Текст книги "Опасный танец втроем"

– Так, автогонщик хренов, ну-ка, притормози!

– Что случилось? Тебе плохо, что ли? – Керубино съехал на обочину и остановился.

– Почти инфаркт, – напустилась на него Маша. – Ты вообще знаешь, как выглядит цифра «сто»? Это такая палочка и рядом два бублика. Так вот, либо ты везешь меня где-то в этих пределах, либо я выхожу и дальше добираюсь автостопом, а с Никифором Львовичем будешь сам объясняться. А я попрошу его больше не давать мне в шофера субъектов с вывихом мозга. Можешь считать меня после этого стукачом, но здоровье и жизнь мне все-таки дороже, чем репутация.

– Так бы сразу и сказала, чтоб ехал потише, – смущенно пробурчал Керубино. – Что сразу ругаться-то? А стукачом… Не, Машка, ты не стукач. Ты – человек!

– Опаньки! – только и смогла выдохнуть Маша, сразу после того, как подобрала отвисшую челюсть. – Это ж за какие заслуги я у тебя подобной милости удостоилась?

– Дак там… в ресторане. Ты это… извини, конечно, был неправ. И спасибо тебе, что не позволила боссу опустить там меня при всех. Он тоже хорош, начал там со своей прилюдной дрессировкой! Это за столько-то лет верной службы.

– Он за женщину, между прочим, вступился! А ты, похоже, нашу сестру вообще ни во что не ставишь.

– Да как сказать. Поди вас угадай, какая есть кто.

– Ну со мной-то, надеюсь, теперь определился? Потому что если еще раз попытаешься меня хотя бы обозвать, то получишь по башке не хуже прошлого раза. Так и знай.

– Все, заметано! – заверил он ее даже без тени обиды. – Ну что, поехали дальше?

– Поехали. И помни: один глаз – на дорогу, второй – на спидометр.

– Окосею, – беззлобно огрызнулся он, снова выезжая на трассу. Но дальше ехал если не по всем правилам, то хотя бы уже в пределах разумного.

Дома, отправив Керубино назад со своим загранпаспортом, Маша попыталась дозвониться до Глеба, но телефон у него оказался отключен. А она пыталась связаться с ним не раз и не два. И хотя догадывалась, что скорее всего он просто дуется на нее за ее сегодняшнюю поездку, но на душе час от часу становилось тревожнее. Мог бы ведь и просто не отвечать, но зачем было полностью отключать телефон?

– Вредный, настырный, принципиальный! – ругалась Маша, незаметно для себя начиная уже нервно метаться по квартире: а вдруг у этого несносного субъекта телефон отключен потому, что с его хозяином все-таки что-то случилось?! Хоть бы мама скорее вернулась домой! С ней хоть можно будет разговором отвлечься, чтобы не думать об этом каждые пять минут! Но вместо этого мама вскоре позвонила:

– Манюня, ты меня сегодня не жди. Мы с тетей Тоней решили после работы в кино пойти, а после я у нее заночую.

– Ладно, счастливо отдохнуть! – пожелала Маша, стараясь ничем не выдать своего разочарования: у мамы должна была быть хоть какая-то личная жизнь! Потому что по большому счету никакой не было. Вот только миллион раз уже она просила эту несносную женщину не называть ее Манюней! И все без толку, так что Маша даже ругаться устала. От несносной женщины Машины мысли плавно перешли к несносному же мужчинке, и решение напросилось само собой: если мамы сегодня не будет, то и Маше ничто не мешает сбежать из дома. Ненадолго. Просто добраться до Глеба, убедиться, что жив-здоров – и сразу обратно. Приняв такое решение, Маша подошла к зеркалу, оценить свой внешний вид… и вдруг поняла, что он у нее слишком приметный и что она больше не может появляться в таком на улице нелегально. Потому что был теперь Никифор Львович, предложивший ей сыграть роль своей любовницы, и целая свора его головорезов, колесившая по городу, где ей вздумается. Маша не помнила их всех, но они-то могли ее запомнить за те многочисленные вечера, которые провели в ресторане. Особенно учитывая то внимание, которым Машу прилюдно выделял среди прочих их босс. И вдруг кто-то из них заметит ее сегодня? И решит проследить, куда это она направилась на ночь глядя?

