Текст книги "Последняя жертва"

– Хорошо, значит, богов всего трое? – не обращая внимания на смятение разума, на всякий случай уточнил Виктор, чтобы выразить свою крайнюю степень заинтересованности.

– Да, и каждый из них имеет своё место в этом мире, – кивнул Финн, немного расслабившись, поняв, что никто не собирается здесь смеяться над его словами. – Самый главный из всех троих – Вент, ему принадлежит власть над силой воздуха, а это, считай, власть и над всеми вокруг, потому что все в этом мире зависит от движения воздуха.

Виктор согласно кивал и внимательно слушал. Пристально наблюдавший за этим парень совсем перестал хмуриться, лишь изредка бросая подозрительные взгляды в сторону журналиста, но не замечал и доли усмешки на его пухлом лице. Наоборот, глаза мужчины светились искренним интересом.

– Вы ведь хоть иногда замечали это, не правда ли? – вопрос был скорее риторическим, но Финн сделал небольшую паузу после него, собираясь пояснить, что именно он имеет в виду. – Невозможно работать, когда сильно ветрено, именно ветер приносит грозовые тучи или, наоборот, очищает его от мелких облаков, – на этом моменте Финн слегка кивнул в сторону узкого окошка, через которое можно было наблюдать за тем, что творится на улице, как бы указывая на начинающуюся грозу. – Ветер может быть как полезен народу, так и портить урожай, но это всегда воля Вента, поэтому мы всегда стараемся задобрить его, принося часть своего урожая и вознося молитвы. Именно Вент – старший из всех троих, а все они в свою очередь – дети Вирты, великой матери всего, что есть на этом свете.

Финн умолк, мысленно прикидывая, что и как лучше рассказать следующим, но внезапно кое о чем вспомнил, и его глаза в предвкушении засверкали, поэтому он отпил немного воды из стоящего на столе стакана, очевидно, готовясь к очень долгому рассказу.

– Есть одна легенда, как назвали бы ее вы, но для нас это некая неоспоримая в своей правдивости история, которую каждому ребенку рассказывают матери перед сном, вместо сказок; она известна каждому истинно верующему жителю нашей страны, – начал Финн, снимая серую утепленную накидку, которая все это время покрывала его плечи, почувствовав, что начинает потеть в теплом помещении, уже почти заполненном людьми, пришедшими на перерыв посреди рабочего дня. – И помните, эта история очень важна для понимания нашей религии, особенно если ваш интерес подлинный.

Жертва каждого.

В Королевском замке было на удивление тихо. Ника, идущая по невероятно длинным коридорам в поисках главного по безопасности, затаила дыхание, стараясь услышать хоть что-то, говорящее о том, что в замке есть кто-то живой. Сперва она зашла в кабинет, где обычно находился тот человек, которого она сейчас искала, но на положенном месте его почему-то не оказалось. Все идеи того, где он мог находиться, ограничивались только этим кабинетом, поэтому Ника просто решила походить по коридорам северного крыла замка в надежде хоть где-то услышать властный голос мистера Вадера. Удача пока явно была не на ее стороне, учитывая, что за тот час, что она потратила на поиски, ей не удалось встретить в стенах замка не единой души.

– Да куда они, черт возьми, все подевались? – негромко пробормотала девушка, уже во второй раз заглядывая в пустой кабинет заведующего королевской полицией.

– Истинной леди не пристало употреблять столь грубые выражения в своей речи! – раздался вкрадчивый голос позади Ники, которая от неожиданности покрылась мурашками и резко обернулась, впечатываясь носом в чью-то грудь.

Сделав шаг назад, она потерла и так покрасневший нос и оглядела стоящего перед ней парня.

– Освальд, во-первых, иди к черту, ага, к тому самому, к которому мне, как приличной леди, не следует тебя посылать, – здесь девушка прервала свой полушутливый поток гневных слов, чтобы вдохнуть. – А во-вторых, не смей больше так бесшумно подкрадываться ко мне!

