Текст книги "Сделка обреченных"

2

Авраам Ашинзон оказался вовсе не полуразвалившимся существом с трясущимися руками и слезящимися глазами, каким его представляла себе Лиза. И передвигался он не в коляске, а ходил сам, правда, ставил ноги очень осторожно, словно опасался наступить на что-то скользкое или горячее. Ашинзон встретил Лизу во дворе большого двухэтажного дома, распахнул дверь автомобиля и галантно подал ей руку. Лиза выбралась на твердую почву и с удивлением обнаружила, что при своих ста семидесяти сантиметрах она ниже старичка примерно на голову. И его голос был вовсе не таким скрипучим, как ей показалось по телефону.

– Прошу вас, Лиза, – проговорил Ашинзон и строго взглянул на выбравшегося из машины Даниэля. – Отнеси чемодан мадемуазель Вальдман в ее комнату.

Лиза вошла в дом и с удовольствием втянула носом воздух. В доме уютно пахло ванилью и какой-то болотной травой. «Опьяняющий аромат, – подумала Лиза. – Если в гостиной еще и зеленые занавеси, то ощущение леса будет полным».

Занавеси оказались не зелеными, а ярко-желтыми. Но эта яркость не мешала, а удивительно сочеталась со старинной тяжелой мебелью красного дерева. Ашинзон усадил Лизу в огромное кресло. Сам сел напротив. По бисеринкам пота, выступившим у него на лбу, Лиза поняла, каким трудом далось ему передвижение по дому. Несколько секунд старик молчал, то ли переводя дыхание, то ли пытаясь справиться с приступом боли. Наконец он поднял голову и сказал:

– Сейчас я познакомлю вас с Рахель.

Ашинзон достал из кармана небольшой пульт и нажал кнопку, вмонтированную в его гладкую белую крышку. Через несколько секунд дверь приоткрылась и в комнату вошла высокая женщина в белом переднике и строгом синем платье.

– Рахель, познакомься с госпожой Лизой Вальдман. И покажи ей ее комнату.

Женщина улыбнулась Лизе тонкими губами, церемонно склонила голову и жестом предложила следовать за ней.

– Я буду ждать вас в гостиной через тридцать минут, Лиза, – вслед им сказал Ашинзон.

Лиза кивнула и пошла вверх по лестнице вслед за Рахелью.

* * *

Комната Лизе понравилась. Просторная, светлая, с балконом, выходящим на Старый город. Стены комнаты были выкрашены в светло-салатовый цвет. «Красота!» – восхитилась Лиза, глядя из окна на дома из одинакового белого камня, на древнюю стену и золотой купол, возвышающийся над ней. Она открыла чемодан, достала банный халат, тапочки, пакет с туалетными принадлежностями. Расстегнула платье, и оно упало с плеч на яркий ковер, в котором преобладали разные оттенки зеленого. По пути в ванную Лиза остановилась перед зеркалом. «Хороша! – подумала она и подмигнула своему отражению. – Длинные ноги, красивые бедра, узкая талия. Недаром эта дама в самолете назвала ее «красоткой». А как прекрасно смотрятся рыжие волосы на фоне зеленой стены. Это сочетание цветов стоит использовать в коллекции».

Мысль о коллекции успокоила. «Все в порядке, – подумала Лиза. – Если даже здесь я не забываю о делах, значит, в Париже все будет хорошо. А как-то все сложится в Иерусалиме?!»

Лиза накинула на плечи халат, вынула заколку, и длинные волосы рассыпались по плечам. Как-то все сложится в Иерусалиме? О чем расскажет ей Ашинзон? Лиза с удивлением поняла, что сейчас это ее почти не волнует. Даже если Авраам Ашинзон болен всеми старческими недугами, вместе взятыми, включая склероз и болезнь Альцгеймера, завтра утром она будет дома. И все потечет как прежде.