– Ну, Уголек черноглазый, ты мне еще ответишь за мои мытарства, – проворчала Маша, еще раз безуспешно попытавшись дозвониться до Глеба. После чего, содрогаясь от эстетического отвращения, натянула на себя потертые джинсы и толстовку, лишь чудом завалявшиеся в ее гардеробе. Завершила наряд кепка, под которую Маша спрятала свои платиновые локоны, и раздобытые на антресолях кроссовки. Не Машины – мамины, поскольку у Маши такой обуви отродясь не водилось, и вообще она недоумевала, как это можно ходить в обуви без каблуков. Размер у них с мамой был одинаковым, но все равно Маша чувствовала себя в кроссовках так, как будто вместе с каблуками у нее исчезла какая-то часть ступни. Но оно было и к лучшему, потому что при этом кардинально поменялась Машина походка, завершив изменение внешности в целом. И пусть ей теперь совершенно не нравилось то, что она увидела в зеркале, но зато в таком виде ее даже мама не должна была бы признать, а не то что случайно встреченные бандюки. Завершил образ юной дачницы старенький рюкзачок, который Маша взяла вместо сумочки, засунув на дно три контейнера с мамиными кулинарными изысками, хоть Глеб того и решительно не заслуживал.

Решив не шокировать Антона своим «из ряда вон» внешним видом, а заодно и не засвечивать ему свой интерес к Сосновке, Маша поймала случайное такси недалеко от дома, возле супермаркета. А вышла, как и в прошлый раз, возле самого въезда в поселок. На этот раз дорога к дому Глеба далась ей быстрее и легче. И не только потому, что в кроссовках все-таки было удобнее идти по колдобинам, из которых в основном и состояла дорога, но еще потому, что этот путь был Маше уже знаком и больше не вызывал у нее такой тревоги, как в первый раз. Зато результат повторно пройденного пути оказался откровенно хуже: Глеба не оказалось дома и дверь в избушку была заперта. Маша покрутилась возле нее, заглянула в сарай, из которого Глеб в прошлый раз выкатывал свой мотоцикл. Мотоцикла тоже не оказалось на месте. Маша постояла возле крыльца, думая, что ей делать дальше. Уезжать, так и не узнав, куда подевался Глеб, не было желания, да и выбраться отсюда было непросто. Так что она решила ждать. Села на верхнюю ступеньку крыльца, обхватив колени руками. Вечер был на редкость теплым, легкий ветерок шелестел листвой старой яблони, растущей во дворе, темнота скрывала убогую окружающую обстановку, а золотые августовские звезды мерцали над головой. Но время все-таки текло томительно медленно. Если бы Маша знала, хотя бы приблизительно, сколько ей еще здесь сидеть! Тогда хоть можно было бы вести обратный отсчет. А так…

В конце концов Маша, кажется, все-таки задремала, несмотря на свою привычность к ночному графику работы. Но уж слишком свежим был воздух, и слишком умиротворяюще шептал листвой ветерок. Поэтому маленькое и жесткое яблоко, стукнувшее по доскам прямо у Машиных ног, застало ее врасплох. Мгновенно сбросив с себя чары сна и сообразив, что с дерева яблоко сюда прилететь не могло, Маша вскинула голову и увидела темный силуэт Глеба, по своей привычке подобравшегося совершенно бесшумно и привалившегося спиной к деревянному столбику, поддерживающему навес над крыльцом.

– Привет, – холодно поздоровался он. – Ты снова здесь?

– А ты как меня узнал-то? – изумилась Маша. – Я себя в зеркале и то не признала, а ты тут, в темноте…

– Если уж взялась маскироваться, то духи свои первым делом смени, – несмотря на неприветливый прием, он все-таки подал ей руку. Маша приняла его помощь и поднялась. Встала перед ним, взглянула ему в лицо:

– Слава богу, цел и невредим! А подкрался снова так, что я вообще ничего не услышала, даже твоего мотоцикла.

– Возвращаясь, я всегда глушу его на подъезде, а потом закатываю во двор. И кстати, пока он не остыл, поедем, я тебя отвезу.

