Текст книги "Белорусские земли в советско-польских отношениях"

Разбирая немецкий проект, советский эксперт М.Н. Покровский спросил, подданными какого государства окажутся белорусы из указанных уездов, и выразил удивление, почему не предусмотрено создания самостоятельного Белорусского государства. Гофман и Грац отвечали уклончиво, что состав населения указанных белорусских уездов смешанный и проведение там точной границы по этническому принципу затруднительно.

В ответ Покровский привел данные, приведенные в атласе, изданном типографией командующего Восточным фронтом, то есть собственно германские: «Сокольский уезд – 89,8 % белорусов, Гродненская губерния – 65,8 %, Лидский уезд Виленской губернии – 73,2 %, Волковышский уезд, также входящий в эту область, – 82,5 %, Лужанский уезд Гродненской губернии – 75,5 %, Ольшанский – 80,1 %, и наконец, Виленский уезд, целиком входящий в данную область, – 42 % белорусов. В Виленском уезде, насколько я понимаю, – белорусы составляют относительное большинство. Как видно из этих данных, вопреки объяснениям генерала Гофмана, белорусы составляют во всех этих уездах подавляющее большинство, за исключением Виленского уезда».

Обсуждение вопроса завершилось довольно резкой пикировкой. Заявив, что без проведения новой переписи, которая учла бы и беженцев, решение об автономии для белорусов принять невозможно, представители Четверного союза вообще предложили закончить дискуссию о территориальном размежевании на германской стороне границы. Покровский согласился с этим предложением, обратив при этом внимание присутствующих «на тот знаменательный факт, что переговоры оборвались на вопросе, непосредственно затрагивающем право на самоопределение именно Русского народа»¹⁹⁷.

Таким образом, видно, что немецкая администрация не строила планов создания независимого Белорусского государства, хотя это и помогло бы им оторвать эти области от России. Однако они не считали возможным пробуждение национального самосознания этого народа в той степени, чтобы это могло как-то повлиять на политическую ситуацию в крае. Поэтому можно было ожидать включения белорусских губерний в состав других национальных образований, например Литвы. На роль самостоятельного союзника белорусские националисты, с точки зрения германского руководства, не годились. Советское же руководство, явно не имея определенной точки зрения по вопросу национальной самобытности белорусов (хотя, как видно из хода дискуссии, и склонялось к общепринятой до революции концепции триединого русского народа), сходилось в том, что край должен оставаться в составе России и на его территории не должно быть иной власти, кроме большевистской. Сам факт, что на переговоры в Бресте не были допущены белорусские представители¹⁹⁸, свидетельствовал о том, что руководство РСФСР не собиралось отказываться от прав на Белоруссию. Западный фронт и лидеры его большевизированных Советов сыграли решающую роль в установлении советской власти в Белоруссии. Эта область в силу своей близости к Петрограду была слишком важна, чтобы можно было безболезненно позволить одержать там верх иным, кроме большевиков, политическим силам.

Суммируя итоги 1917 г. с точки зрения решения белорусского вопроса, понимаемого в свете права наций на самоопределение и создание собственного государства, следует констатировать, что не только не было достигнуто каких-либо конкретных результатов, но и не удалось обеспечить признание этого права в его абсолютном выражении всеми белорусскими политическими силами. А это открывало простор для разнонаправленной деятельности отдельных партий и авторитетных политиков, в том числе и с целью привлечения к решению белорусского вопроса внешних сил.

Германия, как видно из высказываний Э. Людендорфа, опасалась чрезмерного усиления польских позиций в оккупированных областях и потому, в частности, сделала ставку на поддержку национальных и территориальных стремлений литовцев.

Провозглашение 11 декабря 1917 г. Литовским советом (Тарибой) независимости Литовского государства было принято польскими социалистами, сторонниками Пилсудского, с большим беспокойством. Причиной тому была оглашенная литовскими политиками территориальная программа, согласно которой в состав новой республики должны были войти и исторически литовские земли, к началу XX в. уже давно в большинстве своем утратившие литовский характер, – Виленская и Гродненская губернии¹⁹⁹. В статье «Литовский вопрос и проблема Литвы», написанной в начале 1918 г., Л. Василевский отмечал, что следует разделять понятия Литвы этнической и исторической, что первая составляет едва шестую часть второй и потому неправомерно желание литовских лидеров решать судьбу всего края, не считаясь с мнением большинства его жителей, прежде всего поляков, наиболее развитого культурно из всех народов края, и белорусов, составляющих большинство его населения. Он требовал, чтобы вопрос о государственном будущем исторической Литвы решался с учетом интересов всех его жителей, и протестовал против попыток литовцев ассимилировать прочие народы. И в этой, и в предыдущей статье Василевский считал белорусов, главным образом католиков, потенциальными союзниками польского населения в борьбе против литовских амбиций и предполагал, судя по всему, их скорую ассимиляцию с польским, более влиятельным, населением²⁰⁰.

