Текст книги "Можно всё"

Глава 5
Буэнос-Айрес

Каждый понедельник в Буэнос-Айресе проходит легендарная штука «La Bomba Del Tiempo» («Бомба времени») – барабанная вечеринка. Ее нельзя описать, там надо быть. 20 барабанов и полный экстаз.

В этот вечер я должна была встретиться с девочкой, за которой гонялась уже несколько лет. Ника Афонина – так звали эту мадам. В пятнадцать лет она уже летела в Южную Америку одна, к семнадцати организовывала мероприятия в закрытых клубах Москвы, где папики нюхают кокс с костлявых задов девок после показа мод, тусовалась с «Гоголь Бордэлло», Джонатаном Шоу и Игги Попом, снимала фотографии для разных журналов по всему миру, гоняла то на Северный полюс, то в Афганистан, руководила арт-проектами с иностранцами, выкупила с отцом огромные поля с яблоневыми садами, на которых разводила тибетских яков где-то в России, говорила на четырех языках и к своим двадцати трем годам объехала уже шестьдесят стран.

Следя за ее жизнью в соцсетях, мне казалось, что это не человек, а супергерой. За месяц до этого она уехала путешествовать с труппой циркачей по Латинской Америке, но на полпути влюбилась в мальчика-индейца и вернулась с ним обратно в Буэнос-Айрес. Я ожидала, что она появится в красном плаще суперженщины. Пока мы шли на какую-то вечеринку в компании ее друзей, я сопоставляла свои ожидания с реальностью:

– Я влюбилась и теперь живу с Начо в Аргентине! И плету фенечки! Это мой новый заработок! Весь день сижу на улице и продаю фенечки! Сплести тебе одну?

Ее парень был меньше ее ростом, пухленький, с огромной копной грязных дредов. Она нашла его рыдающим в палатке где-то в пустыне и решилась спасать. Он не говорил на английском вообще. Я не могла понять, что она в нем нашла. Просто прикол был в том, что каждый месяц с этой девочкой происходили метаморфозы. В свою короткую жизнь она уже умудрилась уместить сотню совершенно разных жизней, и ей явно было совершенно все равно, кто и что о ней подумает.

– Меня часто не понимают люди, говорят, что так жить безответственно и неправильно и что я не уверена в своем завтра. Они спрашивают: «Что у тебя вообще есть на данном этапе?» А ничего. Кроме невероятно красивой, интересной, яркой, разнообразной, насыщенной жизни.

Дорога – это лучшая школа, и по большей части люди, которые действительно научили меня основным вещам в жизни, не имели ничего. Они показывают истинную ценность жизни. Ценность, а не цену. Ценность любви, семьи, взаимопомощи, доброты и содействия. Я перестала строить планы, потому что они никогда не работают. Моя жизнь – это воля случая, то, чего произойти по логике не могло. Люди, которые мне дороги, самые лучшие перемены – все есть воля случая. И с этим трудно найти родственную душу, мужчину, который поймет, примет это и будет мыслить так же.

– И ты думаешь выжить на фенечках? Как это вообще получилось, ты ведь не должна была быть здесь к этому моменту?

– У меня были грандиозные планы уехать в Коста-Рику и работать там помощником дайв-инструктора. Так я начала свой путь в ту сторону, но уже на севере Аргентины я встретила труппу циркачей. Вместе мы стали жить в пустыне, на голой земле, без горячей воды и электричества, в палатках. Меня учили жонглировать, делать акробатические трюки, плести фенечки, зарабатывать деньги выпеканием лепешек и теми же самыми фенечками. Наши мальчики уходили в город – играть на гитарах, девочки плели и готовили, потом мы все дружно шли покупать на вырученные деньги еду на ужин, наслаждались каждым днем, о завтрашнем дне совершенно не думая. Люди в принципе выстраивают свою жизнь в погоне за каким-то там карьерным ростом и при этом совершенно не остается времени на жизнь как таковую. Они забывают жить. Когда-то я занималась организацией мероприятий и зарабатывала огромные деньги, когда-то занималась научными экспедициями и тоже зарабатывала хорошие деньги, сейчас я плету фенечки и офигительно себя чувствую. Каждый день я общаюсь с интересными людьми и делаю, что хочу. Могут ли себе позволить то же самое те, кто сейчас зашибает большие бабки? К деньгам надо относиться проще. Помню, как-то ко мне пришел отец, который, к слову, довольно грамотный, но очень авантюрный бизнесмен, сел на мою постель и сказал мне: «Доча, деньги были. Деньги будут. А сейчас денег нет».

