Текст книги "Верните мне меня"

Верните мне меня
Дарья Рагулина

© Дарья Рагулина, 2020

ISBN 978-5-4498-3736-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Счастье – Беда

Я лежу на мягком кожаном шезлонге с закрытыми глазами и нежусь под утренним солнцем. Наша вилла очень удачно расположена у самого Черного моря, поэтому медовый месяц мы решили провести именно тут, зачем лететь куда-то далеко, когда собственный рай практически в шаговой доступности? Я люблю это место с самого первого дня нашего совместного отдыха здесь, люблю нежиться в разных уголках необъятного мирка нашей молодой семьи Рублёвых.

Сегодня утром я выбрала зону у бассейна, и мне нравится, как солнце ласкает кожу, как ветерок щекочет меня, как расслабляется все тело, уставшее от бессонной ночи в объятиях моего великолепного мужа. Подумав о нем, я улыбаюсь, чувствую, как по телу пробегает волна желания, выталкивая на поверхность кожи чувствительные мурашки.

– Светлана, перенесите зонт поближе к Алисе, неужели вы хотите, чтобы она сгорела на солнце?

Голос Игната, моего Игната, как всегда властный, но мягкий. Я помню этот голос вот таким с самого первого слова, которое он произнес при мне, в тот памятный день юбилея моего отца. Вслед за словами я чувствую, что надо мной появилась тень, значит, зонт уже перенесен, и ласковая рука Игната ложится на мой живот, начинает скользить по мне. Хочу открыть глаза, но ленюсь, просто переворачиваюсь, чтобы эта рука оказалась на спине и ласка продолжилась. Несколько минут он гладит меня, после чего я слышу, что он ложится на соседний шезлонг.

Игнат – новый компаньон моего отца, появился в нашей жизни из ниоткуда, просто пришёл на пышный банкет в честь пятидесятилетия папы и сразил его своим виденьем бизнеса, свежими идеями сбыта металлоизделий за границу и своей грамотностью в вопросах конкуренции и выбора партнеров.

Я люблю вспоминать всю цепочку событий своей жизни после появления в ней Игната, поэтому сразу переношусь мыслями в тот день. Моя жизнь до Игната является мутной консистенцией взращивания во мне нравственной, всесторонне развитой и грамотной личности. Мой отец искренне желает, чтобы я достойно продолжала его металлургический бизнес, расширяла его, вызывая в нём гордость за своё единственное дитя. За годы бесконечного обучения у разных действительно великих педагогов я хорошо научилась всему, кроме любви, от которой меня аккуратно и настойчиво оберегали, возможно, именно поэтому я и потеряла голову, познакомившись с Игнатом.

…Он подходит сзади и накрывает мои плечи пиджаком:

– Я не хочу, чтобы такая прекрасная девушка замёрзла, пока любуется на звезды…

…Он стоит у стены и нажимает на кнопку выключателя, свет вспыхивает, щелчок – половина ламп гаснет, еще один – остается только бархатный свет светильников, еще щелчок – и комната снова залита светом:

– Я даже не знаю, при каком свете вы мне нравитесь больше, вы прекрасны при любом освещении…

…Он бережно ведет меня до моей комнаты, бледнеет, оборачивается, видит, что коридор пуст, дрожа всем телом, прижимает меня к себе и впивается в мои губы, даря мне первый в моей жизни поцелуй. Я чувствую, как пол под ногами обрывается, и я кружусь в невесомом пространстве, испуганно вкушая новое чувство, которое заливает моё тело той же дрожью, которая исходит от этого мужчины. Игнат обхватывает мою шею своей горячей рукой, запускает пальцы в волосы и держит мой затылок, не давая мне шанса спастись от того желания, наличие которого я до этого и не подозревала в себе. Жар растёт, разливается по моей крови, и я обхватываю его руками, которыми пыталась оттолкнуть его за мгновение до этого, мои ладони чувствуют твёрдую мускулатуру его спины под тонкой рубашкой, я непроизвольно впиваюсь ногтями в его поясницу, и он глухо рычит прямо в мой рот, прижимает меня к стене. Неожиданно анатомия мужского тела, изучаемая мною несколько лет назад, обретает плоть и кровь, оказывается вполне реальной и твердым бугром упирается в мои бёдра через его брюки и подол моего легкого платья. Изучая это всё в теории, я не предполагала, как сильно это может затуманить рассудок на практике. Я выгибаюсь ему навстречу, издаю полустон-полувздох в его горячие уста и, не отдавая себе отчета в действиях, тяну край его рубашки, чтобы прикоснуться к коже спины без каких-либо препятствий.

