Текст книги "Dabistan-I-Mazahib. Дабистан, или Школа верований. Том I"

Как бы я ни склонялся в пользу «Десатира», я должен избежать обвинений в нечестном сокрытии, добавив к именам процитированных выше великих критиков, отрицательно относящихся к этому произведению, имя великого Вильгельма фон Шлегеля. Я должен признать, что знаменитый автор объявляет «Десатир»4747
  См. «Réflexions sur l’Étude des Langues asiatiques, adressées à sir James Mackintosh» («Размышления об изучении азиатских языков, адресованные сэру Джеймсу Макинтошу», франц.), Бонн, 1832, с. 51 – 52.


[Закрыть], тесно связанный с «Дабистаном», «подделкой», еще более утонченной (чем та, которою брахман обманул Уилфорда)4848
  См. «Asiatic Researches», «Азиатские исследования», Т. VIII. Лонд. изд. 8. с. 254.


[Закрыть] и написанной на якобы «древнем языке, но сфабрикованной по своему усмотрению». Однако, поскольку он не приводит никаких собственных аргументов, а лишь ссылается в примечании на статьи Сильвестра де Саси и Эрскина, здесь нет повода для дальнейших рассуждений по этому вопросу. Что касается мнения фон Шлегеля о «Дабистане», я выскажу некоторые замечания по этому поводу в другом месте.

Общие аргументы, противопоставленные общим возражениям, могут убедить, но не являются достаточными для установления истины относительно рассматриваемого предмета. Необходимо погрузиться в сам махабадский язык, чтобы получить адекватные доказательства его подлинности. Я, возможно, справедливо колебался бы, взяться ли за эту задачу, но обнаружил, что она уже более умело решена бароном фон Хаммером4949
  См. «Heidelberger Jahrbücher der Literatar» («Гейдельбергский ежегодник литераторов», нем.), с января по июнь 1823 года, №6, 12, 13, 18.


[Закрыть], при этом мы не знаем, чем нам следует восхищаться в нем больше, его обширным запасом восточной эрудиции или неутомимой активностью, с которой он распространяет в непрекращающейся серии своих работ разнообразную информацию, полученную не только от изучения мертвой буквы в книгах, но и от общения с живым духом реального восточного мира. Этот проницательный рецензент «Десатира» исследует его язык и находит доказательства его подлинности в самой его структуре и способах образования частей его слов, которые, по сравнению с современным чистым персидским или дери, имеют такое же отношение к нему, какое готский язык имеет к английскому; старые персидские и старые германские идиомы демонстрируют в процессе совершенствования такие замечательные совпадения и аналогии, которые ни в коем случае не могли бы быть результатом гениальной комбинации или удачного случайного совпадения. Так, в языке «Десатира» к существительным прилагаются части слова для обозначения склонения, которые совпадают с готскими и нижнегерманскими, но не распознаются в современной форме персидских местоимений. Это также относится к некоторым формам числительных и других слов. Махабадский язык содержит также большое количество германских корней, которые нельзя отнести к известному родству немецкого и современного персидского языков, потому что они больше не встречаются в последнем, а только в «Десатире». Кроме того, в нем имеется множество английских, греческих и латинских слов, ряд которых приводит барон фон Хаммер, и следует отметить, что значительное количество махабадских слов, принадлежащих также к перечисленным языкам, тщетно можно разыскивать в любом персидском словаре наших дней! Несомненно, случайное совпадение придуманного искусственного языка с греческими, латинскими и германскими формами было бы гораздо большим и более необъяснимым чудом, чем великая регулярность этого древнего священного идиома Персии и его сходство с современным Darī. Тем не менее, именно на основании последнего и делается основной вывод о фальсификации.

Более того, проницательный филолог, анализируя махабадский язык, как таковой, указывает на его существенные элементы и составные части, то есть на словообразование, деривацию и флексию. Так, он приводит в качестве производных слогов определенные гласные или согласные, которым предшествуют определенные гласные; он показывает, что некоторые повторяющиеся окончания участвуют в словообразовании существительных, прилагательных и глаголов; он устанавливает особые формы глаголов и особенные выражения. Все это он подкрепляет многочисленными примерами, взятыми из текста «Десатира». Такой процесс позволил ему исправить в некоторых местах персидский перевод махабадского текста.

