Текст книги "Под солнцем любви (сборник)"

В комнату вошла воспитательница Ольга Викторовна. Я заметила на ее лице какую-то ссадину.

«Неудивительно, что из-за своего характера она все время с кем-то дерется», – подумала я.

Она посмотрела на меня и раздраженно бросила:

– Тебя директриса зовет. Там к тебе пришли.

– Пришли? Кто пришел? – встрепенулась я.

В мыслях сразу возникло: «Наверное, это Андрей Иванович!»

А мне казалось, что я уже о нем забыла… Ан нет, не забыла, раз сразу же о нем подумала.

– Я что, секретарша, чтобы узнавать, кто пришел и вам об этом докладывать? – процедила Ольга Ивановна. – Пойди и сама узнай, кто он такой, – с еще большим раздражением ответила она и вышла из комнаты.

«Ну точно Андрей Иванович!» – Мое сердце учащенно забилось.

Я вскочила с кресла и помчалась в кабинет Ирины Сергеевны. По пути прошла мимо Ольги Викторовны и услышала ее разговор по телефону:

– Кирюша, ты покушал? Ты точно не голодный? Я уже скоро приду.

«Кирюша», – с усмешкой подумала я и постучала в кабинет директора.

– Войдите!

Я открыла дверь… и не увидела никакого Андрея Ивановича. В кабинете стоял некий мужчина в синей полицейской форме. Я его не узнала, но лицо было смутно знакомым.

– Ирина Сергеевна, вы меня звали? – растерянно спросила я.

– Да, проходи. С тобой хотят поговорить.

Почему-то Ирина Сергеевна была словно чем-то озабочена. Я поняла, что что-то произошло.

Мужчина подошел ко мне поближе. На вид ему было лет тридцать. Лицо приятное.

– Здравствуй, Валя. Меня зовут Петр, – представился мужчина. – Я сотрудник Андрея, мы работаем в одном отделе. Ты меня видела на его дне рождения.

– Сотрудник? – удивилась я. В мою душу закралась тревога: «Странно. Почему пришел его сотрудник? Почему не пришел он сам?»

– Ты только не пугайся, хорошо? – попытался подготовить меня Петр.

Естественно, я сразу же испугалась.

– Хорошо… – пробормотала я и подумала: «Неужели с Андреем Ивановичем что-то случилось?»

– Восемь дней назад мы были на задании, задерживали угонщиков, они пытались угнать две машины из автомастерской. Один из них был вооружен и открыл огонь. Пуля попала в Андрея.

Я почувствовала, как глаза сами собой расширяются, а ноги подкашиваются.

– Не бойся, он жив! – воскликнул Петр. – Его доставили в реанимацию. Он неделю был без сознания, но на днях ему стало лучше, он пришел в себя. Вчера я был у него в больнице. Он попросил сходить к тебе и рассказать о случившемся.

Я не знала, что делать – плакать или радоваться. Я расстроена из-за того, что Андрей Иванович лежит в больнице, но рада, что он меня не бросил.

Мне стало стыдно. Человеку плохо, а я думаю о себе! Какая же я эгоистка!

– А в какой больнице он лежит? – в волнении спросила я. – Его можно навестить?

– Можно, – улыбнулся Петр. – Он будет очень рад…

Весь вечер я не находила себе места. Переживала за Андрея Ивановича и корила себя за то, что подумала о человеке плохо. Решила, что он больше ко мне не придет, что он некрасиво со мной поступил, что он предатель. А он, оказывается, без сознания лежал в реанимации…

«Никогда нельзя думать о людях плохо! – сказала себе я. – Только сам человек знает, почему он совершает то или иное действие! Никогда нельзя делать выводы об окружающих, потому что не знаешь всех обстоятельств!»

На следующий день я попросила нашу повариху баба Машу, чтобы она приготовила куриный бульон, и с этим бульоном я примчалась в больницу.

Надела бахилы, мне дали белый халат и провели в палату. Андрей Иванович лежал на больничной койке. Он был бледный, грудную клетку перетягивали бинтовые повязки (значит, его ранили в грудь), но он изо всех сил старался делать вид, что хорошо себя чувствует.