– Вот спасибо, родной! Я затем сюда и добиралась, чтобы меня сразу выпроводили, даже не пригласив в дом зайти.

– Машка, я тебя предупреждал: если ты поедешь к этому потрошителю, то на этом все наше с тобой общение будет прекращено.

– Ну давай тогда мы с тобой общаться не будем, а ты мне просто чашечку чая на дорожку нальешь, потому что я тут долго просидела и замерзла, – попросила Маша с таким подкупающим видом, что даже Глеб перед ней не смог устоять. Неодобрительно фыркнул, но все-таки полез за ключами:

– Ладно. На чашечку.

– Что, будешь даже считать, чтобы случайно не пересидела? – поддела его Маша.

– Буду, – отрезал он, открывая перед ней дверь. – Давай, заходи.

– А ты как узнал, что я все-таки ездила к Никифору, алкаш на скамеечке? – Маша уселась на «свой» стул, с удовольствием наблюдая, как он, вымыв руки, хлопочет над чаем.

– Узнал, – коротко ответил он. Потом все-таки решил пояснить: – У меня есть способ приблизительно узнавать, кто приезжает на территорию свирелевского особняка.

– Это какой же? – убедившись, что чай заварен, Маша принялась сервировать стол из своих контейнеров. – Или я теперь вышла у тебя из доверия?

– Запись с камеры просмотрел. – Он сел за стол, игнорируя Машины старания, поставил перед ней чашку. – Никифор слегка просчитался, построив свой дом в низине. А выше, на холме, идут уже территории леспромхоза, которые так не охраняются, как поселок. Вот я, с риском для жизни, и пришпилил там камеру, на самой макушке сосны. И пусть на получаемых записях я не могу рассмотреть всех деталей из-за дальности съемки, но общее представление о передвижениях свирелевской своры имею. Не дождавшись тебя, я съездил к сосне, поменять записанную флешку на свежую.

– Так это ты, бедолага, ночами не спишь, а ездишь флешки менять, чтобы только убедиться в моей неблагонадежности?

– О тебе я все знал уже вечером. Точнее, просто подтвердил свою и без того уверенность. А сейчас я из аэропорта. Встречал там рейс, на котором прибыл пресловутый «груз 200». Очередная жертва свирелевских потрошителей.

– О боже! – Маша так и не поднесла чашку с чаем ко рту, поставила обратно на стол. – Что, опять кого-то убили?

– Нет, так просто, позаимствовали все, что было можно, – мрачно усмехнулся Глеб. И добавил с ожесточением: – Они могут охотиться за каким-то конкретным органом, но если уж человек попадает к ним в руки, то вырезают из него уже все. Органы в наше время – ходовой и дорогостоящий товар. Садят себе их люди все больше, а возможности по пересадке становятся все шире, были бы только деньги. Так что за покупателями дело даже без заказа не встанет. Сработали грамотно. Дождались, когда человек вылетит на отдых. И, казалось бы, ищи теперь ветра в поле, и грешить можно на тамошнюю мафию. Но мне пробили по базе билетной авиакассы: два свирелевских головореза брали авиабилеты на тот же рейс, только днем позже. И вернулись обратно незадолго до того, как там обнаружили тело местные полицейские. Знаешь, я бы надрался сегодня в хлам, если бы только мог себе это позволить! Чтобы только забыть ненадолго тех родственников, которые сегодня были в аэропорту. И главное – мать. Бывает горе, пережить которое – это уже за пределами человеческих возможностей. Но тем не менее приходится его вынести, потому что другого выхода нет. Разве что пистолет к виску поднести…

– Представляю! – Маша стиснула руки. – И что теперь ты будешь делать?

– Я увидел этих родственников, разузнал, где они живут. Теперь, после того как они немного придут в себя, я попытаюсь с ними побеседовать, так сказать, в неофициальной обстановке. Обычно в такой получаешь куда более откровенные показания. Что их родственница делала до отъезда? С кем контактировала? Еще по своим каналам попытаюсь выяснить, как и куда эти молодчики сбыли «товар».

– Глеб, а откуда эти охотники за органами-то получают свою информацию? Ну как они вообще узнают, кто им конкретно нужен? Не режут же всех подряд?