Он с усилием отрывается от моих губ, вызывая моё недоумение и ужас, часто дышит с закрытыми глазами, упирается лбом в мой лоб, нежно освобождается от моих рук, целуя каждую в запястья, поднимает свои серые туманные глаза:

– Я не могу позволить себе такую роскошь до тех пор, пока ты не станешь моей женой. Алиса, выходи за меня.

Он опускается на одно колено и вынимает из кармана коробочку обшитую шёлком, плавно открывает и протягивает мне сапфировое великолепие, которое дрожит в его руках, как напуганная птица, судьба которой зависит только от меня…

Я ребенок своего отца, я потеряла маму, когда мне не было года, она умерла от нелепой пневмонии, оставив на память о себе только родинку в форме четырёхконечной звезды на моей пояснице. Папа вложил в меня всего себя, поэтому я никогда не чувствовала себя недолюбленной, поэтому моё раннее замужество немного выбило его из колеи, он не ожидал, что его дочь переедет к другому мужчине в восемнадцать лет, да я и сама не ожидала. Папа не сопротивлялся нашей свадьбе, но и счастья в его лице я не увидела, всю свадьбу он находился в каком-то скорбном оцепенении, вручил нам в подарок документы на новую яхту и уехал раньше всех гостей.

Очень надеюсь, что со временем папа сможет принять моё замужество, ведь он понимал, что я когда-то стану самостоятельной. Тем более Игнат идеальный человек для нашей семьи.

– Лисёнок, мне надо уехать по делам на пару дней.

Распахиваю глаза, резко сажусь, от резкости движения в глазах темнеет, или это от шока?

– Как уехать, ты говорил, что до конца месяца свободен!

Мой голос возмущен, вижу, что ему не нравится мой тон, мне и самой не нравится, но это произошло непроизвольно. Игнат закрывает ноутбук, прикрывает глаза, трет переносицу, губы плотно сжаты. Впервые вижу его таким сосредоточенным, внутри начинает нарастать паника.

– Небольшие проблемы с первой совместной операцией, которую мы проводим с твоим отцом.

– Какие могут быть проблемы? Там же просто корабль металла поплыл за границу.

– Да, это я нашел партнёров в Америке, наладил весь процесс, но корабль пропал.

В первое мгновение думаю, что он пошутил, губы растягиваются в глупой улыбке, но его лицо слишком напряженно, значит, это действительно серьезно.

– Когда ты вернешься?

– Как только все улажу.

Он смотрит на часы, кивает сам себе, встает. Я встаю вместе с ним, за ним иду в кабинет, где он собирает документы, затем в спальню, где он молча надевает костюм. Он что-то обдумывает, медлит, несколько раз заглядывает в папки с бумагами, все перечитывает, на ходу пишет кому-то сообщения, а я просто сижу на краю постели в купальнике и наблюдаю за ним. Он накидывает пиджак, поворачивается ко мне лицом:

– Лис, ты помнишь пароль от сейфа?

Киваю ему, как его можно не помнить? Дата рождения моей мамы – ноль три ноль пять один девять семь семь. Игнат тоже кивает, думает пару мгновений:

– Если что-то произойдет, в этом сейфе лежит достаточно денег, чтобы прожить не одну жизнь.

– Что может произойти?

Мне не нравится ни его вид, ни его взволнованный голос, мы живем вместе две недели, каждый день этих двух недель я знала, что вся моя жизнь будет такой же счастливой и наполненной радостью, поэтому слова «если что-то произойдет» врезались в моё сознание как пуля. Он видит мой испуг, видит, что мои руки дрожат, быстро подходит ко мне, тянет за руку, прижимает так крепко, что я не могу вдохнуть:

– Произойти может хоть что, деньги в сейфе, там же документы, если что, передвигайся по этим документам, так я смогу тебя найти, ты же хочешь, чтобы я тебя нашёл?