Крестный был тронут, что я принесла бульон. Я сидела на больничном стуле, смотрела, как он ест, и была готова расплакаться от счастья, что Андрей Иванович меня не бросил.

Но вдруг он отставил тарелку на прикроватную тумбочку. Его лицо стало задумчивым.

– Вам не понравился бульон? – испугалась я. – Пересоленный? Или недосоленный?

– Бульон прекрасный, – рассеянно отозвался Андрей Иванович. – Я хотел что-то тебе рассказать… Точнее, спросить… В общем… – путано проговорил он, и все-таки собрался с мыслями: – Я хотел и рассказать, и спросить!

– Что? – замерла я.

Андрей Иванович молчал. Его серые глаза стали задумчивыми. Он от волнения кусал губы. Кажется, ему было тяжело говорить на какую-то тему, но он понимал, что поговорить нужно.

– Когда я был маленький, то переболел одной болезнью, и из-за этой болезни в организме возникли осложнения. Я стесняюсь тебе об этом говорить, но… у меня не может быть детей. Из-за этого от меня даже ушла жена. Это было еще там, в Мурманске… Я ей предлагал – давай усыновим ребенка, сколько детей в детдоме мечтают о родителях, а она сказала, что хочет своего. И ушла к другому мужчине… – тяжело вздохнул Андрей Иванович. – Я уже привык к мысли, что так и проживу всю жизнь бездетным. Сюда переехал. Думал, переезд поможет все это пережить. Думал, что целиком и полностью отдам себя работе. Но потом я узнал про твою ситуацию. Узнал, что ты осталась без родителей. И во мне снова появилась надежда стать отцом. Ты, конечно, уже взрослая, я не знаю, захочется ли тебе этого… Это от маленьких детей можно скрыть, что они неродные. А ты уже взрослая, знаешь всю правду… – Андрей Иванович помолчал. – В общем, подумай, как будет время… Но если ты согласишься, я буду очень рад…

Я не могла ни шелохнуться, ни вздохнуть. Я так ждала этого момента, но не думала, что это действительно случится! Более того, не думала, что случится тогда, когда я этого уже не жду!

Он сказал «подумай, как будет время…» Эх, знал бы Андрей Иванович, что я только об этом и думаю!

– А вы разрешите поклеить фотообои с изображением гор? – сама от себя не ожидая, внезапно выпалила я.

Андрей Иванович рассмеялся и с болью на лице притронулся к перевязанной груди:

– Да хоть весь дом оклеим! И изнутри, и снаружи! – пообещал он. Затем помолчал и осторожно спросил: – Если я правильно понял твой ответ, то после выписки мне можно заняться документами на удочерение?

– Да, – ответила я и счастливо улыбнулась.

В этот момент мне показалось, что я сижу не в больнице, где на полу постелен унылый линолеум бежевого цвета, стоят больничные койки и пахнет лекарствами, а на душистой траве посреди цветочной поляны, и вокруг порхают бабочки.

Через месяц, в конце июня, все необходимые документы были оформлены, и я навсегда покинула детский дом, вторую группу.

Но перед этим нам пришлось немного понервничать. Когда Андрей Иванович стал изучать вопрос усыновления (в моем случае «удочерения»), оказалось, что на все дела может уйти чуть ли не полгода – на сбор справок, медкомиссию, судебные заседания. Но мне хотелось побыстрее покинуть детский дом и не ждать столько времени. Да и Андрей Иванович тоже хотел почувствовать себя отцом.

– В таком случае вы можете для начала оформить не удочерение, а опекунство, – посоветовала крестному Ирина Сергеевна. – Обычно опекунство – это промежуточная стадия усыновления или удочерения. Таким образом ускоряется процесс передачи ребенка в семью. Оформить опекунство вы можете даже за месяц, и Валя сразу переедет к вам, а на удочерение может уйти месяца три – полгода. Разница между опекунством и удочерением в том, что при опеке мы просто как бы временно доверяем вам ребенка, а при удочерении ребенок юридически становится вам родным. И мы решили поступить так, как посоветовала директриса – сначала крестный оформит надо мной опеку, я уеду из детдома, а потом он постепенно меня удочерит.