Я могу только повторить, что моя единственная цель здесь – представить вопрос в том состоянии, в котором я его нашел; и я далек от того, чтобы спорить, а может быть, и с готовностью допускаю возможность аргументов, которые могут привести к противоположному выводу. До тех пор, пока таковые не будут представлены, хотя я и не берусь это решать, я могу позволить себе поверить, что язык «Десатира» не является фальшивкой; я могу встать на сторону упомянутого знаменитого востоковеда, который, спустя десять лет после своей рецензии на «Десатир» (десять лет, которые для него являются светлым путем все возрастающих знаний), не изменил своего мнения о языке «Десатира» и отводит ему место5050
  См. «The Asiatic Journal», «Азиатский журнал», Т. XII, июль, 1833, с. 24—26.


[Закрыть] среди азиатских диалектов; по его словам, поскольку он более близок к новоперсидскому, чем к зенду и пехлеви, его можно рассматривать как новое промежуточное звено в герметической цепи, которая соединяет германские идиомы с древними азиатскими языками; это, пожалуй, самый древний диалект дери5151
  Там же, с. 20 – 21. На языке дери говорили по другую сторону Окса и у подножия Паропамиса в Балхе, Меру, в Бадахшане, в Бухаре и Бамиане. Пехлеви использовался в самой Мидии, в городах Раи, Хорнади, Испахан, Нехавенд и в Тебризе, столице Азербайджана. Помимо дери и пехлеви, персидские словари насчитывают еще пять диалектов, всего двенадцать диалектов древнего и современного персидского языка.


[Закрыть], на котором говорят если не в Парсе, то в северо-восточных странах Персидской империи, а именно в Согде и Бамиане. Когда на нем перестали говорить, как и на нескольких других языках прошлых веков, махабадский язык сохранился, возможно, в одной книге или фрагменте книги, похожей по своей обособленности на еврейскую Библию или персидскую Зенд-Авесту.

В какую эпоху был написан «Десатир»?

Эпоха, приписываемая ему, согласно разным взглядам, относится к шестому5252
  Толак, «Sufismus, sive Theosophia Pantheistica», «Суфизм. Пантеистическая теософия», с. 111.


[Закрыть] или седьмому5353
  Норрис, «The Asiatic Journal», «Азиатский журнал», ноябрь 1820 г., с. 430.


[Закрыть] веку нашей эры, равно как и к более позднему времени Сельджукидов, которые правили с 1057 по 1195 год нашей эры. По мнению Сильвестра де Саси, последняя эпоха – самая ранняя из возможных, он приводит две причины для своего мнения: первая заключается в его убеждении, что новоперсидский язык, на который «Десатир» был переведен и на котором он был прокомментирован составителем оригинального или махабадского текста, не существовал ранее; вторая причина относится к некоторым частям внутреннего содержания «Десатира». Я коснусь обоих этих вопросов.

Бесполезно обсуждать то, что никогда не может быть установлено, а именно, кто был автором «Десатира». Но эта работа была бы непонятна без персидского перевода и комментариев. Сильвестр де Саси спрашивает: «Не являются ли эти перевод и комментарий сами по себе псевдонимными и апокрифическими книгами, и не является ли все это, возможно, «работой самозванца прошлого века?» Отвечая на этот вопрос, я буду руководствоваться мнением барона фон Хаммера, который написал свою рецензию на «Десатир» до того, как увидел рецензию на него в «Journal des Savans», но, ознакомившись с последней, заявил, что ему нечего менять в своем мнении. Хотя комментатор, которому приписывается честь быть изобретателем махабадского языка, в основном, следует древнему тексту слово в слово и обычно заменяет устаревшую форму термина новой, все же часто встречаются примеры (некоторые из которых приводит барон фон Хаммер), которые доказывают, что переводчик не совсем ясно понял древний текст, и вместо истинного смысла дал свое собственное произвольное толкование. Даже имена собственные не всегда совпадают. Кроме того, и это самое важное, доктрины, содержащиеся в «Десатире» и в комментарии, отличаются друг от друга. В книгах первых махабадских царей мы находим фундаментальные идеи восточной философии, такой, какой она была до ее миграции из Азии в Европу; но в комментариях мы видим развитие аристотелевской схоластики, такой, какой она сформировалась у азиатов, когда они с помощью переводов познакомились со Стагиритом ^t [Аристотель Страгерит]. Мы вернемся к этому вопросу позже. Как бы то ни было, расхождения между оригинальным текстом и комментарием, которых, несомненно, избежал бы автор сразу обоих текстов, доказывают, что это работы двух разных авторов, написанные, вероятно, с промежутком в несколько столетий.

