Текст книги "Путь к себе. Разговоры с психотерапевтом"

Глава 3. Спасай

Спасай себя, чтобы ни случилось, спасай каждую часть себя от чужой веры, навязываемой извне, неважно, религия это или человек. Спасай себя от гнилого общества, от ржавых мыслей, от лишенных смысла дел. Спасай себя, когда нужно, когда чувствуешь, что тебе больно, бьют физически или ранят духовно, беги. Не бойся показаться глупцом, нет ничего зазорного в том, чтобы бежать, когда страшно. Один важный момент: если ты спасаешься бегством от прямой опасности: психопата или банды отморозков, – это мудро, но, когда ты стабильно бежишь от всего, что пугает, начиная с полета на самолете и заканчивая знакомством с новыми людьми или, предположим, выступлением на публике, это другое, здесь ты не защищаешь себя, а разрушаешь, подкрепляя свой страх очередным бегством. Поэтому, спасая себя от других, убедись, что тебя не требуется спасать от себя самого, ибо главный враг, что требует признания, и не враг вовсе, а другая часть тебя. Она не хуже и не лучше, она просто другая.

Вот и ты, новый день. Здравствуй, чистый лист. Забавно, накануне обещать себе начать жизнь с чистого листа, не определив даже границы изменений, где именно и что я хочу изменить? Может попробовать разобрать сферы жизни? Как там рекомендуют психологи? Посмотри на все сферы своей жизни и реши, где требуются изменения. Может, поговорить с собой? К счастью, когда живешь один, это не составляет никакого труда. Помните, как раньше, видишь на улице человека, говорящего с самим собой, и сразу же внутренний задира просыпается: «Господи, он что, говорит сам с собой? Псих, наверное!» А тем временем внутри нас самих ведется непрерывный монолог, 24/7 мы говорим сами с собой, выходит, это не так чтобы и ужасно, скорее, даже наоборот: неумение разговаривать с самим собой, слышать себя приводит к проблемам. Знаете, у всех бывают такие дни, когда пытаешься заткнуть внутренний голос, смотришь сериалы, слушаешь музыку или других людей, делаешь все, только ради того, чтобы приглушить внутренний голос, а бывают моменты, когда, кроме себя, никого и не хочешь, ни видеть, ни слышать. В любом случае Филипп поставил перед собой задачу, позаимствованную им из книги по психологии, что он бегло прочитал накануне. Он подошел к зеркалу. Ему предстояло, глядя себе в глаза, описать себя так, чтобы другой человек смог представить его себе, орудуя фактами, нельзя использовать оценочные слова – красивый, потрясающий, очаровательный и т. д.

– Так, ну это должно быть несложно, – подумал он про себя и с некоторой степенью застенчивости медленно посмотрел на отражение в зеркале. – Так, привет, что ли! – «Главное – вслух», – бормотал он про себя. – А ты ничего! Ладно, шутки в сторону. Прямо перед собою я вижу молодого человека, взрослого, молодого человека, с карими глазами, русыми волосами и небольшой щетиной, у меня высокий рост и астеничное телосложение, но если прибегнуть к спорту, то выйдет неплохо. – Филипп старался описать для себя все, что видит в зеркале, и, чем дальше продвигался, тем меньше мог найти слов. – У меня небольшой шрам над левой бровью, и проступают скулы, есть веснушки, их немного, но этими созвездиями усыпан нос и его основание, форма лица напоминает овал.

Чем больше он смотрел в зеркало, тем больше его взору попадалось особенностей, о которых сам он уже вроде как и позабыл. Родинки, шрамы, даже татуировки – все эти маленькие особенности делали его им, уникальным, неповторимым, но сам Филипп настолько сросся с ними, что перестал замечать. – Я перестал обращать на себя внимание! – с ужасом подумал он. – Куда делась вся магия полного присутствия?

Прошло двадцать минут, прежде чем Филипп смог отойти от зеркала.