У двери в ванную Лиза остановилась. Какое-то странное чувство вдруг подсказало ей, что все уже не потечет как прежде. Но Лиза решила об этом не думать. Она потянула бронзовую ручку в форме человеческой ладони и вошла в ванную.

* * *

Когда Лиза спустилась в гостиную, Авраам Ашинзон по-прежнему сидел в кресле, но на столике перед ним стоял поднос с фруктами и графин со светло-желтой жидкостью, в которой плавали какие-то травинки и кубики льда.

– Выпьете лимонаду? – Ашинзон открыл глаза и протянул руку к графину. Рука подрагивала, и Лизе вдруг показалось, что со стариком сейчас произойдет что-то страшное и он не успеет рассказать ей то, ради чего она оторвалась от своей коллекции и проделала долгий путь из Европы в Азию.

Ашинзон словно прочел ее мысли.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Я в полной форме.

Он дотянулся до графина, разлил лимонад по бокалам и откинулся на спинку кресла.

– Благодарю вас, Лиза, за то, что приехали, – сказал Ашинзон. – И позвольте приступить сразу к делу.

– Конечно! – Лиза с облегчением кивнула.

– Вы знаете, кем был ваш дедушка Жан? – спросил Ашинзон, раскрывая альбом с фотографиями, лежащий на низком столике около кресла.

Альбом был очень похож на альбом тети Вардены, только обложка была не темно-коричневой, а ярко-синей.

– Видите ли… – Лиза замялась.

– Авраам, – пришел ей на выручку Ашинзон. – Вы можете называть меня Авраамом.

– Видите ли, Авраам, – Лиза пожала плечами, – мне было всего шестнадцать, когда погибли мои родители. Отец часто рассказывал мне о дедушке Жане. Но я не уверена, что в те годы папа рассматривал меня как взрослого серьезного человека. Я знаю только то, о чем сказала вам по телефону.

– Жан Вальдман был первым секретарем европейского отдела Всемирного еврейского агентства, – проговорил Ашинзон настолько торжественно, будто приглашал первого секретаря европейского отдела на трибуну митинга. – В начале тридцать четвертого года стало понятно, что над евреями Германии нависла смертельная угроза. Над всей общиной. Над богатыми и бедными, над сторонниками коммунистов и приверженцами национал-социализма, над религиозными и светскими. Евреи это понимали и пытались покинуть Германию. Но нацисты препятствовали их отъезду. Негласно. Не давали продавать имущество, запугивали. А тех, кто все-таки решался на отъезд, начали отправлять в концентрационные лагеря. Тогда никто не знал, что есть такие лагеря. Просто люди исчезали. Целыми семьями. Бесследно. Мириться с этим Еврейское агентство не могло. И было принято трудное, но единственно верное в тех обстоятельствах решение – пойти на переговоры с нацистами. Переговоры велись не напрямую, а через посредников. Сначала посредниками были дипломаты посольства Швеции в Берлине, а затем – Ватикан. Речь шла о спасении евреев Германии. Никто тогда не думал, что через пять лет опасность нависнет над всеми евреями Европы.

Ашинзон перевел дух. Дверь комнаты открылась, и на пороге появилась Рахель.

– Через несколько минут я подам завтрак в столовую, – объявила она и повернулась к Лизе: – Мы едим на завтрак только творог, круассаны и мармелад, мадемуазель. Но вам я могу сделать омлет.

– Благодарю вас, Рахель, – улыбнулась Лиза. – Я перекусила в самолете, так что круассан и чашка кофе меня вполне устроят.

Рахель кивнула, и дверь закрылась.

– Переговоры прошли успешно, – продолжил Ашинзон. – Нацисты согласились выпустить евреев из Германии. Но потребовали за каждого выезжающего взрослого еврея 10 тысяч долларов. Еврейское агентство было вынуждено согласиться на эти условия. Всего должно было выехать 450 тысяч человек, не считая детей.

Лиза закусила губу, пытаясь в уме перемножить эти цифры.