– Компьютеризация, будь она неладна. Сейчас же все вбивается в базу: госпитализации, обращения в поликлинику, диспансеризации. И достаточно эту базу взломать, чтобы получить начальные данные. А взломать файлы рядовой поликлиники – раз плюнуть. Там выбирают молодых и здоровых людей, ну и еще какими-то данными, наверное, руководствуются в каждом отдельном случае. Дальше в ход идет подкуп врачей или банальное мошенничество, с помощью частных клиник-однодневок. Главное – это под видом той же диспансеризации или рекламного хода только что открывшейся клиники уговорить клиента на нужный анализ. Наши люди обычно охотно идут на предложенные обследования, особенно после грамотно подготовленной беседы. И даже не подозревают, что наряду с банальным набором анализов сдают еще и такие, которые впоследствии могут им стоить жизни. Так-то вот!

– Нет, ну а если принцип отбора жертв известен, то почему тогда этих убийц не ловят? В самом начале всей этой схемы?

– А я, по-твоему, чем занимаюсь?

– Я имею в виду на официальном уровне.

– Слишком мала доказательная база. Я вот точно знаю о семи случаях, хотя реально их было больше, но ни один не могу доказать. Даже до суда дело пока не довести, не говоря уж о том, что на суде его развалят ушлые адвокаты. Вся беда в том, что слишком много препятствий для сбора доказательств, и народ, способный быть свидетелем, частенько слишком напуган: они же прекрасно понимают, что в случае чего будут иметь дело с матерыми убийцами. В общем, куда ни ткнись, всюду все слишком. Это помимо того, что где-то в прокуратуре у Никифора имеется свой человек, и он его покрывает, в чем я уже смог убедиться.

– Я постараюсь тебе помочь, чем смогу! – горячо заверила Маша.

– Ты больше не появишься здесь и не будешь мне звонить. – Глеб покосился в сторону стола, с которого так и не взял ни кусочка, наверное, прикидывая, а не заставить ли Машу забрать все это обратно с собой. Но потом, видимо, решил, что это будет уже перебор, и снова обратил все внимание на нее: – Я же тебя просил, объяснял тебе! Так нет, ты все равно сделала по-своему. Только хуже.

– Да что хуже-то? Я получила доступ в неприступную крепость, за которой ты в лучшем случае можешь только издали наблюдать.

– И что? Ты начнешь для меня шпионить? А ты не подумала, что они, по некоторым событиям, могут догадаться об утечке информации? И кого они заподозрят в этом? В самую первую очередь? Да как раз последнего пришедшего в их логово человека! Тебя! Была бы ты нашей сотрудницей, такой риск был бы еще понятен, но так…

– Так возьми меня к себе на работу, напарничек!

– Машка! – вспылил он. – Да когда хоть у тебя детство перестанет в одном месте играть?! Для тебя же все забавы да приключения, а на самом деле это не игрушки, а жизнь! Реальная жизнь, которую ты с детских лет даже и не нюхала под крылышком у родителей!

– Нюхала! – огрызнулась разом помрачневшая Маша. – В больнице, когда папа умирал! И в ресторане, будь уверен, тоже успела хлебнуть!

– Да это самая макушка айсберга, грязного и жестокого! И что, теперь ты хочешь поглубже нырнуть, чтобы увидеть побольше? Да уже нырнула, прямо в выгребную яму.

– Ну уж не настолько, как ты тут себе вообразил. К твоему сведению, Никифор предложил мне работу. Просто работу, потому что ему нравится смотреть на меня.

– Ну да. Вначале посмотрит, потом потрогать захочется…

– Вакантов, он деловой человек, и сразу сказал бы, если бы ему было нужно от меня что-то большее. Так что это просто такой каприз большого человека, который при желании мог бы сколотить себе целый гарем, не хуже, чем у царя Соломона.

– Так он что, импотент? Исходя из того, в каких он наблюдается клиниках…

– Этого я тебе не говорила, не приписывай.