Освальд засмеялся, глядя на грозно сдвинутые брови Ники. Девушка и сама уже заулыбалась, легко толкая приятеля в плечо. Когда они закончили свою шутливую перепалку, на лице у нее вновь возникла озадаченность. Если Освальд здесь, то, возможно, он знает, куда исчезли все должностные лица, чьи кабинеты располагались в этом крыле.

– Ты не знаешь, куда подевался Вадер? Я обошла здесь все, но ты пока первый человек, которого я встретила за последний       час.

Парень с удивлением взглянул на Нику. Но потом, как будто до чего-то додумавшись, с пониманием кивнул.

– На это утро было запланировано собрание в восточном крыле, – пояснил он, глядя на реакцию Ники, брови которой мгновенно сдвинулись на переносице, и лицо приобрело хмурое выражение. – Я так понимаю, тебе об этом ничего не сообщили?

– Как всегда, – фыркнула девушка, закатив глаза и скрестив руки на груди. – Они все, а особенно Вадер, которому я даже не смею перечить, иначе вообще потеряю свое место в королевской полиции, считают, что я ни на что не годная девчонка, которая только ради забавы захотела занять место своего дедушки. Но ведь это совсем не так! Да я могла бы работать во сто раз лучше, чем вся полиция вместе взятая, допусти они меня к реальным делам!

Ника выпалила почти все это на одном дыхании, раздраженно проводя рукой по коротко остриженным волосам цвета сильно переспевшей вишни. Ну конечно, на что она надеялась опять? На то, что все наконец-то откроют глаза пошире, чтобы увидеть в Нике не просто избалованную внучку ныне покойного, но ранее очень даже почитаемого, члена полиции, а полицейскую, достойную того, чтобы занять место своего предка. Она тратила каждую свободную минуту, будучи подростком, чтобы тщательно изучить все положения действующего законодательства, день за днем штудируя огромные тома в королевской библиотеке. Она примеряла на себя все, чем занимался ее дед, стараясь разобраться во всех его делах, со временем все больше набивая руку на этом, становясь более образованной и накапливая опыт. Ника была умна и сообразительна, но Вадер, отвечающий за безопасность в замке и, по совместительству, глава королевской полиции, согласился принять ее в свои ряды только по просьбе самого мистера Дивера – деда Ники и единственного, кто верил в нее. Вот только после его смерти все остальные стали относиться к ней крайне отвратительно, часто используя в качестве их личной служанки и посыльной. Девушке было до боли обидно от того, что весь ее талант пропадал зря, но ничего поделать она не могла.

И конечно же, ее не брали ни на одно совещание, аргументируя тем, что для такой девчонки, как она, будет слишком сложно вникнуть во все тонкости того, чем они занимались. Вот только Ника к своим двадцати двум годам разбиралась в этом даже лучше, чем многие из тех, кто в этих собраниях участвовал официально. Но они об этом даже не догадывались, привыкнув считать девушку на пару ступеней ниже их самих.

Освальд с сожалением смотрел на Нику. Казалось, будто он единственный, кто воспринимал девушку всерьез, но его голос в гвардии имел точно такой же вес, что и голос самой Ники, потому что парень занимал крайне неприметное место в королевской полиции. Но он и сам не особо хотел выделяться, предпочитая оставаться в стороне и проводить время за сортировкой бумаг в пыльном кабинете.

– И что же обсуждают в этот раз? – спросила Ника, голос которой приобрел язвительный тон. – То, что король не хочет повышать плату за их несомненно тяжелый труд?

– Ну, ты не то чтобы далека от истины, – засмеялся парень, откашлявшись и добавив уже серьезно. – А вообще, насколько известно мне, тема нынешнего собрания – ряд убийств на востоке страны.

Лицо юной полицейской вытянулось, брови приподнялись то ли в недоумении, то ли показывая недоверие.

