Текст книги "Любовь убитой Снегурочки"

– Пойдем, пойдем скорее! Ой, да батюшки! Откуда же тебя сюда занесло? Где ж ты так замерзнуть-то успела? Неужто беда какая случилась?

Тамара ей не отвечала. Не потому, что ей было в принципе сложно ответить на эти естественные вопросы. Просто, оказавшись вдруг в густом избяном тепле, она во всей полноте ощутила, как глубоко проник в нее холод. Успел просочиться в каждую клеточку, в каждый сосудик, исколов их изнутри острыми кристалликами инея. Тамара затряслась так, что вынуждена была тяжело опуститься на ближайшую табуретку, чтобы не упасть. Пальцы опухали на глазах, и в них тоже запульсировала боль, а дыхание вырывалось из груди со всхлипами, как после долгих рыданий.

– Потерпи, милая, потерпи, сейчас все сделаем! – захлопотала тетка.

Она живо содрала с Тамары ее заснеженный, а теперь стремительно промокающий бутафорский костюм, заставила ее подсесть поближе к жарко натопленной печке, потом позвенела над столом посудой и поднесла своей гостье под нос полный стакан самогона:

– Вот! Давай-ка, без споров и залпом! Надо!

Тамара осознавала, что да, и в самом деле надо. И не мартини, не марочное вино, и… даже не коньяк. Будь он неладен… Жестом попросила тетку с ее стаканом пару секунд подождать, собралась с духом… Огненный смерч прокатился к желудку, завитками пламени успев проникнуть и в легкие. Тамара мучительно закашлялась и с шумом вдохнула. Но через пару минут почувствовала, как становится легче. Даже, прокашлявшись, дышать стала уже без прежних всхлипов.

– На, закуси! – Дождавшись, когда ее гостья окончательно отдышится, тетка сунула Тамаре кусок хлеба с тонким ломтем сала и соленым огурчиком. И пока Тамара почти механически жевала его, продолжила над ней колдовать.

Раздела до самого нижнего белья, растерла тем же самогоном, надела сверху добытую в шкафу байковую ночнушку. Потом уложила в постель, укрыла одеялами, напоила чем-то, уже безалкогольным, но настолько горячим, что Тамаре запомнился не вкус, а лишь ощущение раскаленной лавы, стекающей по горлу и пищеводу. А потом подействовал самогон, и Тамара почувствовала, что проваливается в небытие. Но теперь, в теплой избе, а не посреди заснеженного леса, она могла позволить себе отключиться, поэтому закрыла глаза, не опасаясь того, что может уже никогда не проснуться. Если, конечно, ей не пригрезилась эта изба, тогда как на самом деле она засыпает сейчас на пустынной зимней дороге…

Наверное, то средство, что было добавлено в выпитый Тамарой коньяк, было не каким-то ядом, а просто снотворным, быстро подействовавшим и позволившим вывезти ее в лес. И оно не выветрилось из ее организма, а просто немного ослабило свое действие на морозе, что и позволило ей очнуться в лесу, нарушив все коварные планы ее несостоявшихся убийц. Теперь же в тепле да на выпитый самогон оно снова начало действовать. Ничем другим нельзя было объяснить, почему Тома погрузилась в непроглядно черное небытие, не сравнимое ни с каким, даже самым глубоким опьянением.

Несколько раз ей чудилось, будто она и в самом деле уже умерла. Выходя из полной темноты, она как будто летела куда-то и даже видела перед собой улыбающегося Женьку, такого, каким он был еще до своей болезни. Тамара тянулась к мужу всей своей истосковавшейся душой, но он отступал назад, так и не позволив к нему прикоснуться, продолжая ей улыбаться на расстоянии. Иногда кто-то тормошил Тамару, заставляя ее ненадолго выйти из забытья, и подносил к ее губам чашку, из которой она послушно пила, почти не осознавая происходящее. А потом снова падала куда-то. Постепенно эти провалы сменило странное полубредовое состояние, в котором она видела густой и пушистый снег. Он почему-то был теплым, и на его фоне она видела склоняющиеся над ней незнакомые лица, слышала какие-то голоса. Вроде три, и все женские… Она даже периодически понимала, о чем они ведут речь.

