Текст книги "По дороге с облаками"

***

После несъедобного завтрака, состоявшего из жидкой каши, бутерброда с сыром и светло-бежевой бурды, именовавшейся какао, школьников погнали в поле. Впереди шла девочка-изгой. Один из школьных хулиганов запустил ей в спину редиской, чуть не попав в Дашку. «Чем это закончится?» – испугалась она. Чего и стоило ожидать, в колхозе оказались трудновоспитуемые не только из седьмого, но и, что было гораздо хуже, из восьмого класса.

Мимо по грядке проскакал одноклассник Паша Прохнов, которого дружки окрестили Папаней. «Прохнов, вернись!» – послышался гневный голос математички старших классов. Бредущая по грязному полю толпа подростков оживилась. Кто-то крикнул в тон учительнице: «Папаня, глухой что ли? Вернись, кому говорят!» Прохнов даже не оглянулся. Математичка побежала за ним. Она перескакивала с грядки на грядку и кричала: «Я тебе покажу, Папаня, рваня, сраня! Я твоих родителей в школу вызову». Вслед заулюлюкали.

***

«Внимание! Завтра к восьми утра на политинформацию», – невозмутимый голос длинноносой, худой, но странно широкобедрой химозы перекрыл гул голосов сорока тринадцатилетних подростков. Венцом педагогической и воспитательной деятельности новой классной руководительницы стала поздно обнаруженная беременность ее семнадцатилетней младшей дочери и тщательно разработанная система взяток за успешные оценки: четверка – двести пятьдесят тысяч рублей (около $50), пятерка – в два раза больше. Но это случится позже, а сейчас, в последние годы развитого социализма химоза чувствовала себя уверенно. Страна Советов удваивала удои и выращивала отличные урожаи подсолнечника, а классная руководительница 7 «б» с честью рапортовала директору об повышении уровня политической грамотности и нравственности своих учеников.

Дашка продолжала учиться в той же школе. Но родители ее развелись и, чтобы выменять отцу отдельное жилье, Дашке вместе с матерью и младшей сестрой пришлось переехать в двухкомнатную квартиру в доме на соседней улице. В новом доме, несмотря на то, что располагался он метрах в трехстах от того, в котором Дашку жила раньше, она чувствовала себя, как на другой планете. Перед домом между деревьями были натянуты веревки и сохло белье, в подъезде часто не убирались, а во дворе целыми днями торчала группа подростков, не возлюбившая Дашку и кричавшая ей вслед обидные прозвища. Через дорогу построили общежития от находившихся неподалеку заводов – бывший район-новостройка превращался в один из, как их теперь называли, рабочих районов. На улицах чаще можно было встретить пьяных, поэтому Дашка старалась без особой надобности из дома не выходить.

Дашкин класс тоже изменился. Одноклассники разделились на группы по два-три человека, кто с кем дружил и сидел за одной партой – друзей выбирали по тому, как проводили время после школы. Меньшинство занималось в кружках и спортивных секциях. Большинство торчало на улице и пробовало на вкус взрослую жизнь в виде дешевого портвейна.