– Это четыре с половиной миллиарда долларов, Лиза, – улыбнулся одними губами Ашинзон. – По тем временам совершенно нереальная, огромная сумма. Но выхода не было. Еврейскому агентству пришлось согласиться. Сотрудники агентства отправились по всему миру с подписными листами. Они работали год. И они собрали эти деньги. Никто не отказался дать столько, сколько может. От нескольких долларов до миллионов. Евреи были готовы выкупить своих братьев из нацистского ада. Оставалось только подписать договор.

Ашинзон протянул руку, взял бокал и сделал большой глоток. Лиза смотрела на него, затаив дыхание.

– От имени Германии договор должен был подписать рейхсканцлер Адольф Гитлер. Сначала немцы хотели, чтобы договор подписал кто-то из его соратников. Гесс или Геринг. Но нам удалось настоять на том, чтобы это был сам Гитлер. Только его подпись гарантировала евреям беспрепятственный отъезд. Гитлер согласился, но настаивал на том, что соглашение будет тайным. Любая огласка давала ему право остановить эмиграцию. Он не желал, чтобы народ Германии заподозрил его в сговоре с евреями. Или, не дай бог, в сочувствии им. Евреи должны были просто тихо исчезнуть. Испариться. А Германия стать богаче на четыре с половиной миллиарда долларов. И потому, конечно, не могло быть и речи о гласной церемонии подписания договора. Ни один журналист не должен был пронюхать, что канцлер Великого рейха ведет переговоры с представителями евреев. Более того, что он встречается с ними и подписывает какой-то договор. И тогда был придуман план…

Дверь распахнулась, и на пороге вновь стройным тополем встала Рахель.

– Завтрак готов! – торжественно объявила она. – Прошу к столу.

Лиза хотела было сказать, что завтрак подождет, но, взглянув на Ашинзона, передумала. Долгий монолог утомил старика. Он тяжело дышал, на щеках выступили красные пятна, подбородок подрагивал. Рахель молча стояла в дверях. Ашинзон перевел дух и кивнул.

– Продолжим после завтрака. – Он повернулся к Лизе. – Прошу вас, мадемуазель.

Тяжело опираясь на подлокотники, старик поднялся и пошел к выходу, осторожно ставя ступни, обутые в мягкие войлочные туфли.

3

Завтракали вчетвером. Кроме Авраама, Лизы и Рахели, за столом сидел мрачный старичок, не произнесший за время завтрака ни слова и бесцеремонно разглядывавший Лизу совершенно безумными глазами цвета морской волны.

Молчала и Рахель. Но в отличие от мрачного старика она не отрывала глаз от тарелки, в которую с самого начала положила горсточку творога и чайную ложку мармелада. Зато Ашинзон говорил за троих. После чашки кофе его усталость сняло как рукой. Старик рассказывал анекдоты и обсуждал израильских политиков, намазывал мармелад на кусочек жареного хлеба и объяснял, что именно сахар пробуждает активность клеток головного мозга и потому называть сахар «белой смертью» могут только злоумышленники. Лиза с удовольствием съела горячий круассан и выпила черный кофе. Она бы с удовольствием добавила в кофе немного молока, но молоко стояло около мрачного старичка, а обращаться к нему Лизе не хотелось. Наконец Ашинзон тщательно промокнул губы и поднял глаза.

– Мы можем продолжать, – сказал он. – Если, конечно, вы уже поели, мадемуазель.

– Благодарю вас. – Лиза отодвинула пустую чашку. – Я уже поела.

Лиза поднялась из-за стола и в сопровождении Авраама пошла в гостиную. У самой двери она оглянулась. Мрачный старичок смотрел на нее. Лизе показалось, что в его безумных глазах светится ненависть. Лиза смутилась. За что этому человеку ненавидеть ее? Сев на прежнее место в гостиной, Лиза легко кивнула в сторону столовой и спросила:

– Кто этот человек?

– Мой брат Лео. – Авраам вздохнул. – В нашей истории он тоже сыграл определенную роль, и до нее мы скоро дойдем.

