Текст книги "Модус вивенди"

Глава девятая. Промежуточный отчет

Танцы – перпендикулярное выражение горизонтальных желаний.

Джордж Бернард Шоу

Я лежала на груди мужчины, меньше всего желая сейчас шевелиться и о чем-то думать. Хотелось как можно дольше задержать это ощущение уютного тепла, уснуть и проснуться в каком-то другом качестве, без отравляющих жизнь мыслей.

Но меня настойчиво грызли страх и неуверенность. В себе, своих ощущениях, своих поступках – и в этом самом мужчине, сейчас бережно гладящем меня по голове.

Я знаю этого человека всего месяц и, кажется, всерьез собираюсь за него замуж. Он грубый, прямолинейный, бескомпромиссный, властный, вспыльчивый, ревнивый, да еще воспринимает меня фактически как свою собственность. Я точно в своем уме? Интересно, нет ли среди способностей Одержимых какой-нибудь, позволяющей влиять на разум? Или это личный талант?

Или все дело во мне? В постыдной слабости, заставляющей вместо голоса разума слушать голос тела? В страхе одиночества, в трусливом желании переложить принятие сложного решения на чужие плечи и поддаться течению? Если там, у варов, еще можно было попытаться спрятаться за безвыходностью, даже понимая всю глупость и гадость подобных размышлений, то здесь я сама сделала выбор. Что бы он ни говорил про неизбежность, но я сама пригласила его. На кофе. И в свою постель. Потому что не могла отказать себе в удовольствии еще раз почувствовать его тепло, его жажду, почувствовать себя желанной и нужной.

– Вета, что случилось? – растерянно уточнил Одержимый. Кажется, глубокий вздох, призванный успокоить расшалившиеся нервы, получился слишком судорожным, чтобы это вышло естественно. Ответить я не смогла – в горле стоял ком, и я просто боялась разреветься, – и мужчина встревожился окончательно. Сел, не выпуская меня из рук, обхватил ладонью лицо, озадаченно разглядывая. – Больно? Вета?

Я отрицательно мотнула головой, заодно выворачиваясь из хватки, уткнулась лицом в плечо, обнимая так крепко, как только могла.

– Прости, – тихо выдохнула, судорожно глотая слезы. – Я ужасно запуталась. Чувствую себя грязной, гадкой, лицемерной…

– Ну, справедливости ради стоит отметить, помыться нам в самом деле не мешает, – насмешливо фыркнул он. Как показалось, с облегчением. – Очень хорошая идея, пойдем, – добавил мужчина, подхватывая меня на руки и унося в сторону ванной.

– Игорь, я не об этом, а… – раздраженно начала я, но мужчина крайне ехидно перебил:

– Спасибо, я догадался.

Он аккуратно поставил меня в ванну, пустил воду, сам забрался следом. И, странно, эта его спокойная размеренная методичность успокаивала, даже убаюкивала.

– Иди сюда, грязная женщина, буду тебя отмывать, – ворчливо позвал он, утягивая меня за собой и уже почти привычно устраивая в своих объятьях.

– Дурак, – упрямо пробормотала я, хотя сама с трудом удержалась от улыбки.

– Она себе всякой х… ерунды понапридумывала, а дурак, конечно, я, – хмыкнул он. – Ты можешь объяснить, где ты всего этого набралась? Я с Чаловым, конечно, не пил и не братался, общался исключительно по службе, но впечатления упертого моралиста и клинического ретрограда он не производил: нормальный мужик, с юмором. Может, конечно, он дома отрывался…

– Игорь! – возмущенно воскликнула я, тут же забыв обо всех своих бедах и проблемах, и отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо. – Как ты можешь о нем так говорить? Он был прекрасным человеком, и он, кстати, совсем не пил!

– Пф-ф! – с таким ехидным скепсисом фыркнул Одержимый, что мне опять захотелось его стукнуть. – Она мне будет рассказывать, конечно, про принципиальную трезвость офицеров. Значит, либо мать, либо сама набралась, и я больше склоняюсь ко второму варианту – ты вообще женщина самостоятельная. Хотя нет, есть еще один вариант, но я очень надеюсь, что это не так.