– Почему же королевская полиция интересуется этим вопросом? – удивилась она. – Разве этим не должна заниматься местная полиция? Я имею в виду, она же есть в тех городах? Стражи там, все дела. Да и я не очень сильно верю в то, что наша полиция решит шевельнуться, чтобы хоть как-то им помочь.

Юноша пожал плечами.

– Произошло уже около трех убийств, в основном в деревнях, но народ беспокоится, так как местные власти почти ничего не делают, чтобы хоть как-то разобраться в происходящем. Известно только, что жертвы вообще никак не связаны между собой, – Освальд почесал губу. – Это все, что я знаю, потому что никаких бумаг пока по этому делу нет. Я и сам не уверен, что это собрание не условность, и они правда за это возьмутся.

Ника задумалась. Конечно, никто не будет этим заниматься. Кого интересует парочка мертвецов на окраине страны? Тем не менее, если убийства продолжатся, и неизвестный преступник отправиться вглубь Восьмого Королевства, то полиция должна будет что-нибудь предпринять, иначе взбунтуются уже люди в Столице и других крупных городах, потому что вряд ли кто-то из них захочет умирать.

– Пойду, наведаюсь в гости к нашим «совещателям», вдруг они и правда обсуждают что-то серьезное, – решительно произнесла Ника. – Может, удастся узнать что-нибудь интересное.

– Неужели прямо ворвешься в зал посреди совещания? – изумился Освальд.

– Нет, конечно, мое место в полиции мне еще нужно. Вот только я собираюсь хоть как-нибудь его оправдать и отстоять, – усмехнулась Ника, поворачивая налево, по направлению к лестнице, ведущей вниз. – И в этом мне поможет немного хитрости и трещины в подвальном потолке.

***

Уже светлело. Солнце медленно показывалось из-за горизонта, дразня своими редкими лучами. Небо постепенно бледнело, луна исчезала, звезд уже не было видно вовсе. В Борне начиналось утро.

Эдвард зарылся лицом в ладони, с нажимом проводя ими от подбородка, откидывая со лба волосы и пытаясь хоть как-то стереть с лица признаки сильной усталости и недосыпа. Бросив быстрый взгляд на часы, висевшие на стене напротив, парень вздрогнул: было почти шесть часов утра.

Как так вышло, что он просидел здесь над своими записями и заметками одиннадцать часов подряд? Эдвард точно помнил, что прибыл в город около семи часов вечера и, сняв комнату у какой-то старушки, сразу же погрузился в работу. По его внутренним ощущениям прошло не больше пары часов. Однако работа, судя по всему, настолько сильно завлекла его, что он просидел здесь, не отрываясь, всю ночь, не видя и не слыша ничего вокруг.

Лучи медленно скользили по бумагам и блокнотам, разбросанным по столу и покрывавшим почти всю его поверхность. То здесь, то там солнце высвечивало непонятные термины и сложноразбираемые каракули текста, осторожно касаясь их и обдавая теплом.

Во всех этих записях содержались заметки по поводу загадочных убийств, за раскрытие которых Эдвард взялся со всей серьезностью, надеясь в скором времени прийти хоть к какому-то заключению. У него были некоторые предположения и догадки, но все это было не то, в них постоянно что-то не совпадало с действительностью. И вот сейчас он пытался хоть как-то сопоставить все то, что ему удалось узнать за прошедшее время, но выходило все как-то слабо, и энтузиазма у юноши немного поубавилось. Прошло крайне мало времени с последнего убийства, и Эдварду оставалось только выжидать.

Приехал в Борн Эдвард с вполне конкретной целью – встретиться со своей давней подругой, которая, по счастливому стечению обстоятельств, знала когда-то Маризу – девушку, чью тело нашли первой. Несколько лет назад они учились вместе в одной частной школе в Борне, но после того, как умер отец девушки, она была вынуждена уехать в менее крупный городок, коим являлся Дорен. Это все, что пока было известно Эдварду, а что было после, а тем более, до, оставалось пока тайной, и именно поэтому он собирался встретиться с этой их общей знакомой, надеясь, что она знает что-то, что может навести на убийцу и его вероятные мотивы.