– А что тебя вообще потянуло жить в пустыню?

– Со мной стали происходить астральные путешествия, не контролируемые мной. И меня это дико пугало, поэтому я решила уехать на природу, подальше от цивилизации, чтобы побыть с самой собой, в тишине.

– Что именно с тобой происходило?

– Выход души из тела. В большинстве случаев такое может происходить только осознанно, то есть люди этому учатся. А если это происходит неосознанно, есть большой шанс потеряться и не вернуться, как говорят наставники.

– Наставники?

– У моей семьи и у меня есть свои наставники. Считай, проводники между привычным нам миром и эзотерическим. Они просто чувствуют и видят то, что не видим мы. Например, когда со мной произошел такой астральный выход, наставница моей матери сразу ей позвонила и сказала: «Останови Нику, она практикует то, в чем не разбирается. В следующий раз я могу ее просто не найти».

– А почему ты решила, что выезд на природу как-то поможет?

– Потому что, когда человек выходит из тела, его оболочка остается пустовать. А на земле обитает огромное количество сущностей, так называемых заблудших душ. То есть это люди, которые умерли, но по какой-то причине отсюда не ушли. Может, у них еще какая-то миссия не выполнена и так далее. И наставники говорят, что есть большой риск, что, если оболочка останется пустой, в нее может кто-то подселиться. В большом городе этого сумбура и хаоса больше, чем на природе.

– А когда у тебя эти астральные выходы начались?

– Они у меня начались после совершенно рандомного знакомства с мальчиком-мексиканцем. Когда находишься в пространстве этого человека, появляется ощущение, что все вокруг вибрирует, – такая сильная у него энергетика. И он совершенно осознанно рассказывал о своих прошлых жизнях и практиковал эти осознанные путешествия каждую ночь. Типа «я живу в Аргентине, но хожу смотреть, как поживает моя семья в Мексике, общаюсь со своими друзьями». И со мной это начало происходить в его обществе. Мы лежали на крыше хостела и разговаривали часами, не открывая при этом рта. Я не знаю, как это объяснить. А если он выходил в астрал при мне, со мной происходило то же самое, и это очень стремно, потому что ты физически ощущаешь, как отрываешься от земли, и не можешь ничего с этим сделать.

Ника жила в еще недостроенном доме своего парня. Она и предложила мне их диван в гостиной. Я с радостью согласилась – правда, делить его пришлось с ее другом-французом, который в тот момент мутил с какой-то очень экзотической девушкой Карен, она была то ли из Гватемалы, то ли из Колумбии. Диван был в форме буквы «Г», и мы спали на разных половинках. Я спала в обнимку с собакой Начо, а француз… Француз не спал вообще.

* * *

Заметка в дневнике:

15 апреля 2014

Какая удачная ночь. Говорят, в Аргентине самые красивые мальчики… Надо мной слышны поцелуи и пошлепывания одной парочки. Напротив, на соседнем диване, под одеялом воркуют еще одни голубки, и, увы, на ворковании они не остановятся. А я… Я сплю в обнимку с огромным питбулем и молю Бога, чтобы он не начал снова пердеть.

* * *

Ночью они трахались на кровати рядом со мной, а днем уходили делать это в душе. Прикол в том, что двери в ванной не было. Была только прозрачная перегородка в душе. Карен, как я и сказала, была очень экзотической девушкой. Она выросла в местах, где никогда не существовало горячей воды, поэтому привыкла мыться под холодной. А бедный герой-француз, у которого от ледяной воды просто не стоял, вплотную прижимался задницей к перегородке, лишь бы подальше от воды, и все, кто находился в гостиной, имели честь наблюдать за этим театром теней с французской жопой в главной роли.

Следующие две недели мы жили как-то так. Я не уезжала из города – хотя по плану и пора было двигать дальше, – потому что надеялась, что выхвачу Нику на длинные разговоры вдвоем, но она была поглощена индейцем, и все, что мы делали вместе, – смотрели сериалы на английском с испанскими субтитрами, курили траву, плели друг другу дреды и ели эмпанадас. А каждая вылазка из дома сопровождалась тремя часами «подготовки» к тому, чтобы просто выйти.