– Какой вариант? И о чем ты вообще? Чего я набралась и что ты называешь ерундой?

Он пожал плечами, неопределенно повел рукой, потом махнул и все-таки ответил:

– Сложно сформулировать. Я сначала вообще думал, что ты девственница, и полагал, что твоя стыдливость – это следствие неопытности, а теперь уже здорово в этом сомневаюсь. От неопытности не рыдают трагически и голову пеплом не посыпают. Черт, я вообще не ожидал, что ты можешь вот так на ровном месте разреветься!

– Это очень плохо? – смущенно уточнила я.

– Я бы не сказал, просто неожиданно. Ты производишь впечатление очень сильной и решительной женщины, полностью себя контролирующей. Но с другой стороны, это прекрасно сочетается с твоей чувственностью и вполне ее объясняет.

– Я в детстве была ужасной плаксой, – неуверенно призналась я. Вот так, в его объятьях, уткнувшись носом в его шею, ощущая его тепло, поддержку и неожиданное понимание – или, по крайней мере, желание понять, я почувствовала себя гораздо спокойней. Все проблемы вдруг показались… не надуманными, но вполне решаемыми. И, самое главное, почему-то не стыдно было признаться ему в своих слабостях. – Мама говорила, для женщины это нестрашно, главное только – не позволять себе подобного на людях. Она сама была очень чувствительной. А потом она умерла, и я начала учиться терпеть не только при чужих, но и наедине с собой. Думала, что научилась.

– Ладно, со слезами разобрались, теперь давай с причиной. Что это была за чушь про гадости и лицемерие?

– Это нечестно, – вместо ответа проговорила я. – Ты вынуждаешь меня на откровенность, а сам молчишь.

– А кто говорил про честность? – насмешливо хмыкнул он. – Пока я пытаюсь решить остро вставшую проблему. Во-первых, чужие трудности всегда решать проще, а во-вторых, мои отклонения находятся под грифом «совершенно секретно». Ну так что?

– Мне кажется, я поступаю гадко по отношению к тебе, – глубоко вздохнула я. – Сначала надо убедиться в своих чувствах и только потом ложиться в постель, а я совсем ни в чем не уверена, кроме того, что мне нравится с тобой… – я запнулась, опять глубоко вздохнула, пытаясь найти слова. – Я никогда ничего подобного не чувствовала, я совершенно обо всем забываю рядом с тобой, и это ужасно неправильно, когда желания тела столько значат. А про лицемерие дело в другом. Мне очень льстит твое отношение, твое желание, я никогда не думала, что могу вызвать в мужчине подобные эмоции. Думала, что холодная и безразличная, и твои чувства манят необычностью и новизной. И мне кажется, я обманываю тебя, потому что не могу ответить тем же.

– Кхм. А теперь сложи первую часть сказанного и вторую и включи уже свою рассудительность, – усмехнулся он. – Поймешь, что они исключают друг друга. С одной стороны, ты холодная, а с другой – получаешь столько удовольствия, что тебе это кажется неприличным. Хм. Приятно слышать, – после короткой паузы со смешком добавил он.

– Приятно слышать что? – растерянно уточнила я.

– Как – что? Что от удовольствия, которое доставляю тебе я, ты забываешь обо всем.

– Игорь, я не об этом, – опять смущенно вспыхнула я.

– А я – об этом. С чего ты взяла вообще, что ты какая-то не такая, что мужчина не может тебя по-настоящему желать? Ты такая искренняя, что я с трудом себя контролирую, – тон мужчины стал мягким и вкрадчивым, искушающим, а руки начали неторопливо ласкать мое тело. – А уж наблюдать, как ты изгибаешься, кусая губы, в тот момент, когда…

– Игорь! – выдохнула я.

– Вот про что я и говорю, – тихо засмеялся он. – Извини, увлекся. Но ты так и не ответила: сама догадалась, или подсказал кто? Про приличия, я так подозреваю, из той же кучи.

– Сама. А потом мне… подтвердили это подозрение.