Подобные же взгляды он высказал и в статье «Границы Польского государства на востоке», опубликованной в шестом номере «Культуры Польши» (польск. Kultura Polski) за 1918 г., то есть вскоре после «Литовского вопроса». Поскольку перспективы возрождения Польского государства становились все более определенными, то и рассуждения о границах и взаимоотношениях с соседними народами переходили в практическую плоскость. Граница 1772 г. более не представлялась реальной, поскольку «теперь, после падения царского режима, все народности, населяющие восточные земли бывшей Речи Посполитой, формулируют собственные национально-государственные программы, стремясь к немедленному их воплощению в жизнь. Так, Украина их уже в некоторой степени реализовала, создав самостоятельную республику, литовцы желают создать собственное государство, к тому же стремятся последнее время даже белорусы»²⁰¹. Поэтому восстановление исторических границ Василевский уже считал невозможным. Но и этнический принцип не представлялся безупречным, поскольку «практически нигде мы не имеем дела с четко очерченными границами между народностями… Разграничение между польским и белорусским населением вообще почти невозможно, поскольку здесь языковой критерий, которого достаточно в случае с литовцами, совершенно не подходит. Значительная часть жителей, употребляющих в повседневной речи белорусский язык, считает себя поляками (белорусы-католики в Виленской, Гродненской и частично Минской губ.»²⁰².

Необходимым условием для установления справедливой границы он полагал «разграничение на основе обоюдной выгоды всех договаривающихся сторон при отсутствии какого-либо не только давления, но даже и влияния извне»* Польша же должна стремиться к тому, чтобы ее восточные границы совпадали с границами экономического и политического влияния польского населения. Исходя из этого постулата Василевский делал очень примечательный вывод, которого не делали сторонники федеративной концепции еще год назад: «Польское государство не должно включать в себя слишком большого количества непольского населения»²⁰³. Он объяснял это быстрым ростом национального самосознания у народов исторической Литвы, что могло бы помешать нормальному развитию молодой Польши. Таким образом, к 1918 г. аргументация ППС практически совпала с мнением эндеков. Установление границ Василевский связывал с тем, как конкретно сложатся отношения Польши с теми государствами, которые образуются на ее восточной границе. Так, если бы Литва согласилась на унию с Польшей, то ей можно было уступить Вильну, в случае же неблагоприятного развития событий Вильну и Виленскую губернию следовало включить в Польское государство. Что касается границ с Белоруссией, то, если бы она не вошла в союз с Польшей, надлежало добиваться присоединения к Польше тех белорусских территорий, жители которых тяготели к польской культуре и при переписи населения записывались поляками, отдавали детей в польские школы. Таким образом, линией разграничения должна была стать граница между католическим и православным населением – «от Польских Инфлянт до Пинска». Конкретную линию границы, согласно планам Василевского, следовало устанавливать «только по взаимной договоренности Польши с полномочным представителем каждого из народов»²⁰⁴.

Лидер национальных демократов Р. Дмовский считал, что между Германией и Россией не может существовать слабый народ, поэтому поляки должны стремиться создать сильное государство. Он предлагал включить в состав Польши только такую часть восточных территорий Речи Посполитой, которая не приведет к преобладанию в Польше национальных меньшинств. Так называемая линия Дмовского в целом совпадала с границей второго раздела, с некоторыми коррективами в пользу Польши²⁰⁵.

По условиям Брестского мира²⁰⁶, этническая белорусская территория была поделена между несколькими государствами. Белорусская часть Виленщины и Гродненщины с Бельским и Белостокским уездами была присоединена к Литовскому государству, провозглашенному литовской Тарибой 11 декабря 1917 г. при поддержке Германии. Земли на юг от Полесской железной дороги по договоренности с украинской Радой передавались Украинской народной республике (УНР). Немцы заняли большую часть Белоруссии с Минском. Не были оккупированы лишь 14 уездов Витебской и Могилевской губерний. Белоруссия не получала никакой компенсации за разрушения в результате военных действий, так как, согласно п. 9 Брестского договора, Германия и Россия взаимно отказались от компенсации потерь, понесенных их населением.