Всё это времяпрепровождение с парами стало напоминать мне об Антоне. Несмотря на то что мы расстались, мы продолжали «дружить», заниматься сексом по телефону и переписываться. И я решила проверить, почувствую ли я что-то, если он переспит с другой. Я взяла его на «слабо» (к слову, мы постоянно играли в «слабо» и порой загадывали очень жестокие вещи) и попросила прислать мне фото, как какая-нибудь девочка делает ему минет. Такой шуткой я сделала ему довольно больно. Он исполнил «слабо», но сделал выводы. Помню, как смотрела на эту фотографию и глупо ухмылялась, понимая, что он всё еще был в игре.

А потом мне пришло письмо:

Безумно тихое утро, ни единого звука, словно я остался единственным человеком после кровавой битвы на всей этой Земле. Подойдя к окну, открыл его, в комнату ворвался еле слышимый звук шоссе. Алой краской рассвет начинает свой рисунок дня. Я утопаю в этом зареве липком. Перед глазами мелькают люди, вагоны, пожухлая трава. Я еду в загородном автобусе, не понимая, как и зачем я сюда попал. Взрывной голос экскурсовода лечит меня, и вот я пишу эти слова. Ох как я люблю это чувство – «единственное запрограммированное несчастье». Летишь навстречу ему с улыбкой на устах и думаешь, что оно всегда будет для тебя голубым облаком, освещаемым индонезийским солнцем. Припав к иллюминатору, считаешь минуты до приземления в Денпасаре и не думаешь о том, что когда-то ночные щелчки фотоаппарата будут отрывать от тебя куски любви. Как они будут с противным шлепком падать тебе глубоко в душу, сразу чернеть и разлагаться, отравляя тебя изнутри. Как чьи-то невидимые руки будут щекотать тебе рёбра изнутри при одном воспоминании. Уже темно, я еду обратно. Мои полушария мозга не дружат друг с другом. Они придумывают всё новые и новые «слабо». Тиииши. Остановись. Вот оно.

Слабо ли тебе не общаться со мной вообще, до тех пор пока ты не поймёшь истинную цену любви, пока ты не научишься любить и не приносить боль, пока ты не захочешь всегда быть с любимым человеком. Ну или пока не выйдешь замуж. Когда сделаешь, напиши/позвони, и я конечно же отвечу, если буду на этой планете. Ну а пока вали из моей головы.

«И вместе с собой забери о тебе мои мысли, чтобы Богу не показалось, что мы в этом мире слишком зависли».

Тогда до меня дошло, что я натворила. И я пошла исполнять свое «слабо».

* * *

Заметка в дневнике:

17 апреля 2014

Из всех знакомых не знаю моральных садомазохистов похлеще себя. Может, надо лечиться? Интересно, существуют ли группы анонимных моральных извращенцев? Расскажу – не поверят. Но как красиво… Как же красиво. Как можно перестать?

Я подсаживаюсь на эмоции. Чем ярче они, тем лучше. Тем больше хочется еще. Простая радость или грусть уже неинтересны. Нет, мне нужны страдания, нужна ревность, нужна страсть, нужны гнев, одержимость, ненависть, эйфория, паника, страх. Мне нравится наблюдать, как эти чувства эволюционируют, утихают ли они со временем или, наоборот, становятся сильней.

Когда много в жизни насмотришься, затирается не только глаз, но и эмоциональность.

В 17 тебе плевать, что пить. Шейк, Ягуар, Оболонь, Журавли… Какая разница! Что налили, то и пьешь. Но вот ты взрослеешь, и тебе уже интересен алкоголь получше. Ты начинаешь отличать цветочные нотки в вине или ягодные, какой цвет, какое послевкусие, тебе важно, где рос виноград. Тебе становится интересно, а на какой вискикурне сделали твой виски? Какие там бочки? Какой солод? Какой способ старения? Чувствуешь привкус морской соли в шотландском? Это потому, что, взрослея в дубовых бочках на берегу океана, виски напитывается свежестью морского ветра, йодом или, как сказали бы своего рода извращенцы, «набирает с годами силы, дремля на складах, чтобы потом проснуться в бокале, согретом теплом рук, и, переливаясь янтарем или золотом, раскрыть свой характер»… Понимаете, о чем я?

Гурманы. Гурманы алкоголя. Гурманы еды.

А я гурман чувств. И мне вечно мало.