Персидский переводчик и комментатор, как говорят, является пятым Сасаном, который жил во времена персидского царя Хосрова Парвиза, современника римского императора Ираклия, и умер всего за девять лет до разрушения древней персидской монархии, или в 643 году нашей эры. Надо полагать, что пять Сасанов, первый из которых был современником Александра за 323 года до Рождества Христова, считались не непосредственными преемниками друг друга, а только из одной линии по происхождению, иначе интервал в 946 лет, от Александра до Парвиза, охватывающий правление тридцати одного Арсакида и двадцати двух Сасанидских царей, был бы распределен не более чем между пятью лицами, что абсурдно, и это не должно быть приписано комментатору «Десатира». В целом, в Азии принято обращаться с именами знаменитостей как с родовыми именами, так что очень часто невозможно точно определить истинного автора произведения. В данном случае ничто не мешает нам отнести переводчика и комментатора «Десатира» (независимо от того, был он Сасанидом или нет) к седьмому веку нашей эры.

Перевод и комментарий к «Десатиру» написаны на языке, который лучшие знатоки считают очень чистым персидским языком, хотя и древним, без какой-либо примеси слов арабского или халдейского происхождения, он соответствует грамматической системе современного персидского языка. Но когда была сформирована последняя? Поскольку мнение об этой эпохе связано с мнением о возрасте самого произведения, я позволю себе сделать довольно обширный исторический обзор этой части вопроса.

Если не принимать во внимание махабадских царей, упомянутых в «Десатире» и «Дабистане», мы знаем, что Гильшаха, Хушанга и Джамшида (настоящие персидские имена) все востоковеды провозглашают основателями Персидской империи и строителями знаменитых городов в очень отдаленные времена. В этой Империи на огромной территории проживали различные народы, говорящие на трех языках – зенде, пехлеви и парси. Среди этих народов были persae, «персы», правильно и четко названные именно так. Геродот5454
  Clio, lib. I.


[Закрыть] сообщает нам, что существовали различные расы персов, которых он насчитывает одиннадцать. Те, которые изначально населяли Фарс, Фанистан и Персис5555
  В Библии он называется Парас, или Фарас и считается таким же обширным, как Великая и Малая Армения или как Венгрия, Трансильвания, Славония, Хорватия и Далмация вместе взятые (см. книгу Гейтлерера «WeltgeschichleAlterTheil», с. 9).


[Закрыть], страну, вдвое превышающую площадь Англии, и дали название всей Империи, несомненно, говорили на своем собственном языке, парси или фарси. Национальный язык может меняться в своих формах, но никогда не может быть уничтожен, пока существует хоть какая-то часть нации; можем ли мы сомневаться в том, что персы, которые когда-то были хозяевами Азии, хотя впоследствии и лишились своей власти, никогда не переставали быть независимыми и грозными, и сохранили свой язык до наших дней?

Мы можем рассматривать в качестве остатков древнейшего персидского языка имена собственные и другие названия лиц, мест и предметов, упоминаемые древнейшими историками; ныне ряд таких слов, которые встречаются в еврейской Библии5656
  В книгах Ездры, Неемии и Есфири.


[Закрыть], у Геродота и других греческих авторов, гораздо лучше объясняются с опорой на современный персидский язык, чем на зенд и пехлеви. В армянском языке существуют слова, общие для него и для персидского языка, но нет ни одного слова, общего с пехлеви5757
  См. «Observations sur les Monumens historiques de l’ancienne Perse, par Étienne Quatremère» («Наблюдения Этьена Кватремера об исторических памятниках древней Персии», франц.), «Journal des Savons», июнь и июль 1840 г., с. 347 – 348.