Группы дружили друг против друга или несколько против одной. Всегда общительная и имевшая много друзей Дашка все чаще чувствовала себя одинокой – портвейн пить не хотелось, а ее хорошие отметки вызывали у части одноклассников раздражение, у другой части зависть. В шестом классе к Дашке, переодевавшейся после урока физкультуры, с деловым видом подошла одна из одноклассниц Галя Портнова. Портнова занималась хореографией, что выработало у нее привычку прямо держать спину – создавалось впечатление самоуверенности и некоторого высокомерия. Училась Портнова сносно, но партнеры по танцам уже тогда интересовали ее больше, чем правописание «не» с глаголами. «Светлова, – громко сказала она, пытаясь привлечь к себе внимание одноклассниц, – хочу с тобой поговорить!» «А что такое? – непонимающе спросила Дашка. – Подожди, я оденусь. Давай выйдем из раздевалки, жарко здесь». Портнова повысила голос: «Нет уж, куда убегаешь. Пускай все девочки слушают». Дашка посмотрела по сторонам. Позади Портновой стояли ее приятельницы: Таня Сербина, с торчащими в разные стороны соломенными волосами, и Оля Харитонова или «Халупа» – прозвище Харитоновой дали из-за выражения скорбящей унылости, которое ей придали неудачно выщипанные брови. Обе выглядели отрешенно, как инквизиторы перед началом сжигания очередной ведьмы. «Что случилось?» – переспросила Дашка. Портнова победоносно вскинула голову и выпалила: «Мы считаем, что тебе учителя завышают отметки». Дашка недоуменно посмотрела вокруг. «Интересно, сколько времени ты вчера просидела за уроками?» – подумала она о Портновой, но вслух ничего не сказала. Скандалов Дашка не любила, а кроме того тема скандала была ей не понятна. «А какое дело…» – начала она, как вдруг раздался голос Веры Лапиной. «Вот и нет, – запротестовала Лапина. – Светлова свои отметки получает честно».

В одно мгновение вокруг Дашки образовался кружок спорящих девчонок, является ли она, Дашка, любимчиком учителей, или же заслуженно получает пятерки. На стороне Дашки было меньшинство во главе с Лапиной, против нее – все остальные. «Бойкот Светловой!» – прокричала Харитонова. «Мне бойкот? – опешила Дашка. – За что?» Она попыталась что-то сказать, но никто не слушал. Дашка испугалась. Ей действительно было непонятно, что происходит. «Ну и идите вы со своим бойкотом отсюда!» – выступила Лапина. Бойкотирующие демонстративно вышли.

На неделю женская половина класса разделилась на два лагеря. С Дашкой и пятью вступившимся за нее одноклассницами никто не разговаривал. Но на следующей неделе к Дашке подошла Портнова и, как ни в чем не бывало, попросила дать списать математику. Дашке давать списывать не хотелось, но это был единственный способ нормализовать обстановку в классе. Бойкот закончился.

В седьмом классе Дашкино общение с одноклассниками свелось к тому, что у нее просили списать домашку или подсказать на контрольной. К счастью в классе появилась новенькая, Марина. Слово за слово, и Марина предложила учить итальянский язык. В моде были итальянские певцы, впрочем, других особо интересных занятий не было. Одноклассникам их увлечение не понравилось. «Что это Светлова с Ворониной не по-нашему в углу шепчутся, вдруг что-то плохое говорят, и вообще, нехорошо от класса отделяться, надо быть такими, как все». Периодически всплывала на поверхность провозглашаемая идея коллективизма – нет никаких «Я», а есть только «МЫ»; все, что не есть «МЫ» и непонятно, скорей всего плохо.

Особенно возмущалась Иванова. Несколько вечеров подряд Иванова звонила Марине домой и просила выйти на пять минут на школьный двор «для разговора». «Разговор» обозначал разборку, грозящую превратиться в драку. Марина каждый раз вежливо отказывалась. Дашке не звонили, боялись ее матери, бывшей председателем родительского комитета класса. По большому счету, одноклассникам было наплевать и на Воронину, и на Светлову, и на их итальянский – мозги были заняты тем, где достать денег на сигареты или как познакомиться с Виталиком из соседней школы. Но через месяц бывшие подруги/соседки по партам Дашки и Марины, боясь осуждения одноклассниц, демонстративно пересели, показывая, что не желают иметь с «дурами» ничего общего. Впрочем, это было к лучшему – свободных парт в классе не было, и девчонкам никак не удавалось сесть вместе. О пертурбациях с месяц посплетничали и поохали, а потом все стихло, и тем самым одноклассники официально признали факт появления новой пары подружек: Светлова и Воронина – и оставили обеих в покое.

