Текст книги "Зигмунд Фрейд"

Дэвид достал из штанины злосчастный пакетик и повертел его в руках, не зная, что с ним дальше делать.

– Вы знаете! – взбодрился Зигмунд, заметив его замешательство. – Мой коллега, доктор Карл Коллер – человек, отнявший мою славу… После моих успешных опытов с кокаином я предсказал, что скоро будут найдены новые способы применения этого средства. Тогда-то я и рассказал Колл еру о возможности применения анестезирующих свойств кокаина на больном глазу. В то время он был простым интерном в офтальмологическом отделении и из-за своей одержимостью исключительно офтальмологией слыл среди коллег скучным занудой. Но к моим словам он отнесся с большим интересом. Я же был настолько счастлив, что получил долгожданный отпуск и что смогу, наконец-то, навестить свою будущую жену, что покинул лабораторию безо всяких сомнений. Возвратившись из отпуска, я узнал, что мой друг Карл Коллер, провел решающие опыты на глазах животных и продемонстрировал их на Конгрессе офтальмологов в Гейдельберге… Он ознакомился с моей статьей про кокаин и, воспользовавшись моим отъездом, сказал ассистенту Института патологической анатомии, что у него есть основания полагать, что кокаин анестезирует глаз. Вместе с ассистентом они успешно опробовали кокаин на глазах лягушки, кролика, собаки и человека, а затем и на своих собственных. После чего, окрыленный результатом, Коллер выступил с докладом в Вене перед Медицинским обществом и вскоре после этого опубликовывал результаты своего исследования. Нужно признать, что при публикации своей статьи он таки сослался на мою работу, но допустив при этом «систематическую ошибку». Он датировал мою статью, как вышедшую месяцем позже, создавая, таким образом, впечатление, что его статья была написана одновременно с моей, а не после нее. Когда эта «ошибка» была замечена, то Коллер стал утверждать, что моя статья появилась на целый год позже сделанного им открытия, которое в силу этого обстоятельства становилось совершенно независимым от меня… В итоге, Коллер был признан изобретателем местной анестезии с помощью кокаина, которая оказалась столь важной для малой хирургии… Его открытие произвело громадную сенсацию во всем мире… я же остался в тени чужой славы… Но я не держал зла на него… Та слава была ему гораздо нужнее, чем мне… Более того, несмотря на его непорядочность по отношению ко мне, я оставался с ним в самых дружеских отношениях и был искренне рад его достижениям. К тому же я был крайне благодарен ему за точный диагноз глаукомы, поставленный им моему отцу, когда тот стал жаловаться на ухудшение зрения… Я даже принял участие в операции отца, во время которой Коллер вскользь заметил, что в данной процедуре принимают участие все лица, которым медицина обязана открытием анестезирующего свойства кокаина… Я был горд тем, что смог помочь, и доказал отцу, что в конце концов из меня вышел какой-то толк.

Зигмунд засиял почти детской улыбкой и снова сконцентрировался на торчащем в руках Дэвида пакетике, словно что-то задумывая.

– К слову сказать! – продолжил он. – Коллер мне здорово помог с одним исследованием. Я как-то задался целью определить возрастание мускульной силы под воздействием кокаина и пытался выяснить, является ли мое суждение сугубо субъективной фантазией или же в нем есть зерно рациональной объективности. Колл ер согласился сотрудничать со мной в этих опытах. Мы оба проглотили какое-то количество кокаина, но, кроме онемения рта и губ, никаких других изменений в себе не отметили. Таким образом, наше исследование осталось неполноценным… Я бы даже сказал незавершенным…

– Вы это серьезно?! – опешил Дэвид, разгадав намек в лукавом взгляде Зигмунда.

– Только из научных побуждений! – поспешил ответить тот.