– Игнат! Что происходит?

Меня колотит крупная дрожь, он же становится спокойным, слишком спокойным.

– Я не могу говорить о том, в чем еще не уверен, никому не говори пароль от сейфа, никому не показывай документов, лежащих в нем, лучше сожги, но не смей показывать. Поняла?

Я молчу и глотаю комок в горле, он встряхивает меня за плечи и почти кричит:

– Ты меня поняла, Алиса?

– Поняла.

Целует мой висок, отступает на шаг:

– В сейфе есть пистолет, в доме восемь охранников, мне не позвонить, я оставляю телефон дома, чтобы меня не могли отследить хотя бы по нему, береги себя, ничего не бойся.

Говорит это каким-то дежурным тоном, как будто не мне, а себе. Долго смотрит мне в глаза, выходит из комнаты. Пару минут стою на месте, не в состоянии пошевелиться, осмысливаю всё сказанное им, присаживаюсь на постель. Тело вибрирует от напряжения, голова начинает назойливо болеть, сжимаю виски пальцами – сейф! Скидываю купальник, достаю из шкафа белье и спортивный костюм, натягиваю все это на себя, не осознавая, с какой-то пьяной туманностью в голове, разум проясняется только в кабинете, перед глазами – сейф. Если Игнат так боится за содержимое сейфа, то лучше сразу узнать, что там, и уничтожить, или закопать, или сжечь, как он сказал. Чувство опасности зудит на коже, режет где-то в легких, проникает в мозг вместе с кровью.

Открываю сейф – пачки купюр разных валют, слишком много, чтобы хотя бы примерно понять сумму, пара коробок с украшениями, пистолет, кожаная папка. Хватаю папку, развязываю шнурок, выкладываю содержимое на стол – документы на имя Виктории Владиславовны Каратаевой с моим фото внутри, полный пакет документов, плюс загранка, пара банковских карт, сим-карта для телефона. В отдельном файле документ с перечнем разных адресов по всей России: Омск, Новосибирск, Сургут, Владивосток, Тюмень, Ростов-на-Дону – внизу подпись: «В одном из этих мест ты сможешь меня найти, надеюсь, это не понадобится. Помни: я никого никогда не любил так сильно, как тебя, Алиса». В каждом городе обозначена одна и та же улица. Улица Декабристов, только номера домов разные. Разные, но их легко запомнить – у всех на конце пятерка: сорок пятый, сто пятый, пятнадцатый.

Всхлипываю, пихаю все обратно в папку, папку в сейф, сейф закрываю. Я должна это все перепрятать, это очевидно. Если кто-то захочет это найти, то первым делом в сейфе и будут искать. Иду за сумкой в гардеробную, там же достаю несколько герметичных пакетов, на часах полдень – очень хорошо, сделаю вид, что поехала по магазинам. На ходу заглядываю к ребятам охраны, сидят с сонными, разморенными жарой лицами, в голове вспыхивает голос Игната: «Ничего не бойся», – угу, не бойся, наша охрана сопляки, только что пришедшие из армии ребята, которые просто рады хорошо заработать, правда, пара из них действительно профессиональные вояки, но даже мысль о них не смогла зажечь в моей голове лампочку с маркировкой «безопасность».

– Ребят, подготовьте машину, мне прокатиться надо.

Переглянулись, один кивнул и встал:

– Гелик?

Киваю.

– Водитель нужен?

– Нет.

Лишних вопросов не задают, им слишком хорошо платят, иду дальше по своим делам. Складываю документы и деньги по пакетам, пакеты аккуратно запихиваю в сумку, в дверь кто-то деликатно стучит, вздрагиваю, вспоминаю, что закрылась на ключ, кричу:

– Что-то срочное?

– Во сколько подавать обед?

Голос безликий, я не успела запомнить ни голосов, ни имен всей обслуги за это короткое время.

– Я пообедаю в городе.

Больше вопросов нет, но я почему-то начинаю торопиться, пихаю пакеты с деньгами неаккуратно, по карманам, в пустоты, сверху бросаю пару футляров с драгоценностями и пистолет, а в сейфе будто и не убыло. Закрываю дверцу, выглядываю в окно, машина уже у крыльца.