* * *

Пока оформлялись документы, по какой-то причине Андрей Иванович ни разу не приводил меня в гости – мы все время встречались где-то на нейтральной территории. Я снова ничего не могла понять, волновалась, накручивала себя, думала, что он передумал… но когда наконец переступила порог теперь уже в качестве опекаемого ребенка, то сразу поняла: оказывается, он в срочном порядке делал ремонт и не хотел, чтобы я раньше времени увидела, какой сюрприз он для меня готовит.

Когда крестный показал мою комнату, я некоторое время пребывала в потрясении. На всю стену были нарисованы горы. Это не фотообои, а именно рисунок на стене. Очень талантливый рисунок. Горы, зеленые луга, кристально чистое озеро… Казалось, можно сделать шаг в стену и оказаться в озере, ощутить прохладу воды и вдохнуть свежий горный воздух.

Но еще больше поразило другое. На другой стене висел большой портрет моих родителей.

– Я не хочу, чтобы ты забывала маму и папу, – заметив мой устремленный на портрет взгляд, пояснил крестный. – Если ты стала моей дочерью, то это не значит, что я буду требовать от тебя, чтобы ты их забыла. Нет. Ни в коем случае. Они дали тебе жизнь. Они были прекрасными людьми. Они были моими друзьями. Поэтому обязательно нужно беречь память о них.

– Спасибо… – прошептала я. – Спасибо.

Все сложилось просто идеально. Андрей Иванович тоже был моим отцом, но только крестным. Значит, я имела право называть его папой. И я стала так его звать почти сразу. Во-первых, мне самой очень этого хотелось, потому что я уже девять лет не произносила ни «папа», ни «мама». Я истосковалась по этим словам и мечтала их произносить, но мне некого было так называть. А во-вторых, я это сделала потому, что прекрасно понимала, как сильно Андрей Иванович этого ждет. У него нет родных детей, и он думал, что уже никогда не услышит слова «папа». И вот так получилось, что я мечтала кого-то называть папой, а Андрей Иванович мечтал, чтобы его кто-то называл папой. Поэтому наши желания совпали.

Но прежде чем впервые произнести это слово, я долго думала, как это сделать? Какой выбрать для этого момент? Этим вопросом я мучилась неделю, но решение пришло само собой.

В июле теперь уже в нашем саду поспели ранние яблоки.

– Надо яблоки собрать, – глядя на ломящееся от плодов дерево, сказал крестный. – В этом году очень богатый урожай!

– Да, давайте соберем! – с энтузиазмом согласилась я. – Баба Маша, ну, наша повариха, однажды показывала, как варить варенье. Поэтому попробую его сварить. А еще яблоки можно порезать, разложить по пакетам и положить в морозилку, а зимой варить компот.

– Ну ты хозяйка! – восхитился крестный. – В общем, тебе будет чем заняться.

Он принес стремянку, разложил, взял ведро и взобрался на нее.

Вскоре набралось полведра красных душистых яблок. Одна ветка была прямо облеплена яблоками, похожими на огромные пылающие шары. Но росла она чуть дальше того места, где стояла лестница.

– Вот это веточка! – в предвкушении улыбнулся Андрей Иванович. – Сейчас я освобожу тебя от этого груза, и Валя сварит вкусное варенье!

Он потянулся к ветке. Но лестница стояла явно дальше, чем нужно. Я хотела сказать «может, подвинем ее поближе?», но не успела. Стремянка пошатнулась и завалилась вместе с Андреем Ивановичем.

– Папа! – бросившись к нему, испуганно закричала я.

Андрей Иванович упал на землю. Сверху на него упала лестница, а рядом свалилось ведро, из которого по зеленой траве рассыпались красные яблоки.

Крестный, на голове которого лежала стремянка, расширившимися глазами посмотрел на меня из-под перекладины и в волнении переспросил:

– Что?! Как ты сказала?!

– Оно само… вырвалось… – смутилась я. – Я нечаянно…

– Слушай… Это… Ну, – ошеломленно отозвался он, – короче, пусть оно у тебя почаще так вырывается…

– Хорошо, – улыбнулась я, подошла к… папе?.. и стала извлекать его из-под стремянки.

«Ну надо же! – удивленно подумала я, снимая с него лестницу. – Готовилась-готовилась неделю, а получилось в самый неожиданный момент!»