– Я не приписываю, я работаю головой. Мне известно про его операцию. Так же, как и про то, что он сейчас вваливает деньги на свое лечение, не считая. Официально – на химию и прочую профилактику рака. А неофициально, да еще учитывая, что он тебе – тебе! – предложил просто работу… Машка, но ты не боишься, что у него, учитывая все сделанные капиталовложения, однажды все-таки встанет? Я уж не говорю о том, что он наверняка будет мечтать об этом всю дорогу. Готова ты будешь платить по счетам?

– Что об этом сейчас-то говорить? Ведь еще не встал. А если что-то пойдет не так, то что мне помешает тогда просто взять и уйти? Люди, как известно, иногда расстаются.

– Только не в этом случае, Маш! Никифор – не тот человек, которого можно бросить, понимаешь? Он тебя может, а ты его – нет, так что даже и не пытайся, что бы ни случилось, ради спасения собственной жизни. Потому что он тебе этой попытки не простит.

– Ерунда! Откуда такая тяга к накалу страстей? Ты что, Шекспира недавно начитался?

– Я его вообще никогда не читал, он не в моем вкусе. А уж если трагедий захочется, то вместо него можно парочку протоколов прочитать. Составленных на месте обнаружения тел тех девчонок, которые пытались дать отставку своим «возлюбленным», как раз того сорта, к каким и твой Никифор относится. Вот уж где разгул фантазии, ни одному писателю не угнаться! И страстей тоже хватает, но только не таких, какие в книгах описываются. Ни про любовь, ни даже про ревность там речь не идет. А только про уязвленное мужское самолюбие. Как же так: он в нее столько денег вбухал, а она его кинула! Ну и потом, с ним такого просто не может быть, чтобы его надумала бросить какая-то девка! А если попыталась, то и не жить ей за это! И заметь, так рассуждают хлопцы рангом куда пониже Никифора. А если ты думаешь, что все они сидят за содеянное, то могу тебя разочаровать: и тут им зачастую удается выйти сухими из воды. Подчищенные следы, железно сколоченное алиби – не подкопаешься! Даже если знаешь, что виновный сидит перед тобой и ухмыляется тебе в лицо, все равно доказать ничего не можешь. Никифору же тем более будет нечего бояться, потому что он свою месть скорее всего даже не своими руками осуществит. Возможно, что и убивать тебя не станет, просто искалечит всю дальнейшую жизнь. Ох, Машка, Машка! – Глеб тяжело вздохнул. – Говорил же я тебе не соваться туда! В такую передрягу иные даже случайно боятся вляпаться, а ты специально ввязалась, хватило ума!

– Ну и что толку теперь после драки кулаками махать? – Маша нахмурилась, слова Глеба не оставили ее равнодушной. Она-то рассчитывала, что сможет выйти из этой игры в любой момент, как только поймет, что уже сделала все, что могла, или как только запахнет жареным. И что бы Глебу раньше все это подробно было не расписать? Впрочем, до всего этого ей стоило бы додуматься и самой. Кроме того, Маша сомневалась, что и этот вовремя прозвучавший рассказ смог бы ее остановить. Да, теперь на душе у нее чувствовался холодок. И мысль о том, что теперь она расстается со своей веселой компанией старинных школьных друзей не на какой-то отрезок времени, а неизвестно насколько, тоже не радовала. Но ведь не просто так она идет на такие жертвы! А ради борьбы со злом, ради торжества справедливости!

– Теперь, конечно, уже поздно, – ответил на ее слова Глеб. – Поэтому и пытаюсь предупредить тебя еще раз. Моего совета не лезть в эту банду ты не послушала, так хоть этот не забывай: до чего бы вы с Никифором ни дошли, не вздумай ему перечить и уж тем более заявлять, что уйдешь от него. Я понимаю, что однажды это может оказаться очень непросто, но можешь ты мне все-таки это пообещать? Машка, видит Бог, все, чего я хочу, – это чтобы ты вышла из этой передряги живой.

– Я тоже ничего против этого не имею, поэтому постараюсь сделать для этого все возможное. А ты смотри, никому про Никифора не проболтайся, потому что мне это было доверено под строжайшим секретом, так что даже тебе я не собиралась ничего говорить.

– И не сказала. А мои домыслы – это только домыслы и есть, но даже о них я никому ни звука, будь уверена.