Lo siento.[39]39
  Lo siento в переводе с испанского – мне жаль (прим. ред.).


[Закрыть]

В Буэнос-Айрес пришла осень. На тротуаре появились жухлые листья. Ветер на улице танцевал сумасшедшее танго, занося разноцветные листья клена прямо в наш подъезд. Я шла по улице, зарывшись в воротник единственного свитера, и не могла поверить, что это апрель. Чувствую себя Алисой в Зазеркалье. А вернее, в стране «антиподов». Даже погода наоборот. Единственные джинсы порваны в хлам. От подаренных подругой кроссовок начала отваливаться подошва, но ходить можно. Мне комфортно в этом причудливом хаосе. Все лучше, чем вылизанная Европа и погоня за бирками.

Завтра направляюсь на север Аргентины. А дальше – через прекрасную Боливию, самую высокую в мире страну. В горах там ноль, и люди жуют листья коки (из нее делают кокаин), чтобы было легче дышать. За это время произошло все и ничего. Из успехов: я дошла в испанском до уровня собаки. Понимаю, но сказать не могу. Но скоро будет больше. Это последний европеизированный город, который я планирую посетить. Дальше начинается моя дорога into the wild.

Я продолжила свое путешествие, пытаясь доехать до Чили. Но перед этим остановилась на несколько дней в Сальте – небольшом городке на севере Аргентины. Закупилась там продуктами и потусила с очередными незнакомцами, которые посоветовали поехать в Сан-Педро.

Но сначала я решила заехать в Пурмамарку. На автобус успела чудом, минута в минуту, потому что перепутала место отправления. Через 5 часов пейзаж за окном сильно изменился. Огромные разноцветные горы, гигантские кактусы… Все как на картинке. И полное отсутствие цивилизации. Меня высадили на полпути в никуда.

– Кто в Пурмамарку? Ты, девочка? Выходи из автобуса.

Водитель махнул мне рукой на дорогу, уходящую куда-то в горы. Автобус уехал, и я осталась стоять одна. Мне кажется, это был один из самых чувственных моментов в моей жизни. Каждый, кто путешествовал, помнит свой момент «прихода», когда он оказался один на абсолютно пустой дороге. Наверняка в твоей жизни еще будет множество пустых дорог, но это чувство – как первая волна на серфе, как первый секс, как первый выученный аккорд – навсегда останется с тобой.

Вокруг меня не было ничего, кроме природы. Ни машин, ни людей. Только горы, бегущая по камням речушка и палящее солнце. Идеальная тишина. Я посмотрела налево, направо, посмеялась и пошла по дорожке через горный перевал.

Глава 6
Пурмамарка

Шла пешком я не так долго, вскоре мне удалось поймать машину, и меня привезли прямо в город. Пурмамарка – село из семи улиц, окруженное горами семи цветов. Сложно называть это поселение городом. Я думаю, что и существует оно только из-за красоты соседствующих гор. Половина поселка – это хостелы. Вторая половина – рестораны. Готовят практически все на огне, как настоящие бедуины. Запах еды и дыма костра плотно завис в воздухе. Одна школа. Одна полиция. Ноль больниц. Миллионы сувениров за копейки. Парочка лам в пампушках, с ними можно сфотографироваться за 5 песо. Несколько хиппарей, засевших здесь надолго. Ну и, конечно, шикарные горы. На вершине одной я заметила большой крест.

Население практически все состоит из детей и стариков. Студентам здесь не место, потому что учиться негде.

Чтобы залезть на главную гору, самую цветную, нужно заплатить 3 песо. За что, непонятно, ибо вокруг горы ни забора, ничего. Но спорить ради трех песо никто не станет.

Очевидно, весь город питается за счет туристов, так что неудивительно. Горы действительно очень красивые. Эдакая гигантская версия египетских бутылочек с цветным песком. Ветер сносит. Хочется лететь.

Я нашла единственный отельчик с интернетом на весь город, и пока я болтала по скайпу и жевала коку, чтоб прийти в себя от высоты, в окно отеля постучался мой знакомый – бритый аргентинец, которого я встретила в Сальте. Вот так у меня снова появился товарищ для прогулок.

Вечером мы пошли в ресторан, несмотря на то что у меня осталось 20 песо. Как я его ни уговаривала перетоптаться дешевой едой на улице, мой товарищ настоял на том, что он угощает.