– Убью, – ровно, без надрыва; не пригрозил – проинформировал.

– Кого? – машинально уточнила я, хотя смутное предположение успело появиться.

– Того, кто помог тебе укрепиться в этом мнении. Сначала, как и обещал, поблагодарю за то, что такой идиот и что благодаря ему ты дождалась меня, а потом сверну шею за то, что забил тебе голову такой… дурью, – на последнем слове он споткнулся – явно хотел употребить оборот покрепче, но сдержался.

– Не смей! – всполошилась я. Мыслей, что он просто грозится, да и где бы ему узнать подробности моей личной жизни, в голове не возникло. Одержимый говорил так уверенно и спокойно, что… в общем, сразу вспоминалось, что он никогда не врет, отличается завидным упорством и держит свои обещания. – Игорь, я тебе серьезно говорю, даже думать не смей, это совсем того не стоит, за какие-то мелочи… Я тебе больше ничего рассказывать не буду, если ты будешь так реагировать!

– Во-первых, я бы тебе объяснил, почему это совсем не мелочи, но не хочется сейчас поднимать эту тему. Во-вторых, это не обсуждается, это вопрос чести, даже если ты прямо сейчас выгонишь меня пинками с наказом больше никогда не появляться на твоем пороге. Убивают и за гораздо меньшие оскорбления. Ты мне, помнится, при первом знакомстве тоже дуэлью грозила, тогда откуда этот неуместный гуманизм? Осторожно, а то я решу, что ты его до сих пор любишь, – он явно попытался шуткой и усмешкой смягчить слишком резкие слова. Получилось плохо.

– Не говори глупостей. В моей жизни было больше одного мужчины, ты собираешься убить всех? – раздраженно проговорила я.

– Нет, зачем? Только первого, – невозмутимо отозвался он.

– Но откуда… И почему ты думаешь, что он специально?

– Черт, Вета, ты правда этого не понимаешь? – он вопросительно вскинул брови. – Хорошо, давай объясню. Так густо замешанное на чувстве вины ощущение собственной ущербности не может возникнуть на ровном месте или при наличии хоть какого-то положительного опыта, его не может оставить неопытный мальчишка-ровесник. Этот урод либо пытался тобой оправдать собственные проблемы, либо… – голос отчетливо звякнул сталью, и ротмистр замолчал, глубоко вздохнув и явно пытаясь задушить поднимающийся гнев.

– Игорь, но я все равно не понимаю, почему ты так в этом уверен? Почему намеренно и почему это так ужасно? В конце концов, ты сам говорил много гадостей, и почему-то…

– Ладно, давай в подробностях, – вздохнул он, обрывая мой недовольный монолог. – Ответственность за то, что происходит в постели между двумя людьми, главным образом лежит на мужчине, если только это не зеленый юнец. Если влюблены и неопытны оба, то, даже если первый опыт окажется неудачным, это вряд ли так уж трагично скажется на обоих. А вот твое поведение и твоя реакция заставляют думать, что тебя угораздило влюбиться – а это я уже выучил, что без чувств ты ни на что не согласная, – в какую-то редкостную… дрянь. Этот урод был старше тебя и значительно опытней, и именно он, воспользовавшись твоими чувствами, после убедил тебя, что ты – холодная, не способная получать удовольствие в постели. Либо потому, что у него не получилось, либо по каким-то еще причинам.

– Я… узнала, что у него была другая женщина, – смущенно призналась я. – И сказала ему об этом. А он…

– Тем более, – процедил Одержимый, на мгновение сжав меня почти до боли. – В общем, ты же умная девочка и понимаешь, что женщине не стоит лезть в сугубо мужские дела. А твоя честь теперь – моя забота. Можешь даже не называть мне его имя, потому что я сам смогу его найти. Но если тебе так неприятно об этом думать, в следующий раз я буду решать подобные вопросы, не ставя тебя в известность.

– Твоя забота очень хорошо сочетается с твоим стилем ухаживания, – вздохнула я. – Нет уж, я предпочитаю быть в курсе. Хотя бы фактов. Чтобы потом в случае чего не удивляться.