Не веря, что он на такое способен, Дэвид внутренне сжался, борясь с соблазном. Воспользовавшись возникшей паузой, Зигмунд выдернул из рук Дэвида пакетик и, раскрыв его по зубчатому краю, отсыпал себе горстку порошка на два пальца, после чего жестом опытного человека втер кокаин себе в слизистую под верхней губой. Оставлять старика наедине с его экспериментом Дэвид не осмелился. Поэтому, взяв пакетик, он быстро повторил то же самое с остатком порошка. С онемевшими лицами и полураскрытыми ртами они отрешенно уставились на ночное небо, и звезды испуганно запульсировали в их расширившихся зрачках. В какой-то миг Зигмунд увидел себя танцующим чарльстон в окружении двух молоденьких, откровенно одетых и крайне раскрепощенных девиц под какую-то кислотно-пульсирующую музыку, на подобие той, что гремела из проезжающей мимо парка спортивной машины. Впрочем, картинка эта вскоре зарябила и потухла, оставив перед глазами черный, как экран, кусок неба, на котором, успокоившись, мирно мерцали звезды, изредка срываясь вниз серебряной слезой. Не шевелясь, Зигмунд и Дэвид сидели в тишине и безмолвии, пока вдруг, словно из-под земли, не выросли две настороженные головы констеблей, озабоченно вглядывающиеся в лица застывших на скамейке джентльменов.

– Доброй ночи, господа! Все в порядке? – поинтересовалась одна из них.

– Да… все хорошо! – не в силах пошевелить окаменевшими губами, гортанным голосом заверил Дэвид.

Констебли еще немного постояли у скамейки, дабы удостовериться в беспричинности своих волнений, и двинулись прочь.

– Пожалуй, нам лучше пойти домой, с трудом повернув шею, пророкотал Дэвид. Возражений от Зигмунда не поступило.

Вернувшись домой, Дэвид проводил Зигмунда в гостевую комнату, показав на приготовленный для него диван.

– Если что-то нужно, то, пожалуйста, чувствуете себя как дома, – кивнул он в сторону кухни.

– Да… Спасибо… – поблагодарил за гостеприимство Зигмунд, выглядевший так, будто ему неловко. – И спасибо за изумительную прогулку… – с признательностью посмотрел он на Дэвида.

– Да… Было очень приятно с вами прогуляться! – смутившись, ответил Дэвид. – Спокойной ночи! – пожелал он и, чуть помявшись, поднялся по лестнице в спальню.

– Как прогулялись? – лежа в постели, оторвалась от ночного чтения Рейчел при появлении мужа.

– Да… Прекрасно! – без подробностей отчитался Дэвид, задумчиво расстегивая рубашку.

– Я все приготовила внизу, – заботливо сообщила она на всякий случай.

– Очень любезно с твоей стороны! – отозвался Дэвид. – Я все показал ему… он уже спит…

– Если что-то нужно…

– Да-да… Я ему сказал… чтобы он не стеснялся…

– Он забавный, – подметила Рейчел.

– Ты находишь? – взволнованно отреагировал Дэвид, словно она уловила его мысли.

– В общем-то да… – будто обдумывая свои ощущения еще раз, подтвердила Рейчел. – И детям он понравился, – озвучила она дополнительный довод. – К тому же он очень похож на твоего отца!

– Правда? – Дэвид заинтригованно застыл на месте.

– О да! – уверенно рассмеялась Рейчел. – Такой же сентиментальный и трогательный. А главное, глаза и нос. Один к одному!

– Ну да… – погрузился в раздумья Дэвид. – Все евреи чем-то друг на друга похожи… – резонно пробубнил он. – Пойду-ка я выпью воды, а то все горло пересохло из-за этого… – он чуть было не проговорился «кокаина», но вовремя опомнился и исправился, – сухого воздуха.

– Сухой воздух? – удивленно приподняла бровь Рейчел, но спорить с мужем не стала и снова уткнулась в книжку.

Стараясь не скрипеть ступеньками, Дэвид осторожно спустился вниз и направился было на кухню, как вдруг заметил в темноте гостевой комнаты силуэт Зигмунда, возвышающийся над спинкой дивана. Тот неподвижно сидел. Одинокий и молчаливый.

– Почему вы не спите? – тихо подойдя к дивану, спросил Дэвид, тревожно всматриваясь в Зигмунда.

– Мне страшно заснуть, – признался тот, виновато подняв глаза.