– Как она попала-то сюда? Пешком дойти не могла, да и зачем? Наверное, не дала какому-то козлу, вот он ее сюда и завез, и бросил. Но это ж он и убить ее так мог!

– Да, попадаются же такие сволочи! А что до убийства, так как бы оно еще не удалось. Плохая она, Танька! Что хоть с ней такое творится-то? Надо с ней что-то делать!

– Я делаю все, что могу, если ты этого еще не заметила.

– В больницу ее надо.

– Это ты хорошо придумала – в больницу, а только как? Языком мелешь попусту. Как будто не знаешь, что сейчас, после снегопада, ни одна нормальная машина сюда не проедет. Теперь только после праздников трактор дорогу расчистит или лесовозы пройдут, намнут колею. Не на санях же ее отсюда вывозить, больную-то? Да она как морозным воздухом снова надышится, так тут ей каюк и придет.

– Как бы не пришел. Вон уж два дня как толком в себя не приходит.

– Тьфу на тебя, Стешка, что каркаешь, зараза! Поправится она! Девка молодая, должна поправиться!

– А если нет? Тогда все трое виноватыми будем.

– Так, вы еще подеритесь, две дуры старые! Я лично с Танькой согласна, везти ее никуда сейчас нельзя. А чтобы виноватыми не быть, если что, надо в «Скорую» позвонить для очистки совести. А вот как пошлют они нас, узнав, куда надо ехать, так и будет у нас оправдание на случай, если вдруг девочка все-таки не выкарабкается.

– Ну вот, теперь они мне вдвоем тут каркать принялись! А ну, заткнулись обе, пока я вам каркалки-то скотчем не замотала! Без «Скорой» обойдемся. Что ее попусту вызывать, если машина все равно сейчас не сможет до нас добраться? А девчонка стабильная, и рефлексы у нее сохраняются. Так что отлежится и придет в себя! Сама. Обязательно!

– Ладно, не кипятись! Мы со Стешкой просто пытаемся перестраховаться. Девчонка-то по холоду шла, раздетая, да по всем прикидкам не один километр. Такой вояж любого подкосит.

– Про любого не знаю, а у этой даже насморка с кашлем не наблюдается. Так что все будет с ней хорошо! Ну да ладно, будем надеяться, что она у нас крепкая. Сколько там на часах-то уже? А то с этими спорами все на свете прозеваем. Тащи шампанское, хватит ему уже там, в сенях, остывать. Пока откроем, как раз время подоспеет…

Дважды хлопнула дверь, кого-то выпустив и снова впустив. Звякнули тарелки, на заднем плане ненавязчиво бормотал телевизор. Потом хлопнула вылетевшая из шампанского пробка, а голос из телевизора сменился боем курантов. И под звон бокалов та, которая не Танька и не Стешка, произнесла:

– Ну, с Новым годом, девочки! За нас!

– Как так «с Новым годом»? – Тамара, теперь уже совершенно осознанно, открыла глаза.

Голос ее был еле слышен, и тело как будто истаяло до какой-то хрустальной прозрачности, так что Тамара ощущала себя тонким стеклышком между двумя облаками легких, но толстых пуховых перин. Видимо, вот он отчего ей грезился, теплый снег… Не отрывая голову от подушки, она повернула ее на голоса и увидела трех женщин, сидящих с фужерами шампанского за празднично накрытым столом. Куранты отбили двенадцать раз, но из фужеров женщины так и не успели отпить, потому что застыли под гимн России, глядя на свою ожившую гостью.

– Вот тебе и новогоднее чудо! – первой опомнилась та, которая встретила Тамару в этой избушке. – Я же говорила, что оклемается, а вы мне не верили! – Она залпом выпила свое шампанское, живо пересела от стола к Тамаре, на краешек перины, и обратилась уже к ней: – Ну, как ты, детка? Кушать хочешь? У нас тут много всего, но я бы тебе предложила для начала бульончика. А то ведь ты, считай, два дня нормально не ела.