Про «мужские дела» я усвоила хорошо, еще в ранней юности, когда была жива мама. Что она говорила дословно, я не помнила, но общее ощущение и главную мысль запомнила навсегда. Худшее, что может женщина, – это пытаться разнять двух мужчин, сцепившихся насмерть. Особенно если замешаны вопросы чести. Можно молиться, чтобы «свой» победил. Ну или в совсем крайнем случае – обратиться в дуэльный комитет.

Решение спорных вопросов этим старинным способом не то что не порицалось – неофициально одобрялось. Но тщательно контролировалось. Дуэльный кодекс содержал очень много тонкостей, особенно в отношении вызова и убийства. Вызов на дуэль или провокация на вызов заведомо более слабого соперника, провокация сильного заведомо более слабым, деятельность бретеров, другие нарушения правил – все это разбиралось очень дотошно. Но если закончившуюся пустяковой раной историю в случае отсутствия жалоб от участников вполне могли спустить на тормозах, то случаи убийства на дуэли всегда разбирались очень тщательно.

В том случае, если кто-нибудь из свидетелей вызова подозревал серьезное нарушение, он имел право обратиться в дуэльный комитет с предупреждением, и реакция следовала незамедлительно.

– Вот и умница, – похвалил Одержимый, поощрительно целуя меня в висок. – Давай заканчивать тут и перебираться в постель, тебе надо выспаться.

– И что, ты дашь мне поспать? – недоверчиво уточнила я.

– Я бы с удовольствием ответил отрицательно и не давал бы тебе спать еще очень продолжительное время, но отдых действительно нужен. Можешь записать себе еще одну маленькую победу: тебе удалось немного прочистить мне мозги, – усмехнулся он.

– И это ты называешь маленькой победой? По-моему, с варами и то было проще! – не удержалась я от ответной «любезности». Отвечать на это мужчина не стал, только искренне рассмеялся.

Пока мы в уютном молчании смывали с себя ощущения дороги, я обдумала состоявшийся разговор и к собственному удивлению поняла, что, кажется, Ветров действительно прав. Нет, решения проблем силовыми методами я никогда не одобряла, да и, на мой взгляд, эта история была уже слишком давней, чтобы поднимать ее вновь. Но его слова что-то сдвинули внутри, заставили взглянуть на собственное прошлое немного со стороны.

До сих пор мне казалось, что это просто жизненный эпизод – нерадостный, но поучительный. Да, сглупила, безответно влюбилась в не самого достойного человека, а он просто этим пользовался и с самого начала не воспринимал меня всерьез. Я даже тогда, когда это поняла, не слишком-то страдала; переживала, плакала, но ни в коей мере не считала жизнь конченой и успокоилась довольно быстро. И уж точно не думала, что несколько злых слов наложили на мою жизнь такой отпечаток. Я даже не помнила толком, что именно он мне сказал! Просто подтвердил мои собственные мысли, и я удивительно легко это приняла и не думала спорить.

Правда, не злилась я даже сейчас. Было гадко и неуютно и не хотелось об этом помнить. А еще пробирало холодком от мысли, что, если бы в мою жизнь не ворвался Ветров со своей бесцеремонностью и обширным опытом, я бы так и не узнала, что бывает совсем иначе.

Ночную сорочку Игорь у меня отобрал. Я только достала вещь из ящика комода, а через мгновение ее уже вертел в руках Одержимый с настолько насмешливо-скептическим видом, что мне стало очень неловко.

– Это что за саван? – насмешливо уточнил он, безжалостно сминая в комок тонкую белую ткань.

– Это моя ночная сорочка, – обиженно проворчала я, предпринимая попытку отобрать одежду. В общем-то, могла и не пытаться. Ветров просто аккуратно перехватил меня поперек талии и, пользуясь преимуществом в физической силе и росте, преспокойно отшвырнул сорочку в дальний угол комнаты, а меня утащил к кровати.