– Не стоило нам экспериментировать с кокаином… – с досадой вздохнул Дэвид и присел рядом с ним. – Знаете, когда моей дочери не спится, то мы играем с ней в ассоциации, – поделился он своим отцовским секретом и выжидательно взглянул на Зигмунда.

– И помогает? – улыбнулся тот.

– Да… Ваш метод хорош! – одобрительно кивнул Дэвид. – Попробуем? – предложил он и, устремив взгляд вперед, предложил первое слово:

– Окно…

– Ветер, – подхватил игру Зигмунд.

– Ночь…

– Страх…

– Смех…

– Горечь…

– Жизнь…

– Вечность…

– Свет…

– Тепло…

– Весна… – Дэвид убаюкивающе зевнул.

– Ожидание… – голос Зигмунда устало сник.

– Любовь…

– Лора… – сквозь сон произнес он, медленно склоняя голову на плечо Дэвида.

Дэвид удивленно притих, вслушиваясь в его ровное дыхание. Убедившись, что Зигмунд глубоко заснул, он аккуратно развернулся и мягко уложил его на диван. Накрыв его одеялом, он ласково посмотрел на беспечно спящего старика и тихо прошептал:

– Добрых снов, Зигмунд.

Американская мечта

– Все это пустая болтовня! – заявил Джейсон своим четверым приятелям, таким же как он, двадцатилетним студентам Мичиганского университета. Обложившись книгами в самом углу пустующей университетской библиотеки, они уже битый час провели в дискуссиях о будущем устройстве Америки.

– Помните предвыборное выступление Кеннеди в прошлом году? «Сколько человек из присутствующих здесь готовы провести свои дни в Гане? Сколько готовы работать на дипломатической службе и проводить свою жизнь в поездках по всему миру?» Миссионерская самоотдача для продвижения мира и дружбы во всем мире, лучшего взаимопонимания наций и гуманитарного просвящения… Вот что я вам на это скажу! Все это пустое сотрясание воздуха! – восседая на столе, критично подытожил Джейсон.

– Но гуманитарная миссия, провозглашенная Корпусом мира, может стать настоящим прорывом в межнациональных отношениях, – попробовал оппонировать ему Алан, щуплый парень в очках с толстой оправой и мощными стеклами.

– Ха! Корпус мира! – зло усмехнулся Джейсон. – Русские покорили космос, пока мы тут грезим каким-то Корпусом мира! Вот это прорыв в межнациональных отношениях! Только вспомните, что творилось на прошлой неделе! Весь мир стоял на ушах! А эти газетные заметки! Юрий Гагарин – первый человек в космосе! Потрясающий триумф русских в соревновании с Соединенными Штатами! Ученые всего мира славят русское достижение! Советы заставили весь мир ахнуть от изумления и восторга, они одержали колоссальную, ни с чем не сравнимую победу! Они окончательно возьмут в плен сердца и умы миллионов людей во всем мире и заставят поверить в то, что советская наука и техника, а главное – социалистический строй, обещают человечеству невиданные горизонты и на Земле, и в космическом пространстве Вселенной!

Джейсон окинул своих сокурсников решительным взглядом:

– Америка должна сделать ответный ход, который превзошел бы все победы Советов! Не разбрасываться деньгами на реализацию сомнительных затей вроде отправки добровольцев по недоразвитым странам с миссией обучения аборигенов, а сосредоточиться на стратегических и жизненно важных приоритетах Америки! И космос один из таких приоритетов! Кто станет хозяином в космосе, тот станет хозяином всего человечества! За достижениями в космосе будущее! – пафосно заключил он с металлом в голосе и воинственностью, которую можно услышать в речах национальных лидеров в период избирательных компаний.

– Ты это слышал, Зиги? За космосом будущее! Послушай умных людей, а то уткнулся в свою социологию! – по-дружески, с наигранной насмешкой, лениво раскачиваясь на стуле, проронил Гильберт сидящему за соседним столом парню. От остальных приятелей его отличала серьезность, с которой он подходил к своему обучению, обдуманность суждений, позволявшая ему не отвлекаться на бесплодные споры и незаурядный ум. К тому же у него была весьма примечательная внешность – он был невероятно хорошо сложен, с красивыми, строгими чертами лица, выразительным взглядом и черными вьющимися волосами. Он наверняка мог бы стать завидным завоевателем девичьих сердец, если бы не выдающий себя оттенок стеснительности на его лице.