Тамара согласилась на бульончик. И пока тетка хлопотала, разогревая его, другая, судя по голосу, Стеша, обратилась к ней:

– Повезло тебе, деточка! Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. А ты, считай, в этот самый момент воскресла. Значит, и вся жизнь у тебя в этом году переломится к лучшему! Изменится кардинальным образом, ты уж мне поверь!

Тамара только вздохнула в ответ. Она поверила бы, если бы заранее не знала, что мечты несбыточны. Не воскреснет любимый муж, внезапно сгоревший от рака в расцвете лет. Не родится ребенок, которого они уже планировали как раз накануне Женькиной болезни. А что до престижной работы, так это было не главное в Тамариной жизни. И никогда бы она такой карьеры не сделала, будь у нее сейчас любимая семья. Потому что своей блестящей карьерой она лишь подменяла в своей жизни то, что было потеряно навсегда.

– Ну что ты так тяжко вздыхаешь, такая молодая, да еще и красивая? – Хозяйка сунула ей в руки горячую литровую кружку и ломоть хлеба домашней выпечки. – Вот, давай, подкрепись для начала. А после знакомиться будем.

Бульон был явно нацежен из супа. Угадывались в нем крохотные частички овощей, да и вкус был богатым, насыщенным. Тамара жадно и с большим удовольствием пила его, пока остальные женщины наливали себе по второму фужеру шампанского. Чокнулись, еще раз поздравили друг друга и Тамару тоже. Потом наконец-то познакомились.

– Меня можешь тетей Таней звать, – сказала хозяйка. – А это тетя Стеша и тетя Клава. Вот и весь наш зимний мирок. Три старосты, как нас тут в шутку зовут, в отличие от одного, официального. Здесь ведь дачный кооператив, и летом-то сюда много народа наезжает, а зимой только мы одни кукуем. Ну, и в кои-то веки вот тебя к нам занесло. Чую, что недобрым ветром. Если захочешь, то завтра расскажешь каким. А сегодня, за праздничным столом, не будем говорить ни о чем плохом. Только о хорошем! И пусть наступающий год будет для всех счастливым!

За это снова выпили. Помня про принятую отраву, Тамара не решилась сделать даже глоток шампанского: вдруг та гадость опять заиграет? Вместо шампанского ей в фужер налили компот из китайских яблочек. Вкусный, домашний.

Начиная оживать, Тамара оделась и подсела к столу. Тетя Таня вернула ей все ее вещи, чистые и отглаженные. Не отдали ей только костюм Снегурки – три веселые тетушки примерили его по очереди, и, когда выяснилось, что больше всего он подошел по размеру тете Клаве, та осталась в нем. Тамара не возражала: после того, что ей довелось пережить в этом самом костюме, с ним хотелось сделать что угодно, только не надевать… А вот тетя Клава сразу стала вживаться в роль. Раздала всем нехитрые подарки, а потом принялась запевать песни, которые тут же подхватывали все, включая Тамару.

Это был самый необычный Новый год в ее жизни. И в то же время самый теплый из всех за последние три года. Как будто она праздновала не в компании трех едва знакомых пожилых женщин, а в кругу семьи… Песни периодически прерывались для того, чтобы над праздничным столом снова прозвучали поздравления и пожелания. Добрые, искренние. Потом, под аккомпанемент телевизора, женщины пустились в пляс. Тетя Клава даже пыталась влезть на небольшой столик в углу, на котором обычно стояло ведро с водой, чтобы продемонстрировать, что «не только артисты такое могут», и подругам пришлось пресекать ее порыв, чтобы, по словам тети Стеши, «Голубой огонек» не отпечатался бы у плясуньи на пятой точке здоровенным синим пятном, когда она с этого столика рухнет».

– А чего это я рухнуть должна? – Снегурка подбоченилась и воинственно задрала нос. Парик на ней сбился, и волосы упорно падали на глаза, но, вместо того чтобы поправить шапку вместе с шевелюрой, Клавдия каждую минуту комично сдувала челку. Потом махнула рукой на подруг:

– А ну вас, что вы смыслите в высоком искусстве! – И пустилась в пляс уже на полу, по-молодецки отбивая ногами ритм и сообщая на ходу: – А на столе я б вам и канкан могла станцевать! А вот теперь шиш вам обеим!