***

На другой день Дашка разговорились с девицей на год младше. Алена появилась в их школе недавно, ее перевели из соседней за плохое поведение. Она собрала вокруг себя человек пять, таких же, как она, – наглых, развязных, выглядящих на все восемнадцать в свои тринадцать, одноклассниц. В школе Дашка старалась держаться от них подальше – в ту пору были модны разборки, что кто-то на кого-то не так посмотрел. Как-то раз в метро к возвращающимся с курсов английского Дашке и Марине подошли две такие особы, старше и выше ростом, одетые в искусственные шубы, войлочные ботинки и клетчатые мохеровые шарфы. «Ты что на меня вылупилась?» – спросила одна из них Дашку, толкнув в плечо. «Да нужны вы смотреть на вас», – ответила она и сделала шаг назад. «Как это не нужны?» Особы нарывались на скандал – смотреть на них было нельзя и не смотреть было тоже нельзя. «Пойдем поговорим». «Не пойду я с вами никуда, – Дашка занервничала. Вокруг были взрослые, но на помощь никто не спешил. Подошел поезд. Девчонки вошли в вагон и сели. Особы сели напротив, нагло вытянув ноги. «Ща выйдем и поговорим», – время от времени повторяла одна из них. «Что будем делать?» – зашептала Марина. К счастью на их станции на перроне стоял милиционер. Дашка схватила Марину за руку и остановилась. Особы замялись. «Ладно, – сказала одна из них. – Смотрите на будущее. Мы-то добрые, а нарветесь на кого-нибудь… Пошли, Натах!»

Знакомство с Аленой произошло не просто так. К Дашке начала приставать Лариса, старшая сестра ее бывшей подруги Риты Янаевой, похожая на крыску девчонка со старушечьим лицом и гадливыми круглыми глазками – вылитая старуха Шапокляк. Таким образом она пыталась самоутвердиться, так как в своем восьмом классе особым успехом не пользовалась. Днем раньше ее отодрал за волосы парень из параллельного класса, и ей хотелось на ком-то отыграться. Для самоутверждения Янаева сначала толкнула Дашку на глазах у своих одноклассников, а потом попыталась облить водой. Бедная Дашка не знала, что ей делать. К счастью появилась Алена.

С чего она решила взять Дашку под свое покровительство, непонятно. То ли для укрепления своего имиджа, то ли ей интересно было пообщаться с теми, кто не был похож ни на нее, ни на одну из ее подруг. В тот же день, встав между Дашкой и ее мучительницей, она коротко приказала: «Вали отсюда!» Лариска не замедлила свалить – Алену боялись. «Что ей от тебя надо?» – спросила Алена у Дашки. «Не знаю, надоела уже». «Ладно, если что, скажи».

Алена зачастила в гости и приводила с собой подруг из соседней школы. Эти девчонки принадлежали совсем к другому кругу – всегда с накрашенными губами, одетые в лучшее, что можно было купить в «Детском мире». «Я гуляю с парнями», – рассказывала Алена о том, как проводит время. «Что значит, гуляю?» Алена вдруг смутилась. «Гуляю… вообще, значит – ну вы понимаете». «А зачем?» Алена задумалась и дальше разговор не пошел.

***

Восьмой класс. «Девочки, пойдемте, посидите с нами». Классная делает приглашающий жест. Внутри класса бардак.

«Я как побегу, он за мной. Стоять, орет…» – взахлеб рассказывает Иванова, как классно провела вечер. «У нас было три бутылки портвейна и одна водки. Ну че, посидели неплохо, правда Боба напился и его вырвало прямо в комнате», – вторит ей еще одна любительница веселой жизни. «Ты чего уши развесила», – это Дашке, пытающейся выучить слова к завтрашней контрольной на курсах английского. А тут химоза орет: «Завтра после уроков у нас общественно—полезный труд». Это значит, что завтра среда, и обществу полезно, чтобы все шли на жиркомбинат клеить коробки. У Дашки по средам английский, но это, как было принято говорить в школе, были ее личные проблемы. Обществу в лице классной руководительницы нужны склеенные картонные коробки для укладки в них майонеза в баночках. Поэтому отменяйте свои личные дела и поставьте выше дела общественные. Хорошо это или плохо – решать не вам.