– Он ваш младший брат?

– Лео старше меня на три года. Он родился в тысяча девятьсот десятом. В Могилеве. Тогда наша семья еще не перебралась в Париж. Но, если позволите, я продолжу.

Лиза откинулась на спинку кресла и кивнула.

– Итак, стороны приступили к разработке плана встречи, – продолжил Авраам точно с того места, на котором прервал свой рассказ до завтрака. – Подписание договора не могло состояться в Германии. Нацисты не могли допустить приезда в свою страну делегации Еврейского агентства или даже его высокопоставленного представителя. Это могло стать известно прессе. Не германской. За прессу Германии нацисты были спокойны. Но закрыть рты журналистам других стран они тогда еще не могли. В то же время подписание договора не могло состояться и в другой стране. Ведь визит немецкого канцлера был событием слишком заметным, и его встреча с представителем агентства могла получить нежелательную огласку.

– Так как же? – вырвалось у Лизы. После крепкого кофе ей отчаянно хотелось закурить, но она не решалась попросить разрешения.

– И тогда было найдено решение простое в своей гениальности. Встреча должна была состояться в поезде. В Восточном экспрессе, который, как известно, выходит из Парижа, проходит по территории Германии и дальше – по Восточной Европе до Стамбула. Представитель агентства должен был сесть на поезд в Париже, заняв, разумеется, отдельное купе. В Потсдаме в поезд садились агенты германских спецслужб. В их задачу входила проверка документов представителя агентства и его личный досмотр. Разумеется, у представителя агентства не должно было быть никакого оружия. Гитлер должен был сесть в поезд на подъезде к Берлину. До следующей станции Фюрстенвальде было полтора часа. За это время подписывался договор. В Фюрстенвальде Гитлер выходил из поезда, а наш представитель ехал дальше до Стамбула, откуда возвращался в Париж самолетом с подписанным договором. Таков был план.

Ашинзон замолчал, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Лизе показалось, что старику нехорошо. Она коснулась его руки. Авраам не шелохнулся. В груди Лизы колыхнулась холодная змея и ударила хвостом где-то в районе сердца. Она вскочила.

– Что с вами?!

Ашинзон открыл глаза.

– Простите, что напугал вас, – сказал он. – Небольшой приступ. Но уже все в порядке. Давайте продолжать. Встал вопрос о том, кто будет подписывать договор со стороны Еврейского агентства. Нацисты выдвинули условие – это должен быть высокопоставленный чиновник, но не член высшего руководства. Ведь скрыть поездку в Стамбул Бен-Гуриона или Вейцмана было невозможно. Кроме того, они всегда путешествовали в сопровождении секретарей, помощников. Любое их перемещение в одиночку сразу привлекло бы внимание. И тогда было принято решение, что договор подпишет…

– Мой дед, – вырвалось у Лизы.

– Ваш дед, – кивнул Авраам. – Первый секретарь европейского отдела. Он часто ездил по Европе, и его путешествие в Стамбул никого не удивило бы.

– А у него разве не было помощника? – спросила Лиза.

– У высшего руководства агентства было по нескольку помощников и секретарей. И посвящать в курс дела всех этих людей было опасно. А у Жана Вальдмана был всего один помощник. Этим помощником был я! – Авраам поднял на нее глаза, и в них на мгновение вспыхнул давно угасший огонь страстей и авантюр. – Мне было двадцать два года. Я был молод и готов умереть за счастье своего народа. Меня посвятили в курс дела. Я знал, для чего Жан едет в Стамбул. Более того, я должен был проводить его в Париже и встретить в Стамбуле.

– Кто еще знал о подлинной причине поездки деда?