– Я рад, что хоть за чем-то есть будущее, – с изрядной долей скепсиса отозвался он на зубоскальство друга, так и не оторвавшись от книги.

– Кстати, объясни, зачем будущему экономисту вся эта социальная ерунда? – с искренним недоумением возмутился партнер Гильберта по безделью Дастин.

– Много вы в этом понимаете! – язвительно вмешался Джейсон. – У нашего Зиги идейная мечта – создать справедливую систему социального финансирования на благо американского народа!

– А у меня мечта стать крутым боссом, заработать кучу денег, обзавестись собственным домом где-нибудь в Калифорнии, купить классную тачку, завести семью и наслаждаться жизнью… – сладко зажмурился Гильберт.

– Вот! Нормальная капиталистическая мечта! – похвалил его Джейсон.

– Без всяких левых социалистических кривотолков! И все потому, что ты в отличие от некоторых, – исподлобья зыркнул он на Зита, – не увлекаешься всякой чушью, типа «Капитала» Карла Маркса.

– Да будет тебе известно, – страстно начал защищаться тот, – что, разделив в своей теории капитал на постоянный и переменный, Карл Маркс стал первым, кто смог досконально описать процесс образования прибавочной стоимости и найти ему практическое объяснение, чего не смогли сделать его предшественники. И именно это разделение является до сих пор ключом для решения различных экономических проблем, с которыми сталкиваются многие нынешние финансовые системы.

– Сплошное занудство, – отмахнулся Джейсон, боясь показать свое невежество в данном вопросе.

– Отчего же! – победоносно воскликнул Зит. – В труде Маркса можно отыскать много интересного и полезного! Например, в своем «Капитале» он дает прекрасный кулинарный рецепт супа Румфорда. К слову сказать, эта похлебка являлась основой для питания солдат практически всех армий. Тебе с твоим воинствующим духом этот рецепт мог бы пригодиться, – иронично завершил он под одобрительные смешки приятелей.

– Уверен, будь этот «Капитал» кулинарной книгой, он точно так же пользовался бы успехом среди коммунистов, – огрызнулся Джейсон на изящную подколку друга.

– Сомневаюсь, что только среди них, – ухмыльнулся Зит. – Тот же Франклин Рузвельт после прочтения «Капитала» сказал: «Мы эту умную книгу одним коммунистам не отдадим». Думаю, это касается кулинарных рецептов тоже, – сострил он.

– Тебе, как внуку коммуниста, виднее! – съехидничал Джейсон.

– Ну сколько раз объяснять! – раздосадованно вздохнул Зит. – Мой дед не был коммунистом. Он, как и многие в еврейских кварталах, разделял революционные взгляды, но вскоре разочаровался, поняв, кто рвется к власти, и эмигрировал с семьей из Литвы в Штаты. Мамина семья эмигрировала из Венгрии при первых вестниках немецкого нацизма…

– А все мои родственники эмигрировали из Одессы после свержения царского режима, – робко поделился своей историей Алан.

– Мои тоже! Правда, немного позже! – воодушевленно признался Гильберт. – Но коммунистические взгляды не были особо популярными в нашей семье, ну разве что только при дележке еды, – захохотал он.

– У всех нас родня когда-то эмигрировала в Америку, – солидарно поддержал приятелей Дастин.

– Мои были здесь со дня основания Америки! – гордо произнес Джейсон. – И я счастлив, что мои предки отстояли эту страну! Страну свободы и новых возможностей! Кстати, еще каких-то тридцать лет тому назад многим из вас из-за квот было бы не попасть в Университеты Лиги плюща, и Мичиганский университет был бы вашей единственной возможностью, – нравоучительно подметил он.

– Да он и сейчас остается единственным! – озираясь по сторонам, рассмеялся Гильберт.

– Чтобы стать действительно свободной страной, нам необходимо добиться равных прав для всех слоев населения Штатов, – повысил голос Алан.