Общественно-полезный труд, как и поездка на сельхозработы, официально был добровольным. Это означало, что все добровольно—принудительно трудились на благо жиркомбината, выполняя бесплатно оплачиваемую работу. Для трудившихся школьников труд этот был к тому же бессмысленным. Может быть, школе и была польза, этого никто не знал, но никто из школьников не получал никакого вознаграждения, никакой благодарности за потраченное время. В коммунизм никто не верил, а другого мотива еженедельно проводить три часа, клея коробки или укладывая в них пачки с маргарином, кроме как не получить выговор и в результате плохую оценку по поведению, не было. Но и этого было достаточно, чтобы каждую среду у входа в жиркомбинат появлялась Дашка и еще два десятка одноклассников, и классная руководительница могла отчитаться перед директором школы, что ее класс, то есть отряд, в среду работал. Верила ли она сама в целесообразность и необходимость такого труда или тоже зависела от кого-то или чего-то: от директора, премии или других благ – единого мнения на этот счет не было. Так или иначе, сегодня среда и мы трудимся.

Тем не менее, «процесс пошел, и это правильно, товарищи». Сменилась очередная глава государства, которая вдруг объявила, что теперь все будет по-другому. Сразу после этого удои резко снизились, урожаи сгнили, а к ненавистным коробкам добавилась уборка территории ближайшего детского садика.

Дежурство по столовой, уборка кабинета НВП, уборка кабинета химии, бесконечные субботники. Уборка листьев на школьном дворе, то же – в скверике у железной дороги. Отказаться, даже заикнуться о том, что ты не хочешь убирать листья, было невозможно. Несмотря на провозглашенную перестройку и гласность, обычаи менялись очень медленно, в том числе и в советской школе, где для усмирения учеников пользовались старыми проверенными методами. «Не забывай, чтобы получить медаль на выпускных экзаменах, тебе нужно иметь „примерное“ поведение в характеристике». Дашкины одноклассники не могли дождаться окончания восьмилетки, чтобы с радостью уйти из осточертевшей школы и пополнить ряды рабочего класса. Но Дашка собиралась учиться дальше. Чтобы закончить среднюю школу и поступить в престижный ВУЗ, необходим был не только хороший аттестат, но и хорошая характеристика. Каждодневные угрозы и увещевания накрепко заседали в умах школьников, особенно тех, кто строил планы на будущее. Кроме того, была и такая опасность, что за твое неповиновение на тебе отыграются на экзаменах. Рисковать нельзя. Поэтому, «если вы не поедете в колхоз…!» Чего уж там, все понятно.

***

На следующий день была суббота. Выходной. Никто никого на поле не гнал, и, позавтракав на скорую руку, девчонки решили пойти в деревню на почту, откуда можно было позвонить в Москву.

Ближайший населенный пункт Дединово находился в четырех километрах от колхоза. Идти надо было лесом и полем, поскольку транспорта никакого не было. Вместе с девчонками пошли две девицы из восьмого, которые знали дорогу, а заодно обещали показать, где почта, откуда можно было позвонить домой по межгороду, а где магазин, в котором можно было купить протертых яблок с сахаром в трехлитровых банках – популярной среди обитателей барака еды.

Почта помещалась напротив общежития для сезонных рабочих, четырехэтажного серого здания с серой вывеской «Hilton». Как только девчонки подошли ближе, из окон «Хилтона» высунулось несколько взъерошенных голов и стали зазывать путешественниц в гости. Делая вид, что эти приглашения их не касаются – восьмиклассницы, впрочем, остановились поболтать – Дашка и Марина зашли на почту. Телефонистке было не впервой видеть московских школьников. Она приняла заявки и сказала: «Ждите». «А сколько», – поинтересовалась Марина. «Сколько надо», Усевшись, девчонки стали ждать.