[Закрыть]; следовательно, в очень отдаленные времена персидский, а не пехлеви, был доминирующим идиомом иранских народов, с которыми армяне были в родстве. Более важная информация припасена для потомков, когда клинописные надписи на монументальных скалах и руинах, которые можно найти во всех направлениях в пределах самой большой части Азии, будут расшифрованы будущими филологами, которые, возможно, не будут обладать, большими талантами, но будут иметь лучшие средства для получения информации из всеохватывающего времени, чем в наши дни те, кто уже успешно начал эту великую работу – Гротефенд, Раск, Сен-Мартен, Бурнуф, Лассен и. т. д.

Давайте теперь сделаем краткий обзор нескольких основных эпох существования Персидской империи в отношении языка, начиная с той ближайшей эпохи, в которую Персию видели и описывали Геродот, Ктесий и Ксенофонт, не без ссылки на существовавшие в то время национальные исторические записи. Персидский царь Хосров (Кир), помещенный учеными Запада в седьмой век до нашей эры5858
  Жители Востока относят его к десятому веку до нашей эры.


[Закрыть], вырвав скипетр из рук мидийцев, говоривших на пехлеви, обеспечил господство своего национального идиома. Это не изменилось при его непосредственных преемниках, Лохраспе и Гуштаспе. Хотя при правлении последнего, который принял Зардушта при своем дворе в шестом веке до н.э.5959
  Согласно Ричардсону (см. предисловие к его книге, с. VI), фарси был особенно уважаем великими и учеными людьми, жившими более чем за 1200 лет до эры Мухаммеда, то есть, до 600 года до Р.Х.; к этой эпохе обычно относят правление Гуштаспа.


[Закрыть], зенд, возможно, имел большую ценность, но все же он определенно вышел из употребления после Гуштаспа, так как его внук Балхман, сын Исфендиара, благоприятствовал культивированию парси6060
  См. Хаммер, «Прекрасная говорящая Персия», с. 3 и далее.


[Закрыть]. «Этот язык был усовершенствован в Бактрии (первоначальное название этой страны – Бахтер, «восток», древнеперсидское слово) и в соседней Трансоксиане; там города Бамиан, Восточные Фивы и Балх, построенные Лохраспом и освященные знаменитым Пиреем Гуштаспа, помимо Мерва и Бухары, были великими центрами персидских искусств и наук. Парси, столь утонченный, доминировал во всех царских резиденциях, которые менялись в зависимости от времени года и обстоятельств; он был принят при дворе Дария Второго (Дария Кодомана) и звучал в его собственном имени и именах его дочерей Ситары (Статиры) («звезда») и Рошаны (Роксаны) («блестящая»), которую несчастный царь уступил Александру6161
  Страбон, который жил в начале христианской эры и черпал свои сведения, в основном, от историков Александра, вероятно, ссылается на время македонского завоевания, когда он пишет (XV., 2, §8, fol. 724, издание Cas.), что мидяне, персы, арийцы, бактрийцы и согдиане говорили почти на одном языке. Вероятно, они и составляли народ персов.


[Закрыть] вместе со своей империей. Этот завоеватель, опьяненный властью, пытался уничтожить мобедов, хранителей национальной религии и науки; он убил многих, но большинство из них только рассеял. После смерти Александра (325 г. до н.э.) и до правления Ардешира Бабегана (Артаксеркса), основателя династии Сасанидов (200 г. до н.э.), период более пяти столетий является почти пробелом в персидской истории; но когда последний упомянутый царь, воссоздавший древнюю иранскую монархию, пожелал восстановить законы и литературу, он созвал мобедов и обнаружил сорок тысяч из них перед вратами храма огня Барпы6262
  Хаммер, там же, с.7.


[Закрыть]. Аммиан Марцеллин, живший в четвертом веке нашей эры, свидетельствует, что титул царя был на дери, «придворном» языке, однако на пехлеви говорили одновременно с дери во времена правления первых двенадцати Сасанидов, пока он не был запрещен официальным эдиктом императора, тринадцатого из них, Бахрама Гура, в пятом веке нашей эры. Нуширван и Парвиз в шестом веке прославились тем покровительством, которое они оказывали искусствам и наукам. У нас есть сведения о школе физики, поэзии, риторики, диалектики и абстрактных наук, процветавшей в Ганди сапоре, городе в Хорасане; персидский язык, должно быть, был тогда предназначен для высокообразованных людей. Сейчас мы живем во времена Мухаммеда; не были ли они персидскими, эти сказки, очарование которых, будь то в оригинале или в переводе, было таково, что арабский законодатель, чтобы противостоять им, призвал всю силу своего высокозвучного, вдохновленного Небесами красноречия и написал часть Корана в противовес им? Если он сам не назвал дери самым чистым диалектом персидского языка, то какой другой язык, как мы полагаем, восхитил бы его своей чрезвычайной мягкостью настолько, что он бы говорил, что Всевышний использовал его, когда хотел обратиться к ангелам тоном мягкости и благосклонности, в то время как арабский язык он приберегал для своих повелений?6363
  Работы сэра У. Джонса, Т. V, с. 426, «Transactions of the Literary Society of Bombay», «Труды Литературного общества Бомбея», Т. II, с. 297.