Так странно, – подумал он. – Я словно заново узнавал себя. Привет, мне тридцать лет, и я понятия не имею о том, как здесь оказался. Чего я когда-то хотел, о чем мечтал, и кем в итоге стал? Удивительно, какой странной бывает жизнь, с самого детства ты мечтаешь о героизме, величии и о великом пути, полном приключений и забавных историй, героических поступков и побед. Ни один ребенок не мечтает стать террористом, бандитом, убийцей, зато среди опрошенных детей будут миллиарды пожарных, актеров, врачей и учителей. В какой момент этот ориентир ломается, и ты оказываешься один, в пустой квартире, без жены и детей, даже без собаки, зато с просроченными дедлайнами и творческим кризисом, в то время как внутри тебя спит ребенок, когда-то мечтавший бросаться в огонь, спасать жизни, делать значительные вещи каждый божий день? Я хорошо помню два фильма, в которых затрагивается эта тема: один с Брюсом Уиллисом, а второй с Адамом Сендлером. В первом маленький герой, встретившись с собою взрослым, страшно расстроился, осознав, что, когда вырастет, не заведет собаку, о которой так мечтал, или речь Адама о вывернутых мечтах, где он говорит: «Если бы мы встретились с собою маленькими, те бы нам таких оплеух надавали». – И он прав! Оба они правы. Филипп одиноко сидел в своей квартире, размышляя о своей жизни, как вдруг раздался телефонный звонок, он тут же взял трубку:

– Я сегодня видел фильм, хороший такой, мне понравился, – по обыкновению, Дэн старался избегать шаблонных диалогов, придавая их дружбе с Филиппом некоторую уникальность.

– И что же тебе понравилось? – с легкой ноткой грустной отстраненности спросил Филипп.

– Свое эмоциональное состояние, когда я смотрел его, мне было не просто интересно, я был поглощен им, хотелось, чтобы он не заканчивался.

– И… ты явно хочешь сказать что-то еще.

– В какой момент мы перестаем так ловить жизнь, с жадностью заглатывать ее, опасаясь, что она вот-вот оборвется?

– Когда думаем, что будем жить вечно.

– Емко, очень емко, Филипп. Сам как?

– Ну, по всем параметрам хуже, чем могло бы быть, но определенно лучше, чем вчера. Спасибо, что спросил, – он сделал еле слышимый для собеседника вдох, словно тщательно захватывал молекулы заботы, трепетно исходящие из голоса телефонной трубки. – Приедешь?

– Прости, сегодня как раз, – Дэн выдержал небольшую паузу, параллельно проводя внутренний сравнительный анализ в своем воображаемом дневнике запланированных дел. – Смогу составить тебе компанию, при условии, что ты наконец-то выйдешь из своей квартиры и мы отправимся в новое место, это мое предложение, даже не так: это мое условие.

Он прекрасно понимал, что меланхоличного друга пора вытягивать из болотистой рутины его места обитания, и что-то новое – отличный способ сделать это. Филипп не торопился с ответом. Он неторопливо бросил взгляд в зеркало на уставшего молодого человека с глазами старика, после чего с силой выжал из себя:

– Это не совсем то, что я планировал, но я согласен.

– Вот и чудесно, ты там пока собирайся, через час буду.

И хотя Филипп прекрасно понимал, что Дэн далеко не из тех, кто придает большое значение времени, а это всегда гарантировало его, хоть и беззлобную, но тем не менее хроническую склонность к опозданиям, все же покорно стал собираться. Он тщательно подобрал комфортную, вместе с тем абсолютно не соответствующую его настроению одежду. Спортивный костюм? Эту идею он отмел сразу же.

– Дэн не одобрит, только зря потрачу время на переодевание, – язвительно подумал он и достал темно-синие джинсы, рубашку и косуху, после чего тщательно помылся, словно желая смыть мрачный груз довлеющих мыслей. Прошло два часа, прежде чем раздался долгожданный звонок, вовлекающий в активную жизнь. Филипп с особой скрупулезностью завершил свой образ любимым парфюмом, сочетавшим в себе нотки цитруса, всегда придающие бодрость, запах моря в сочетании с черным перцем, для яркости и пылкости, а также молекулы кедра и амбры, завершали всю композиционную элегантный миндаль и белый мускус.

– Удивительно, насколько сильно аромат может вдыхать настроение в людей, использующих его, – подумал он про себя, ощутив таинство прохладного столкновения молекул парфюма с клетками его кожи, после чего взглянул на себя еще раз. – Ну вот же! Другое дело!