Сумку бросаю на пассажирское сиденье, пристегиваюсь, слишком быстро еду к воротам, в какой-то момент даже боюсь, что они не успеют открыться, но ногу с газа не убираю – успели.

Дорога у меня только одна – в город, по пути будет пара развилок. Проезжаю первые три, слишком близко от дома, сворачиваю на четвертой, еле заметная заросшая дорожка, аккуратно ползу по ней, высокая трава скребет днище машины, ветки стегают по лобовому стеклу, противно скребут по дверцам, куда я собралась прятать тут сумку? Ни лопаты, ни топорика, да я и не держала в руках никогда таких инструментов. Проезжаю ровно два километра, останавливаюсь у приметной высокой сосны. В лесу спокойно, птицы кричат разными голосами, солнце не печет благодаря густым кронам. Достаю сумку и решаю идти от сосны строго на север, хорошо, что меня научили таким тонкостям еще в детстве, тогда я капризно топала ножками и говорила, что мне никогда не пригодится знание того, как определить север по солнцу. Пригодилось.

Прохожу примерно пятьсот метров, почва становится каменистой, повсюду огромные булыжники. Раз десять поворачиваюсь вокруг оси, изучая лес на наличие ненужных свидетелей. Кладу сумку под обвалившееся дерево, вокруг подталкиваю пару больших камней, ломаю ноготь, чертыхаюсь, вспоминаю, что на маникюр мне идти как раз через пару дней, успокаиваюсь. Оставлять вот так сумку страшно, ни дерево её не прикрыло, ни камни, поэтому снова беру в руки, иду дальше, буквально через десять шагов нахожу ямку. По размеру чуть больше сумки, собираю мох с упавшего дерева, аккуратно большими пластами закрываю свой клад.

Обхожу ямку со всех сторон, запоминаю каждую деталь окружения: дерево, камни, бугорки, три березы, шиповник. Отряхиваю руки, в машине тщательно вытираю их салфетками, салфетки складываю на сиденье, чтоб не забыть выбросить в городе. Кое-как выезжаю из леса, аккуратно, чтобы не застрять и не врезаться в дерево, за двести метров от трассы останавливаюсь, прислушиваюсь, чтобы никто не ехал, не имел возможности приметить нашу дорогую машину, выезжающую из леса. В город еду уже более спокойно, не торопясь обедаю в ресторане, где все неодобрительно смотрят на мой спортивный костюм, хорошо хоть на обслуживании это не отразилось. Ем через силу, каждый кусок запиваю водой, потому что ничего не лезет в горло, съедаю только первое, остальные красивые блюда вызывают тошноту, оставляю хорошие чаевые, выхожу в жару города.

Глаза впиваются в вывеску дорогого салона красоты, иду туда поправить один ноготь, предлагают обновить все коготочки, отрицательно мотаю головой, девочка-мастер недовольно куксится, кладу на стойку пару купюр, настойчиво повторяю:

– Один палец, приведите мне его в порядок.

Сумма её устроила, лицо стало нежнее. Пока она колдует над моей рукой, тупо смотрю в окно, решаю сразу по приезде домой позвонить папе, странно, что сразу не позвонила, уж он-то сразу бы меня успокоил с этим дурацким кораблем. Зачем Игнат полез в металлургию? У него прекрасный фармацевтический бизнес, работающий по всему миру, зачем еще компаньонство с папой? В свадебной горячке я ни разу не интересовалась этими вопросами, только где-то на краю сознания висело, что он очень помог папе организовать этот сбыт.

Девочка очень быстро заканчивает работу, я, не глядя на результат, прощаюсь и быстро иду обратно к машине. Почему я так запаниковала? Потому что Игнат занервничал? Уехала, не взяв телефон, мысленно хохочу над собой, вспоминаю Игната: «Я оставляю телефон дома, чтобы меня не могли отследить хотя бы по нему». Агент ноль ноль семь, не иначе. Даже не знаю, кого из нас сейчас называю агентом, но напряжение медленно отпускает, к дому подъезжаю полностью расслабившись. Ворота до сих пор открыты, вот раззявы, им доверили охранять меня, а они после моего отъезда даже ворот не закрыли, проезжаю мимо, посигналив три раза, сигнал орет как на паровозе, надеюсь, разбудила. Глушу машину, забегаю в дом.