У Эдварда была возможность все-таки лечь и попытаться уснуть, но организм, казалось, совсем этого не хотел. Парень чувствовал невероятную усталость, но вместе с тем понимал, что сейчас уже вряд ли сможет уснуть. К тому же предстоящая встреча достаточно сильно заставляла его волноваться. Но только он решил, что все-таки стоит вздремнуть, чтобы хоть немного дать отдохнуть перегруженному мозгу, как вдруг снизу раздался грохот посуды и приглушенное бормотание старухи – владелицы дома. Эдвард, который уже лег на узкий обшарпанный диванчик в углу комнаты, мгновенно открыл глаза и тяжело вздохнул. Значит, поспит в следующий раз.

Сев на диван, он согнулся, обхватив голову руками. Мысли путались, лихорадочно перебегая с одного на другое. Парень попытался разобрать все еще раз, чтобы привести мысли в порядок и уложить у себя в голове все то, что ему удалось узнать, и до чего он додумался сам.

Мариза Дэлл была молодой торговкой, чья лавка удобно располагалась почти в самом центре Дорена, в самом скоплении подобных лавок и магазинчиков, где собственно в итоге и нашли ее труп. Она была отличной травницей, потому что в растениях разбиралась даже лучше многих своих коллег по работе, и, будучи всегда доброжелательной по отношению к людям, старалась помочь всем, кто заходил в ее лавку. Местные очень любили и уважали девушку, предпочитая ходить за травами именно к ней, не особо доверяя не так давно появившимся в городе аптекам.

Все это Эд узнал, пообщавшись с людьми в окрестностях. Вскрытие же ему показало наличие в желудке остатков какого-то подозрительного вещества, которое парень навскидку определил как некий яд. Некоторые жители городка утверждали, что возможной убийцей девушки была старая травница Фрида, держащая свою лавку совсем недалеко от лавки Маризы. Тогда наличие яда в желудке легко объяснялось: завистливая старуха решила избавиться от конкурентки способом, в котором разбиралась лучше всего – с помощью трав. Но все это совершенно теряло смысл на фоне другого убийства, произошедшего позже в другом месте и при совсем других обстоятельствах. К тому же, Эдвард собственнолично побеседовал с Фридой, и та была явно не в самом лучшем расположении духа после смерти Маризы. Она описывала ее, как исключительно чудесную девушку, с которой они часто общались, и старая травница относилась к ней как к родной дочери, которой у нее никогда не было. Вилтон не стал сомневаться в ее словах, понимая, что та вероятно и правда ни в чем не виновата.

Про вторую жертву – Тома Ситтера было известно и того меньше. Жители его родной деревни не особо доверяли чужаку, расспрашивающему об убийстве, которое недавно здесь произошло. Почти каждый житель деревни переживал свою личную беду, учитывая, как сплоченно они все жили. Лишь некоторые бормотали что-то про его бедную жену, другие же только с недоверием косились на Эдварда, которые выглядел особенно необычно в своем хоть и потрепанном и отцовском, но все-таки слишком «городском» плаще, надетом на бессменную коричневую жилетку. Только одна девушка – кажется, именно она и нашла тело у реки первая, согласилась дать хоть какую-то характеристику Тому и произошедшему с ним.

– Он очень часто выпивал, не без этого, – быстро проговорила она. – И был в общем-то не самым хорошим человеком и мужем, но Том явно не заслужил того, что с ним сделал этот извращенец-убийца. Оказаться привязанным к дереву у реки – не самая приятная участь даже после смерти.