Дэн ожидал его в такси около парадной.

– Хэй, косуха в январе, ты, часом, не сбрендил?

– Если, даже будучи взрослым, я не могу носить то, что мне нравится и когда нравится, зачем тогда вообще становиться взрослым?

– Аааа… понял, это такой своеобразный внутренний протест?

– Не то чтобы…

– Ведь дело совсем не в одежде, – Дэн окинул слегка смущенного друга взволнованным взглядом. – Ладно, косуха так косуха, если что, придется лекарства тебе, дуралею, носить, вот как ты заботишься обо мне?

– Ха, долго мы еще будем обсуждать мою одежду, куда ты хотел поехать?

Такси тронулось.

– Ооо… друг мой, это сюрприз, готовься, Алиса, мы едем в Зазеркалье.

– Как скажите мистер White Rabbit.

[Как часто, вы находитесь в моменте?

Как часто жизнь ускользает от вас, словно песок сквозь сухие пальцы?

Как часто вы смотрите и видите, как часто вы видите не глядя?

И что есть окружающий нас мир?

Где эта грань между реальностью, воспринимаемой мною, и реальностью, воспринимаемой другим? Где они пересекаются и пересекаются ли?].

Жизнь человека, задающего вопросы, обречена на приключения.

Дэн с Филиппом покинули уютное такси и отправились покорять занесенные метелью улицы в поисках новых приключений, они вышли у метро, чтобы отведать кофе в любимом месте Дэна, и, хотя Филипп терпеть не мог эту кофейню с сухими, по его мнению, эклерами, все-таки последовал за другом.

– Никак не пойму, почему из всех кофеен города ты всегда тянешь меня именно в эту? – с легкой ноткой недовольства подметил Филипп, стараясь быстро перебирать ногами, чтобы сократить время своего пребывания на морозной улице.

– Никак не пойму, почему из всех кофеен города тебе не нравится именно эта?

– Тут даже туалета нет! И я не раз говорил тебе это, ты платишь деньги, покупаешь кофе, сидишь, отдыхаешь, а у них даже нет уборной комнаты, это же абсурд!

– Ну не без изъяна, да, но место-то хорошее.

– Все дело в Роззи? Ведь так.

– Говорил я тебе, косуха – плохая идея, гляди, как метет, – Дэн открыл дверь в кофейню, стараясь как можно скорее поместить себя и друга в отопляемое помещение. – А насчет… – он бросил свой игривый взгляд на Филиппа, – не задавай глупых вопросов, да, все это вопрос любви, но любви взаимной, понимаешь, старина?

– И почему мне кажется, что кто-то использует отрицание для снижения значимости чувств?

– Снижения значимости? Окстись, любовь к кофе – это тебе не шутки!

Они залились радостным смехом.

Небольшое помещение, когда-то так очаровавшее Дэна, было не более чем маленькой непримечательной кофейней с неудобными стульями, но довольно милым декором. По сути, ее и правда ничто не выделяло на фоне более популярных мест города, кофе был сносен, эклеры суховаты, жизнь в них вдыхали люди, горящие своим делом и тщательно старающиеся работать для… а не на кого-то. Молоденькая бариста Роззи еще училась в университете и сразу же привлекла внимание Дэна, который, хотя и старался сохранять конфиденциальность чувств перед Филиппом, по большей части осознавал абсурдность этой затеи.

– Посидим или сразу пойдем?

– Мы не привязаны ко времени, давай немного отогреемся.

– Сильно же ты замерз, нам от машины не так далеко было идти.

– Скажем так, сегодня я особенно чувствителен к холоду, – с иронией произнес Дэн, делая осторожный глоток обжигающего эспрессо.

– Может, ты уже возьмешь у нее номер, и мы перестанем пить этот ужасный кофе?

– Может, ты и прав, но… – уводя взгляд от друга, Дэн расплылся в улыбке.

– Так ты разрушишь легкую, ни к чему не обязывающую романтику от воображаемой идеализации объекта страсти.

– Поумничать решил? – шутливо подловил друга Дэн.

– Отнюдь! Скажи мне вот что: ты полагаешь, что она не понравится тебе, или тебя пугает возможность получить отказ?