* * *

Однажды в октябре, когда я уже четыре месяца жила у папы, встретилась с Мариной, которая в детдоме жила со мной в одной комнате и с которой мы раньше учились в одном классе. Но с переездом в другой район я перешла и в новую школу, поэтому теперь мы редко виделись со старыми друзьями из детдома.

Мы гуляли. К этому моменту Андрей Иванович уже официально меня удочерил, и я юридически стала его дочерью. При удочерении мне изменили фамилию на фамилию Андрея Ивановича, и теперь я была не Валентиной Ракитиной, а Валентиной Мирной, а вот отчество даже не пришлось менять – я как была Андреевной, так и осталась.

Когда я четыре месяца жила в качестве опекаемой, то, конечно же, была очень этому рада, но вместе с тем постоянно находилась в какой-то тревоге – да, я живу с отцом, но, как точно выразилась Ирина Сергеевна, меня не покидало ощущение, что меня «временно доверили». А когда стала дочерью Андрея Ивановича по документам, то от сердца отлегло. Я поняла, что теперь у меня действительно есть родитель и меня уже никто никуда не может забрать.

Я светилась от счастья.

Марину никто не удочерил, но она тоже светилась. В разговоре оказалось, что она стала встречаться с парнем. С Вовой из четвертой группы детдома.

– Он такой классный! – восторженно делилась Марина. – Мы всю жизнь жили бок о бок, я никогда не обращала на него внимания, а оказалось, что он такой парень! Он такой добрый! Говорит мне такие приятные слова! Так заботится обо мне! Он меня даже в кафе один раз сводил, представляешь? Он сам заработал – рекламные объявления на улице раздавал, – пояснила она и неожиданно спросила: – А ты с кем встречаешься?

– Ни с кем, – растерялась я. – А надо?

– Ну, никаких требований и правил нет… – пожала плечами Марина. – Но вот у нас уже многие влюблены… Слушай! А давайте мы все вместе погуляем! Я, ты, Вовка и Димка!

– Какой Димка? – не поняла я.

– Из первой группы! Ну, футболист! Который тогда в лагере отодвинул от тебя сынка воспитательницы, когда он хотел с тобой сфоткаться!

– Марин… – смутилась я. – Я даже не знаю… Я как-то вообще об этом еще не думала…

– А ты подумай! – порекомендовала Марина.

И с тех пор я действительно стала об этом думать. В последний год я увлеклась книгами и весь год жила будто в другой реальности. Но тут, в жизни, многие девчонки уже встречаются с парнями… А я это как-то пропустила…

С того дня я начала обращать внимание на окружающих, а именно на пары. Парни с девушками о чем-то мило разговаривают, тепло улыбаются друг другу, встречаются по вечерам и ходят в кино…

И у меня возникли новые чувства – такие, которых не было, когда я была помладше, – а ведь действительно, Марина права – это так здорово иметь рядом с собой человека, которому можно довериться, о котором будешь думать и заботиться…

Когда возникли эти мысли, я тут же себя одернула: «Валя, о чем ты говоришь? У тебя же есть папа! Ему доверяйся! О нем заботься! Тебя только что удочерили, а ты уже думаешь о каком-то другом человеке!»

Но все равно было какое-то несогласие с самой собой. Я поглубже исследовала свои чувства и внезапно поняла: любовь к родителю и любовь к парню, к ровеснику, – это совершенно разные чувства. Любовь к родителю – это любовь ребенка к матери или к отцу, а вот чувства к парню – это чувства другого рода. Это желание вместе с ровесником познавать жизнь, делать какие-то открытия, чему-то учиться, заботиться о нем, понимая, что вы – одно целое.

Вот, например, Марина. Она тоже мечтает о родителях, но вместе с тем она встречается с Вовкой. Так же и другие дети.

Сделав этот вывод, я позвонила Марине и согласилась на прогулку с Димкой.

Перед встречей страшно переживала, хоть я знала Димку всю жизнь. Мы с ним даже сидели в столовой рядом за одним столом, и я часто отдавала ему свою сосиску. Он накалывал ее своей вилкой прямо в моей тарелке.

Но сейчас это была не просто обычная встреча, а… свидание. Мы все выросли и сейчас смотрели друг на друга не как дети, а как взрослые люди.