– Бесправие чернокожих американцев идет в разрыв с демократическими ценностями…

– Ну, давайте еще присоединимся к «рейсам свободы» или устроим сидячие забастовки в кафе и ресторанах! – с горечью отреагировал Джейсон.

– А что? Я не против устроить забастовку в каком-нибудь ресторане, если меня при этом накормят! – шутовски откликнулся Гильберт, забарабанив кулаками по столу.

– Парни, тихо! – пригнулся Дастин. – Лора идет!

Нахмуренные лица парней вмиг просветлели, словно не было между ними никаких политических разногласий, и с блеском в глазах все уставились на парящую в их сторону красотку с параллельного курса. Заметив, как Зит при упоминании любимого имени смутился и взволнованно обернулся, Гильберт расплылся в хитрой улыбке и призывающе ткнул локтем в бок Дастина, довольно махнув головой в сторону влюбленного страдальца.

– Всем привет!

Сияя лучезарной улыбкой, Лора на ходу поздоровалась с парнями и элегантно присела на колени Зита, играючи обхватив его за шею и томно прильнув к груди.

– Привет, Лора! – загалдели на четыре голоса приятели, глупо лыбясь парочке.

– Ты еще долго? – Лора нежно запустила пальцы в густую шевелюру Зита.

– Нет. Часик побьюсь над книгой, и все на сегодня, – ответил он, стараясь выглядеть как можно брутальнее в ее глазах.

– И все-таки при всем моем уважении к Фрэнку Синатре, будущий стиль в музыке будут задавать такие ребята, как Пресли, – словно продолжая незаконченную тему, нарочно громко и деловито произнес Джейсон, исподтишка поглядывая на двух воркующих голубков.

– Я согласен, что как актер Синатра бесподобен. Взять хотя бы его блистательную игру в «Одиннадцати друзьях Оушена», но задор, с каким преподносит себя Элвис, заставляет меркнуть на его фоне даже маститых звезд.

– Не знаю… По-моему, это дело вкуса… – не согласился Дастин.

– Именно! – высокомерно заявил Джейсон, ткнув в него указательным пальцем. – Дело вкуса! У кого-то он хороший, а у кого-то, простите, какой есть!..

– Лора… – заискивающим тоном отвлек он красотку от предмета ее увлечения, ничем не заслуживающим такой девушки.

– А кого бы ты предпочла? Фрэнка Синатру или Элвиса Пресли? – промурлыкал он.

– Я уже сделала свой выбор, – уверенно ответила та, бросив на завистника насмешливый взгляд.

– Ну да… – стушевался Джейсон. – Ты такая же дерзкая и прекрасная, как Мэрилин Монро, в ее последней роли «Займемся любовью», – польстил он ей.

– Никогда не сравнивала себя с ней! – парировала Лора и демонстративно поцеловала Зита в губы. Поцелуй оказался долгим и страстным.

Все трое парней, оказавшиеся не у дел, потупили взгляды, огорошенно взлохмачивая волосы, и лишь Алан, покраснев как рак, застыл в полном онемении.

– Увидимся позже, – оторвавшись от своего избранника, Лора ласково погладила его по щеке и ушла так же легко и непринужденно, как и появилась.

– Вот это да! – проводив ее взглядом, залихватски присвистнул Гильберт, как и все остальные, находясь еще под впечатлением от произошедшей на их глазах чувственной сцены.

– Зиги, с такой девчонкой, как Лора, нужно кое-что еще, кроме знаний в социологии, – дружески посоветовал он.

Тот, ничего не ответив, облокотил голову об спинку стула и умиротворенно закрыл глаза, предавшись томительным мечтаниям, пока его приятели обсуждали между собой увиденное.

– Нет, вы посмотрите на этого подлеца! – шутливо возмутился Джейсон.

– Он еще и нагло спит!

– Не может быть! – не поверил Гильберт и, подкравшись к другу, приторным голоском зашептал ему на ухо: – Зит… Зиги… Эй… Ты спишь?..

Любовь бессмертна

– Эй, ты спишь?.. Эй?..