Что-то не так. Вернее всё так, всё на своих местах, тихо шумит кондиционер, вдалеке болтает охрана, а они говорят на повышенных тонах. Они часто что-то делят, эти молодые самцы. На прошлой неделе я час хохотала над тем, как они делили сердце молодой горничной. Первый логический порыв – плюнуть, пойти звонить отцу, но по пути в спальню все-таки решаю заглянуть к ним, чтоб убрали машину, ну и выяснить суть их конфликта.

Распахиваю дверь их служебной комнаты и замираю в отсутствии понимания, шоке, ужасе, смятении. В большой комнате тесно от людей, все охранники как игрушечные солдатики привязаны к стульям, перед одним из них стоит незнакомый мне мужчина со злым лицом, приставив пистолет к его лбу. Кто еще находится в комнате, я не понимаю, просто отмечаю, что их слишком много, горло сжимает спазм, отшатываюсь назад, но все лица уже повернуты ко мне, парень с пистолетом у лба мычит, рот у него заткнут, пистолет быстро направляется прямо в меня и смотрит как живой своим черным хитрым глазом.

– Чуть насмерть не запытали мальчишку, пока тебя ждали. Чего встали, – рявкает он в сторону, – связали её быстро.

Пытаюсь сделать хоть шаг, но ноги просто не шевелятся. Я не знаю, как необходимо вести себя в таких ситуациях, единственное, что я помню, что нельзя сопротивляться, что нужно пытаться запомнить имена и лица, только уши моментально закладывает каким-то гулом, а глаза заволакивает слезами. Чувствую, как меня садят на стул, руки грубо привязывают к подлокотникам. Пытаюсь проморгаться, слезы выкатываются, смотрю в распахнутые двери эпицентра беды, глаза цепляются за ботинки, торчащие из-за дивана, на багровые пятна, размазанные по полу, я даже не даю себе сформировать мысль о том, что эти люди кого-то убили, но организм срабатывает сам. Меня выворачивает на свои же колени, потому что за плечи они привязали меня к спинке стула.

Человек с пистолетом начинает поливать происходящее матом, половину слов я даже не слышу, потому что в голове все кружится, мелькает и вздрагивает.

– Сними с нее эту блевотину, вонь невыносимая, и этих уже выведи куда-то.

Парней из охраны действительно начинают выводить, у меня появляется шанс понять количество прибывших «гостей». Не считая одного за диваном, каждого охранника выводил один «не свой», в гостиной их осталось еще пятеро. На чем они приехали? Необходимо хотя бы три машины или микроавтобус, а на стоянке у виллы чисто. Зато вокруг густой лес, внутренне ухмыляюсь, вспоминая, как, гуляя с Игнатом позавчера, нашла в том лесу огромный загон для квадроциклов, который абсолютно не видно даже за сто метров, так что микроавтобус спрятать там можно абсолютно легко. Эти мысли немного отрезвляют, впиваюсь в лицо командующего глазами – высокий, лысый, лицо лоснится, черты лица огромные, неуклюжие, на подбородке шрам – некрасивый, будто там была рваная рана. Слышу с улицы, куда только что увели парней из нашей охраны, глухие щелчки, будто кто-то хлопает дверцей машины, но машина там одна. Чужие возвращаются, лениво засовывая пистолеты по местам, кто в кобуру, кто за пояс.

Нет больше моих охранников.

«Ничего не бойся».

«В доме восемь охранников».

Голос Игната совсем некстати звучит в голове, потому что как раз после этого мне и становится по-настоящему страшно. Воздуха не хватает, дышу так часто, как могу, закрываю глаза, вдох-выдох, не хочу, чтобы меня снова рвало. Кто-то срывает с меня обблёванные штаны, но ноги остаются мокрыми, сжимаю их, они противно скользят.

– Вы посмотрите, какая скромница, ножки она сдвинула.

Все дружно хохочут, а во мне просыпается злость, распахиваю глаза и снова упираюсь в это мерзкое лицо. Кто-то из них решает завершить моё унижение, приматывает ноги широким скотчем к ножкам стула, все одобрительно кивают ему и пялятся на мои раздвинутые ноги с похотливым озорством.