Возможно, девушка могла бы рассказать что-то еще, но из дома выбежал мальчик, очевидно, ее сын, который проголодался и требовал того, чтобы его накормили. Виновато улыбаясь и бормоча извинения, она взяла сына за руку и вошла вместе с ним в дом.

Ее слова лишь подтвердили то, что уже понял Эдвард при вскрытии – печень покойного была явно не в лучшем состоянии, что указывало на пристрастие ее владельца к выпивке при жизни. Но очевидно, что это вряд ли было как-то связано с настоящей причиной его смерти. Хотя, быть может, накануне того самого дня мужчина напился, повздорил с кем-то, и результатом стала его скорая смерть. Вот только та девушка из деревни была права – убивать человека, а затем привязывать труп к дереву – слишком жестоко и осознанно для простых пьяниц. Скорее это было похоже на… месть. Однако остается открытым вопрос о том, кому в этой тихой деревне нужна была смерть немолодого уже мужчины, который просто слишком часто любил выпивать. Маловероятно, что его убили только из-за этого. Должна быть еще какая-то причина. И тут, несомненно, можно строить бесконечно много догадок на этот счет, но сказать что-то наверняка, не имея на руках точных данных, достаточно проблематично.

Но тут Эдварду осмотр трупа дал немного больше конкретики. На теле Тома не было также никаких ран, но были вполне очевидные следы удушения и полосы от веревки на шее. Видимо, убийца сначала повесил свою жертву где-то недалеко от реки, возможно, использовав для этой цели то же самое дерево, привязанным к которому нашли труп, а потом уже буквально распял его на этом дереве.

О третьем убийстве, совершенном в небольшом поселении возле леса, Эдвард узнал уже будучи в Борне. Он был немного раздосадован тем, что не смог побывать там и увидеть труп своими глазами. Но потом рассудив, что если убийца не остановится на этом и пойдет дальше, то Борн с большой вероятностью может попасть под раздачу следующим, парень принял решение задержаться в этом городе немного дольше, чем того требовала встреча со старой знакомой.

На улице явно было холодно, это чувствовалось даже в помещении, которое практически не отапливалось никаким образом. Взглянув в грязное, покрытое паутиной окно, Эдвард сделал вывод, что там дует слабый ветерок, судя по веткам ближайших деревьев, а еще там довольно пасмурно, и есть большая вероятность, что пойдет дождь. Дожди в это время года совсем не редкость, собственно, как и холода, но эта осень почему-то началась слишком рано и неожиданно, чем оказались недовольны многие жители многочисленных деревень на юге, не успевшие вовремя собрать урожай. Однако Эдварда, казалось, вполне удовлетворило то, что он увидел на улице, поэтому, взглянув в последний раз на часы, стрелка которых уже приближалась к половине восьмого, он накинул свой старый плащ и, натянув ботинки, на которых уже виднелись пятна грязи, вышел из дома. Хозяйка, услышавшая стук двери, на мгновение выглянула из кухни, где неизменно проводила время каждое утро.

– Так и не поспал, – удивленно пробормотала она, неодобрительно качая головой.

На улицах было еще не так много народу в это время. Те, чья работа начиналась с раннего утра, уже были на месте, а те, кто работал попозже, еще не вышли из домов. Где-то мелькали сонные подростки, идущие на учебу, и по их виду можно было точно сказать, насколько богата их семья. Дети с обычными холщовыми мешочками на плече, одетые в поношенные вещи своих старших братьев и сестер, шли в одну сторону – в общую школу, куда принимали всех бесплатно, но и образование там было не самое хорошее, а учителям чаще всего на детей было и вовсе плевать. В одной из таких школ когда-то учился сам Эдвард, потому что в Дорене в принципе и не было другого образования, а отец вряд ли стал бы раскошеливаться не только на школу, но и на проживание своего ребенка где-то в городе побольше, даже если бы и смог найти достаточно денег для этого.