Зигмунд почувствовал, как кто-то настырно тычет ему маленьким кулачком в живот. Открыв глаза, он увидел нависающего над ним младшего сына Дэвида. Присев на край дивана, мальчишка поправил напяленные на нос чужие очки и доверительно поделился своим секретом:

– Я сегодня ночью описался.

– Правда? – откликнулся Зигмунд, близоруко щурясь.

С полной серьезностью Натан утвердительно кивнул.

– А ты нет? – участливо поинтересовался он и снова поправил сползающие очки. То, что он разбудил старика спозаранку, его, судя по всему, не волновало совсем.

– Вроде бы нет… – нахмурился Зигмунд. – В последний раз со мной такое случилось, когда мне было лет семь… Я это сделал назло отцу, – признался он.

– Он тебя ругал? – испугавшись за старика, искренне заволновался Натан.

– Нет, – успокоил его Зигмунд. – Немного поворчал, но быстро остыл. Хотя я думал, что он мне задаст трепку.

Зигмунд аккуратно снял свои очки с носа Натана и нацепил их на себя.

– Он у тебя был плохой? – заслушавшись, Натан не заметил потери.

– Нет… Он был очень хороший и мягкий человек… – грустно улыбнулся Зигмунд.

– Тогда зачем ты это сделал? – резонно спросил Натан.

– Наверное, из-за ревности… Я очень любил маму…

– Я тоже люблю мою маму!

– Это хорошо! – похвалил его Зигмунд. – Ну, ты же не сделал это назло папе? – строго спросил он.

– Нет! – весело протянул Натан. – Я слишком много выпил лимонада, а вставать ночью в туалет было лень.

– Ааа! – с пониманием кивнул Зигмунд.

– Доброе утро, Зигмунд! – спустившись по лестнице, Дэвид в веселом расположении духа прошел через гостевую комнату. – Не хотите позавтракать со мной? Я буду в саду, – указал он на открытую дверь в кухне, ведущую на веранду.

– Хорошая идея! – одобрил предложение Зигмунд и, кряхтя, присел на диване. – Не покажешь, где тут туалет, а то мне тоже было лень ночью вставать? – обратился он к Натану, шутливо подмигнув.

– Пойдем! – засмеялся тот, взяв старика за руку.

– Прошу, Зигмунд, присаживайтесь! – Дэвид услужливо отодвинул от стола свободный стул.

– Чудесное утро, – довольно пропел Зигмунд, садясь за стол и любуясь магнолией, распустившейся нежно-розовыми бутонами и тянущейся ветвями к безоблачной синеве неба.

– Как спали? – поинтересовался Дэвид, намазывая свежий круассан сливочным маслом, тающим в горячей мякоти сдобы.

– Спасибо… Хорошо…

– Когда вы засыпали… – энергично орудуя ножом и вилкой, неловко замялся Дэвид, – вы произнесли одно имя… Лора…

– Лора… – чуть дрогнувшим голосом повторил Зигмунд и грустно застыл.

– Неважно! – быстро произнес Дэвид, разделываясь с яичницей. – Я тут ночью поразмыслил… – деловито продолжил он. – Обдумал несколько вариантов… Возможно, это слишком личное… И все же я хотел бы вас спросить… Вы были счастливы в браке? – насадив на вилку обжаренный шампиньон, он отправил его в рот и, тщательно пережевывая, уставился на Зигмунда.

– Да… я был счастлив… – разламывая пополам кусочек хлеба, с ноткой ностальгии ответил тот.

– Расскажите о своем браке… о ней… – отложив вилку в сторону, попросил Дэвид и приготовился к откровенному рассказу.