– Где твой муженек, куколка?

– Что вам нужно?

– Найти Игната.

Отвечает спокойно, остальные держатся рядом, несколько лениво расселись по диванам, на них даже не смотрю, они просто пешки. Некстати мелькает мысль о том, что утром в доме кроме охраны была еще свита горничных, кухарок, уборщиков… Отодвигаю эту мысль как можно дальше. Сейчас нужно правильно вести диалог, только как это – «правильно»?

– Зачем?

– Он потерял наш товар.

– На корабле был товар моего отца.

– И кое-что еще, глупышка.

Хмурю брови, опускаю глаза на его шею, из-под черной футболки торчит завиток татуировки, острое щупальце, как лапа осьминога.

– Что еще там было?

– Не твоё дело! Где Игнат? – Голос уже грубее, с нажимом, со злостью.

– Я не знаю.

Произношу громко и четко, с неким вызовом, а зря. Вскидывает бровь, хрустит пальцами на руках, кивком головы зовет еще одного из своих солдатиков на улицу. Остальные сидят тихо, лениво лапая руками то, до чего дотягиваются, – книги с полки, вазы со столиков, одному приглянулся золотой портсигар – очень дорогой подарок на свадьбу, подарок родственников – семейная драгоценность, которую я любила с самого детства и обожала с ней играть, придумывала волшебные истории про тех мифических существ, что запечатлены на крышке. Бугай вертит его в руках, ногтем ковыряет филигрань, засовывает в карман и начинает искать глазами, что еще интересного есть в комнате. У меня нет сил даже возразить, разве его волнует – какую ценность для меня имеет эта вещь?

– На улицу её тащите.

Главарь заглянул, только чтобы проронить эту фразу, причем выходил он в главные двери, теперь же оказался в дверях, ведущих на один из задних двориков. Покорные солдаты все разом встают, двое хватают стул и немедля несут меня на улицу, лица довольные, видимо, предвкушают какое-то веселье. На площадке, посыпанной мелким гравием, стоит «Керхер», он всегда тут был, эта территория предназначена для хозяйственных нужд, мы тут не бываем, тут бывает персонал, который моет машину, стрижет газон, следит за садом, чистит бассейн. Место всевозможных приспособлений для ухода за всеми гранями нашей богатой жизни. «Керхер» из безобидной мини-мойки превращается в нечто страшное, так как шланг с рычагом подачи воды в руках одного из чужих. Мой стул ставят в центр площадки, чужой проверяет подачу воды, что-то регулирует на рычаге, несколько раз пускает струю воды в гравий, гравий разлетается во все стороны, я нервно наблюдаю. Остальные распределились вокруг, как перед каким-то ритуалом, мои глаза скользят по их лицам, но лица настолько одинаково кирпичные, что я не могу запомнить их, ни одной детали, ни одного отличительного признака.

– Куда уехал Игнат?

Главарь снова оказывается передо мной, играя пистолетом в руке.

– Я не знаю!

Я выкрикиваю это с возмущением, потому что уже отвечала, потому что, слава Богу, не знаю ответ.

Он кивает, и мне в ногу бьет струя воды, всего лишь воды! Но по ощущениям мне в ногу воткнули что-то острое, вскрикиваю, дергаюсь, но струя перемещается выше – на бедро, туда, где кожа нежнее. Я понимаю, что это не смертельная боль, что это просто струя воды под давлением, но она бьет в одну точку и боль нарастает с геометрической прогрессией. Мой крик срывается на визг, мне кажется, что с моей ноги сорвали кожу, затем кусок мышцы, затем еще и еще, до самой кости. Бьюсь в конвульсиях, и стул опрокидывается назад, ударяюсь головой, «Керхер» затихает. Дышу тяжело, не могу вспомнить, когда зажмурилась, глаза открывать страшно, нога пульсирует, как от ожога, боль такая, что голова начинает кружиться.

– Где этот ублюдок, тварь!