И вот мы встретились. Марина с Вовкой и мы с Димкой. Это был теплый осенний день. Под ногами шуршали золотистые листья. Мы гуляли по набережной Дона. По реке плыли теплоходы.

Перед прогулкой я красиво оделась. Кстати, насчет одежды хочу сказать, что раньше у меня не было какого-то одного любимого стиля, все время одевалась по-разному, но после того, как стала интересоваться расследованиями и поняла, что хочу работать в правоохранительных органах, мне стали нравиться строгие юбки и блузки, напоминающие женскую полицейскую форму. Поэтому в последнее время я стала придерживаться именно этого «официального» стиля, и он мне очень нравился. Благодаря внешним переменам я даже внутренне стала более организованной.

Итак, я надела юбку, блузку и сделала прическу, уложила свои темно-каштановые волосы, выделила гелем некоторые вьющиеся пряди. Подкрасила ресницы, хотя редко их крашу, надела туфли с небольшими каблуками, хотя каблуки не люблю. Все это сделала ради Димки. По нему я заметила, что он тоже нарядился, выбрал самую лучшую одежду из своего небогатого детдомовского гардероба и даже сделал стрижку.

«Тетя Катя подстригла», – подумала я.

Во время прогулки Димка часто старался словно невзначай коснуться моей руки.

У меня волнительно билось сердце. Я рисовала в фантазии, что мы с Димкой теперь будем созваниваться, общаться, встречаться и ходить на романтические прогулки по красивым местам города…

Пока он вдруг не сказал:

– Ой, Ракета, а помнишь, как тебя обстригли? – От смеха он согнулся пополам. – Весь детдом до сих пор ржет! У тебя так уши торчали! А еще больше стали торчать, когда тетя Катя обкорнала тебя под машинку! Уши были как локаторы! Вот такие! – произнес он и приставил к своим ушам растопыренные ладони, чтобы продемонстрировать.

Я остановилась посреди набережной как вкопанная.

– Ты чего? – удивился Димка. – Ну я же правду говорю!

– У тебя вместо головы футбольный мяч, – печально констатировала Марина.

Мои глаза наполнились слезами. Я всеми силами старалась не расплакаться, но слеза потекла по щеке. А следом за ней потекла тушь. Мне стало еще обиднее, ведь я специально для него накрасила ресницы!

Кроме того, я даже не знала, что в тот «лысый период» мои уши выглядели большими. И это стало для меня еще одной неожиданной новостью.

– Ракета, ну ты помнишь? – допытывался у меня Димка.

– Да с вами забудешь! – рявкнула я, резко развернулась и, впечатывая каблуки в асфальт, стремительно ушла с набережной.

Внутри все клокотало. Все это из-за сынка воспитательницы! Этот случай с отрезанными волосами дал отголосок на всю жизнь!

Я пришла домой, сняла этот дурацкий наряд и взяла с полки очередной детектив.

Я решила, что не нужны мне никакие отношения. Я ничего не хочу! Все парни такие жестокие!

Этот случай напрочь отбил желание с кем-то встречаться.

Все парни помнят, что я была лысой, и все до сих пор надо мной смеются!

Глава 5
Привет из прошлого

Ну вот, теперь вы знаете мое прошлое: что стало с моими родителями, как у меня появился отец, как мне жилось в детдоме – словом, знаете мою жизнь до того момента, как я проснулась летним утром и стала собираться в поездку.

С момента удочерения прошел год. Был июнь. В новом учебном году мне предстояло окончить одиннадцатый класс, так что эти летние каникулы были последними в школьной жизни. Папа подарил мне на день рождения десятидневную путевку в горы. После этого подарка несколько дней я не могла прийти в себя. Никак не получалось осознать, что увижу горы собственными глазами. Я побываю в тех местах, о которых мечтала в детдоме несколько лет!

И вот сейчас мы ехали на железнодорожный вокзал. Папа должен посадить меня на поезд и отправиться на работу.

Мы приехали на вокзал. Я еще ни разу не ездила на поезде. Ехать предстояло десять часов. Как я уже рассказывала, два года назад вместе с детдомовскими отдыхала в лагере, но это было в соседнем городе, и добирались мы туда на автобусе – поездка длилась всего час.