– И то и другое, иллюзии хотя бы не ранят.

– Но и не оживают сами по себе, не узнаешь, пока не попробуешь. В любом случае, ты не сможешь вечно приходить сюда и стоять в стороне.

– Отчего же мистер Холмс?

– Потому что, друг мой, однажды настанет день, когда ты придешь сюда, полный решимости познакомиться, а ее уже не будет, и тогда, ты останешься заперт внутри своей головы с воображаемым романом: «А что, если…», – и знаю, сейчас тебе это доставляет удовольствие, но это временно, мимолетно.

– Умеешь ты подбодрить, это мне напомнило один из твоих стихов, как же, – он пытался вспомнить название.

– «Недосказанность» – одно из моих любимых, – не вслух, но про себя Филипп стал прокручивать в голове стихотворение.

– Отчего же?

– Что отчего же?

– Давай уж вслух, знаю я твое выражение лица.

– Это даже пугает! – не без тени улыбки подметил Филипп, после чего, слегка наклонившись к другу, стал неторопливо жонглировать словами, словами, превращающимися в предложения, наполненными для него самого особой магией смысла.

 
Прошлое, которого не было,
Опаснее всего того, что было,
Ведь проще
Тысячи раз принять и отпустить
Что сделал или сказал,
Чем то, что хотел сказать или сделать,
Но просто, как-то не вышло.
 
 
В конечном счете
Недосказанность – слова,
Оставшиеся гнить внутри,
Не разлагаясь.
 
 
Так как же отпустить все то, что не сказал?
И перестать прокручивать до тошноты,
Как старые кассеты, монологи?
Я так хотел…Я вот чего желал…
Так просто рассказать,
И так чертовски сложно.
 
 
Все это – нам знакомый страх,
Страх осуждения из глаз напротив,
Усиленно сжимающий в тисках
Всех этих бесконечных ЗА и ПРОТИВ.
 

– Как же верно сказано, ладно, твоя взяла.

– Только не пори чушь про ангела с небес!

Медленно направляясь к кассе, Дэн ощущал, как каждый его последующий шаг резко забирает еще минуту назад бушевавшую в нем решимость.

– Ай, была не была, – подумал он про себя. – Главное – не слишком много думать о том, что же ей сказать, – сердцебиение участилось. – Привет, спасибо за кофе, – робко обратился он к миловидной девушке, занимающейся оформлением витрин. – Роззи, да?

– Да, верно, – с легкой улыбкой подметила девушка.

– А меня зовут Дэн, я… – слова резко запутались в ритме его собственного сердцебиения. – Я… послушайте, я приглашаю вас на…

– Только не говорите кофе, – наперебой парировала Роззи. – Сами понимаете, – она окинула взглядом забитую людьми кофейню и пожала плечами, параллельно шутливо искривив лицо.

– Конечно, нет, никакого кофе! Осмелюсь предложить вино, – по взгляду он понял, что просчитался. – Роззи, а куда бы вы сами хотели сходить?

– А вы любите какао? Здесь неподалеку есть одно место, где готовят лучшее какао в городе, ну, по моему мнению.

– Какао? Я буду рад угостить вас любимым напитком. Когда вы освободитесь?

– Здесь я буду до 20:00.

– Тогда, я зайду за вами ровно в 20:00, договорились?

– Буду ждать, – со светящимися глазами игриво ответила Роззи.

– Взаимно, до встречи!

С легким ощущением воодушевления, еле скрывая свой восторг, Дэн направился к выходу, где его уже ожидал Филипп.

– Тааак, у нас 3 часа, потому что вечером я вернусь сюда снова, мы пойдем пить какао!

– Ты же ненавидишь какао!

– А ты ненавидишь эту кофейню, но ведь приходишь сюда со мной, и, Филипп, проследи, чтобы я не опоздал.

– Ну, это уже от тебя зависит, а не от меня, но я постараюсь помочь тебе быть галантным и пунктуальным кавалером, – Филипп рассмеялся.

– На тебя вся надежда! Представляешь, я просто взял и сделал это! Было так просто и легко…хотя вначале, конечно, ну, ты понимаешь.