Вслед за словами получаю пинок в бок, глаза сразу открываются, один из пешек стоит надо мной и скалится, пинок был не сильным, но унизительным. Никто никогда не применял насилия в мой адрес, поэтому боль перемешивается с панической атакой уязвленного достоинства, какое право имеет кто-то пользоваться своим физическим преимуществом и количественным перевесом! Хочу сказать в ответ что-то, но какие-то струны срабатывают и затыкают рот. Чувство страха за свою жизнь берет вверх, поэтому жалобно выдавливаю:

– Я не знаю, я правда не знаю, где он!

Стул поднимают, мысленно готовлюсь к еще одной водяной пытке, но из дома выходит один из них:

– Саныч, там сейф наверху.

Главарь поворачивается к нему, кивает, с ухмылкой поворачивается ко мне.

– Ну что, визжалка, код от сейфа-то ты знаешь?

Знаю. Вот его я, к сожалению, знаю, плотнее стискиваю зубы и отвожу глаза. Саныч удовлетворенно роняет:

– Знает, продолжаем.

Вода снова впивается в ногу, в ту же самую. Букет боли обретает новые краски, мой визг выходит на новые частоты, пешки вокруг потешаются, игра приобретает азарт. Иногда они делают перерывы, стул падает еще несколько раз, голос у меня срывается. С третьего раза они принялись за вторую ногу, и несколько раз чередовали в какое место бить. Я не знаю временной отрезок происходящего и перестаю понимать, почему не говорю им пароль от сейфа, там же не осталось ничего, кроме остатка денег. Может, именно деньги им и нужны? Но в воспаленном мозгу есть мысль о том, что я могла что-то упустить, что под пачками денег могли быть еще какие-то документы, просто я была не совсем адекватна утром, могла не увидеть какую-то бумажку или еще что-то.

– Так, хватит водой баловаться, пойду гляну на этот сейф.

Саныч уходит, солдатикам уже давно скучно наблюдать за этими пытками, кто-то курит, кто-то пьет кофе из наших кофейных чашек, кто-то просто сидит, уставившись в телефон, и иногда гогочет. Устало опускаю глаза на ноги. Никогда не думала, что в какой-то момент ощущение боли глохнет и становится назойливо тупым, неотпускающим, тянущим силы, от такой боли никуда не деться, но терпеть её можно. Кожа на ногах красная, местами лиловая, местами с синевой. По ощущениям кожи давно нет, тяжело вздыхаю и начинаю беззвучно рыдать, даже не от боли, от обиды, что все это приходится терпеть и что конца этим мукам не видно, потому что Игната нет рядом и папы, и вообще все это похоже на фильм.

– Может, ей пальцы просто ломать?

Ответа на вопрос не последовало, и я даже не успеваю испугаться, но один из них сразу приближается и со всей силы бьет черенком от каких-то граблей по пальцам левой руки. Не отдернуть руку, не увернуться от удара – привязали они меня крепко. Хрипло вскрикиваю, смотрю на скрюченную от боли руку, кисть пронзает горячими иглами, и она моментально начинает опухать.

– Придурки, чего палками машете? Никаких увечий! Вам за нее три шкуры снимут!

Вокруг начинается какая-то суматоха, все спорят, о чем – я не понимаю, сознание то пропадает, то проясняется. Получаю шлепки по щекам, глаза распахиваются – Саныч.

– Нашли твоего Игната раньше нас, ФСБ быстро сработали, а жаль. Ну ничего, от них он откупится, а от нас нет, мы его все равно найдем. Пошли, парни.

Все активно двигаются в дом, один из них на прощание плюёт на мои разноцветные ноги. Какое-то время в доме что-то гремит, потом становится тихо. Делаю слабую попытку освободить неповреждённую руку от веревок, но они намотаны так крепко, что необходимо приложить усилия, сил на которые во мне нет. Апатия накатывает с такой силой, что я начинаю просто блуждать глазами по гравию, по стене дома, по небу. Где-то в доме начинает звонить телефон, сначала мой мобильный, затем стационарный. Номер стационарного знают единицы, им давно никто не пользуется, кто это? Вдруг понимаю, что папа.