– Да куда тебе канкан! Даже и на полу-то! – поддела ее Стеша.

Эта фраза стала искрой, раздувшей целое пламя прерываемых смехом споров, во время которых отплясывать канкан принялись уже все трое. Тамара, которую охватило какое-то безудержное детское веселье, тоже присоединилась к ним, но из-за хохота и слабости у нее этот танец получался не лучше, чем у ее пожилых товарок. Обессилев от хореографических упражнений и безудержного смеха, вскоре все четверо попадали на стулья, обмахиваясь газетами, стопка которых была сложена для растопки возле печи. Выпили-закусили, после чего Снегурка наконец-то поправила свои косы и задорно затянула: «Хороша я, хороша!» Остальные поддержали, заявив, что и они ничуть не хуже.

– Весело у вас тут, – во время очередного затишья сказала Тамара. Она могла бы добавить, что за этим столом она впервые за несколько лет забыла про все свои невзгоды, как давние, так и самые последние. Но не захотелось омрачать застолье, даже вскользь упоминая о чем-то плохом.

– Ой, да это ты у нас еще летом не была! – сказала ей Степанида. – Зимой здесь тихо, а вот летом дачники такое порой отчебучивают, только держись!

– Ага, особенно то чучело из двенадцатого дома! – проворчала Татьяна. – Несколько раз чуть до нашего инфаркта дело не доводил! Как приедет с друзьями в бане попариться, так всей деревней, сколько нас есть, потом бежим к нему во двор очередную жертву от лютой смерти спасать!

– Он что, бандит? – осторожно поинтересовалась Тамара.

– Истинный! – заверила ее «снегурка». – То есть по профессии кто его знает, кто он там есть, а вот по сути даже надпись на лбу не надо искать, чтобы в этом убедиться.

– Вот в последний раз, например, – Степанида подняла изрезанный морщинками указательный палец, азартно затягивая паузу, – приехало их гулять мужиков эдак восемь. Пока баню топили, успели уже накатить, и не винца, а чего-то явно покрепче. Потом парилка у них пошла. Напарятся – и на улицу. Из огромной железной бочки во дворе ведро зачерпнут да холодной водой и окатываются. Ну, как все нормальные люди делают, только орут при этом раза в два громче. Мы уж было вздохнули с облегчением: кажется, на этот раз пронесло! Ан нет, поторопились радоваться! Потому что после того, как бочку они где-то наполовину подвычерпали, им, видишь ли, приспичило поиграть. Бросили в бочку горстку всяких мелких предметов и ну за ними нырять вниз головой, выясняя, кто больше всякой мелочи зубами со дна подберет. Веселье било ключом! До тех пор, пока один из них, самый пузатенький, в этой бочке-то вниз головой и застрял! Тут же, прям без антракта, вторая часть концерта и началась! Кто вокруг забегал с криками, кто принялся бедолагу за ноги из бочки тянуть, ну, прям как в сказке про репку. А что его тянуть-то, если он там засел как влитой? Скорее ботву оторвешь, чем вытащишь. – Выразительно пожав плечами, она сделала еще пару глотков шампанского. – Хорошо, Татьяна наша не растерялась. Заскочила к ним во двор, растолкала всех мужиков да бочку набок опрокинула. С перепугу даже одна с этим делом справилась, без посторонней помощи. К счастью, тот толстячок бочку собою не герметично заткнул, вдоль спины оставалась щелочка, так что вода в нее быстро вытекла. Мы как услышали, что этот там, в бочке, раскашлялся вместо того, чтобы булькать, так у нас прям от сердца отлегло: хоть не захлебнется теперь. Но когда раскаты гулкого кашля из бочкиных недр сменились такими же гулкими матюгами и призывами о помощи, концерт перешел к своему третьему акту. Что только ни предлагали сделать с бочкой, чтобы вызволить пленника: и распилить, и разрубить. Кто-то из набежавших зрителей предлагал оставить бедолагу, как Винни Пуха в норе у Кролика: похудеет, мол, так сам и вылезет. Кто-то предлагал вообще его там прописать и переименовать в Диогена. Когда эти идеи долетали до застрявшего, он начинал материться с новой силой, а бочка еще и гудела ему в тон. Но что было делать, если самые долгие способы вызволения были как раз и самыми безопасными? А вырубать живого человека из железной бочки не каждый умелец решился бы. Мы уже думали МЧС вызывать, как Клавдия наконец-то нашла решение проблемы: просто залила в бочку побольше шампуня, чтобы как следует смазать бедолаге бока, а потом пощекотала его хорошенько. По бочке прокатился громовой раскат мощнее предыдущих, но при этом дядька свое пузо все-таки подтянул и выкарабкался. Исцарапанный, изо рта мыльные пузыри летят, но в целом счастливый. То есть матерился он все теми же словами, что и до этого, в бочке, но зато интонацию с отчаянной на радостную сменил. А нормальный-то словарный запас к нему, кажется, только на следующее утро вернулся, да и то не сразу. И даже после этого как взглянет на бочку, так сразу начинает мать поминать. Так-то вот! К нам эти пузарики, как очухались, приходили, чтобы отблагодарить за спасение друга. Пытались и деньги совать, и выпивкой ихней угостить заграничной, да мы попросили не деньгами, а валидолом и каплями дать, чтобы при следующей их гулянке лекарства были всегда под рукой. Они посмеялись, обещали вести себя поразумнее, да только что трезвый наобещает, пьяный не всегда выполнит, так что ждем следующего лета с трепетом и свежими запасами валидола.