– Ну, тогда я за себя спокойна, – вздохнула Маша.

– А вот я – нет, – подавшись вперед, Глеб долгим взглядом посмотрел ей в глаза, как будто хотел прочесть по ним Машино будущее. Маша не шевельнулась, отвечая на этот взгляд, но думала при этом не о будущем, а о том, какие у Глеба все-таки красивые глаза. Бездонные, завораживающие. Ох, не зря по нему в школе девчонки сохли! А некоторые из них при этом еще и недобро косились в Машину сторону, замечая, что он выделяет ее среди остальных. Пусть и не слишком выделяет, но все-таки. Ведь добиться от подобного дикаря даже самых незначительных знаков внимания стало для многих девчонок непосильной задачей. Маша усмехнулась, представив себе, как бы отреагировали даже сейчас некоторые девчата из ее компании, если бы вдруг узнали, что завтра с ними в сауну она не пойдет, но зато сегодня ночью у нее свидание… ну, почти свидание с самим Угольком.

– Что хоть смешного нашла? – Глеб уже не смотрел ей в глаза, а просто наблюдал за сменой выражений на ее лице. – С одной стороны, конечно, хорошо, что ты еще ухитряешься веселиться. Но с другой стороны, ведь ни единого повода нет.

– Найдем, Глебушка, найдем! Я оптимист по натуре, а ведь еще, как говорится, не вечер.

– Уже не вечер, – поправил он, взглянув на часы. – Причем уже давно. Так что если ты уже согрелась, то давай-ка я тебя все-таки домой отвезу. Вот, оденься. – Он подал ей вчерашнюю куртку.

– Избавиться от меня торопишься, да? – поинтересовалась Маша, поднявшись и просовывая руки в рукава.

– И это тоже. – Он кивнул, даже не подумав смущаться или оправдываться. Так что пришлось Маше снова выходить во двор, к мотоциклу. Уже там она спохватилась, что не сообщила Глебу самого главного:

– Кстати, через три дня мы с Никифором улетаем в Италию, недельки на две.

– Чудненько! – вопреки своим словам, он нахмурился.

– Чего это ты? – заметила его реакцию Маша. – Не думаешь ли ты, что они и меня могут вывезти для того, чтобы тоже пустить там на органы?

– Нет. Для этого Никифору не требовалось бы разыгрывать целый спектакль, все можно было бы обставить куда примитивнее. Но… здесь я бы хоть издали мог наблюдать за тобой, хоть немного контролировать ситуацию, чтобы при случае хотя бы попытаться помочь. Там ты будешь для меня вне зоны доступа. Так что, Машка, помни то, что я сказал тебе про Никифора! Повторяй мои слова каждые вечер и утро, хоть на лбу их себе запиши. Ведь если вдруг что, то тебе там, в отличие от родной России, даже сбежать будет некуда.

– Надеюсь, что и не придется. – Маша, не любившая заранее тревожиться из-за еще не существующих проблем, отмахнулась от его слов.

– Как же трудно с тобой разговаривать! – Глеб тяжело вздохнул, оседлывая мотоцикл. – Такое ощущение, что у тебя в одно ухо влетает только для того, чтобы сразу из другого вылететь. Ни проблем ты не желаешь осознавать, ни о последствиях задумываться.

– Ну так я же блондинка! – Маша села у него за спиной и, прежде чем обхватить его, сунула руки ему под куртку, шаловливо провела пальцами по ребрам.

– Машка!!! – Он аж подскочил. – Ты бы еще в пути надумала так пошутить! Точно бы улетели с дороги!

– Ага, щекотки боимся! – с довольным видом заключила Маша. – Ревнивый, значит, да?

– Понятия не имею. Мне не к кому и, главное, некого ревновать.

– Что, и девушки у тебя никогда не было? – продолжила допытываться Маша.

Вместо ответа он завел мотоцикл, избавляя себя от ее дальнейших расспросов. Правда, не насовсем, потому что не взял в расчет Машиной настойчивости. И когда они остановились возле ее дома, все у тех же кустов, она первым делом сняла с него шлем и как ни в чем не бывало напомнила:

– Ты мне не ответил на мой вопрос.