Мысль о папе, который может помочь, дает сил, начинаю вертеть рукой, выходит слабо, но получается сдвигать её, вожусь долго, но наконец тонкая кисть выскальзывает из пут. Телефон в доме то затихает, то снова начинает голосить. Освобожденной рукой очень аккуратно развязываю опухшую, которая пульсирует все сильнее, затем стаскиваю веревку с плеч, отматываю скотч с ног, со скотчем приходится сложнее всего, ноги отзываются болью от любого движения, скотч толстый и крепкий, а подвижная рука лишь одна. Все мое тело покрылось липким, противным потом, я чувствую, как от меня несет запахом страха и ужаса, хочется смыть его, пока не успела им пропитаться.

Собирая все силы, поднимаюсь на ноги, только сейчас понимаю, что на мне нет кроссовок, видимо, слетели еще в доме, когда с меня срывали штаны, гравий впивается в стопы, кожа разрывается от боли, шаг, еще шаг, иду как утка, медленно, стараясь не касаться ногами друг друга и не сгибать их сильно в коленях, чтобы не тревожить кожу. Иногда в голове вспыхивает мысль об Игнате, но, чтоб не разрыдаться, гоню её, сжимаю до минимума и продолжаю идти. Когда вхожу в дом, телефон затихает, начинает снова играть мобильный, из сумочки, сумочка висит у двери. Еще шагов двадцать. В окно у двери вижу беспорядочно лежащие трупы своей охраны, руки, конечно, дрожат, желудок, конечно, подпрыгивает к горлу, горло сдавливает спазм, но блевать нечем, все вышло еще в прошлый раз. Держусь рукой за тумбочку, телефон снова заливается, напоминая о себе.

– Папа! – выкрикиваю я в трубку хрипящим голосом и задыхаюсь.

– Алиса? Девочка моя, что происходит! Где ты?

– Я тут, дома. Они… они всех… у-у-убили.

Не знаю, откуда взялось заикание, все предметы в комнате снова начинают кружиться, и поддержать мне себя нечем: в одной руке телефон, а второй невозможно пошевелить от боли, кисть распухла, и боль от нее молниями бьет до самого плеча.

– Слава богу, ты жива! Я уже сажусь в самолёт, скоро я прилечу. В доме есть оружие? Ты можешь сейчас как-то себя защитить? Я позвонил в органы, они тоже скоро должны приехать!

– Пап, прилетай скорей, мне очень страшно.

Выдавливаю это из себя шепотом, горло саднит. Папа отключается. Пока не поздно, иду на второй этаж, запираю дверь кабинета, открываю сейф, все вокруг разбросанно, содержимое стола на полу. Да, все верно, в сейфе остались только деньги. На глаза попадается жесткий диск, подбираю его и иду вниз, с трудом представляю, как сделать то, что планирую, но в голове еще остались обрывки разума. Я не могу всем доверять, я доверяю только папе и Игнату, мне надо скинуть видео с камер на диск, чтобы Игнат мог определить, кто эти люди. Вдруг в полиции тоже есть их люди, и они уничтожат доказательства? Около минуты в оцепенении стою у двери, помня, что внутри тоже есть мертвый человек, как назло, вспоминается, что кроме трупов охраны где-то весь остальной персонал, глаза наполняются слезами, вытираю их тыльной стороной ладони и обреченно шагаю внутрь. Тошнотворный запах сразу бьет в нос, но я иду прямиком к мониторам, процессор стоит на самом виду, втыкаю в него диск, выскакивает диалоговое окно, просит пароль. Набираю восемь единиц, отклонено, восемь двоек – тоже, везет мне только на восьмерках, и экран дружелюбно спрашивает: создать архив или уничтожить? Как все легко и примитивно. Выбираю период, с утра до… бросаю глаза на часы – восемь вечера. Сколько же времени они провели тут? Сколько часов они настойчиво били меня струей воды? Выбор камер: ставлю галочку на все камеры первого этажа, территорию, прилегающую к дому, и галочку в кабинете. Полоска архивации медленно ползет, а я смотрю на нее, не отрываясь, чтобы не видеть даже крови на полу. Приветливая надпись «Готово», тыкаю на кнопку «ОК» и сразу втыкаю диск в соседний ноутбук – удостовериться, что все получилось. Да, видео длиной в девять часов, не очень хорошего качества, зато со звуком. По очереди проверяю каждое видео, выдергиваю жесткий диск, хорошо, что он компактный, засовываю в бюстгальтер.