Совсем в другую сторону шли дети с новенькими кожаными портфелями, одетые в разы лучше детей из бедных семей. Их родители могли позволить обучать свое чадо в лучшей школе города, откуда когда-то выпустилась подруга Эдварда, и где так и не доучилась бедняжка Мариза.

Эдвард всегда немного болезненно переносил воспоминания о своих школьных годах, которые особенно запомнились ему постоянной травлей со стороны ровесников и ребят постарше из-за того, что он был отстраненным и не интересовался обычными детскими забавами, и криками учителей, которые даже не пытались объяснить что-то, ожидая, что дети начнут понимать все сами. Именно поэтому юноша старался не смотреть на пробегающих детей. Он нахмурился, захлопнул полы плаща посильнее и побрел к северным окраинам города, где, по его воспоминаниям, проживала девушка.

Ветер изредка поднимал с земли уже успевшие осыпаться листья и кружил ими в ногах. Эдварду с недосыпа постоянно мерещились капли крови, но, присмотревшись внимательнее, он понимал, что это просто красный пигмент в самих листьях.

Город постепенно просыпался. Открывались магазины и местные забегаловки начинали свою работу. Проходя мимо подобного заведения, Эдвард вдруг вспомнил, что ел в последний раз перед самым выездом из дома. И если конь, которого Эдвард взял из отцовской конюшни, сытно поел и перед выездом и по прибытии в Борн, то сам парень даже не утрудил себя тем, чтобы купить себе что-нибудь съестное, сразу же занявшись своим расследованием. Проснувшийся голод давал о себе знать, и парень зашел в какую-то лавку, где торговали выпечкой.

В помещении стоял восхитительный аромат только что испеченных булочек и ягодного повидла. Здесь было намного теплее, чем на улице, и, войдя, Эдвард немного расслабился и глубоко вдохнул, чувствуя как запахи, витающие здесь, просачиваются в его организм и пробуждают старые воспоминания из детства.

Перед глазами Эда внезапно возник образ матери. Она любила печь разные вкусности, часто балуя ими своего сына, но с возрастом начинала все чаще болеть и почти забросила свое хобби. А еще она всегда улыбалась своей доброй улыбкой, от которой на душе у тогда еще маленького мальчика становилось тепло и спокойно. И продолжала улыбаться даже когда Вилтон-старший бил ее за малейшую провинность. Только это была уже вымученная улыбка сквозь слезы, которая безмолвно говорила Эдварду: «Все хорошо, мой мальчик. Иди, поиграй на улице, не беспокойся обо мне».

Вдруг Эдварда словно ударило током от нахлынувших воспоминаний. Женщина за прилавком взволнованно поинтересовалась, все ли у него в порядке.

– Да, извините, все хорошо, – пробормотал юноша, шарясь в кармане в поисках мелочи. – Мне, пожалуйста, вот эту булочку с яблочным повидлом.

Почти выбежав наружу, Эд с трудом успокоил зашедшееся в истерике сердце и впился зубами в теплую выпечку, медленно прожевывая каждый кусочек, чтобы растянуть свой небогатый завтрак. На холоде мозг вновь остудился и перестал подсовывать неприятные воспоминания из детства. Парень провел рукой по губам, смахивая крошки, и ускорил шаг.

Спустя один поворот и несколько шагов по тротуару, впереди показался знакомый дом. Эдвард решил подождать здесь же на углу, хмуро смотря на запертые ворота. Не прошло и двадцати минут, когда дверь вдруг открылась, и оттуда вышла девушка в легком берете и длинном вельветовом пальто. Она аккуратно прикрыла дверь и повернулась как раз в ту сторону, где стоял Эдвард. Тот приветственно махнул рукой, привлекая внимание, но с места не сдвинулся. Девушка заметила его и ускорила шаг, почти побежав ему навстречу.

– Эдвард Вилтон! – воскликнула она, наконец поравнявшись с парнем. – Я думала, что никогда больше тебя не увижу. Я ужасно обрадовалась, получив твое письмо! О, а как удивилась матушка! Видел бы ты ее лицо: у нее буквально глаза на лоб полезли при виде адресата.