– Вначале всегда страшно, эта неизвестность расшибает нашу уверенность на тысячи осколков, главное, продолжать идти.

– И я продолжу, а теперь…

– В Зазеркалье?

– Да, Алиса, я приготовил для тебя страну чудес.

Вдохновленный преодолением страха отказа, Дэн впервые за долгое время ощутил то, в чем нуждался так давно, – поддержку друга. Да и Филипп наконец-то сместил фокус своего внимания с себя на другого. Он привык, что, по обыкновению, друг всегда рядом, поможет, поддержит, но забыл о том, что и друг тоже нуждается в поддержке и опоре, ровно как и он сам. Отношения – дело нелегкое, в них всегда необходимо вкладываться. Вместе с тем, отдавая не для того, чтобы что-то получить, на выходе ты получаешь гораздо больше, чем отдал.

Глава 4. Утрата и Выбор

Выбор – форма ответственности, открывающая возможность обратить внимание на себя и свои потребности. Принимая решение, спроси себя: сделает ли меня счастливым это решение? Будет ли мне комфортно сейчас, а в отдаленной перспективе? Это действительно то, чего я хочу? А. Г. Асмолов писал, жизненный путь личности – это история отстраненных альтернатив. И хотя довольно часто нам кажется, что выбор сделать слишком сложно, вместе с тем мы всегда знаем, чего хотим, просто иногда путаемся, цепляясь за стремление угодить всем, либо отчаянно им противореча, активно протестуем. Когда вы начнете задавать себе правильные вопросы, обращать внимание на себя, ответы появятся сами собой.

Пока Самюэль Роуз размышлял на тему выбора, перелистывая в памяти воспоминания, ментально его отбрасывало в самые разнообразные уголки своей биографии. Вот он, будучи подростком, учится водить машину под руководством отца, здесь выпускной с оживленным предвкушением будущего, а здесь он впервые встречает Мэг, делает ей предложение, затем свадьба. Вот он держит на руках новорожденного сына, и кажется, что ещё так много времени для счастья, а через двадцать лет болезнь внезапно забирает Мэг, женщину, делившую с ним все: радости и горе, идеи и падения, для него она словно была соткана из гармонии, надежды и уюта, не раз поддерживала его на пути становления, ровно как и он ее. Любовь длинною в жизнь, и жизнь, наполненная любовью, не без горечи ссор, но всегда в одном направлении. А дальше воспоминания погружают в непроглядный мрак, где смерть выбила почву из-под его ног, где сердце остановилось, беспощадно обливающееся слезами отчаяния. Тяжелее всего было сообщать, сообщать другим о внезапной смерти жены. Когда привычный ритм жизни обрывается утратой, все, что тебе остается, – пытаться собрать себя по кусочкам, и слов не найти, чтобы объяснить происходящее себе самому, чтобы примириться с реальностью, а ты должен сообщать другим, подбирать слова, пытаться щадить их чувства. Это очень страшно: вслух, для других, произносить: «Мэг умерла», в то время как сам ты, для самого себя, еще не осмеливался сказать такое. Когда частица тебя еще сидит внутри и кричит, надрываясь: «Это неправда, это неправда!», и вот все эти голоса в телефонной трубке с сотнями вопросов: «Как? Почему? Нет, этого не может быть», и еще тысячами вариантов вопросительного отрицания, сливаются в один и бьют по еще свежей ране с такой силой, что не устоять. Тогда боль других по инерции усиливает твою собственную в десятикратном размере, и остается крепко держаться, держаться за себя, буквально руками обхватывать тело и обнимать навзрыд, проклиная весь мир за это страдание. И даже спустя годы, пока весь остальной мир продолжает свое существование, ты входишь в новый день с этим камнем на шее, а его не сбросить, разве что само время, сжалившись, уменьшит камень, притупив боль. Переживание утраты – это цена, которую мы платим за любовь и привязанность, за мужество открывать свои сердца другим.

– Ох, милая Мэг, – размышлял Самюэль. – Почти три года прошло, а временами кажется, что все это нереально, меня словно окутал густой, непроглядный туман. Я расскажу тебе о своих чувствах в стихах, хорошо? Ты ведь всегда их любила, – чуть слышно, почти шепотом, он стал произносить строчки стихов, ровным и спокойным голосом, внутри себя, обращаясь к жене, вернее к ее образу, что он так старательно восстанавливал в своей памяти.