[Закрыть] Такой факт или такая традиция предполагает изысканный и, следовательно, давно используемый язык. После смерти Мухаммеда его фанатичные преемники попытались похоронить под руинами Персидской империи даже память о ее древней религии и языке, но им это не удалось. Священный огонь был спасен и сохранен за Оксом; он был вновь зажжен в Бактрии, этом древнем очаге персидского великолепия; там возродились поэзия и красноречие, но они не могли возвысить свой голос до тех пор, пока принцы персидского происхождения не стали наместниками мусульманских халифов. Именно при Насре, сыне Ахмеда Саманийца, в начале десятого века н.э. расцвела роза Рудиги, первого знаменитого новоперсидского поэта, который, однако, он не создал язык в большей степени, чем Гомер создал греческий язык, Данте – итальянский или Спенсер – английский. Великий автор, в котором сосредоточен гений его нации, просто удачно собрал в единое целое идиом, который повсюду существовал по частям, и задействовал его уже имеющиеся ресурсы. Таким образом, под его пером язык может предстать во всей своей красе, как Минерва, облаченная в доспехи, появившаяся из головы Юпитера.

Таковы исторические указания относительно персидского языка; мы не можем разделять сомнения Сильвестра де Саси и не можем считать справедливым мнение Эрскина6464
  Там же, с. 363


[Закрыть], пренебрегающего даже комментарием относительно достоверности гипотезы о том, что персидский язык «был полностью сформирован в эпоху последних Сасанидов». Было бы, скорее, удивительно, если бы парси, относящийся к самым древним и самым культурным языкам в мире, не был гораздо раньше приспособлен к гармоничному слогу Фирдоуси! Действительно, удивительно, что персы, которые научили арабов столь многому из своей религии, рассказали о Рае и Аде, должны были отставать от них в совершенствовании своего идиома, что они, которые могли насмехаться над тази как над пожирателями ящериц, не должны были обладать в седьмом веке языком, способным соперничать с языком этого народа, ведь у них самих были знаменитые поэты задолго до Мухаммеда!6565
  См. предисловие к ценнейшей работе «Le Divan d’Amaro», написанноой бароном Макгакином де Слейном, Париж, 1837, с. VIII и IX. Этот ученый автор подтверждает, что знаменитые арабские поэмы существовали до введения мусульманской религии, которая на некоторое время отвратила арабов от занятий поэзией и историей. Здесь мы добавим (что было бы более уместно поместить в примечании к «Amro’lKais» в Т. III, с. 65, и исправить это), что этот поэт (см. там же, с. XVI и далее) жил в эпоху, предшествующую появлению Мухаммеда, и умер, вероятно, до рождения этого выдающегося человека..


[Закрыть]

Всегда прискорбно, что всепоглощающее Мусульманство испортило первоначальную восхитительную простоту одного из самых мягких языков в мире вторжением звучных, но более грубых слов арабского языка и наложило на нас тяжелое бремя необходимости изучения двух языков для понимания одного; но, поскольку перевод «Десатира» свободен от слов арабского или халдейского происхождения, не следует ли нам справедливо заключить, что он был написан до завоевания Персии мусульманами? Так считал и Норрис, и я могу предположить, что Эрскин считал бы так же, если бы его суждения и проницательность, обычно такие правильные и острые, не были задавлены идеей обмана, которую он считал доказанной или самоочевидной, в то время как она была только моментом спора. Таким образом, «сама свобода от слов иностранного происхождения, которую местные ученые считают признаком подлинности, оказалась для него доказательством искусственного и сфабрикованного стиля».