– Как приедешь, сразу же позвони, – напомнил папа.

– Хорошо, – кивнула я.

Я взяла с собой сразу два мобильных телефона на смену друг другу – на тот случай, если в одном разрядится аккумулятор. Ведь в горах будет негде их заряжать.

Папа припарковался у вокзала, и мы направились к поездам.

– Наш поезд проходящий, – сказал папа, прочитав информацию на табло. – Вот, видишь? Поезд Москва – Адлер прибудет к первому пути.

Я посмотрела на табло, на котором красным высвечивалась информация.

Поезд был Москва – Адлер, но я ехала не в Адлер, а в другой город, который находится ближе.

Мы отправились к платформе.

– Туроператор предупредил, что руководитель вашей группы будет с плакатом, – вспомнил папа, внимательно разглядывая людей, которые сновали туда-сюда с тележками, чемоданами и сумками.

– Вон он! – Я первая его увидела.

– Точно! – обрадовался папа.

Мы направились к мужчине лет тридцати пяти, который держал плакат с надписью «Горы». Он был высокий, спортивный и с панамкой на голове.

– Добрый день, – поздоровался с ним папа. – Мы по путевке. Это Валя, моя дочь. Я не поеду, она едет одна.

– Привет, Валя, – дружелюбно поздоровался мужчина. – Меня зовут Роман Семенович, и все десять дней я буду руководить нашей группой. А вот, кстати, и сама группа. Только это еще не все. Должен подойти еще один человек.

Я оглядела нашу компанию. Она состояла из ребят моего возраста.

– Привет, – поздоровалась я со всеми.

– Привет, – откликнулись они.

Все рассматривали друг друга с большим интересом. Нам предстояло жить вместе десять дней. В группе тоже было десять человек.

Я сильно волновалась. От нервов даже разболелся живот.

– С тобой все нормально? – заметил мое состояние папа. – Ты такая бледная!

– Просто волнуюсь, – через силу улыбнулась я. – Я еще никогда не ездила в такие поездки.

Я услышала странный шум, которого прежде не слышала. Огляделась, чтобы найти его источник, и с изумлением поняла, что это шумят рельсы! Железо издавало какой-то непонятный шорох.

– О, а вот и наш поезд! – бодро воскликнул Роман Семенович.

Я обернулась. К нам приближался поезд. Посередине каждого вагона под окнами была прикреплена табличка с надписью «Москва – Адлер». Значит, рельсы шумят из-за поезда!

Стало еще страшнее. Нет, я была очень рада, что еду в поездку, но впереди ожидала неизвестность – я не знала, как там в поезде, не знала, что будет в походе… У меня даже пролетела мысль: «Хочу вернуться домой!»

К поезду стали стекаться люди.

– Поезд стоит двадцать минут. Нужно поторопиться, – сквозь шум толпы я услышала голос Романа Семеновича. – Заносите свои вещи.

– Валя, пойдем. – Папа взял мой рюкзак и направился к вагону.

Я посмотрела на Романа Семеновича. Он тоже взял чей-то рюкзак, но вдруг какой-то парень, по виду мой ровесник, грубо выхватил рюкзак из его рук и недовольно пробурчал:

– Отдай! Я сам.

– Давай я помогу, – попытался настоять Роман Семенович.

– Я же сказал – я сам! Отойди! – грубо ответил парень и, подхватив рюкзак, забрался в вагон.

Роман Семенович грустно вздохнул и занялся другими участниками похода.

«Кажется, они знакомы давно», – отметила я.

Проводница проверила мой паспорт и билет и пригласила в вагон.

Мы поднялись по ступенькам. Они были железными, высокими и крутыми, – еще круче, чем наши ступеньки, которые ведут к Дону.

Затем пошли по длинному узкому коридору, на полу которого был постелен такой же длинный и узкий коврик. Обстановка поезда была для меня удивительной и необычной – я никогда не видела, как поезда выглядят изнутри.

– Вот твое место, – сказал папа, остановившись возле одной «комнатки» с несколькими полками.

Мы вошли внутрь. Здесь было так тесно! Не понимаю, как здесь умещаются несколько человек! К тому же было очень душно. Я мгновенно покрылась испариной.