 
Придавила реальность,
Пытаюсь вдохнуть,
Не выходит,
Сдавило грудь.
 
 
Внутри рухнул,
Пал,
Потерялся в разрухе.
Не вдохнуть,
Не выходит,
Ошпарен резкостью поворота судеб.
 
 
Разбит.
 
 
Я на стадии отрицания
Застрял,
Прогоняя страдание.
И скорее уверую в Бога,
Что мир сотворил,
Чем в реальность,
Где нет тебя.
Обескуражен настолько,
Что буквально нет сил.
 

Родная, я так скучаю! Дай мне знак, я совсем раскис и ума не приложу, как же быть, – терзаемый насущными тревогами, он пытался нащупать точку опоры, то ли в себе самом, то ли в воспоминаниях не проходящей любви, то ли в ком-то ещё.

В последнее время, он все чаще стал размышлять о выходе на пенсию, но страх перед столкновением с одиночеством пугал. Любимая работа не просто позволяла оплачивать счета, для него она была якорем, вторым домом, любимым домом, позволяющим ощущать себя важным и нужным, и перспектива выхода на пенсию наводила тоску с примесью ужаса, ведь неизбежно влекла за собой пугающую свободу, а он и представить себе не мог, что с ней делать.

– Время беспощадно, в начале пути кажется, что его слишком много, но с годами начинаешь четче ощущать все его отливы, забирающие с собою все самое важное: здоровье и значимых близких. И вот проходят года, становишься старше, мудрее, но однажды, абсолютно случайно, ты обнаруживаешь себя отчаянно пытающимся удержаться в этом сумасшедшем круговороте жизни, устоять, старательно оберегая себя от неизбежного момента столкновения с обезоруживающим одиночеством, непременным спутником каждого человека, ровно как и с неизбежной немощностью старости. Иной раз думаешь: вот теперь я готов продолжить танец жизни, а жизнь уже не готова танцевать с тобою. Да уж…печально. – Внезапный поток мыслей Самюэля прервал стук в дверь.

– Надо же, сегодня не опоздала, – подумал он про себя, постепенно возвращаясь в реальность. – Входите, входите.

В кабинет вошла Джил, ее очевидно сбившееся дыхание, которое она тщательно пыталась скрыть, свидетельствовало о проявлении уважения, она снова сильно опаздывала и рисковала не прийти вовремя, но все же торопилась, вероятно, даже бежала, и Самюэль отметил это, как и заметил тревожно-стыдливый взгляд, прекрасно понимая, что причина обращения за помощью лежала не на поверхности, он аккуратно стал копать в глубину.

– Как вы сегодня себя чувствуете, Джил, как ваше настроение?

– Бывали дни и лучше.

Обычно она была более открыта к разговору, это послужило сигналом для психотерапевта.

– Скажите, что вы сейчас чувствуете?

– Я не знаю, – она откинулась на кресло, словно отстраняясь, и запрокинула голову, максимально старательно отводя взгляд.

– Джил, а что произошло за секунду до того, как появилось ваше «я не знаю»?

– Не знаю, говорю же!

– Хорошо, давайте повоображаем. На что похоже ваше «не знаю»? Если, предположим, это был бы какой-то конкретный предмет или абстрактный, может быть, оно напоминает вам какое-то существо.

– Хм, – задумавшись, она изменила позу, отстраненную на сгорбленную, но тоже закрытую, и расположила локти рук на коленях, после чего стала поддерживать ладонями задумчивое лицо. – Это что-то тяжелое и грубое.

– Как камень?

– Да, да, вернее, нет, ну не совсем.

– Что же это?

– Вот оно! Каменная стена!

– Прекрасно, отличная работа. А теперь, Джил, скажите, что скрывается за каменной стеной, может быть, чувство, эмоция?

– Я не уверена, что могу правильно подобрать слова.

– Давайте я вам помогу, с вашего позволения, я медленно буду перечислять разные варианты, и, когда вы услышите верный, поверьте, вы это поймете, дайте мне знать, ладно?

