению ребят, когда они на мопеде добрались до Славянска, то оказалось, что музей закрыт.

На его дверях красовалась табличка, на которой так прямо и было написано «Закрыто».

– Как же так?

Вован подергал дверь, но она и впрямь была заперта.

– Понедельник – выходной день.

– А сегодня понедельник?

– Вчера воскресенье было, значит, сегодня понедельник.

– А ты что, не знал, что по понедельникам в большинстве музеев выходной?

– Не знал. А ты?

– И я забыл.

Да, такие вот Костян с Вованом были ребята. Редко они по музеям ходили, что и говорить. Пожалуй, еще реже, чем по церквям.

– Но раз уж приехали в город, давай хоть куда-нибудь сходим?

– В кино?

Но потоптавшись возле единственного в городе кинотеатра, ребята им как-то не впечатлились. Это лето они проводили в сельской местности, все остальное время они были жителями крупного мегаполиса. И если в музеях их видели редко, то в киношку они сбегали регулярно. И здешний кинозал без всяких наворотов их не порадовал. Да еще и сеансы были по случаю раннего часа все какие-то детские. Не на мультики же им идти, взрослым-то лбам?

– До чего же обидно, что я нашу рогатину так и не увижу, – опечалился Вован.

– Завтра еще раз приедем.

– Обидно, такой путь проделали, а зачем? В кино не сходили, в музей не попали. Может, хоть в кафешке посидим?

Посидели, съели по пирожку. Дружно сошлись во мнении, что бабка Костяна печет куда лучше, расплатились и вышли. Прошло только сорок минут. Возвращаться назад было как-то глупо. И друзья замерли в растерянности. Куда же им еще пойти? Просто так шататься по улицам скучно. По магазинам – денег нет.

И тут Костяна осенило. Они же могут потратить время не в праздных шатаниях по городку, а с пользой для всего их села.

– А давай насчет будущего монастыря узнаем!

– Чего?

– Таня с тетей Наташей ездили на какой-то праздник, и им там сказали, что у нас будет монастырь.

– Чего? – разинул рот Вован, мигом забыв о музее. – Свой собственный монастырь? С монахами?

– Ага.

– Вот это… круто!

Обрадовавшись реакции приятеля, Костян заговорил уже более уверенно:

– Сходим в церковь. Узнаем подробности. Должны же там знать подробности, правда?

– А что за подробности?

– Например, когда они его строить начнут. И вообще, точно ли это.

– Давай! Давай сходим!

Храмов, церквей и церквушек в Славянске было довольно много. Но ребята рассудили, что если кто и будет заниматься таким крупным делом, как возведение нового монастыря, то ведать им должны в главном городском соборе. И отправились туда.

Пятиглавый собор, украшенный золотыми луковками, возвышался над городом, словно бы паря над ним. Гладкие белые стены собора, прорезанные десятком маленьких окошечек, были такими высокими, что, чтобы разглядеть кресты на куполах, приходилось задирать голову так, что затылок почти касался лопаток. На фоне окружающих его двух– или трехэтажных домишек собор выглядел впечатляюще.

Ребята поднялись по широкому белокаменному крыльцу, тщательно очищенному от мусора и опавшей листвы, и вошли в прохладный темный сумрак храма. Они немножко робели, но старались не подать виду. Внутри оказалось не так уж и страшно. Даже скорей красиво. Маленькие окошки в стенах собора, которые ребята заметили еще с улицы, были застеклены разноцветным витражным стеклом. И свет, проходя через эти стекла, окрашивал внутреннее убранство собора в самые разные цвета, создавая ощущение какой-то радостной пестроты.

– К кому здесь можно обратиться с вопросом?

– Что вам, ребятки?

Невысокий мужчина в одежде мирянина приветливо смотрел на мальчиков.

– Мы из Бобровки приехали. Говорят, у нас там монастырь строить станут. Правда это?

– А вам зачем?

– Как же… Мы там живем. Хотим знать.

– Просто хотите, и все?

Мужчина смотрел на них пытливо, словно чего-то ожидая. И Вован выпалил:

– Помочь хотим в строительстве!

– Вот как!

Мужчина вроде как обрадовался. Похоже, Вован угадал с ответом.