Эдвард усмехнулся и позволил девушке себя обнять. Быть может, он обманывал даже себя, называя ее просто хорошей подругой, тогда как по факту она стала ему чуть ли не сестрой, ведь была одной из немногих, к кому Эд когда-либо испытывал теплые чувства.

– Привет, Линдси, – улыбнулся он, освобождаясь от теплых объятий и взволнованно хватая девушку за запястья. – Мне нужна твоя помощь.

Жертвоприношение.

В Прилесье, где до этого момента все еще находился Виктор, было все так же спокойно. Финн согласился выделить немного места для журналиста в своем доме на пару дней за определенную плату. Парень, который хоть и был родом из деревни, где существовал в основном бартер, понимал, что лишние деньги в доме никогда не помешают.

В той же забегаловке всего пару часов назад обычно скептически настроенный к вере Виктор Брам выслушал местную историю о Божественной Триаде, из которой он узнал о существовании Великой Матери Ины и трех ее могущественных сыновьях, каждого из которых богиня создала из своей собственной плоти и души. Самый старший и самый могущественный из них Вент был соткан дыханием Ины и получил в дар от нее способность управлять ветром. Его брат Лей появился на свет из кожи, что Мать содрала с собственных ступней, и имел необычайную связь с землей, со временем став помощником своего старшего брата. Он давал возможность растениям расти лучше, в то время как Вент создавал для этого благоприятные условия извне.

И был самый младший сын Ины – Брен, ради рождения которого богиня пожертвовала часть своего сердца, вместе с ним одарив его способностью управлять самой опасной из стихий – огнем. Старшие братья боялись его, и даже собственная мать относилась с презрением. Он был их полной противоположностью, потому что они были призваны порождать и защищать, тогда как огонь, таящийся в самом существе Брена, был способен только уничтожать.

Виктора не особо впечатлила эта история, отчасти потому, что он до самого конца с неким презрением относился к тому, с каким обожанием рассказывал ее Финн, используя самые различные эпитеты, хотя самому парню, возможно, могло показаться, что говорил он достаточно сухо и просто. Журналист же, уже достаточно поднаторевший в своем деле, чувствовал, как тот перегибает палку. Однако, несмотря на все это, интерес мужчины к этой религии не исчез, а даже наоборот, усилился, хотя он все еще не понимал, как это может ему помочь. Прощаясь, довольный и уже не такой мрачный Финн предложил Виктору сводить того сегодня на праздник плодородия, который являлся неотъемлемой частью быта местных жителей. Брам тут же согласился, решив для себя, что это отличная возможность увидеть все своими глазами и уже потом решить наверняка стоит ли ему здесь задерживаться. Вполне возможно, что все его предчувствия были ложными.

Виктор подходил к домику Финна, где его уже должен был ждать хозяин. Они разошлись почти сразу же после того, как перекусили, и Финн рассказал Виктору основные моменты их религии. Брам все оставшееся время просто прогуливался в округе, изучая местные окрестности, и сейчас полагал, что парень уже должен быть дома. И правда, подойдя еще ближе, он заметил тусклый свет, пробивающийся сквозь грязные окна небольшого домика, стоящего в отдалении от остальных домов на небольшом возвышении. Он выглядел немного заброшено, бездумно глядя кривыми стенами куда-то в пустоту.

Аккуратно открыв калитку, боясь, что если дернуть сильнее, то она слетит с петель, Виктор прошел во двор и оказался окружен зарослями уже подсохшей травы. Даже кусочек земли справа, предназначенный явно для того, чтобы на нем что-то выращивали, оказался заброшен и тоже безнадежно зарос различными сорняками. Наверняка, Финн жил здесь один и явно не находил нужным делать что-то с мусором и грязью на своем дворе, полагая, что это совсем не обязательно.