– Да, конечно, давайте попробуем.

– Итак, каменная стена скрывает радость, – выдержал паузу. – Не удивляйтесь, пожалуйста, мы должны рассмотреть все варианты, злость.

– Близко, но не то.

– Обида, вина, стыд.

– Да, одно из двух последних.

– Давайте определимся и немного разграничим эти понятия. Что вы понимаете под виной и стыдом, что это?

– Странно, в голове звучит, что-то типа: вина – это стыд за ошибку.

– Неплохо, но это немного разные ощущения, вина, условно говоря, наш собственный судья, призывающий к ответу, а стыд – явление социальное, его нам вменяет общество. Давайте я вам дам наиболее простой пример, чтобы разобраться, скажите, вы когда-нибудь переходили дорогу в неположенном месте?

– Да, конечно.

– Что вы почувствовали бы, если бы вас поймала полиция?

– Думаю, что стыд.

– Почему не вину?

– Не уверена, что могу дать правильный ответ.

– В данном примере вы абсолютно правы. Вы почувствовали бы стыд за то, что вас поймали за правонарушением, речь шла бы о вине, если бы вы сами себя ругали за проступок, а так, до тех пор, пока вас не призовут к ответу, вы готовы делать это снова и снова, вот в чем разница.

– Тогда стыд.

– Что стыд? – намеренно изображая непонятливость, переспросил Самюэль.

– За каменной стеною скрывается стыд.

– Джил, какое ваше действие пробудило в вас это чувство?

Наступило молчание, в этот момент Самюэль отлично понимал, что происходит, она принимала важное для клиента решение – открыться или смолчать, и хотя психотерапевт был готов к двум вариантам развития событий, все же, в глубине души, надеялся на первое. Ведь решение открыться для клиента – это не просто возможность примерить ответственность, это шанс увидеть реальную проблему, а значит, получить своевременную помощь.

– На самом деле, есть кое-что. Я ни с кем еще не обсуждала это, – она села так, словно мечтала укрыться от всего мира, даже от самой себя, запрокинув ногу на ногу и крепко сложив руки в замок. – Думаю, у меня проблемы с алкоголем.

– В связи с какими событиями вы делаете это предположение?

– Когда я выпиваю, нет меры или точки стоп, когда я такая, я говорю себе: «Ну все, на сегодня хватит», – а затем пью, пью, пока есть что пить, до тех пор, пока алкоголь не кончится, – тяжело вздохнув, она позволила телу немного расслабиться.

– Как долго это продолжалось в последний раз?

– Четыре дня, я на четыре дня выпала из жизни, все как в тумане.

– Как вы думаете, что это?

– Вы про мою неспособность контролировать дозу выпитого алкоголя?

– Именно, – Самюэль намеренно не произносил вслух очевидный диагноз, предсказывая неизбежное отрицание клиента.

– Не знаю, плохая организованность, стоп, – она резко выпрямила спину. – Да, у меня есть проблемы, но я не алкоголик, я же учусь, работаю, просто…

– Бывают дни, которые выпадают из хронологии вашей жизни.

– Да.

– А в чем же, собственно говоря, тогда вы видите здесь для себя проблему?

– Как же, я ничего не помню и…

– Джил, сейчас я задам вам важный вопрос, пожалуйста, будьте честны с самой собой, хорошо?

– Да, – индифферентно ответила она.

– В такие дни, когда вы начинаете выпивать, вы можете остановиться?

И снова пауза заполнила собою все пространство уютного кабинета, заглушая собою даже шум машин, доносящийся с улицы. Еле заметно глаза Джил стали влажными, как от резких порывов ветра, застигающих врасплох неподготовленных людей. Первая, но не единственная слеза, с силой удерживаемая ею, не смогла надолго удержаться и покатилась по краснеющей щеке клиентки.

– Нет, я не могу вспомнить момент, когда выпила бы бокал вина и остановилась.

– Джил, все хорошо, я рядом и не собираюсь осуждать вас, – он позволил себе слегка наклониться вперед и правой ладонью бережно прикоснулся к ее плечу, после чего еле слышно и максимально спокойно прошептал: – Я здесь, чтобы помочь.