«Воронина!» Марина вскочила и бросилась к телефону. «Плохо, – доносились до Дашки обрывки разговора, – ужасно. Привези мне носки, свитер и еды… Я не знаю какой – колбасы, сыра, конфет, консервов. И позвони Дашкиной маме, скажи ей то же самое». «Три минуты», – раздался голос телефонистки. «Светлова!» Дашкин разговор был коротким. «Плохо, ужасно, привези мне…» Выйдя из кабины, Дашка сказала: «Надо проситься домой. Если не смогли нас оградить от колхоза, пускай, черт возьми, заберут нас отсюда пораньше».

Девчонки пошли в магазин напротив. Ассортимент его был разнообразней. Здесь можно было купить яблочное пюре и даже консервы «Суп перловый» и «Килька в томате». За прилавком стояла полупьяная красавица в грязном белом халате и красных пластмассовых бусах. Красавица заигрывала с мужественным и таким же нетрезвым голубоглазым красавцем в резиновых ботах, синих рабочих штанах и клетчатой рубахе. «Гришка!» – раздался веселый голос красавицы, когда Гришка попытался ущипнуть ее за необъятных размеров пятую точку. Девчонки купили трехлитровую банку с яблочным пюре и кильку. Пора было возвращаться.

На главной площади с бюстом Ленина посередине девчонки встретились с восьмиклассницами. «Пойдем со мной,» – внезапно в их кружок вторгся еще более опьяневший Гришка. Взвизгнув, девчонки бросились в разные стороны.

Обратно шли долго. Побоявшись идти короткой дорогой через лес, Дашка и Марина пошли полем, по широкой проселочной дороге. После нескольких дней без дождя грязь на ней высохла и местами превратилась в твердые комья. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не наступить на один из них и не подвернуть ногу. Вдруг позади раздался шум копыт и голос: «Берегись!» Девчонки в ужасе обернулись. Их нагонял по пояс голый парень на лошади. Про местных в бараке ходили жуткие рассказы – как они напивались, а потом насиловали. Прижав к груди продукты, Дашка и Марина побежали. Парень не отставал. «Что делать? Вокруг никого нет, до спасительного колхоза далеко, а вдруг кто-то вылезет из кустов?!» Девчонкам еще никогда не было так страшно. Белая, как смерть, Дашка бежала и лихорадочно соображала: «Может закричать? Но кто услышит?» Рядом, прижимая к груди банку с яблочным пюре, бежала такая же белая Марина. Но вдруг парень отстал. Девчонки остановились передохнуть. Разговаривать не было сил, и до барака они шли молча.

***

В выпускном десятом классе учиться было очень тяжело. Тяжело не в плане учебы, а в плане того, что было с этой учебой сопряжено. Знаний, полученных в школе, не хватало для поступления в высшее учебное заведение – вступительные экзамены были гораздо сложнее школьной программы. К тому же все предметы были обязательными и приходилось зубрить ненужные, даже если ты определился, где учиться дальше. Три раза неделю Дашка ходила на подготовительные курсы, надеясь, что аттестат с отличием даст ей возможность сдать при поступлении в ВУЗ только один экзамен.

До конца существования комсомола, как общественной организации молодежи, оставалось еще два года. Если тебе нужна была хорошая характеристика, ты должен был быть и был комсомольцем, что налагало на тебя дополнительный круг обязанностей и позволяло учителям относиться к тебе с большей строгостью. Для рядовых комсомольцев, не принадлежавших к элите райкомов или горкомов, комсомол сводился к ежемесячной уплате взносов и регулярным отчетам о проделанной общественной работе.