После Брестского мира московские белорусские организации (БНГ и др.) полностью потеряли влияние на минские дела, а влияние «незалежнической» Виленской белорусской рады, напротив, усилилось. По мнению В. Ладысева²⁰⁷, именно условия Брестского мира, принятого без всякого учета интересов Белоруссии, способствовали окончательному вызреванию в белорусских политических кругах идеи суверенного Белорусского государства, усилению «незалежнических» тенденций в деятельности совета съезда и созданных им органов. Полностью разочаровавшись в большевиках, белорусские националисты стали ориентироваться на немцев, признавших еще в 1915 г. право белорусов на независимость (в рамках коалиции с литовцами). На оккупированной немцами территории Белоруссии была создана сеть белорусских начальных школ, учреждены две учительские семинарии. Терпимо относились немцы и к публикациям белорусских журналов, пропагандирующих идею независимости Белоруссии²⁰⁸.

9 марта 1918 г. Совет съезда выпустил II Уставную грамоту «К народам Белоруссии»²⁰⁹. Главное ее положение было сформулировано в ст. 1: «Белоруссия в границах расселения и численного преобладания белорусского народа объявляется Народной Республикой». Далее шло подтверждение на территории Белорусской народной республики социалистических принципов, провозглашенных Всебелорусским конгрессом:

1) отмена частной собственности на землю, социализация земли (передача ее без выкупа тем, кто на ней работает);

2) переход лесов, води недр в собственность государства;

3) установление права национально-персональной автономии;

4) введение восьмичасового рабочего дня.

Во II Уставной грамоте в очередной раз было обещано созвать в наикратчайшие сроки учредительное собрание Белоруссии, которое должно принять основной закон республики и определить ее государственный статус. До тех пор исполнительная и административная власть должна была принадлежать Совету съезда и Народному секретариату как его исполнительному органу.

Таким образом, II Уставная грамота Совета съезда провозгласила БНР, но еще не определила ее государственный статус и связь (или ее отсутствие) с Россией или каким-либо иным государством. Издание этой грамоты было обусловлено именно «неопределенными» отношениями с немецкими властями и реальной угрозой единству белорусских территорий, а также имела целью заявить о существовании политической воли и собственных органов власти у края, население которого характеризовалось соседними народами как «темная этнографическая масса, полностью лишенная национального самосознания»²¹⁰. Второй задачей документа было оповещение народа о том, что Совет съезда не прекратил своего существования, а также призыв к объединению всех национальных сил вокруг Совета и повышению политической активности, чтобы заставить оккупационные власти считаться с собой²¹¹.

19 марта на торжественном заседании Совета съезда, пополненного представителями городов, земств и национальных меньшинств (что свидетельствует о том, что грамота возымела некоторое действие), был избран президиум Совета и утвержден статут представительства в Совете. На том же заседании Совет съезда был переименован в Раду ВНР. Рада ВНР, по замыслу белорусских лидеров, должна была представлять собой своеобразный предпарламент – высший законодательный и контролирующий орган республики до созыва учредительного собрания.

Председателем президиума Рады стал И. Середа, его заместителем – И. Воронко, секретарями – К. Езовитов и Т. Гриб²¹².

Все члены Рады придерживались социалистического мировоззрения: это были представители национальных социалистических партий, эсеры – правые и центр, а также меньшевики. Заметим, однако, что левых социалистических партий (левой БСГ, левых эсеров) в Раде после 19 марта уже не было. В состав Рады ВНР были кооптированы пять членов Виленской рады: братья Луцкевич, Д. Семашко, А. Станкевич и О. Туркевич, которые приехали в Минск, чтобы усилить «незалежническое» течение в Раде²¹³.

Во II Уставной грамоте ничего не было сказано о суверенитете ВНР и ее отношениях с соседними государствами. Это вызывало недовольство части громадовцев – И. Лесина, редактора «Вольной Беларуси», А. Прушинского, А. Смолича и других влиятельных деятелей БСГ. Именно они, вместе с членами Виленской группы, были самыми радикальными националистами (интересно, что Смолич в 1920-х гг. окажется в БССР в числе активных белорусизаторов края. – Д. К.), выступили за отделение от России, то есть в формально-юридическом плане – за непризнание Брестского договора и объявление независимости БНР. По более позднему свидетельству А. Луцкевича, после нескольких совместных заседаний Народного секретариата и виленской делегации была достигнута следующая договоренность: 1) раздел Белоруссии по Брестскому миру не признавать; 2) поскольку советское правительство не может аннулировать свою подпись, против Брестского мира должны протестовать сами белорусы; 3) с этой целью необходимо объявить независимость БНР²¹⁴. Луцкевич писал, что решающее значение в принятии этого документа сыграло мнение левых из БСГ, имевших большинство в Раде БНР, а правые – Минское белорусское представительство во главе с Р. Скирмунтом – присоединились к позиции виленских незалежников лишь спустя два месяца²¹⁵.