– Я, честно говоря, после пижамы был уверен, что удивить меня тебе не удастся, – весело хмыкнул он. – Оказывается, это было еще не самое страшное. Вета, это не ночная сорочка молодой привлекательной женщины, это погребальный саван старой, очень старой девы. При виде такого безобразия у любого мужика все опустится, и я сейчас не только про руки.

– Игорь! – я опять смущенно вспыхнула.

Такое впечатление, что ему нравится вгонять меня в краску.

– Спасибо, я пока помню свое имя, – язвительно отозвался он, устраивая меня у себя в охапке. – Наверное, потому, что успел эту гадость вовремя отобрать.

– Ты издеваешься? – устало вздохнула я.

– Это ты издеваешься, – возразил он. – Выброси эту мерзость, а то я сам ее сожгу. Вот интересно, почему нижнее белье у тебя вполне человеческое, а тут такое? Ладно, не отвечай, это был риторический вопрос, а то ты сейчас еще драться полезешь. Спи, – велел он, целуя меня у основания шеи. – Да, чуть не забыл! Через неделю цесаревич устраивает прием в твою честь, имей в виду. А вот теперь точно спи.

Я хотела высказаться насчет неурочного часа для сна – время еще не подобралось к полудню, – но промолчала. Потому что стоило расслабиться, и усталость навалилась плотным тяжелым одеялом, напомнили о себе неприятные тянущие ощущения в мышцах. А еще в крепких объятьях мужчины было слишком уютно, чтобы лишний раз шевелиться.

И, уже засыпая, я подумала, что, наверное, все к лучшему. Что мне очень повезло, когда этот мужчина появился в моей жизни, и вообще довольно глупо рваться из его рук, если в них так хорошо. И если построить нормальные отношения по привычному сценарию не получилось, то вполне логично попробовать что-то другое. И даже если во мне сейчас говорит пресловутый страх одиночества, может, это не так важно? Если мне хорошо и Игоря явно все устраивает, зачем копаться в мотивах?

Спала я долго, хотя просыпалась неоднократно; с этими варскими технологиями отвыкла от нормальной кровати, да и общество мужчины добавляло непривычных ощущений и неудобств. Он постоянно норовил подмять меня под себя, прижать покрепче и слегка придавить, чтобы не дергалась, а мне от всего этого то становилось душно, то нечем было дышать, то затекали в неудобном положении конечности. Но, впрочем, даже несмотря на это не возникало желания оказаться в собственной постели в одиночестве, потому что неизменно удавалось найти удобное положение и опять становилось хорошо и уютно.

Потом я проснулась, когда Ветров уходил. На мое сонное недовольное бормотание он ответил ласковым поцелуем и обещанием вернуться вечером после службы. Потом меня разбудил вызов через нейрочип, и какая-то незнакомая женщина допытывалась, действительно ли я собираюсь выходить замуж. И я, кажется, ответила утвердительно, но в духе Одержимого – довольно невежливо.

В итоге толком проснуться я сумела уже во второй половине следующего после возвращения домой дня, ближе к вечеру, проспав в общей сложности больше суток. Голова была тяжелая и пустая, а вернее, монолитно-чугунная. Та же самая ленивая тяжесть растекалась и по всему телу, но я все же сумела выдрать себя из объятий одеяла, одеться и добрести до ванной. Отражение в зеркале полностью отвечало состоянию: заспанная, всклокоченная, помятая, с отчетливым следом от складки подушки на щеке. А умывшись и окончательно открыв глаза, обнаружила на коже шеи и плеч несколько странных красных пятен разной интенсивности. Поначалу растерялась и даже забеспокоилась, не подцепила ли еще какую-нибудь заразу на планете у варов, пока наконец не сообразила: подцепила. И заразу эту зовут гвардии ротмистр Игорь Владимирович Ветров, потому что явно именно его губами были оставлены эти отметины.

Пришлось смазывать пострадавшие места ранозаживляющим гелем и менять привычное и любимое платье на другую одежду – юбку и, главное, водолазку с высоким горлом, чтобы скрыть все следы. Попутно я вспомнила о странном разговоре с незнакомкой и решила проверить, приснился он мне или нет. Оказалось, не приснился и вызов пришел из императорской канцелярии. Кажется, Одержимый очень ответственно подошел к решению вопроса с женитьбой и затягивать этот процесс не собирался.