Дашка была членом комитета комсомола школы. Сверхблаг это членство не приносило. Но, всю пионерскую жизнь бывшая командиром отряда, Дашка хорошо усвоила, что более высокое общественное положение, пусть даже формальное, дает преимущества – всегда лучше быть наверху, чем внизу, всегда лучше обладать властью и в результате иметь больше шансов самой распоряжаться своей судьбой. За свою активность, выражающуюся в том, что Дашка отвечала за организацию общешкольных празднеств, она умудрилась попасть в непонятно существовавшую ли на самом деле «Ленинскую книгу», в которую заносились имена наиболее активных и достойных комсомольцев. Никакого поощрения Дашка не получила – считалось, что сам факт попадания в книгу был гораздо лучше любой денежной премии. Материальное стимулирование вообще отсутствовало. Если ты что—то сделал хорошо – хорошо ли учился, дальше всех прыгнул или больше всех сдал макулатуры, тебе торжественно давали грамоту – листок бумаги с большим изображением Ленина и красного знамени, по центру листка скромно перечислялись твои заслуги. Если ты уж очень отличился, то давали грамоту почетную или две грамоты в зависимости от наличия необходимых грамот в школе.

Самым тяжелым было то, что, несмотря на провозглашение демократии, в школе в отношении учителей к ученикам ничего не изменилось. В духе перемен учителям пришлось заговорить о правах школьника, но это не мешало им при любом удобном случае по излюбленной привычке показать школьнику, что он никто и зависит целиком и полностью от того, что учитель, о нем думает. Дашке с удивлением привелось наблюдать картину, как историчка, после лекции о недостатках авторитарного стиля руководства, подошла к одной из учениц, схватила ее за волосы, чтобы увидеть, есть ли на ее ушах сережки, и, убедившись, что есть, быстренько эти сережки с нее сняла.

Самой неожиданной новостью для десятиклассников стала отмена выпускного экзамена по истории. Было непонятно, какую историю нужно учить и сдавать: ту, где «партия – наш рулевой» и «дело Ленина живет и побеждает», или другую, про которую только-только начали говорить и писать в газетах. Экзамен заменили на собеседование, в ходе которого группа учеников должна была выразить свое согласие с происходящим и недовольство прошедшим. Это было несложно, но экзамен по истории вдруг оказался самым запоминающимся. Потому что к экзамену Дашку готовил отец, разговаривая с ней на разные темы и отвечая на вопросы. Не про политику, а про то, как жизнь устроена. А она в свою очередь пересказывала все Марине и группе дружественных одноклассников. В назначенное время с цветами в руках они зашли в кабинет истории, и даже самый оболдуйский двоечник смог выступить и получить вполне заслуженную тройку и одобрение экзаменационной комиссии.

Был еще один важный момент, который Дашка поняла значительно позже. Все, что происходило в школе именно с ней и что происходило в школе в целом, воспринималось как само собой разумеющееся. Так устроен мир – ты каждый день встаешь и идешь в школу и жизнь в школе именно такая, какая есть. Ты просто каждый день встаешь и идешь в школу – причем не просто идешь, а даже не думаешь о том, что в школу можно не идти.

Школьная жизнь создавала опыт несамостоятельного мышления, из которого выбраться было очень трудно. Учитель математики доказывал за тебя теорему. Учитель химии проводил показательный опыт. Учитель истории согласно учебнику заставлял поверить, что в таком-то году прошло такое-то событие и имело оно такое-то историческое значение. Даже учитель географии не отставал – хотя не имел ни малейшего представления о странах, о которых рассказывал. Считалось, если ты учитель, ты по определению знаешь свой предмет и жизнь в целом лучше. От учеников требовалось сидеть тихо, слушать внимательно, зубрить по возможности и написать контрольные удовлетворительно. Неудивительно, что такая система передачи знаний не только не учила, но способствовала развитию иных навыков – обдурить учителя, списать со шпаргалки на экзамене, списать домашнее задание у успевающего ученика, подсмотреть в учебник при устном ответе и получить незаслуженно хорошие оценки.