24 марта 1918 г. Рада БНР большинством всего в несколько голосов приняла III Уставную грамоту²¹⁶, в которой объявила БНР независимым государством. Члены Рады БНР объясняли это решение тем, что не видели иной возможности защитить интересы своей страны перед войсками Советской России, Германии и частями 1-го польского корпуса Ю. Довбор-Мусницкого, занявшими значительные территории даже восточной части Белоруссии – Витебской и Могилевской губерний²¹⁷.

Белорусские деятели восточной ориентации, оставшиеся в Москве и Петрограде, назвали этот акт предательским²¹⁸. По мнению современных исследователей²¹⁹, инициаторы процесса отделения Белоруссии от России, во-первых, отошли от решений Всебелорусского съезда (которые требовали федерации с Россией), тем самым лишив себя легитимности, а во-вторых, совершили стратегическую ошибку, дорого стоившую затем белорусскому национально-освободительному движению. Разорвав связь с Советской Россией, руководство Рады БНР, как позднее констатировал А. Луцкевич, все свои надежды возложило на немецкую оккупационную администрацию, стремясь заключить «союз с ней в той или иной форме»²²⁰.

В апреле 1918 г. в составе и политической деятельности Рады произошел ряд важных изменений. 3 апреля состоялись переговоры о вхождении в Раду ВНР представителей Польской рады в Минске – то есть польских помещиков, ранее политических противников самой идеи белорусского самоопределения. Тогда же было принято решение включить в состав Рады ВНР вместо ушедших эсеров 10 депутатов от Минского белорусского представительства²²¹ – убежденных незалежников, связанных с Виленской белорусской радой, возглавляемой А. Луцкевичем. По замыслу последнего, Минское представительство должно было повернуть Раду в сторону немецкой ориентации (прежний Народный секретариат, в основном состоявший из социалистов, отвергал какие-либо «ориентации», кроме федерации с Россией), к сотрудничеству с немецкими оккупационными властями. Необходимость этого маневра Луцкевич мотивировал следующим образом: «Дело в том, что оккупационные власти относятся к идее независимости Белоруссии, в общем, благосклонно. Сейчас речь идет о том, как будет решен вопрос с Лифляндией и Эстляндией. Если эти последние будут связаны с Германией, то, конечно, и белорусский вопрос будет решен в нужном нам направлении… Идет речь только о том, чтобы найти элементы, которые бы твердо стояли на позиции белорусской государственности. Немцы не совсем уверены, что такие элементы в белорусском обществе есть… В этом направлении и следует двигаться. Вы, как понимающие в политических вопросах больше, чем кто-либо еще, можете внести новый дух в Раду Республики – дух европейской дипломатии»²²².

Платой за стремление Рады БНР и Народного секретариата заручиться поддержкой немецкой оккупационной администрации и проведение ими антипольской и антироссийской политики²²³ стала их чрезвычайно низкая котировка в общественном мнении самих белорусов. В сознании белорусского крестьянства, именно в этот период пробуждавшегося к политической активности, они ассоциировались с немецкими оккупационными войсками, с чужой властью²²⁴. И это при том, что немцы относились к белорусским институциям весьма сдержанно. Нередкими были конфликты, например, аресты членов кабинета, занятие помещений Народного секретариата оккупационными властями²²⁵ и т. п.

Поэтому часть радикально настроенных белорусских деятелей решила вообще отмежеваться от каких-либо «ориентаций». Эта группа во главе с Т. Грибом и П. Бодуновой в мае 1918 г. заявила о создании Белорусской партии социалистов-революционеров (БПСР, белорусские эсеры). Ее руководящее ядро составили также выходцы из БСГ: И. Мамонько, С. Некрашевич, А. Карач, Н. Шило, М. Пашкевич, Ф. Шантыр, В. Русак, М. Маркевич, Е. Ладнов, Л. Заяц, Е. Трофимов, Я. Черепук и др. Позже к ним присоединились В. Ластовский и А. Ццикевич – видные деятели и идеологи белорусского национального движения²²⁶. Но пронемецкий курс Рады БНР белорусские эсеры изменить не смогли, так как были в меньшинстве.