Брам в нерешительности замер у огромной деревянной двери, ведущей внутрь дома. Потом отряхнулся и осторожно постучал в нее, едва касаясь костяшками пальцев. Но даже учитывая это, звук вышел достаточно громким и гулким, он прошелся по всей двери и затих уже где-то внутри. Послышался неторопливый, даже ленивый, стук шагов, звук щелчка открывающейся задвижки и жуткий скрип дверных петель.

На пороге возник Финн, хмуря брови и пожевывая губу. Сейчас он снова имел тот мрачный вид, как тогда, на кладбище. Но, поразмыслив о чем-то буквально пару секунд, он вдруг широко улыбнулся, и как это и было в прошлый раз, вся его серьезность и мрачность будто сошли на нет, являя Виктору добродушное приятное лицо. Мужчина еще не привык к подобной мгновенной смене одних эмоций на полностью им противоположные на лице Финна, поэтому немного дернулся от его улыбки, но вовремя смог опомниться и улыбнуться в ответ.

– Вы все-таки пришли, – проговорил парень, не спеша, однако, почему-то полностью открывать дверь перед гостем, хотя здесь, вероятно, сказывалась его природная недоверчивость. – Вообще-то я не был уверен, что вы не свалите тут же из деревни, получив нужный материал. Но раз вы тут…

Финн, наконец, отошел в сторону и открыл дверь пошире, давая Виктору возможность пройти в дом. Брам хотел ответить какой-то колкостью в ответ на прямолинейность парня, но решил, что это может выставить его в не лучшем свете перед человеком, у которого он собирался жить ближайшее время.

– Я не настолько повернут на своей работе, – проговорил он, слегка покривив душой. – Да и все-таки я здесь не только затем, чтобы получить материал. Ведь я уже объяснял, что моя заинтересованность в этом кроется намного глубже.

Войдя внутрь и встав у порога, Виктор вдруг остановился и повернулся к парню, закрывающему в этот момент входную дверь.

– И кстати, Финн, – вдруг обратился он к нему. – Я думаю, нам стоит перейти на «ты», раз уж в данных обстоятельствах мы оказались вместе. Так будет проще для нас обоих.

– Хорошо, Виктор, – ответил Финн. – Как тебе будет лучше.

Незаметно для Виктора он усмехнулся и прошел вглубь дома, жестами показывая тому следовать за ним.

Дом оказался даже меньше, чем казалось снаружи. Виктору было непривычно находиться тут, особенно, после его собственного дома – большого особняка, оставленного в наследство от матери, которая за всю свою жизнь успела всего один раз выйти замуж, неудачно, правда, но и муж, однако, вскоре скончался, не оставив жене и сыну почти ничего. Тогда миссис Брам пришлось зарабатывать на существование самой, занимаясь сначала какой-то мелкой работенкой, вроде помощи в магазине у одной своей пожилой, но богатой знакомой. Она же после смерти и оставила женщине свой магазин, который в итоге стал основным источником дохода Селестины Брам. Слава его предыдущей хозяйки сделала свое дело, да и сама Селестина оказалась способна вполне умело управлять им, и вот уже через пару лет мать Виктора стала вполне зажиточной женщиной, а через десяток и вовсе неслыханно разбогатела, попутно расширяя свое дело и открывая новые магазины.

Да, у Виктора было вполне счастливое детство, он рос в таких условиях, о которых до сих пор мечтают даже некоторые дети из Столицы. Но именно из-за этого он всегда чувствовал себя где-то в тени, ненужным и бесполезным, наблюдая за постоянно занятой матерью, которая всеми силами старалась отхватить для себя лучший кусок, при этом вскидывая на себя непосильную ношу матери-одиночки. Стать знаменитым, получать баснословные деньги только лишь за одно его имя, написанное после очередной статьи – то, к чему стремился Виктор, и о чем он мечтал с самого детства.