Отсмеявшись, Тамара, прислушавшись к своему желудку и решив, что он не будет возражать, отважилась попробовать запеченную в печке курочку: уж очень вкусно та пахла. И даже осмелилась сделать пару глотков шампанского под рассказ трех подруг о том, как одна дачница отхлестала хворостиной по мягкому месту залезшего в огород медведя, в предрассветном тумане приняв его за собственного загулявшего мужа. То, что медведь вовсе не ее муж, она поняла лишь тогда, когда тот во все лопатки припустил от нее к лесу – мужик-то ее давно уже так не бегал, да еще и на четвереньках. Потом еще был веселый сказ про наглую белочку, по осени старательно перетаскавшую все плоды с орешника Степаниды. Когда подруги пошли посмотреть, куда зверек мог спрятать несколько ведер орехов (вопрос о том, куда бы в него столько влезло, пусть и за целую зиму, даже не поднимался), наглая белка прицельно закидала их шишками, сопровождая этот беспредел истеричным стрекотанием.

Спать легли уже под утро, после того как кукушка в старинных часах прокуковала четыре раза. Степанида с Клавдией отправились по домам, Татьяна уснула быстро, начав тихонечко похрапывать под тихое тиканье часов. И только Тамара не могла уснуть, несмотря на поздний час. Может, выспалась за прошедшие два дня, а может, на нее так повлияла сегодняшняя обстановка. Голова все еще слегка кружилась после шампанского, чуть звенело в ушах, и мысли, отодвинутые и заглушенные весельем, вернулись и накинулись на Тамару сразу же, стоило лишь ей оказаться наедине с собой.

Самая первая мысль была, конечно, о том, что Оксане угрожает опасность. Если только перепутавшие Оксану с Тамарой убийцы не осознали уже свою ошибку и не исправили ее… В любом случае надо будет завтра же… нет, уже сегодня с утра… как-то связаться с Оксаной и предупредить ее, чтобы была как можно осторожнее, а то и обращалась бы сразу в полицию. Тома позвонила бы ей прямо сейчас, если бы не украденный телефон со всеми номерами. Цивилизация избаловала нас, избавив от необходимости запоминать, как было раньше, цифры телефонных номеров, ведь для вызова абонента достаточно найти в списке его имя. Это удобно, но делает нас совершенно беспомощными в тех случаях, когда личная телефонная книжка оказывается вдруг недоступной. Сейчас именно так и было: тетя Таня готова была дать Тамаре свой телефон, и связь здесь имелась, но все упиралось в какие-то цифры…