– Так, какой у тебя номер? Двадцать три? – Папа посмотрел в билет. – Вот твоя полка, – произнес он, опуская рюкзак на правую нижнюю полку.

В купе вошли и столпились еще несколько девчонок из нашей группы. Видимо, они ехали со мной. Стало еще теснее. Я ощущала себя куклой в кукольном домике.

Мы с папой вышли в коридор, чтобы не мешать раскладывать вещи.

Вскоре услышали голос проводницы:

– Провожающие, выходим! Поезд отправляется!

– Ну все, мне пора, – вздохнул папа.

– Уже? – расстроилась я.

– Уже… Валь, не переживай! Ты даже не заметишь, как пролетят эти дни, – подбодрил меня он, хотя было видно, что он тоже расстроен. – Сейчас освоишься, и все будет хорошо. Не забывай делать фотографии!

– Хорошо, – пообещала я.

Папа тепло обнял меня и пошел к выходу. Спустя несколько секунд я увидела его на перроне – он стоял под моим окном, улыбался и махал рукой. Я огляделась по сторонам – многие пассажиры тоже стояли у окон и смотрели на близких, которые их провожали.

Неожиданно я почувствовала, как пол дрогнул, и на вокзале громко заиграла песня «Левый берег Дона». Многие пассажиры расчувствовались, и у них слезы хлынули из глаз.

Вокзал поплыл куда-то в сторону.

«Тронулись!» – поняла я.

Папа помахал мне рукой и улыбнулся, но его улыбка была очень грустной.

Я тоже ему помахала и подумала: «Как он там будет без меня?»

Перрон вместе с папой уехал в сторону. Я прислонилась к краю окна, пытаясь как можно дольше смотреть на папу, но часть перрона, где он стоял, уже скрылась из поля зрения. Я видела других людей – чужих родственников, которые тоже кого-то провожали. На вокзале было очень много людей. Мальчики, девочки, мужчины, женщины… Столько разных лиц…

И в этот момент меня словно прострелило. В толпе провожающих я увидела Ольгу Викторовну – воспитательницу из детдома! Ту самую, чей сыночек отрезал мне волосы!

«Что она тут делает? – изумилась я и сама себе ответила на этот вопрос: – Как это – что? Кого-то провожает. Может, кто-то из ее родственников уехал на море. Поезд же идет в сторону Черного моря, в Адлер».

Надо же… Я уже год не видела Ольгу Викторовну… Надо признать, она выглядела лучше, чем раньше – стала как-то свежее, моложе, и я не заметила на ней ни одной ссадины, хотя раньше она часто ходила с синяками.

Поезд выехал за пределы вокзала и поехал мимо хозяйственных построек.

«Ту-дух, ту-дух… Ту-дух… ту-дух…» – стучали колеса.

Я ушла от окна и отправилась в купе.

Со мной ехали три девчонки примерно моего возраста.

– Давайте знакомиться, – предложила одна из них, рослая, очень плотного телосложения, с голубыми глазами, с кудрявыми рыжими волосами и обильными веснушками. – Меня Люба зовут. А вас?

– Жанна, – слегка высокомерно ответила высокая, сильно худая, с прямыми черными волосами, собранными в хвост. У нее был красивый маникюр. Она обмахивалась ярким журналом мод.

– Я Зина, – представилась девчонка среднего роста с русыми волосами, постриженными под каре. У нее был грубоватый голос и немного грубоватые повадки.

– А я Валя, – откликнулась я.

– Это моя вторая поездка в горы! Физические нагрузки в походах очень помогают сбросить вес! – сообщила Люба, энергично раскрывая пакет и вынимая пластиковый контейнер с копченой курицей. Следом достала огурцы, картошку в мундире и помидоры. – Ой, девчонки, я так проголодалась! Пора бы уже перекусить!

– Как – перекусить? – изумилась Зина. – Мы же только сели!

– Ну и что? Угощайтесь! На, – сказала Люба, протягивая Жанне два контейнера – один с картошкой, другой с курицей.

– Ты что, ешь картошку? – повела носом Жанна. – Нет, спасибо. Так фигуру можно испортить.

