Книга: Как-то лошадь входит в бар - Давид Гроссман

И напоследок анекдот из книги в фото=)

Потому что тяжело? Да нет же, куча есть книг о сложных вещах, от войны до инвалидов, о которых читать почти всегда больно, судьба у героев там незавидная, и, если в тебе эмпатии чуть больше, чем в табуретке, ты почти наверняка будешь реветь. И эта книга такая — слой за слоем вскрываются все более тяжелые вещи, и не верьте формату юмористического выступления, это ни капли не смешно (почти).

Потому что непривычная культура? Да тоже нет, есть ведь всякие американцы, азиаты и даже африканские авторы, с которыми у нас разный культурный фон, и мы вряд ли поймем друг друга на сто процентов, но погружаться в их истории интересно. Хотя здесь и были криво переведенные каламбуры и явные косяки адаптации, понять трагедию ребенка, потерявшего семью, и понять ужас войны и холокоста — ну, это вполне возможно, даже сложно было бы не понять.

Но все-таки вся эта история вызывает смешанные ощущения то ли слезовыжимания, то ли кокетства, совсем неуместного в данных обстоятельствах, и сверху все это присыпано крамольными шуточками вперемешку со страдающими детьми. Странно, очень странно. Очень жестко у меня резонируют меж собой форма и содержание, видимо, этот рассинхрон и оказался критичным. К тому же, витиеватый слог иногда чисто по-человечески сложно воспринимать.

Наверное, благодаря совокупности этих факторов книга показалась мне не самой приятной, хотя каждый недостаток по отдельности в любой другой истории вряд ли стал бы критичным.

Сложно как-то однозначно охарактеризовать это произведение, которое напоминает натягивание ежа на глобус. Вроде и то и другое достаточно шаровидной формы, но вот результат и некрасив и не удобен. Признаюсь, я повелся на сюжет о стендапе и ждал чего-то необычного и увлекательного. Ну, необычное конечно получил, но совсем не то, что хотел.

Книга представлена в форме стендапе одного старого комика со сложной судьбой, который вплетает бородатые анекдоты в свою трагичную историю жизни. Нам предстоит наблюдать за сим представлением от лица человека, который знал комика еще в детстве, но даже не догадывался о доле, которая выпала на его судьбу. Хотя вокруг настолько много накачиваемого эпатажа, что реальная история хоть и необычна, но выглядит пшиком, тихо сдувшимся шариком, когда ожидаешь мощного взрыва из конфетти.

В заключении, сам автор рассказывает об истории создания произведения и признается, что сам никогда не смотрел стендап, то читатель прямо и не догадался. Выступление получилось достаточно жестким, и в реальной жизни вряд ли бы даже треть зала досидела до его завершения, разве что из жадности за потраченные деньги. Произведение запоминающееся, но если вы пройдете мимо, то не много и потеряете.

Что я могу спросить о сюжете? Как Гроссман уместил в одном стендап-номере трагедию человека-семьи-страны? А помните советский фильм о трагической жизни клоуна? Напрашивается множество параллелей, не правда ли? То, что комик говорит со сцены и зритель слышит в зале – это не одно и то же? Для чего Довале в детстве ходит на руках? Это же иносказание? Сам стендап в книге – это интерактив не только со зрителями-персонажами, но и читателями? Я ведь тоже мог бросить книгу и покинуть выступление? Это ведь характерный треугольник: хроникёр-Довале-Пиц? Что осталось за рамками рассказанной истории? Где воспоминания коротышки? Что произошло с героями романа после концерта? Почему жанр стендапа, который неприятен и мне и писателю, выстреливает в книге? Разве история подростка (об этом автор рассказывает в послесловии к русским читателям), которому не сказали кто из его родителей умер – самое главное в книге?

Персонажи книги – они кто? Довале – тот, кто наступил на горло собственной песне, а в последнем стендапе убрал ногу с горла этой песни? Хроникёр – отпустивший чужим горем горе своё? Пиц – проживает чужую трагедию жизни? Зачем? Зачем, ну зачем сержант рассказывает странные анекдоты ребёнку, которого необратимо через четыре часа раздавит горем? И почему всё же эти анекдоты облегчают груз инфернальных страданий? Отец Довале – трагический деспот-аскет? Мама Довале – девочка, которую выкинули из вагона поляки во время Холокоста? Как умерла мама Довале? Зачем я этого не знаю? Кто эти зрители в зале? Почему Пиц и хроникёр досидели до конца во время «самоубийства» стендапера на сцене? Что в них заставляло их оставаться в зале?

Сколько в книге рассказано анекдотов? И правда – про улитку, которую избили две черепахи - единственно из них смешной? Или это у меня такое своеобразное чувство юмора? Зачем мне словарь еврейского сленга? И как мне теперь с ним жить? Сам роман, авторское послесловие, словарь еврейского сленга – только для меня единое и неделимое целое? Почему я это буду читать дальше?

Вся книга - это выступление давно уже постаревшего комика, который по сути уже никому не интересен и даже не особенно смешон. История, когда за ширмой шуток неожиданно вскрывается давняя, затаенная боль. История мальчика, который всегда смеялся, всегда дурачился и часто ходил на руках.

Потому что, когда ты ходишь на руках - тот, кто хочет тебя ударить - теряется: а куда бить-то? Потому что, когда ты идешь на руках - ты отвлекаешь внимание от своей матери, пережившей Холокост, побывавшей в Дахау и которая не выносит, когда на нее смотрят. И пусть после этого тебя порет ремнем уже отец, это не так важно.

Я не читала аннотацию и, наверное, даже рада этому (меня купила надпись о Букере, каюсь). Я так же, как все те зрители, что пришли на выступление Довале, совершенно не была готова к той истории, которую он рассказал. Истории, вызывающей горечь и злость на всех тех, кто был рядом с Довале и ничего не сделал. Отвернулся, не заметил, не сказал. Особенно: не сказал. Если честно, то от последней трети книги хотелось просто плакать и невольно представлять себя в такой ситуации, когда тебе просто НЕ СКАЗАЛИ. Малодушно не сказали, а те, кто нашел бы в себе силы сказать - просто сам не знал ответа. Довале шутит и смеется, когда рассказывает это. И это буквально единственный способ пережить произошедшее, принять и осознать это.

Потому что безумно страшно в четырнадцать лет ехать несколько часов на похороны и не знать: на чьи именно.

Интересно, что безразличие здесь показывают не только историей, но и самим стендапом. Но чье это безразличие? Почему же аудитории? А не оратора? Ведь выступает он за деньги в том формате, в котором люди привыкли получать определенный результат, а ни что иное. Сложный вопрос поднял автор.

Точно не стоит ждать здесь юмора. Да, есть пару анекдотов, но они меркнуть пред обнажением и обезоружением, которое делает автор с читателем.

В каждый момент, когда я говорил себе "Ну хватит! Еще 5 минут и все, заканчиваю.", находилась какая-то мысль, идея, которая вновь останавливала меня.

Роман оставил много пищи для размышлений. Совсем немного, и вот будет 60 лет, а что я сам сделал для того, чтобы в эти 60 не терзать себя.