Хотя… Да, имелся один вариант. Был один номер, который Тамара помнила наизусть, потому что не раз в порыве чувств удаляла его из телефона, а потом под давлением необходимости снова вносила. Но именно к этому человеку Тамара хотела бы обращаться за помощью меньше всего. Нет, он не был ее врагом, у них были ровные отношения, как у хороших знакомых… ну, или почти. Просто слишком уж тяжелые воспоминания будил он в ней всякий раз, как она его видела или даже просто произносила его имя, мысленно, как сейчас. Егор Латонин. Бывший одноклассник и школьный друг мужа, надолго выпавший из взрослой Женькиной жизни. Так надолго, что Тамара изредка слышала о нем, знала, что время от времени друзья переписываются, а вот познакомиться смогла лишь незадолго до того, как мужа не стало. Причем знакомство стало столь неординарным (мягко говоря), что теперь Тамара не могла видеть Егора без того, чтобы у нее все внутри не перевернулось. Она и сейчас зажмурилась, изо всех сил стиснув пальцы на скомканном пододеяльнике. Дура! Набитая дура! Хотя затея-то была исключительно Женькина, но винила во всем Тамара только себя.

Это произошло, когда Женька еще вполне свободно двигался, но работать уже не мог. После очередного курса облучения, видя, как ему тяжело, Тома настояла на том, чтобы он уволился. В качестве предлога она использовала несоответствие нынешнего оклада Женькиному профессиональному уровню, и муж за это ухватился: они оба с Тамарой жили в те дни по ими обоими установленным правилам. Она упорно делала вид, что все под контролем и ничего страшного не происходит, а он притворялся, что абсолютно с ней согласен и ни о чем не догадывается. И уволился якобы для того, чтобы подыскать более выгодную работу, хотя в действительности оба прекрасно знали, что ни о какой работе речь больше никогда не пойдет. С этого времени Женьке стало чуть полегче, потому что у него установился тот самый щадящий режим, который рекомендовали врачи. Тамаре же стало гораздо тревожнее – неизвестно, чем он там занимается, пока она сама находится на работе, и что может прийти в его медленно, но верно поражаемую метастазами голову. Женька был старше ее почти на восемь лет, и раньше, до его болезни, Тома всегда признавала его главенство в их отношениях. Теперь же часто ловила себя на том, что начинает относиться к нему совсем иначе, как старшая к младшему, нуждающемуся в ее внимании и опеке. На работе она места себе не находила, опасаясь, что муж может что-то сделать с собой, и часто слала ему сообщения, нейтральные по смыслу, типа «Я тебя люблю», лишь затем, чтобы он ответил и она смогла бы понять, что с ним все в порядке. Он отвечал всегда, иногда писал тоже что-то нежное, иногда ограничивался отмашкой типа: «Да ладно тебе», но Тамара нисколько не обижалась. Главное, что ее благодаря этим ответам немного отпускало. Но ненадолго, потому что и вечера у них становились какими-то нестабильными. То они могли вместе смотреть телевизор или даже дружно, как прежде, заниматься чем-то по дому, а то вдруг Женька вспыхивал и замыкался в себе, уходил в другую комнату и, когда Тамара шла за ним, просил из-за закрытой двери, чтобы она оставила его в покое. При таком его состоянии она очень обрадовалась, когда мужу позвонил внезапно объявившийся Егор, неизвестно где пропадавший долгие годы. Женя после этого звонка оживился и начал собираться на встречу с другом. Тамаре, конечно, было бы гораздо спокойнее, если бы Егор сам приехал к ним, но Женька в ответ на ее робкое предложение перезвонить Егору и пригласить его к ним отмахнулся: «Том, дай двум старым приятелям пообщаться наедине, мы столько лет с ним не виделись!» Тамара не стала спорить. Хотя и здесь, у них дома, не стала бы им мешать, и муж прекрасно об этом знал. Но теперь практически любой его каприз был для нее законом, так что она лишь собрала ему с собой всяких закусок на случай, если у Егора в его холостятской квартире не окажется съедобных запасов, и проводила до подъезда к вызванному такси.