– А что, собирался отвечать? – вскинул он бровь.

– Значит, не было! – с мстительной уверенностью заключила Маша.

– Исключительно ради того, чтобы разочаровать тебя, признаюсь: были, – парировал он.

– И что?

– И ничего, как видишь. Потому что со мной мало кто смог бы ужиться. Ведь красивые черные глазки имеют значение только первые месяца два. Потом их перестают замечать, и вместо них на передний план выступают недочеты характера, которые с каждым днем становятся все заметнее.

– Вакантов, так это ты о своих красивых глазках мне сейчас говоришь, вместо того чтобы скромно ждать комплиментов со стороны?! – изумилась Маша. – Ну ты и нахал, даже со мной сравнить можно!

– Я лишь повторяю то, что мне не раз доводилось слышать от других. И при этом, заметь, честно признаюсь еще и в том, что не ангел. Факты, Машенька. Только факты и ничего более.

– Нет, Вакантов, то, что у тебя характер скверный, – это не факт, а самая что ни на есть непреложная истина.

– Не стану отрицать. Хотя, кто бы мне это сейчас говорил!

– Я. Машенька, хорошая девочка, умница, лапочка, – без запинки перечислила Маша, замечая, как с каждым ее словом глаза у Глеба распахиваются все шире. И закончила как ни в чем не бывало: – У меня еще много достоинств, но перечислить их все времени не хватит.

– Сдохнуть можно! – восхитился Глеб. – Всегда подозревал, что ты выдающаяся личность, но чтобы настолько…

– Цени! – разрешила Маша, дружески похлопав его по плечу. Улыбнулась, глядя в хваленые черные глазки, а потом уже серьезно предложила: – А может, ко мне зайдешь? Мамуля сегодня у подруги ночует. Посидим, поболтаем, за здоровье чего-нибудь треснем…

– Нет. Спасибо за приглашение, но это исключено.

– Все как всегда, – вздохнула она, по его тону поняв, что уговаривать бесполезно. Единственный раз, когда он переступил порог Машиного дома, случился, когда они учились классе так в десятом. В тот вечер она, здорово навеселе, что-то не поделила с кем-то из своей компании и гордо покинула ее, ухитрившись остаться при этом незамеченной, так что никто не кинулся ее возвращать. Сама, без уговоров, Маша возвращаться тоже не пожелала, так что пришлось пуститься в полный препятствий путь к родному дому. Вот тогда, где-то на полпути, она и встретила Глеба. Точнее, он внезапно возник рядом с ней и успел подхватить, когда у Маши подвернулся ее высокий каблук. После чего взялся проводить ее до дома, за время этого пути наверняка истощив весь свой запас терпения, включая резервы. Во всяком случае, устав от Машиных чудачеств, последний отрезок пути он уже просто нес ее, перекинув через плечо и не обращая внимания на ее выпадки. Потом они минут десять топтались на лестничной площадке, пытаясь открыть непростой квартирный замок. Маша при этом больше мешала Глебу, чем помогала. Висла у него на шее, что-то эротично шептала на ухо. Но он все-таки нашел в себе еще силы завести ее в квартиру, чтобы убедиться, что она сняла-таки свои злополучные каблуки. И даже воды ей принес после того, как, отчаявшись довести, снова попросту донес до кровати. Однако в школе несколько дней после этого смотрел на нее волком, заставляя Машу мучительно размышлять над тем, а чего же там такого она успела ему наболтать? Потому что, как выяснилось, его самого об этом было спрашивать бесполезно.

Вспомнив школьные годы, Маша улыбнулась и протянула руку поправить Глебу чуть сбившийся воротник. Он в ответ на это едва заметно отпрянул, чего раньше никогда не делал. Маша усмехнулась, угадав причину:

– Да не бойся, не буду я больше тебя целовать.

– Спасибо! – Мрачная ирония, прозвучавшая в его словах, так и не дала Маше понять, обрадовало его ее обещание или, напротив, разочаровало. А уточнить она этого не успела, потому что он резко сменил тему: – Значит, мы теперь надолго с тобой расстаемся.

– Как приедем, я тебе сразу же позвоню, – пообещала Маша.