В кухне, куда я спустилась, придав себе пристойный вид, обнаружился Савельев, как раз кормивший Македу.

– Матвей Степанович, Ваше Величество, добрый вечер, – улыбнулась я при виде знакомой картины. – Извините за вчерашнее, я…

– Да что вы, Вета Аркадьевна, – с неожиданной улыбкой отмахнулся старик и заговорщицки подмигнул. – Все понимаю, дело молодое. Да и давно пора, уж простите старика, что нос сую. А то что за глупости? Все одна да одна, только бумажки с ксеносами на уме…

– Кхм. Да уж, – смущенно кашлянула я, принимаясь за варку кофе. А потом спросила неожиданно даже для самой себя: – Матвей Степанович, а как вы думаете, сложится у нас что-нибудь?

– Да кто ж наперед может знать? – рассудительно отозвался он, пожимая плечами. – У Ветрова вашего голова горячая, бедовая, но зато приделана правильным концом. Да и человек он, по всему видно, хоть и непростой, но хороший. Ну так и вы сама с характером и бесом на плече, тут еще не всякий мужик выдержит. Даст Бог, сладится, – резюмировал Савельев.

Приготовление кофе я заканчивала в тишине и глубокой задумчивости. Все-таки житейская мудрость, проницательность этого человека и его способность находить вещам простые и невероятно точные определения иногда ставят меня в тупик и заставляют завидовать. Уметь не усложнять жизнь – это тоже талант.

Взяв с меня обещание вечером непременно выгулять Македу, Савельев отправился по каким-то своим делам, не вдаваясь в подробности. Вообще, меня уже некоторое время не покидало ощущение, что у штабс-капитана появилась дама сердца. Но я, боясь сглазить или обидеть, старательно делала вид, что ничего такого не замечаю.

Пока я окончательно просыпалась, пила кофе и гладила бесконечно довольную вниманием собаку, короткий пасмурный осенний день окончательно превратился в плотные сумерки. А потом, пока собиралась с силой воли, чтобы выйти на прогулку, пришел, как и обещал, Ветров, своим неожиданным появлением на пороге кухни заставив меня испуганно дернуться.

Я хотела спросить, как он попал в дом, но запоздало вспомнила, что охранная система была настроена на Одержимого еще до командировки, а исключить его из списка доверенных лиц я пока не успела. Царица, сидевшая к дверному проему спиной, потешно сдвинула назад уши, скосила глаза, чтобы не вывести морду из пределов моей досягаемости, и пару раз адресно махнула хвостом новому лицу. Но здороваться не пошла; кажется, она так и не смогла простить Одержимому оттоптанную лапу, поэтому относилась довольно прохладно.

– А я гадал, проснулась ты или нет. Привет, – с усмешкой проговорил мужчина, подходя ко мне. Склонился, опираясь одной рукой о спинку стула, второй слегка приподнял за талию, прогибая назад и целуя с такой жадностью, будто расстались не утром. Впрочем, я тоже поняла, что очень рада его видеть, просто соскучиться еще не успела, и ответила со всей искренностью, обнимая плечи мужчины и пробегая пальцами по колючим волосам. Прервала поцелуй собака: с недовольным ворчанием она попыталась пристроить голову у меня на коленях, бодая в локоть Ветрова. Тот со смешком опустил меня на место.

– Ревнует, – смущенно пояснила я, утешающе гладя длинную собачью морду.

– Ну, у нее есть повод, – весело согласился мужчина. – Опять перешла на кофейную диету? – добавил ехидно.

– Я пытаюсь проснуться, – возразила я. – У меня после сна кусок в горло не лезет, надо немного прийти в себя. Тебе не холодно в одном мундире? – нахмурилась я, сообразив, что меня настораживает во внешнем виде мужчины. – Там вроде бы мороз ударил.

– А мне надо было в верхней одежде в кухню ломиться? – логично возразил он. – Все, теперь верю, что ты еще не проснулась, пей свой кофе.