Если бы она только знала, во что выльется эта поездка!.. Женька вернулся около двух часов ночи, и дожидавшаяся его Тамара с порога заметила, что муж сам не свой. Женька был напряженный, как струна, губы плотно сжаты, а главное, он избегал смотреть жене в глаза, чего никогда с ним раньше не было.

– Жень, милый… – Тамара взяла его за руки, но он их вырвал.

И процедил:

– Не трогай меня. Не стою я твоего сочувствия. Вообще ничего не стою!

– Ты что такое говоришь! Что случилось?! Ты ведь так радовался этой встрече!

– Радовался, думая, что увижу старого школьного друга. Только годы пролетели, и друг стал совсем не тот. Он долгое время пробыл на Севере. Как оказалось, зону топтал. И теперь…

Женька сделал попытку упасть перед Тамарой на колени, но она удержала его, прижала к себе. И он, уткнувшись лицом ей в плечо, отчаянно выдохнул:

– Томка, я ведь тебя в карты ему проиграл!

Тамара так и обмерла. Любые слова застряли бы в горле, но их не было вовсе, потому что мозг отказывался воспринимать услышанное. Лишь ледяная вьюга остро ударила в душу. Проиграл?! Ее любимый человек, ее муж?! А как он вообще мог такое поставить на кон? Все это пришло Тамаре в голову не сразу, а спустя какое-то время, когда она понемногу начала приходить в себя. Осознала, что все еще судорожно прижимает Женьку к себе, вместо того чтобы оттолкнуть его. Почувствовала, как он дрожит, сдерживая слезы. И сразу сработали даже не чувства, а уже инстинкт: не дать его никому в обиду! Что бы он ни сотворил, убиваемый своим недугом, она защитит его и возьмется все исправить. Вплоть до того, что убьет того негодяя, который подставил ее простодушного мужа в карточной игре. Но! Если убьет, то ее посадят! А кто тогда останется с Женькой, когда он так остро нуждается в постоянном внимании и уходе? И каково Тамаре будет сидеть в КПЗ, зная, что в это время тают драгоценные и без того уже немногочисленные дни, когда она еще может видеть своего мужа живым?! Это было немыслимо, это было выше ее сил!

– Жень… Может, можно как-то от него откупиться? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Нет, – прошептал он чуть слышно. – Ты думаешь, я ему не предлагал другие варианты? Но он играл на интерес, и у него несколько лет не было женщины. Я даже подумать не мог, что он поставит такое условие! И если ты откажешься… Он может сотворить все, что угодно, это страшный человек! Ладно, меня прирежет, но ведь может и квартиру спалить, и тогда ты у меня останешься без крыши над головой.

– Мы останемся, – тут же поправила Тамара. – Что это ты исключаешь себя из семьи?

– Томка, а станешь ли ты со мной после этого жить? Разве такое можно вообще простить?

Женя отстранился от нее и сказал, избегая встречаться с ней глазами:

– Он тебя ждет, прямо сейчас. Такси стоит у подъезда, я не стал его отпускать.

Именно это Тамару и добило. То, с какой легкостью он отправлял ее к этому своему бывшему другу! Один вернулся с вахты, а другой должен на нее заступить… Так просто?! И такси ее ждет?!

– Хорошо! – резко выдохнула Тома.

Стараясь дышать спокойно, без истеричных всхлипов, быстро переоделась. Краситься не стала, даже расческой по волосам не провела – не стоит того ждущий ее подонок. Переобулась, схватила сумку с кошельком и рванула на лестницу. Если бы Женька хотя бы окликнул ее! Но он, тяжело опустившись на скамеечку в прихожей, остался сидеть там каменным изваянием и даже головы не поднял.