– Даже и не пытайся. Все, что мне нужно, я и сам о тебе узнаю. А ты, как я тебе и обещал, с сегодняшнего дня у меня в «черном списке». Никаких больше встреч и звонков, и без того уже дров наломала. Я теперь и так все время буду думать о том, как бы с тобой что-нибудь не случилось!

– Надеюсь, это потому, что я все-таки сумела немного растопить твое ледяное сердце?

– Потому, что чувствую себя отчасти повинным в том, что ты ввязалась в эту авантюру с Никифором, – отрезал он, чтобы у Маши не возникало никаких иллюзий насчет сердечных вопросов. – Черт меня дернул рассказать тебе о нем при нашей первой встрече! Да и вообще на нее прийти! Знал ведь, что ты собой представляешь! Да понадеялся, что стала серьезнее, повзрослела. Оказалось – ошибся как никогда. Потому что такие, как ты, наверное, вообще не взрослеют до самой пенсии.

– Вот как выйду на пенсию, так мы с тобой это и проверим, – пообещала Маша.

– Если до нее доживем, – криво усмехнулся Глеб. – Машка, будь осторожнее! Знаю, что я тебе уже не раз это повторял, но все же. Не знаю, какими еще словами можно заставить тебя осознать всю опасность твоего нынешнего положения. Разве что… Тот врач, что оперировал Никифора, погиб в автокатастрофе недели через три после его выписки. Не знаю, совпадение это или нет, не я расследовал это дело. Но, согласись, есть о чем задуматься. Да?

– Да, – вынуждена была признать Маша под его настойчивым взглядом.

– Умница. – Он вздохнул, потом скомандовал. – Ну а теперь домой. Так, чтоб я это видел!

Маше не хотелось так быстро с ним расставаться, хотелось еще хотя бы постоять, раз уж он отказывался к ней зайти, и поболтать ни о чем. Но она взглянула в осунувшееся и усталое лицо Глеба, подумала о том, что он не спал как минимум всю эту ночь, и неизвестно, сколько до этого, после чего не стала больше его задерживать. Целомудренно попрощалась с ним, развернулась и пошла к своему подъезду, чувствуя, что Глеб смотрит ей в спину.

Больше Глеба Маша до своего отъезда не видела. Хотя и думала о нем, успевала, несмотря на то, что оставшиеся дни были очень насыщенными. Надо было и собраться, и документы успеть подать в институт, и по магазинам пройтись, купить в дорогу самое необходимое. Это само по себе отнимало немало времени, а ведь еще оставались мама и Никифор Львович, уже занявший свое место в задуманном им с Машей спектакле. Несмотря на все предупреждения Глеба, бояться его у Маши пока повода не появлялось – наоборот, он был к ней внимателен и щедр. Уже на следующий день после их разговора Керубино привез Маше домой цветы и коробочку, в которой она нашла бриллиантовые серьги, стоившие по крайней мере вдвое больше тех, о которых она когда-то мечтала, да так и не смогла их себе купить. Как было сказано в приложенной записке, это была компенсация за то, что Маша отказалась от сауны в компании друзей. Потом Никифор устроил прощальный ужин в «Метрополе». На этот раз Маша сидела в зале, во главе стола. Заливалась румянцем в ответ на взгляды теперь уже бывших коллег, мило беседовала со своим влиятельным спутником и всецело наслаждалась жизнью. Гадая при этом, а не специально ли Никифор устроил этот банкет? Ради нее, чтобы наглядно продемонстрировать ей жизнь по ту и по эту сторону зала? Чтобы она, бросив свою работу, вместе с ней отбросила и все сожаления, если таковые до сих пор еще имелись. Так это было или нет, но своей цели он достиг. Маша очень четко ощущала, что теперь она в этом ресторане – сама себе хозяйка, никому ничем не обязанная и в любой момент способная встать и уйти. Это было восхитительное чувство! Куда меньший восторг вызвала у Маши ее беседа с мамой. Та, еще недавно ворчавшая, что дочь не торопится обзаводиться спутником жизни, теперь, когда Маша сообщила ей о предстоящей поездке, восприняла эту новость в штыки.