– Прогуляемся, а потом будем завтракать. То есть ужинать, – резюмировала я и задумчиво добавила: – Знаешь, мне кажется, что будет не так сложно к тебе привыкнуть, как я боялась. Мне кажется, я уже почти привыкла…

– Я чертовски рад, что ты это поняла, – рассмеялся он. Окинул меня задумчивым взглядом и качнул головой. – Я так понимаю, этот внешний вид – месть за вчерашний саван?

– Внешний вид… Внешний вид! Игорь, у меня вся кожа в отметинах, я даже поначалу подумала, что это какая-то болезнь, – опомнившись, пожаловалась я. Поначалу планировала высказаться более негативно и, возможно, даже поругаться, но потом изменила намерение. Глупо и нечестно предъявлять претензии за спонтанное проявление страсти. Он же не мог специально меня таким извращенным способом «пометить»! Во всяком случае, я надеялась, что не мог, но от этого мужчины можно было ожидать чего угодно.

Он с насмешливой улыбкой на губах присел на соседний стул и потянул меня к себе на колени.

– Просто у тебя кожа слишком нежная, – пояснил, неторопливо вытаскивая заправленную в юбку водолазку. – А быть еще осторожнее я не могу, слишком ты меня возбуждаешь, – проговорил он, запуская ладони мне под одежду и медленно подтягивая ее вверх. Я и не подумала сопротивляться, с удовольствием обнимая мужчину за плечи.

– Гулять мы уже не пойдем? Боюсь, это слишком жестоко по отношению к Ее Величеству, – виновато проговорила, не зная, перед кем из них двоих мне более неудобно.

– Пойдем, – согласился Одержимый. – Но я хотел оценить ущерб. Ну и, конечно, воспользоваться случаем к тебе прикоснуться. Я соскучился.

– Да следов, наверное, уже не осталось, я ранозаживляющим помазала, – предупредила я, но он все равно задрал водолазку почти до шеи, внимательно разглядывая меня. И я поймала себя на мысли, что очень не хочу куда бы то ни было сейчас идти, потому что от одного этого взгляда стало горячо и сладко.

– Да, почти все прошло, – констатировал мужчина, с явным сожалением отпуская водолазку и позволяя ее расправить. – Придется целовать тебя по большей части там, где это не заметно под одеждой. И я начинаю радоваться, что ты придерживаешься строгого стиля, – улыбнулся он, с явным намеком проводя по моей груди, животу и бедру. – Ладно, пойдем гулять, а то останется твоя собака без моциона.

Ветров выпустил меня из рук и вслед за мной двинулся в холл, неприметная дверь из которого вела в комнату, где хранилась верхняя одежда.

Попутно в очередной раз подтвердились мои предположения относительно поведения Одержимого: когда он хотел, он мог продемонстрировать примерную обходительность. Ту самую, которая в мелочах: своевременно подать руку, пальто или придержать под локоть. Причем выходило у него все естественно и спокойно, и сложно было поверить, что это именно он выводил меня из себя своей бесцеремонной грубостью и хамил, как последнее отребье.

– Игорь, а можно задать вопрос? – тихо уточнила я, когда мы втроем вышли из дома. Одержимый в форменной фуражке и форменном же пальто шинельного покроя смотрелся особенно внушительно, и сейчас рядом с ним, держась за его локоть, я чувствовала себя еще более хрупкой и уязвимой, чем обычно. Но, однако, сейчас это ощущение было приятным. Кажется, доверие мое к этому мужчине упрямо стремилось к абсолюту.

– А без введения никак? – со смешком поинтересовался он.

– Зачем ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть? С первого момента нашего знакомства это ведь была не твоя естественная прямолинейность, а откровенная намеренная грубость. Зачем?

– Так проще, – неожиданно спокойно ответил он. – Если никого не подпускать близко, нет риска привязаться. С тобой, правда, не сработало, – мужчина насмешливо покосился на меня, а я не сразу нашлась с продолжением разговора. Контраст неестественной откровенности с глухой закрытостью был разительный, и я никак не могла сориентироваться и понять, в какой момент он отреагирует невозмутимо, а в какой – вспылит.