Сгоряча Тамара даже не спросила у Женьки, куда ей ехать. Но таксист сам знал адрес и привез ее к нужному дому. Егор Латонин ждал ее у подъезда. Увидев уже знакомую машину, подошел, открыл Тамаре дверцу и даже руку пытался подать, но Тамара ее откинула. Выбралась сама, выпрямилась. И взглянула в лицо своему «купцу». Если Егор узнал ее по машине, на которой недавно отправил старого друга, то она ни за что бы не узнала его, если бы ей пришлось это делать, потому что она представляла его совершенно другим. Бритым, коренастым, в татуировках, одетым в майку на лямках и мешковатые спортивные брюки, с отталкивающим взглядом. На деле оказалось, что у него имеются не только волосы, но и короткая бородка с усами, татуировок на открытых частях тела не наблюдается, да и глаза, к Тамариному разочарованию, не хотят соответствовать образу закоренелого преступника. Пытливые, умные, а сам взгляд странно тревожный. Чего, интересно, он ждал от нее? Что она сразу на него набросится с кулаками, может, даже с ножом? Наиболее соответствовала Тамариному представлению о нем его фигура. Ростом он был примерно с Женьку, выше среднего. Но если муж был всегда стройным, подтянутым, то этот был широк в кости и сбит на совесть. Не то чтобы толстый, но изящества в нем было не больше, чем во взрослом медведе. А одет был в классические брюки с рубашкой. Хорошо хоть галстук нацепить не догадался.

– Здравствуйте, Тамара, – произнес он под тихий рокот отъезжающего такси.

– Привет, бывший друг, – бросила она как можно презрительнее. И, заметив, что его покоробило такое приветствие, добавила едко: – А что такого? Мой муж играл с тобой на меня, но мое хорошее отношение вы вроде на кон не ставили? Так что бери, что дают, и не жалуйся.

– Да я и не жалуюсь. Пройдем в дом?

– Какое неожиданное предложение. – Тома раздраженно закатила глаза, но чувствовала, как у самой все поджилки начинают трястись.

Куда она идет?! На что подписалась?! Хотя если без этого никак нельзя обойтись, то, наверное, и в самом деле будет лучше, если все произойдет как можно скорее. Женька… Господи, ну как же он мог?! Не будь он так болен, Тамара ни за что бы ему этого не простила! Уже этим утром подала бы на развод, без всяких шансов на примирение! Впрочем, будь он здоров, он наверняка не повелся бы на такие игры. До этого Тамара и видела-то его с картами в руках всего пару раз в жизни. А теперь… Сегодня он одним движением сломал все ее прежнее восприятие мира. Все ее отношение и к нему самому, и к жизни, и…

С такими мыслями Тамара вошла в чужую квартиру. Та выглядела какой-то казенно-запущенной, хотя было заметно, что с недавних пор ее пытаются обживать. Интересно, когда он там откинулся с зоны, этот Латонин? И за что вообще сидел? Быстро оглядев жилище, она остановила свой взгляд на его хозяине:

– Может, все-таки сумеем договориться? Правда, с деньгами у нас сейчас туго, но…

– Деньги меня не интересуют, – отрезал Егор. – А карточные долги надо отдавать. Карты – это не детская забава, не крестики-нолики. Это взрослая мужская игра.

– Ну да, – горько усмехнулась Тамара. – И ты, я смотрю, здорово повзрослел с тех пор, как Женька с тобой дружил. – Она постояла недолго, собираясь с остатками всех своих сил, потом выдохнула: – Тогда давай забирай свой долг поскорее, и покончим уже с этой комедией!

– Почему с комедией? – Он положил руки ей на плечи, провел большими пальцами по ключицам и шее, словно заново привыкая к ощущению нежной женской кожи, которой он, по Женькиным словам, давно не касался.

Тамара встряхнулась, сбрасывая чужие руки:

– Потому что такое может произойти только в дурной комедии или в кошмарном сне! Бывший одноклассник выигрывает у бывшего, а сейчас еще и смертельно больного друга его жену! Ты хоть знаешь, сколько ему осталось? Даже если он тебе ничего не говорил, ты же должен был заметить по одному его виду, что он уже не жилец! У него четвертая стадия!

– Он все мне сказал, – произнес Егор после небольшой заминки. – Я знаю.