– Тогда мне казалось, что о поездке Жана не знал никто. – Авраам кивнул, словно подтверждая, что Лиза на правильном пути. – Все это держалось в строгой тайне. Но сегодня я понимаю, что об этой тайне знало довольно много людей. Все высшее руководство агентства. Ну, это естественно. Кроме того, агентство контролировало состав с момента его отправления из Парижа. Несколько наших людей ехали под видом коммерсантов до Стамбула или до Бухареста. Они должны были отслеживать ситуацию изнутри, держась, разумеется, подальше от двенадцатого вагона, в котором ехал ваш дед. Ведь в поезде было немало агентов гестапо, и любое их подозрение могло сорвать сделку, от которой зависели жизни сотен тысяч евреев и их детей. Наши люди наблюдали за поездом и извне. В Потсдаме, в Берлине и в Фюрстенвальде. Кстати, мой брат Леон со своей группой наблюдал за вокзалом в Фюрстенвальде и должен был сообщить в Париж о том, что Гитлер покинул состав.

– То есть о поездке деда знало не меньше двух десятков человек. – Лиза покачала головой.

– А может быть, и больше, – кивнул Авраам. – Но, во-первых, они знали не обо всей операции, а только о том, что каждый из них должен делать на своем конкретном участке. Во-вторых, это были верные и не раз проверенные люди. Они понимали, насколько важна операция, которую они прикрывали.

– И что же произошло дальше?

– Я провожал вашего деда в Париже 12 апреля 1935 года. У него был билет на место номер 16 в восьмом купе двенадцатого вагона. Я занес в купе его чемодан и вышел на перрон. Окно купе было открыто. Жан долго смотрел на меня, потом сказал: «До встречи в Стамбуле!» Мне показалось, что его что-то гнетет. Я спросил: «Что тебя волнует? Ведь все уже оговорено, осталась простая формальность». Он улыбнулся и кивнул. «Все будет в порядке. Мы спасем наших братьев. А это – главное». И тут поезд тронулся. Мы махали друг другу руками, и я шел за поездом, пока не кончился перрон.

– У вас было дурное предчувствие? – спросила Лиза.

– Нет. – Авраам решительно мотнул головой. – Напротив, мне казалось, что все завершится благополучно. И дальше все шло без проблем. Поезд пересек границу. Наш человек сообщил из Потсдама, что в поезд сели четыре сотрудника центрального аппарата гестапо. Мы замерли в ожидании. Если хоть что-то вызовет их подозрение, Гитлер в поезд не сядет. И вот состав подошел к Берлину. Наши люди контролировали все подъезды к вокзалу. И вскоре мы получили сообщение, что Гитлер сел в поезд. Конечно, это произошло не на вокзале. Состав уже отошел от перрона, прошел метров двести и остановился. Бронированный «Майбах» Гитлера подъехал прямо к составу, и немецкий канцлер поднялся по ступеням двенадцатого вагона вместе с четырьмя охранниками. Мы все облегченно вздохнули. Теперь оставалось ждать следующей остановки поезда. В Фюрстенвальде. Как я уже сказал, там за вокзалом и подъездными путями вели наблюдение мой брат Леон и его люди. Все произошло как в Берлине. Примерно за километр до станции состав остановился, к нему подъехал все тот же «Майбах». Четыре фигуры спрыгнули на насыпь и бережно сняли с подножки пятую. Через мгновение машина умчалась в сторону Берлина. Леон находился на вокзале и первым получил сообщение об отъезде Гитлера. Он уже хотел сообщить в Париж о благополучном завершении операции, но тут случилось неожиданное. Вокзал начали оцеплять гестаповцы. Как только состав остановился, несколько человек поднялись в двенадцатый вагон. Вскоре они вышли и вынесли из вагона черный клеенчатый мешок. Мешок унесли в здание вокзала в окружении солдат в черной форме. Леон видел, как следователь раскрыл мешок, фотограф сделал несколько снимков, затем мешок закрыли, уложили в машину «Скорой помощи» и увезли.

– Это было тело моего деда?

– Мы все были в этом уверены. Тем более что после отправления поезда наши люди сообщили, что его купе в двенадцатом вагоне пусто.

– За что они его убили?