– Значит, хотите потрудиться во славу Божью?

– Да!

– Это вы молодцы, – одобрил мужчина. – Тогда я вам так скажу, идите-ка вы к отцу Иллариону, он вам все объяснит.

– Этот Илларион строительством будет заниматься?

– Идите к нему, он скажет.

Отец Илларион оказался молодым человеком лет двадцати семи. Бородат. Пузат. При виде его у Костяна даже мелькнула мысль, а не отец ли Илларион приезжал вчера за тетей Таней и ее подругой к ним в Бобровку? Но спросить не решился. Отец Илларион был занят, он послал ребят к отцу Пантелеймону, который, несмотря на молодость – вряд ли ему было больше двадцати трех, – тоже оказался бородат и уже пузат, но, конечно, еще пока что в меньшей степени, чем отец Илларион.

Отец Пантелеймон даже не стал ребят и слушать.

– Занят, занят, – замахал он на них руками.

И наконец, от отца Пантелеймона, который разговаривал по телефону и уделить время ребятам никак не мог, они были посланы к отцу Серапиону. Вот он был уже почти строен. И борода у него еще только-только пробивалась. К тому же возрастом он едва ли сильно отличался от ребят. Отцу Серапиону было лет семнадцать-восемнадцать, вряд ли больше.

– Да, строить будем, – подтвердил он. – Когда начнем? Буквально в ближайшие дни, я думаю. Бумаги находятся уже на стадии окончательного подписания. Как только последний чиновник из администрации шлепнет там свою подпись с печатью, все и начнется.

– Скажите, а почему именно у нас решили строить?

– Как же? На этом месте уже стояла в свое время монастырская обитель.

– В восемнадцатом веке.

– А в девятнадцатом веке, в самом его начале, монастырь сгорел. Ничего удивительного, деревянный весь был.

– Почему же его тогда же не стали восстанавливать?

Отец Серапион внимательно посмотрел на мальчиков.

– Вам это и впрямь интересно?

– Да! Очень!

– Тогда слушайте, хотя сразу предупрежу вас, что дело это сильно давнишнее и известно о нем из достоверных источников не так уж много, но кое-что, конечно, имеется. Еще до Отечественной войны все случилось.

– До немцев? – некстати вылез Вован, знавший родную историю, скажем так, на хилую троечку.

– До французов, – поправил его отец Серапион. – Мое-то начальство не очень любит вспоминать, по какой причине пожар в монастыре вспыхнул и почему восстанавливать его после пожара не стали. А я так считаю, слов из песни не выкинешь. Если было что-то сделано греховное и за это понесено наказание, то и стыдиться нечего. Да, было дело, наказание свершилось, теперь можно простить и начать все заново. Но многие считают, что история эта позорная и о ней лучше умолчать. Только это неправильно и очень на ложь похоже. А где даже самая маленькая кривда появляется, там правде уже места нет. Кто по кривде живет, тот от Бога все дальше.

– Ты по существу говори, а не размазывай.

– Ладно. В общем, обитель эта называлась Свято-Троицкая на Зайце.

– Заяц – это же наша речка! – обрадовались ребята, услышав наконец что-то конкретное. – Быстрая как заяц, отсюда и название.

– Верно. Так вот, обитель эта была воздвигнута то ли в 1739-м, то ли в 1759 году на средства одного богатого купца, который был хотя и человеком верующим, но при этом сильно подвержен пороку винопития, который его в итоге и свел в могилу раньше времени. Предчувствуя свой неминуемый конец, купец, а он был бездетным, попросил наместника его прихода, как об особой милости, принять от него в дар крупную сумму золотом. Чтобы впоследствии выстроить на эти деньги обитель, в которой могли бы укрыться такие же, как сам купец, бедняги, подверженные сильному влиянию зеленого змия. Для себя купец просил лишь о неустанных молитвах всей братии за его грешную душу в течение ста лет. Дар купца был принят. И обитель по прошествии определенного времени была также возведена. Первыми ее насельниками оказались люди, в определенной степени бежавшие от собственных грехов и надеявшиеся, что в тиши и уединении монастыря им удастся укрепить свой дух, спастись самим и спасти кого-то из своих близких. Бывшие пьяницы, раскаявшиеся и обратившие свои взоры к Богу, они были не самыми простыми насекомыми. Все свое время новые насельники планировали проводить в праведных трудах и молитвах. Но…

Вован с Костиком, слегка заскучавшие, мигом навострили уши, услышав это многообещающее «но».