***

Сторонников идеи национальной самобытности Белоруссии было немного, и им приходилось противостоять значительно более сильному влиянию русской и польской культур. Первоначально белорусское движение было представлено главным образом культурно-просветительским течением, которое формировали выходцы из среды местной интеллигенции. Довольно долго оно оставалось делом одиночек, чьи призывы не становились слышны широким массам белорусского населения. Организационно-политическое оформление белорусского национального движения, как и сколько-нибудь заметная агитация, датируется только началом XX в.

Первая мировая война способствовала всплеску сепаратистских настроений на западных окраинах Российской империи. Белорусский вопрос, так же как и украинский и литовский, был вынесен, стараниями ряда белорусских политиков, на международную арену. Однако в силу слабости и запоздалости национального возрождения вопрос образования национального государства превратился в конце концов в спор более сильных соседей за право обладать белорусскими землями.

Планы ряда польских политиков, жителей Литвы, по воссозданию литовско-белорусского государства, где доминировала бы польская культура, но уважались бы и права белорусского и литовского населения, были фактически похоронены немецко-польским противостоянием. Российская Февральская революция способствовала росту влияния автономистских идей, однако одновременно усилила и про-российское направление, так как вселяла надежды на демократическое решение национального вопроса. Попытки создания всебелорусского представительства, как отклик на идею Всероссийского учредительного собрания, которое должно было определить как будущее внутреннего устройства, так и внешнеполитические отношения края, однако, удалось реализовать только после Октябрьской революции. Созыв Всебелорусского съезда уже не мог стать решающим для судьбы края, поскольку к тому времени существовала реальная, поддерживаемая вооруженными силами на территории края советская власть, которая своих завоеваний не пожелала бы уступить явно недружественным себе силам. Поэтому, несмотря на договоренности, достигнутые Сталиным с одним из организаторов съезда, его реальное направление было слишком близко идее учредительного собрания и явно не шло в русле решений РКП(б). Разогнать это совещание удалось столь же просто, как и спустя месяц Российское учредительное собрание.

Немецкое командование использовало это событие, чтобы обвинить российскую делегацию на переговорах в Бресте в неискренности лозунга о самоопределении народов. Однако Германия также не была заинтересована в создании какого-либо белорусского государственного образования. В договоре Белоруссия вовсе не была упомянута, а ее территория, хотя и практически полностью оказалась занята немецкой армией, в отличие от Литвы и Украины, не только не была объединена в единое целое и наделена даже условной автономией, но подверглись разделу между этими квазисамостоятельными государствами. Убежденность немецких властей в полном отсутствии у белорусского населения национального самосознания заставляла их видеть в белорусском движении скорее польскую интригу, которая, однако, в силу отсутствия каких-либо признаков ее поддержки со стороны местного населения (чему доказательством, в частности, могла служить неспособность белорусских политиков найти финансы для своей деятельности и организовать хотя бы небольшие вооруженные отряды) не стоила даже борьбы с ней. Поэтому белорусов попросту игнорировали.

Белорусское движение в 1918 г. не было в состоянии оказать влияние на ситуацию в крае, чего не изменило даже провозглашение независимости Белорусской народной республики. Попытки привлечь на свою сторону русских и поляков из числа жителей края имели очень непродолжительный успех из-за того, что, шарахаясь из стороны в сторону, оно принимало решения, непопулярные у обеих групп, тем самым ослабляя себя еще больше. Советская Россия после вполне успешного установления своей власти в Минске в ноябре 1917 г. доброжелательно поначалу отнеслась к левым белорусским группировкам, но затем жестко пресекла их попытки выйти из-под контроля.

Польские политики – сторонники Ю. Пилсудского, формируя свои программы по вопросу о восточной границе, сначала ориентировались на возобновление исторического союза с Литвой, подразумевая под ней и белорусские территории, во всяком случае, западную их часть. Национальные демократы во главе с Р. Дмовским рассматривали главным образом экономические выгоды от присоединения Белоруссии и возможности ассимиляции католического населения. Оба эти проекта подразумевали фактический раздел белорусских земель и игнорировали возможность самостоятельного выступления белорусов как субъекта международных отношений, зато делали практически неизбежным столкновение будущей Польши с Советской Россией.