– Этого никто из нас не знал. Переговоры после этого уже не возобновились. На запрос Ватикана о причинах срыва подписания соглашения гитлеровцы ответили, что более не намерены иметь дело с Еврейским агентством, не заинтересованы в переговорах и ни при каких условиях не дадут разрешения евреям Германии на свободный выезд из страны. А примерно через неделю Гитлер создал специальное управление по делам евреев, которое и начало разрабатывать план истребления всех еврейских общин Европы. В агентстве считали, что Жан сорвался, не выдержал и что-то сказал Гитлеру о его зверином антисемитизме. Может быть, даже дал пощечину. И охрана фюрера его застрелила.

– Вы поверили в эту версию? – усмехнулась Лиза.

Авраам откинулся на спинку кресла. На его лице появилось странное мечтательное выражение. Лиза поняла, что он перенесся мыслями в те далекие дни и пытается что-то вспомнить.

– Я знал вашего деда лучше, чем кто-либо другой, – медленно проговорил Авраам. – Он был очень выдержанным человеком. Особенно во всем, что касалось дела. И мне было трудно поверить в то, что Жан сорвался. Даже если учесть, что перед ним сидел самый страшный в истории враг нашего народа. – Он опять замолчал, поднял глаза к потолку и продолжил: – Но другой версии, другого объяснения того, что произошло, у меня не было. Пока…

– Пока… – Лиза подняла глаза на старика, словно призывая его не томить и говорить быстрее. – Случилось что-то еще?

– Я, как и должен был, встречал поезд в Стамбуле в терминале Сиркеджи. Я уже знал, что Жан не приехал, но сыграл неведение: заявил проводнику, что не могу найти своего дорогого друга. Проводник рассказал, что, к его великому сожалению, мой друг скончался в дороге от острого сердечного приступа и его тело было оставлено на территории Германии. Я был безутешен, и проводник позволил мне заглянуть в купе, в котором ехал мой друг. Я вошел в купе и на полу обнаружил темные пятна. Пользуясь тем, что проводник оставил меня одного, я отскреб с ковра, лежащего на полу купе, темно-бурые крошки. Вернувшись в Париж, я отдал эти крошки на экспертизу. Они оказались частичками крови. Но это была кровь второй группы. А у вашего деда, Лиза, была третья группа крови.

– Может быть, на полу купе была кровь двух людей? – Лиза пристально взглянула на Авраама. – Или нескольких человек?

– Я это проверил. – Авраам покачал головой. – Можете не сомневаться. Эта мысль пришла и мне в голову. Уже после того, как состав вернулся в Париж, я нашел его на запасных путях, пробрался в двенадцатый вагон и вырезал часть ковра, лежащего на полу в этом злополучном купе. – Авраам поднял глаза на Лизу. – Нет, Лиза. На ковре была кровь одного человека. Кровь второй группы.

– Вы хотите сказать, что в купе убили не дедушку Жана?

– Я ничего не хочу сказать, Лиза. – Авраам развел руками. – Я просто излагаю вам факты. Факты, которые я не успел сообщить вашему отцу и которые, как мне казалось, вы должны знать. А делать выводы… Это уже ваше дело. У меня на это просто не хватит времени.

Лиза кивнула. В голове у нее был полный кавардак. Метались какие-то обрывки мыслей, что-то вроде «Как же это?» и «Этого не может быть!». Ашинзон молча смотрел на нее, шумно вдыхая и выдыхая воздух. Лиза поняла, что старик ждет вопросов.

– Вы пытались навести о нем какие-нибудь справки?

– Конечно, – кивнул Авраам. – И лично, и по официальным каналам. Но на все запросы в германское посольство, в МИД Германии, в рейхстаг мы получили один-единственный ответ: согласно данным пограничной службы, Жан Вальдман пересек франко-германскую границу 12 апреля в поезде. Более он границу не пересекал, германскими властями не задерживался, никаких претензий к нему германские власти не имеют и, куда он исчез, не знают. По просьбе французского правительства ваш дед был объявлен в розыск в Германии. Но, как вы понимаете, никаких результатов это не дало.