– Ой, не комплексуй, – махнула рукой Зина, взяв картошку. – Тебе ее, наоборот, надо приобретать, – произнесла она и гоготнула.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Жанна.

– Больно ты худая, кожа да кости, – откусив помидор, пожала плечами Зина. По подбородку потек сок. Она вытерла его тыльной стороной ладони.

Жанна открыла рот, явно чтобы ответить что-то резкое, но в этот момент послышался хруст: Люба руками разломала копченую курицу.

– На, – сказала она, протягивая Жанне куриную ножку.

– Что за «на»? Не «на», а «возьми»! – не вытерпела Жанна, закатила глаза и отвернулась к окну.

Любина рука с курицей зависла в воздухе.

– Не хочешь – как хочешь, – пожала плечами Люба и переместила руку с ножкой ко мне.

Я хотела ее взять, но к нам вошла проводница, с удивлением оглядела этот пир и попросила:

– Билетики.

Мы протянули билеты. Проводница поочередно открывала каждый билет и вырывала из середины какую-то бумажку. Мы все молчали. Было слышно, как Зина жизнерадостно причмокивает помидором.

В вагоне становилось все более душно и жарко. Но неожиданно сверху что-то зашумело, и я почувствовала, что с потолка полился поток прохладного воздуха.

– Ну наконец-то кондиционер включили! – недовольно сказала Жанна. – Я уже вся запарилась журналом обмахиваться!

Проводница не обратила внимания на это высказывание, вернула билеты и спросила:

– Будете чай с лимоном?

– Да! – сказала Люба. – Мне два!

Жанна с ошалевшим выражением лица снова отвернулась к окну.

– Мне один, – сказала Зина.

– Спасибо, я пока не хочу, – откликнулась я.

Проводница ушла.

– По-моему, каждому времени года соответствует свой напиток, – заметила я. – Лету – холодный компот, а зиме – чай с лимоном.

– Это да. Но в поезде все по-другому, – вгрызаясь в куриное крылышко, кивнула Зина. – Это в поезде такая традиция – пить чай с лимоном.

– Да? – удивилась я. – Не знала.

– Ты что, никогда не ездила в поездах? – изумилась Жанна.

– Не ездила.

– Да ладно? – удивилась Зина. – А почему? Тебя что, родители никуда не возили?

– Не возили, – не став вдаваться в подробности, ответила я.

– Ой, ну ты не комплексуй, все бывает в первый раз, – подбодрила меня Зина.

Проводница принесла три стакана чая в подстаканниках – два Любе и один Зине.

Это удивительно, но вскоре мне тоже захотелось чая с лимоном. Атмосфера поезда почему-то очень к этому располагала, хотя на улице был жаркий июнь.

– Я все-таки тоже схожу за чаем, – сказала я и вышла из купе.

В коридоре было пусто, потому что пассажиры уже разбрелись по полкам, и тихо, потому что одни начали читать, другие спать, а третьи есть. Только слышно, как колеса стучат по рельсам – «ту-дух, ту-дух…»

Я посмотрела в окно. Поезд ехал вдоль Дона.

Я направилась к проводнице.

Но вдруг справа из купе кто-то вышел и перегородил мне путь.

– Извините, можно пройти? – попросила я.

– Да, простите, – ответил мужской голос.

Человек отошел в сторону, мельком взглянул на меня… и я остолбенела.

– Ракета?! – изумился он.

– Ты?! – Я была изумлена не меньше.

Это был Кирилл Матвеев. Сын Ольги Викторовны. Я узнала его сразу.

«Так вот почему она была на вокзале – сыночка своего провожала», – поняла я.

– А куда ты едешь? – спросил сынок воспитательницы, удивленно рассматривая меня зелеными глазами.

– В горы на десять дней, – в замешательстве ответила я. От растерянности даже забыла, что просто не выношу этого человека. – А ты?

– В горы на десять дней… – так же растерянно, как и я, отозвался он.

Меня как обухом по голове ударили.

– Подожди, как – в горы? – оживился сынок воспитательницы. – С кем? С Романом Семеновичем?

– Неважно, – резко ответила я и решительно пошла по коридору к месту проводницы. Я уже пришла в себя. Мне не хотелось разговаривать с человеком, который изуродовал и мои волосы, и мою жизнь.