– Она появилась в моей жизни внезапно, как удивительное наваждение… – взгляд Зигмунда затуманился, казалось, он растворился в счастливом воспоминании. – Однажды апрельским вечером я возвращался из типографии домой, с очередной моей статьей под мышкой. Я был настолько погружен в свои мысли, что не обратил внимания на проезжавший мимо меня экипаж. Колесо экипажа провалилось в яму на дороге, обдав меня с головы до ног грязью. Увернуться я не успел, но что еще хуже, от неожиданности уронил мою рукопись в лужу. Я уже приготовился было закатить скандал, но тут же остолбенел. Из окошка экипажа испуганно выглянула девушка. На ее миловидном личике было такое неподдельное отчаяние, а сама она была настолько прелестной, что я, позабыв о своем гневе, застыл как истукан, безмолвно таращась на нее ошарашенными глазами. Она пролепетала какие-то извинения, но тут в экипаже раздался звонкий девичий смех, после чего кто-то отдернул ее внутрь, и экипаж умчался прочь. Я еще минут пять не мог прийти в себя, пребывая в состоянии шока от странных и неизвестных мне до сей поры чувств. Ничего подобного я раньше не испытывал… Это была любовь… Подобрав размякшую от воды рукопись и стряхнув грязь с одежды, я побрел домой, коря себя за нерешительность и упущенную возможность познакомиться с этой прелестной девушкой. Каким же было мое удивление, когда, придя домой, я увидел ее за нашим семейным столом. Очищая от кожуры яблоко, она оживленно болтала с моими родителями, которые, как мне вскоре стало известно, были знакомы с ее родней. Не веря такому счастливому для меня стечению обстоятельств, я направился через комнату к ней. Как вдруг на моем пути возникла другая девушка, заставившая меня разинуть рот от еще большего изумления. Она была точной копией той, сидящей за столом.

– Я Минна, а она Марта, указала она тонкой ручкой на сестру-близнеца. – А вы, если я не ошибаюсь, тот самый несчастный молодой человек, которого окатил наш экипаж! Какое совпадение! Мне очень жаль! – состроила она извиняющуюся рожицу и рассмеялась, глядя на мое, должно быть, совершенно глупое выражения лица.

– Так это значит, я вас видел в карете? – растерянно пробормотал я, визуально сравнивая их между собой.

– Нет! – залилась звонким смехом она. – Вы видели Марту, но я вас тоже заметила… А что? – вдруг серьезно спросила она. – Неужели я вам понравилась меньше? – будто обидевшись, она надула губки и наивно захлопала ресничками, но, не удержавшись от смеха, легко, как балерина, убежала в другую комнату. Я снова посмотрел в сторону стола и, поймав заинтересованный взгляд Марты, пошел на него. Машинально поздоровавшись со всеми, я так же машинально, словно не отдавая отчета своим действиям, представился гостье, сел за стол, выслушал разъяснения родителей и даже что-то им ответил, но сам при этом словно находился в другой реальности, куда манило меня неудержимое влечение к ней… К моей радости, влечение оказалось взаимным, хотя еще несколько недель я вел себя с ней более чем странно и загадочно. Моя неискушенность в отношениях с девушками давала о себе знать… Марта была родом из Гамбурга, и я с большой охотой водил ее по моим любимым местам Вены. Как-то в сопровождении Минны мы отправились вверх по аллее Бетховена, где любовались бюстом композитора и говорили о его жизни в Вене. В какой-то момент Марта отвернулась, чтобы подтянуть чулки… мне стало неловко, но я не смог оторвать от нее взгляда… от изгиба ее ноги, обнаженной так высоко, что я почувствовал какое непристойное и дерзкое желание мной овладело… В тот же вечер я написал ей мое первое любовное письмо, в котором признался, что она изменила мою жизнь. После этого мои ухаживания приняли более уверенный характер. Каждый день я посылал ей красную розу, а как-то отправил книгу Диккенса «Дэвид Копперфилд». Как же я был счастлив, когда в знак благодарности получил от нее собственноручно испеченный пирог с пожеланием «отпрепарировать его». Через два дня я тайно сделал ей предложение и получил ее согласие. Наша помолвка с Мартой состоялась 17 июня, но по моим расчетам жениться на ней я смог бы лишь лет через девять… В то время я был молодым врачом, без гроша за душой и прекрасно понимал, что не могу обрекать себя и это милое создание на нищенское существование. После помолвки нам пришлось находиться в разлуке целых три года из-за моих поисков необходимой работы для скорейшего построения удачной карьеры. Чтобы как-то утолить свою тоску по ней, я писал ей письма, иногда по два-три в день… В общей сложности я написал своей невесте более девятисот писем… Нужно сказать, что краткостью изложения я не отличался. Четыре исписанные страницы считались очень коротким письмом. В дни особых порывов мои письма достигали двенадцати страниц, однажды даже двадцати двух… В самом начале переписки я спросил Марту, как ей больше нравится, чтобы я писал латинскими или готическими буквами, она предпочла последние… Мне пришлось помучиться.