– То есть мой дед бесследно исчез? – Лиза ощутила, как от этих слов по щекам пробежал холодок. Она промокнула платочком лоб и щеки.

– Ваш дед бесследно исчез, – кивнул Ашинзон. – Он вошел в поезд. Это я видел своими глазами. Но из поезда он не выходил. И мертвое тело, которое вынесли из поезда сотрудники гестапо в Фюрстенвальде, принадлежало не ему.

Лиза молчала. Она вспомнила одну из любимых фотографий дедушки Жана. Веселый, улыбающийся дед в сюртуке с развевающимися на ветру полами стоял на фоне моря и махал кому-то рукой. Лиза всегда представляла, что дед машет ей. Что же там произошло, в этом купе? Нет, это какая-то ошибка. Просто этот старичок перепутал группы крови. Нацисты убили ее деда. Убили за то, что он пытался спасти своих собратьев. И другой правды быть не может.

– Вы уверены, что в вагон поднялся Адольф Гитлер? – тихо проговорила Лиза.

– Конечно. Наши люди зафиксировали это точно. В поезд в Берлине поднялся канцлер Германии Адольф Гитлер.

– Пытались ли вы найти моего деда после войны?

– Пытался. – Ашинзон тяжело вздохнул, и Лиза поняла, что старик устал. – Поиск Жана – единственное, к чему я относился серьезно в этой жизни. Я хотел его найти, причем непременно хотел это сделать сам. За все то, что Жан сделал для меня. Именно поэтому я не успел рассказать все это вашему отцу. Но нацисты, судя по всему, уничтожили все данные о той встрече. Во всяком случае, в германских архивах мы не нашли ничего, что было бы связано с именем Жана Вальдмана.

Лиза подняла глаза на Ашинзона. Он шумно выдыхал воздух, и на его верхней губе поблескивали капельки пота.

– Вам надо отдохнуть, – сказала Лиза.

– Конечно, – кивнул старик. – Я отдохну. Только покажу вам несколько фотографий.

Он приоткрыл ящичек стола и быстрым движением извлек из него два пожелтевших кусочка картона. Лиза бережно взяла в руки один из них. В центре снимка стоял дед в светлом сюртуке, опираясь на трость. Но он не улыбался. Строго смотрел перед собой. А за его спиной застыл железнодорожный вагон с цифрой «12» на табличке около двери. У вагона Лиза разглядела человека в форме проводника, каких-то людей с чемоданами в руках…

– Это тот самый вагон? – спросила она.

Ашинзон кивнул.

– Этот снимок я сделал на вокзале. За минуту до того, как Жан поднялся в вагон. Агентство требовало полного отчета об операции.

Старик протянул ей вторую фотографию.

– А это ваш дед смотрит на меня из окна своего купе.

Лиза всматривалась в глаза, смотревшие прямо на нее, и вдруг ощутила какую-то странную привязанность к этому человеку. «Родственные чувства, – удивилась она. – Неужели они действительно заставляют нас ощущать нечто особенное к людям, которых мы никогда не видели и не знали?»

– Я могу взять эти фотографии?

– Конечно. – Старик прикрыл глаза. – Они ваши, Лиза. А теперь я действительно хотел бы отдохнуть. Моя машина и водитель в вашем распоряжении. Побродите по Иерусалиму, поезжайте в Тель-Авив. Ваш отец очень любил этот город. Рахель поможет вам составить план экскурсий.

Лиза взглянула на Авраама.

– Может быть, вызвать врача?

– Не беспокойтесь, Лиза. – Старик открыл глаза. – Врач мне не поможет. Просто попросите Рахель зайти. Мне действительно нужен отдых.

Лиза поднялась с кресла и, не выпуская из рук драгоценные фотографии, пошла к двери, стараясь почему-то ступать как можно тише.