За эти дни я влюбилась в аргентинцев окончательно. Не было ни одного случая, чтобы кто-то отказался мне помочь, не показал куда идти, не разжевал бы мне каждое слово, если я что-то не поняла. А главное, что они такие честные. С душой нараспашку. Завести разговор с незнакомцем – абсолютно нормальное дело. Это не русские, которые шугаются друг друга при любом случае. Практически все русские, которых я встречала за границей, были так «милы» и «приветливы», что я жалела, что вообще решила завести разговор. Казалось бы, ну улыбнись ты соплеменнику! За полсвета от дома находимся! Но хрен бы там. После пары казусов я решила, что больше приветствовать случайно встретившихся мне русских не буду. У них на лице прямо написано разочарование, что сейчас им придется говорить. No se porque[40]40
  Не знаю почему.


[Закрыть].

Искренность. Она заставляет чувствовать себя как дома. Я люблю, когда все честно и с благими намерениями.

* * *

Заметка в дневнике:

22 апреля 2014

Я нахожусь в маленьком поселке по имени Пурмамарка на севере Аргентины. Здесь всего семь улиц. Это откровенная деревня рядом с «горами семи цветов» – за ними я и ехала. Вот только выбраться теперь отсюда не могу. Из еды – вареная кукуруза. Вот, в общем, и всё, что я могла себе позволить. Наличка кончилась. Деньги с карточки не снять. Я добралась до города Хухуй (на русский перевели как «Жужуй» – как обычно, все стесняются называть вещи своими именами), чтобы поймать автобус до Чили. Потратила на это дело день. Но можно было сразу догадаться по названию, что что-нибудь пойдет не так. В это время Южная Америка праздновала Пасху. А праздновать она умеет. Автобусов не намечалось еще неделю.

Проведя весь день впустую, пытаясь выбраться из Аргентины, я выяснила, что единственный способ уехать на следующий день – это вернуться обратно в Пурмамарку и голосовать на единственной существующей рядом дороге. А она как раз идет прямо до Сан-Педро-де-Атакама, Чили.

С восходом солнца я нарисовала на картонке название следующей точки и вышла на дорогу. Так начался один из самых жестких дней в моей жизни.

Глава 7
Граница

Как ловить попутки на полпути в никуда, да еще в Южной Америке? Нужно найти наиболее логичное место. Для этого лучше посоветоваться с местными жителями. Они-то уж насмотрелись всего. Так я и поступила. Пурмамарку и Чили соединяет одна прямая дорога, по которой ездят только грузовики и другие трудящиеся. Поймите правильно: вокруг ничего. Парковщик автобусов показал мне развилку, на которой лучше всего стоять. Туда я и направилась. Меня опередила французская сладкая парочка: они стояли там раньше, и потому мне пришлось отойти дальше. Вот такое негласное правило халявщиков: кто первый пришел – тот первым на дороге и стоит. В итоге, конечно, первую машину словили они. Но мне повезло: это был почтальон, и в его кузове могли уместиться мы все. Так что они меня подобрали. Он пообещал провезти нас 160 км из нужных 514 км. Так мы и ехали, сидя на рюкзаках и трясясь, как мешки с картошкой, по нереальным серпантинам.

По этой дороге ходит крайне мало транспорта. Машину здесь встретишь в лучшем случае раз в 10 минут. Вся дорога лежит через горы и поля. Практически никаких поселений. По полям гуляют ламы и коровы. Лошади сменились на лам. Через пару часов водитель свернул в поселок, остановился у одного из маленьких песочных домов и отдал письмо. Вот и все. Нам пришлось вылезать.

Мы вышли на дорогу, и ребята снова намекнули на то, что втроем ловить попутки слишком сложно. Я просидела под палящим солнцем в пустыне на дороге под табличкой с расстоянием до заветного города пару часов. Красиво, непривычно тихо. Только две птички строят гнездышко на горе, и мешки с песком, оставленные кем-то на дороге, шелестят от ветра. Периодически ко мне подъезжали мальчишки на велосипедах, задавали все стандартные вопросы в стиле «Кто ты? Что ты?» – и отправлялись восвояси.