Зигмунд рассмеялся и повернулся к Дэвиду:

– Я вам, наверное, уже надоел со своей старческой болтовней.

– Нет, нет! Это очень увлекательно… и так… – Дэвид не знал, какое слово лучше подобрать.

– Старомодно? – безо всякой обиды подсказал Зигмунд.

– Я бы сказал, трогательно… – неловко улыбнулся Дэвид. – Три года разлуки… Как вы это вынесли? – поразился он.

– Это было непросто! – словно и сам удивляясь, как он пережил те годы, подхватил Зигмунд.

– Я страдал без нее так, что даже случайные перерывы в нашей переписке в два-три дня были событием, которое требовало подробного объяснения. Каждый раз, когда я не получал очередного письма от нее, мои товарищи подшучивали надо мной, говоря, что она ко мне охладела… В такие дни я начинал вести себя не совсем подобающим образом, если не сказать глупо… В одном из своих писем я написал, что не считаю ее красивой в том смысле, как это понимают художники или скульпторы, и что если использовать более точную терминологию, то она не красавица. При этом со всей искренностью я заверил ее, что она обладает магическим очарованием, которое выражано в ее фигуре, движениях и манере держаться, а также признал, что некоторые считают ее красивой и даже поразительно красивой… Возможно, мои слова были вызваны внутренней нервозностью перед еще несостоявшейся между нами близостью и неуверенностью в ее чувствах ко мне… Признаться, я ее очень ревновал… Ее грациозность привлекала множество мужчин, так что в поклонниках недостатка у нее не было. Тем более ее прочили в жены одному почтенному бизнесмену, Гуго Кадишу. От этого брака Марту отговорил ее брат Эли, настаивая на том, что глупо выходить замуж, если не любишь по-настоящему… Я же был кандидатом без ясных перспектив на будущее… Поэтому в своей ревности я был невыносим. Заботясь о приличиях, я запретил ей оставаться у подруги, которая «вышла замуж до свадьбы», что было, по моему мнению, совершенно непозволительно. Я не разрешал ей кататься на коньках, если была малейшая вероятность того, что она будет держаться за руку другого мужчины.

Словно ища поддержки, Зигмунд вопросительно взглянул на Дэвида.

– Да! – спохватился тот. – Запретить держаться за руку другого мужчины – это… вполне уместное требование…

– Потом я вспомнил, что подарил ей как-то «Дон Кихота» и понял, как опрометчив был тот мой поступок и насколько далеко я зашел… Я написал ей, что это чтение не для девушек, поскольку там много грубых, да просто отвратительных мест, которые могут вызвать у одинокой девушки непристойные желания… Хотя, если честно… – Зигмунд склонил голову и хитро посмотрел на Дэвида: – в тот момент, когда я ей подарил эту книгу, я хотел, чтобы она ее прочитала.

Дэвид криво улыбнулся в ответ и с пониманием закивал, вспомнив, как и сам однажды подсунул Рейчел порнографический журнал с наигранным возмущением: «Нет, ты только почитай, о чем они тут пишут!». Он тоже тогда надеялся, что она извлечет из статьи что-то «новенькое».

– Впрочем, и я, в свою очередь, давал Марте предостаточно поводов для ревности, – заинтриговал Зигмунд. – Параллельно с ней, я вел переписку с Минной, часто затрагивая в письмах откровенные и даже пикантные темы. Марта была не в восторге от нашей переписки.

Как показалось Дэвиду, это было сказано не без удовольствия.

– Они были абсолютно одинаковыми? – изобразил заинтересованность Дэвид, желая ненавязчиво отойти от этой темы.

– Да. Близняшки, – с восторгом подтвердил Зигмунд.