Из последних сил сдерживаемый ею эмоциональный шторм прорвался сквозь рубеж ее старательного подавления. Она стала плакать, сильно плакать, всхлипывая и вытирая слезы громоздкими рукавами своего свитера.

– Вот, прошу вас, возьмите, – Самюэль протянул салфетки.

– Спасибо.

Прошло минут десять, и хотя со стороны казалось, что слезы затмили собою все в комнате, было в них нечто новое для них обоих – и для Джил, и для Самюэля, а именно первый шаг к выходу из мрака отрицания.

– Простите, что я себе такое позволила, обычно я так не делаю, – успокоившись, сказала Джил.

– Вам стало легче?

– О да, определенно.

– Джил, в таком случае я попрошу вас объяснить мне, какое бы название вы дали тому, что с вами происходит?

– Вы же знаете, к чему все это.

– А как вы считаете?

– Нет, я не могу, я, нет, и не просите, сказать вслух, значит, признать, а я не хочу признавать это.

– Тогда для чего вы здесь?

И снова молчание. Самюэль прекрасно осознавал, что сегодня Джил впервые допустила в свое сознание новую мысль, мысль, ужасно пугающую ее, вместе с тем кристально правдивую. Это алкоголизм. И хотя до искреннего принятия проблемы оставался всего шаг, она предпочла его не делать, что было предсказуемо, но изначально расстроило психотерапевта. К счастью, Самюэль тщательно это скрыл.

– Джил, вы такая умничка, я хотел бы отметить важный шаг, который вы сумели сделать для себя сегодня, это полупринятие. И знаете что, у меня есть для вас предложение. Будет гораздо легче, если вы позволите себе взглянуть на проблему под другим углом, поэтому я предлагаю вам на следующей нашей консультации еще раз довериться мне и отправиться в место, где будут другие люди с похожими проблемами.

– И что же это за место, – с неодобрительным подозрением спросила она, – В общество анонимных алкоголиков поведете?

– Да, – с легкой утвердительностью ответил он, прекрасно понимая, что иного пути для нее сейчас нет, они могут еще десятки часов потратить на консультации и, в конце концов, прийти к принятию, но этот путь долог, а действовать надо решительно быстро.

– Не думаю, что это хорошая идея, мне там не место, я понимаю, как выглядел наш сегодняшний разговор, но я другая, не такая, как они, я не алкоголичка!

– Джил, знаю, все это не просто для вас, посещение этого места не значит принятие ярлыка «алкоголик», хочу, чтобы вы знали, я пойду с вами и, если вы не захотите участвовать в дискуссии, не надо, просто молча посидим и уйдем. Встречи проводит мой коллега, так что вас это ни к чему не обязывает, давайте просто проведем этот эксперимент, вместе, от и до, Джил, обещаю, я буду рядом.

– Я подумаю об этом и сообщу вам, ладно?

– Да, конечно, здесь только один из нас знает, как вам будет лучше, и это точно не я.

Она растянула губы в неловкой полуулыбке и отворила дверь.

– Благодарю за консультацию, до связи.

– Да, Джил, я буду ждать вашего решения.

Мог ли Самюэль надавить на нее, чтобы склонить к верному, по его мнению, решению? Разумеется, нет, бесполезно пытаться спасти того, кто отрицает всякую помощь, вместе с тем надежда не покидала мысли Самюэля. Он отдавал себе отчет в том, что видел, хоть ненадолго, но у нее возник инсайт, инсайт, от которого так просто будет не отмахнуться, а значит, зерно истины посажено. Позволит ли она пойти себе еще дальше, поможет ли она самой себе на пути внутренней трансформации?

– Милая Мэг, ну какая пенсия, я здесь еще нужен, – думал он про себя, запирая дверь рабочего кабинета.

Жизнь – это всегда по-разному, бывает, ударит так, что и не встать, и иногда действительно, кажется, лучше и не вставать. А потом появляется кто-то или что-то и подрывает, тогда все нутро в тебе готово встать, чтобы действовать, чтобы менять происходящие события и чтобы спасать тех, кому это нужно, ради них самих и ради близких им людей. Трудна, терниста и непроста, но как волнующе прекрасно кипит внутри эта жажда жить.