Наконец мне удалось остановить машину. В ней была отмороженная на вид индейская пара пятидесяти лет. Они согласились довезти меня до границы за 50 песо (150 рублей). Пустота вокруг и незнание, когда перепадет следующая возможность приблизиться к цели, психологически давили на меня, и я согласилась. Они везли продавать пиво в магазин на границе и высадили меня в пяти минутах от поста проверки документов. Я пришла туда, но меня не пропускали. Спустя приличное количество времени я связала все знакомые мне слова на испанском с жестами полицейских и поняла, что мне пытаются сказать. Границу запрещено пересекать без транспорта. Причем будь у меня велик или даже (я не шучу) скейтборд – меня бы пропустили.

– Что же мне делать?

– Проси у людей, чтобы они взяли тебя с собой.

– Каких?

– Тех, что будут пересекать границу. На машинах.

Люди появлялись раз в полчаса, и никто не соглашался меня брать. Видимо, на них психологически давил тот факт, что я прошу их помощи на глазах у полицейских. Я вышла на улицу, сползла вдоль стены и стала описывать в блокноте последние события, чтобы хоть как-то отвлечься и заодно не потерять сознание.

Прошло пять часов. Три дня практически без еды и высота сыграли свою роль. 5500 метров – это не айс. Для сравнения: высота Килиманджаро 5895 метров. А резкий подъем на такую высоту вообще может быть летальным. Моя голова раскалывалась, нос драло. Высота – это когда ты не можешь думать, не можешь сконцентрироваться, не можешь говорить. Хочется только выбраться отсюда поскорее. Вокруг были только эта чертова проверочная будка, горы и развевающийся на ветру чилийский флаг. Я надолго запомню этот чертов звенящий звук троса флага, ударяющегося о шест. Размеренное «дзынь-дзынь» раз в секунду ударяло по ушам. Чтобы не отключиться, я пыталась записывать в блокноте, что со мной происходит, но даже это давалось с трудом. Когда я уже лежала на земле, пытаясь подпитаться теплом солнца, за мной наконец пришли полицейские и сказали что-то, содержащее слово «удача». Я с трудом встала и поплелась за ними, как в тумане.

Меня взялся довезти шофер грузовика. В его компании уже были две девочки-еврейки, которые тоже добирались до Сан-Педро. Они только что отслужили и теперь путешествовали. Большинство израильтян относятся к путешествиям как к логической составляющей жизни и сразу после получения образования отправляются колесить по свету примерно год.

Как я проходила паспортный контроль, не описать словами. Все это длилось так долго и протекало так медленно, что я периодически ложилась головой на стол или стекала по стене на пол. После дополнительных проверок наших рюкзаков и прочего геморроя нас наконец впустили в Чили. В грузовике я ехала в полусознании. Добрые девочки дали мне немного вареного риса с морковкой из своих запасов. Облокотив голову на стекло, я глядела рассеянным взглядом на пейзажи и молила Бога, чтобы эта чертова высота скорее закончилась. Притом что я была тепло одета, меня колотил озноб, а в виски как будто ввинтили по шурупу. Уши закладывало, и продуваться почему-то было бесполезно. Но чем выше мы поднимались, тем красивее становился вид. Закат окрасил бесконечные песочные горы, не тронутые ни лапой животного, ни ногой человека, во все цвета радуги… Получались желтые горы, за ними оранжевые, потом синие и фиолетовые вдалеке… С движением солнца к горизонту все эти краски меняли свой оттенок, резонируя цвету неба, словно огромный хамелеон. Мне хотелось бежать по этим безупречно гладким далям в теле лошади, лететь над ними в теле орла… Чертить на этих песках рисунки хвостом змеи и рыть ямы лапами мангуста. Когда мы проезжали речушки, солнце и небо отражались в воде, и казалось, что в земле образовались дыры, а в них показалось еще одно небо. И вот мы наконец начали спускаться с высоты. Небо стало темно-синим. Впереди догорал закат, очертив границу между небом и землей красной полосой с оранжевым отливом.

К ночи мы наконец-то доехали до места назначения. Сан-Педро оказался ничтожно мелким городом. Вторая часть названия города, «de Atacama», переводится как «в пустыне». Бойкие девчонки взяли вещи, палатку и через мгновение уже исчезли где-то в темноте. Больше я их никогда не видела. Уставшая, запутанная, понимающая, что нахожусь непонятно где и не знаю, как мне добираться до Боливии, я уже была на грани того, чтобы пожалеть, что вообще приехала. Но потом я вспомнила, в чем был смысл, и подняла голову. Прямо надо мной во всей красе сверкал гигантский Млечный Путь.