Если даже в тексте и переводе «Десатира» встречаются какие-то арабские слова, это не дает оснований утверждать, что эти произведения не были написаны до завоевания Персии арабами, потому что эти слова могли прийти из пехлеви, в котором есть примесь арабского языка, как есть и персидские слова в Коране; это вполне естественно, поскольку с незапамятных времен существовали отношения между Персией и Аравией.

То, что я сказал, если я не ошибаюсь, достаточно оправдывает вывод о том, что персидский идиом мог в седьмом веке достичь особенностей и формы современного персидского языка, по крайней мере, такого, каким он становится в комментарии к «Десатиру», не без ощутимого налета устаревания.

Мне едва ли нужно упоминать, что название asmáni, «асмани», небесный, относятся исключительно к суеверному восхищению, с которым смотрят на «Десатир». И при этом его пятнадцать книг не следует принимать за священные труды многих пророков, которые сменяли друг друга через длительные промежутки времени; однако ничто не мешает нам, как я надеюсь показать, считать некоторые части из него очень древними. Но и они не являются одинаково древними. Таким образом, пророчества, встречающиеся в книгах, которые, безусловно, являются интерпретациями, сделанными после событий, не противоположны таковым в индийских Пуранах, основные части которых, тем не менее, в настоящее время считаются такими же древними, как и сами Веды. Мы находим, что в двух последних книгах «Десатира» упоминается борьба между Аббасидами и потомками Али, принятие Мусульманства почти всем Ираном, враждебные секты и власть туркоманов, превосходящая власть арабов; последние части, несомненно, должны были быть написаны после взятия Багдада Хулогу в 1258 году нашей эры. Пятнадцатая книга «Десатира», вероятно, является апокрифической.

Что касается учения «Десатира», Эрскин говорит6666
  Там же, с. 372.


[Закрыть]: «Я считаю, что все особые доктрины, приписываемые Махабаду и Хушангу, заимствованы из мистических доктрин персидских шиитов, а также из аскетических принципов и практик йогов и саньяси из Индии, которые многие свои мнения почерпнули из школы Веданты». Но это затрагивает большой исторический вопрос, касающийся происхождения Суфизма и всей индийской философии в целом, которая, как полагают некоторые (и не без оснований), была распространена на значительной части Азии. Я могу сказать, что совершенно необоснованно считать, что они «не существовали до времени Азара Кайвана6767
  См. Т. I, с. 87 и далее.


[Закрыть] и его учеников в царствование Акбара и Джахангира, и были приняты и приведены в форму примерно 200 – 300 лет назад в школу философов-сипаси». Я также не могу признать более обоснованным следующее высказывание того же изобретательного критика: «Я также не буду спрашивать, не исходили ли многие из острых метафизических замечаний, которыми изобилует комментарий и общий стиль аргументации, который он использует, скорее, от схоластов Запада, чем непосредственно от восточной или аристотелевской философии». На это можно ответить, что весьма проблематично понять, был ли переводчик «Десатира» когда-либо знаком с какой-либо западной схоластикой, но несомненно, что он, как азиат и перс, знал восточную философию, основы которой присутствуют в первых книгах «Десатира», как мы уже говорили; но комментатор не мог не принимать участие в модификации, которую древняя доктрина претерпела в его эпоху, после возвращения с Запада на Восток в переводах греческих философских трудов на азиатские языки. Таким образом, для «Десатира» и комментариев к нему я приведу слова барона фон Хаммера: «Мы видим уже прорастающее двойное семя разума и света, из которого выросло двойное древо рациональной и идеальной философии»6868
  «Heidelberger Jahrbücher» («Гейдельбергский ежегодник», нем.), с. 313.


[Закрыть], которое распространило свои ветви по всему миру, живет и процветает даже в наше время.