Закончив школу, Дашка по пальцам могла пересчитать, что из учебы в школе запомнилось. Запомнилось, потому что знания были результатом самостоятельного, активного обучения, а не принятием на веру или зубрежкой того, что выдумали или написали другие.

Сочинение, написанное не как «реферат мудрых мыслей автора предисловия книги», а потоком мыслей собственных. Тема – Маяковский, объем – двенадцать листов школьной тонкой тетрадки. Комментарий учителя – «можно было более интересные стихотворения выбрать». Дашкина мысль – «я выбрала те, которые интересны для меня».

Пересказ «Соляриса» на одном из уроков. Своими словами, а не по обычной схеме «краткое описание событий, характеристика главного героя». Слушал, затаив дыхание, даже хулиган Прохнов. Двадцать пять минут полнейшей тишины в классе. Комментария со стороны учителя не последовало.

Алгебра с геометрией – давались настолько легко, что Дашка работала самостоятельно, опережая класс на пять-шесть заданий. Реакция учителя – ставила пятерки и хвалила, но согласно советскому подходу в обучении периодически выбивала из процесса, вызывая к доске или заставляя объяснить тему отстающему ученику. Мысль – «оставьте меня в покое, не мешайте».

Английский язык – вклад школы нулевой. Дашка учила язык два года на платных курсах, три раза в неделю по три часа. Дашка чувствовала, что английский ей понадобится. В первый раз осмелилась настоять на своем и потребовать, чтобы родители оплатили – удовольствие было не дешевое. До этого, чем Дашке заниматься, решала не она. Хочешь на танцы – пойдешь на музыку. Хочешь плавать – пойдешь на музыку. Что? Хочешь в английскую спецшколу? Пойдешь на музыку, так как возить тебя в спецшколу некому.

Школьные биология, химия, физика прошли мимо. Физику Дашка выучила на курсах подготовки в ВУЗ. Самым интересным был опыт выведения формулы, имеющейся во всех учебниках, но которую она забыла. Дашка потратила на формулу минут двадцать, исписала два листа бумаги и как Архимед воскликнула: «Эврика!».

От перипетий школьной жизни спасало чтение. Дома была огромная библиотека; за чтением можно было забыть про то, что тебя окружает. В третьем классе нужно было принести на урок любимую книжку. Дашка принесла «Таинственный остров» Жюля Верна. «Кто это такие взрослые книги читает? – спросила учительница. – Конечно, Светлова».

В книгах Дашку окружали путешественники, фантастические приключения и сказки народов мира. Пестрый котел человеческого разнообразия. В реальности одинаковые школьные дни шли один за другим: учи уроки – веди себя правильно – помогай другим – будь хорошей девочкой. Выходом в мир иной были путешествия за границу (повезло), вольные пионерские лагеря (тоже повезло) и поездки в деревню к родственникам (без родителей).

Но всю жизнь за книгами проводить не будешь. Что делать дальше? В конце восьмидесятых Дашкина обычная, не элитная и неспециализированная, школа выпускала из своих стен десятиклассников с хорошими аттестатами и знаниями, этим аттестатам не соответствующими, и с опытом социализации, ограничивающейся неравными отношениями «учитель—ученик» и школьными подростковыми междоусобицами. Поэтому, что выпускникам делать дальше, за них продумали – троечники уже ушли налево в ПТУ, отличникам же направо в ВУЗ. Выбери ВУЗ, напрягись и сдай экзамен и из школьных стен переместись в такие же, под другой вывеской. Но Дашкиному поколению парадоксально повезло. Несмотря на школьный подавляющий контроль и общественное планирование судеб молодого поколения, и благодаря неразберихе, царившей в стране, у Дашки и остальных выпускников школ того времени, появилась возможность быстрее повзрослеть и пересмотреть сценарий. Уйти в отрыв. Научиться новому на практике. Не у всех получилось, но и не всем надо было. У кого же вышло – наперекор родителям, учителям и общественному мнению – тот мог сказать, что жизнь свою построил сам.