– …Но оказалось, что былые привычки способны проникать и через монастырские стены. Потихоньку то один монах, то другой, а то и вся братия оказывались пьяны в дым. За этим следовало их дружное раскаяние, покаяние и некоторое временное воздержание, но затем порок вновь одолевал то одного, то другого, а то и всех разом, и все повторялось заново. По этой причине обитель пользовалась недоброй славой.

– Кто бы удивлялся.

– И сюда отправляли таких же безвольных бедняг, чтобы они своим поведением, грубо говоря, не смущали настрой более правильных монахов в более продвинутых монастырях. И постепенно так сложилось, что вся обитель оказалась на самом дурном счету у церковного руководства. Деньги сюда выделялись в самую последнюю очередь и по мизеру, потому что всем было ясно: все равно насельники во главе с самим настоятелем эти деньги потратят на спиртное, а на дело ничего из этих денег не пойдет.

– И что? Их не могли разогнать?

– В определенной степени всех такое положение дел устраивало. Эта обитель стала для многих отверженных последним прибежищем. Сюда отправляли всех, кто не прижился в других, более приличных монастырях. И это было очень гуманно в отношении их. Надо же и таким людям где-то спасаться.

Вован был настроен скептически и прямо заявил:

– Если они самогонку дни и ночи напролет глушили, много бы они не спаслись.

– Не все же время монахи пьянствовали, – заступился отец Серапион за неизвестных братьев. – Случались и у них просветы. Например, в дни проверок они старались навести подобие порядка в своем хозяйстве. И хотя все было шито белыми нитками, начальство закрывало глаза на очевидное пьянство братии и очень слабое исполнение правил монастырского общежития.

– Все равно безобразие. Одни пьют, другие покрывают.

– Такая ситуация продлилась до самого начала девятнадцатого века. Монастырь был выстроен из дерева и с годами сильно обветшал. Его постройки и храмы приходили во все большую негодность, требовали денежных вливаний и ремонта. Но восстанавливать или ремонтировать с толком их не удавалось. Пьянство братии совершенно поглощало все отпускаемые ресурсы. И в синодальном управлении было даже принято решение закрыть обитель. Закрыть совсем. Но прежде чем это решение обрело законную силу, в монастыре вспыхнул сильнейший пожар, который уничтожил все монастырские постройки совершенно.

– А люди?

– Часть братии также сгинула в огне, а чудом уцелевшие разбрелись по другим обителям, где и закончили свои дни.

– И что? Монастырь так и не отремонтировали?

– Нечего там было ремонтировать. Все подчистую уничтожил огонь.

– Заново бы отстроили.

– Монастырь – это в первую очередь люди, которые его населяют, – наставительно произнес молодой священник. – Их молитвами возводятся стены, их молитвами притекают в монастырь пожертвования мирян. А монахи с Зайца настолько плохо зарекомендовали себя, что никто не хотел связываться с ними. Они считались пьяницами, гуляками и еще чего похуже.

Но что похуже, Серапион объяснить ребятам то ли не захотел, то ли не смог.

– Что знал об этой истории, то вам рассказал. А теперь идите, у меня еще много дел на сегодня запланировано. Узнает отец настоятель, что я лясы с вами точу, вместо того чтобы трудиться, по головке не погладит. Так благословит по-отечески, что в голове зазвенит.

Отец Серапион также записал телефоны ребят и обещал, как только монастырю понадобятся рабочие руки, он сразу же обратится к ним. Костику удалось вставить словечко насчет своей бабушки, которая мечтает потрудиться в монастырском хозяйстве, пусть даже и в свечной лавочке, и отец Серапион сделал соответствующую отметку в своих записях.

Можно было считать, что просьбу своей бабушки Костик выполнил. И так как больше друзей ничто в Славянске не задерживало, то они оседлали верный мопед Вована и благополучно вернулись на нем домой, в Бобровку.