Комментатор не был обычным человеком: живя, как мы можем полагать, в первой половине седьмого столетия, он владел науками своего ученого века, жил при правлении царя Хосрова Парвиза, который исповедовал древнюю персидскую религию в своем письме к Римскому Императору Востока6969
  «Дабистан» (см. персидский текст, изд. Калькутты, с. 69, и английский перевод, Т. I, с. 145) цитирует стихи об этом вероисповедании, адресованные Хосровом Парвизом Римскому императору, имя которого, однако, не упоминается. Во время правления этого персидского царя на Востоке правили два императора, а именно, Маврикий, на дочери которого женился Парвиз, и Гераклиус, от которого он потерпел поражение в конце своей жизни. Я счел вероятным, но не имел полномочий утверждать (см. Т. I, с. 145, примечание 2), что вышеупомянутое заявление было сделано для Маврикия; но эти стихи сами по себе заслуживают внимания, поскольку они подтверждают приверженность Парвиза религии Хушанга, хотя несколько историков считают, он принял Христианство; это утверждение, по-видимому, основано на его большой привязанности к знаменитой Марии, или Ширин, его жене-христианке и дочери христианина-императора, упомянутого Маврикия.


[Закрыть], и разорвал в клочья письменное приглашение Мухаммеда принять Ислам7070
  Мухаммед, когда ему сообщили о позорном приеме, который персидский царь оказал его письму и послу, сказал: «Бог разорвет его „империю“, как он разорвал мое письмо, на куски» (д’Эрбело).


[Закрыть]; в этом все еще непоколебимом состоянии национальной независимости пятый Сасан сохранил в чистоте свое вероучение и стиль от влияния арабского пророка. Переводчик и комментатор «Десатира» говорит о себе7171
  «Десатир», с. 99.


[Закрыть]: «Я тоже написал знаменитую книгу под названием „Do giti“, „До гити“, „Два мира“, полную восхитительной мудрости, которую я почерпнул от самого возвышенного разума, из выдающейся книги знаменитого пророка, царя царей Джамшида, где есть многое, касающееся единства, которое может постичь только выдающийся аскет (хертасп), и об этом трансцендентном знании я также написал большую книгу, посвященную истине, „Pertu estan“, „Петру эстан“, „Чертог света“, которую я украсил доказательствами, выведенными из разума, и текстами из „Десатира“ и Авесты, чтобы душа каждого человека могла получать от этого удовольствие. И это одна из тайных книг великого Бога».

Это очень важное заявление. Комментатор рассматривал «Десатир» и Авесту как источники наслаждения ДЛЯ ВСЕХ ЛЮДЕЙ. И он был прав. Доктрина, изложенная в рассматриваемом нами труде, встречается повсюду, не отрицается ни древними, ни современными авторами; она является достоянием человечества. Как таковая, «она не принадлежит ни одному конкретному племени или нации»: в этом пункте, хотя и в совершенно другом смысле, мы согласны с Эрскином, но мы можем не согласиться с ученым автором, когда он считает «Десатир» религиозной или философской фальсификацией, которая «нуждалась в поддержке сфабрикованного языка». После тщательного изучения я должен добросовестно заявить, что не обнаружил никакой фальсификации, направленной на создание каких-либо уловок; не было никакого секрета, который нужно было бы скрыть; не было ничего, что нужно было бы замаскировать; махабадская религия так же открыта, как ее храм, небесный свод, и так же ясна, как небесные огни, пылающие в своих земных отблесках; ее книга – своего рода катехизис азиатской религии; ее молитва – литания восточного благочестия, к которой любой человек может присоединить свой голос.

Таким образом, я постарался, насколько это было в моих силах, достоверно показать то, что до сих пор утверждалось за и против подлинности книги, которая является одним из главных источников «Дабистана». Если автор этого последнего труда был, как предполагает часто цитируемый простодушный автор, «в тесной связи с сектами, которыми почитался „Десатир“ и чьим правилом он был», мы можем тем более полагаться на правдивость его рассказа о такой реликвии религиозной группы. Если бы он исповедовал новую религию, которую пытался основать император Акбар, поскольку это было возрождение древней персидской религии, мы можем разумно предположить, что он искал бы и извлек на свет писания, касающиеся ее, которые были скрыты, забыты или малоизвестны; он бы осторожно изучал подлинность документов и добросовестно относился бы к священным источникам этой веры, которые, после тщательного изучения всех остальных, заслуживали бы его предпочтения; ничто не оправдывает предположения, что он подделал бы что-либо сам, или одобрил бы подделку других, или не смог бы обнаружить ее. Как бы то ни было, характер Мохсена Фани будет лучше всего понятен при прочтении его работы; после краткого обзора ее содержания, к которому я сейчас перейду, я позволю себе указать, как можно короче, на некоторые достоинства и недостатки, бросающиеся в глаза в его сочинении.