– Что ты имеешь в виду?

– Твое сдержанное спокойствие и холодное терпение оказались очень неожиданной реакцией, – со смешком пояснил он, сворачивая с центральной аллеи парка, до которого мы успели добраться, на боковую тропинку. – Стало интересно, когда она кончится, стала интересна ты сама. Потом твоя выдержка начала раздражать. Потом она уже разозлила, я тебя поцеловал и осознал, что пропал, что интерес в какой-то момент уже вылился в то самое, чего я боялся. Что хочу я уже не вывести тебя из себя, а увидеть искреннюю улыбку, тепло в глазах или хотя бы желание, – все с той же странной пугающей прямотой признался он, увлекая меня к изящной скамейке. Я не возражала; более того, с искренним удовольствием устроилась у него на коленях, прижалась, сожалея, что на нас так много одежды. Наверное, все-таки стоит обзавестись этим недавним изобретением – тепловым коконом, позволяющим защищаться от холода так же, как силовой зонтик защищает от дождя. Тогда на мне не было бы перчаток, а на нем – этого пальто, и можно было бы прикоснуться к его телу…

Поймав себя на этой мысли, я, подозреваю, отчаянно покраснела и очень порадовалась, что в этом глухом уголке царит рассеянный полумрак и цвет моего лица не виден.

– И вместо того чтобы попытаться заинтересовать, ты продолжил вести себя привычным образом? – иронично уточнила я.

– Растерялся. Испугался.

– Ты? Испугался? – недоверчиво переспросила я.

– Я давно уже зарекся общаться с высокородными особами и дворянками, – он слегка пожал плечами. – А тут… целая княгиня, да еще какая. А ты будто нарочно издевалась, – проговорил мужчина, прихватывая губами кожу на открытой части шеи. – Но, честно говоря, главную пытку я себе устроил сам. Каждую ночь обнимать тебя – и не иметь права на что-то большее. Я, наверное, ни одну женщину так не хотел в своей жизни, как тебя. Ты купалась – а я сидел к тебе спиной и представлял, что бы хотел с тобой сделать. Потом ты заболела, я тебя лечил – и в процессе понял, что ты совсем не такая, как я боялся.

– Каким образом? – растерянно уточнила я.

– Не спрашивай, это было… неизбежно, просто побочное свойство применения некоторых способностей. Потом я наблюдал за тобой и отчетливо понимал, что не смогу выкинуть тебя из головы и из сердца, что всерьез влюбился. А когда понял, что еще немного – и навсегда потеряю даже возможность тебя видеть… пришлось рискнуть. Не удивительно, что от радости меня здорово повело и никак не получается успокоиться. Хочется сделать какую-нибудь глупость, хоть бы даже действительно приковать тебя к себе наручниками, – насмешливо хмыкнул Одержимый.

– Ну, постарайся все-таки продолжать себя контролировать, – не удержалась я от улыбки и вместо ответных слов поцеловала его. От всего услышанного было жарко, тревожно, смешно и страшно одновременно. Пульс бешено скакал, в груди ворочался пушистый комок, а в голове точно так же сумбурно метались мысли, поэтому сказать что-то связное я не могла – сама ничего не понимала! А так… Кажется, подобный ответ ему понравился.

Целовались мы долго и увлеченно, и почему-то совсем не было стыдно, хотя, казалось бы, находились мы в общественном месте. Наверное, потому что было темно, потому что мы оба были полностью одеты, а еще потому, что по такой погоде и такому времени желающих бродить по темным окраинам парка не наблюдалось и здесь мы были совершенно одни.

– Ты чего? – удивленно уточнила я, потому что Ветров прервал поцелуй и уставился на меня со вполне различимой даже в полумраке бесшабашной улыбкой.

– Я вдруг подумал, что последний раз целовался в парке на скамейке в пятнадцать лет, – сознался он. – С ума сойти. Страшно представить, сколько времени прошло. Но мне нравится.