Текст книги "Демонология Сангомара. Искра войны"

И Филипп пошел по костям туда, куда глядел уже долго – в угол пещеры, где виднелся узкий коридор. Больше здесь смотреть нечего. Этот зал был пуст и мертв, ибо в нем не жила ни одна живая душа, лишь призрачные гримы.

Отряд двинулся к выходу из зала, к коридору, в арке которого были выбиты те же символы, что и на колоннах сверху. Проход был частично обвален, но достаточно широк, чтобы по нему мог пройти человек.

Остановившись у арки, граф вытянул руку и коснулся надписей, не тронутых из-за сырости пылью. Слова на чужой речи едва заметно замерцали, когда их погладили теплые пальцы.

Он, кажется, стал догадываться, почему воздух здесь такой густой и тяжелый, почему здесь обитают гримы, могущие воссоздавать огромные тела. Уж не один ли это из магических источников, о которых говорил Зостра? Тогда, во время недолгого общения с великим магом с Юга, Филипп услышал о теории маготворцев, будто бы магия из шва разлилась подобно морю по всему миру. Однако по словам Зостры, именно на Севере должны были остаться самые большие озера магии. Озера, добраться до которых желали все маги. Неужели это они?

Коридор, прорубленный в скале, вел все ниже и ниже. Он сужался, пока перед отрядом не встала монолитная стена с узким лазом у самого пола – результат обвала. Стену эту исцарапали когтями, но это был гранит, неподвластный ни мечу, ни топору.

Филипп рассмотрел следы от когтей. Похоже, Бестия пыталась вырваться из этой пещеры, делала подкопы и драла стены, но все безрезультатно. Везде она упиралась в сплошную скалу. Что же ее освободило? Пробила ли она дыру в потолке, где залегали пласты камня помягче? Или было еще одно землетрясение?

– Тут только лежа, боком, – шепнул озадаченно один из солров.

Отряд снял пояса, потушил факелы и, проталкивая перед собой мешки и пояса с мечами, стал ползти по лазу в беспросветную темноту. Филипп слышал, как судорожно бились сердца четверых гвардейцев, но он не мог пойти туда сам, где ему было бы проще одному. Не в такое место.

Тьма сгустилась. Лаз становился все уже. Сюда уже не лился свет от дыры, уходящей на поверхность земли. И Филипп полз, чувствуя, как липкий страх охватывает и его, ибо никогда в своей жизни, даже в самые черные ночи, он еще не был так слеп. Никогда вокруг не было так тихо.

Заметно похолодало.

Отряд продвигался на брюхе все ниже. Уклон стал более явным. Наконец, коридор вновь расширился. Все поднялись на ноги, подпоясались. Трясущимися руками от холода, густого и пробирающего до костей, все снова зажгли факелы и пошли дальше в полный рост.

Коридор от пола до потолка покрывали мерцающие во тьме надписи. Филипп завороженно водил по ним пальцами, наблюдая, как они отвечают сиянием на прикосновения. Отметин от когтей Бестии здесь уже не было.

Тоннель распахнулся, и отряд встал на краю огромного зала, много большего, чем прошлый. Зал был завален скальной породой, а часть колонн, которая окаймляла стены, лежали порушенные.

– Мы уже под горой, – шепнул Утог.

И его слова прокатились неожиданно громким эхом вглубь зала. Все вздрогнули. Все чувствовали, что веками здесь не звучало человеческой речи.

Филипп поднял факел, прищурился, вглядываясь во тьму под куполом потолка. Потолок поначалу показался ему бесконечно высоким, но потом граф понял, что все дело в гримах. Они шевелились десятками, если не сотнями, густо облепив свод пещеры, как пчелы улей.

Когда пять огненных точек разогнали тьму, шевеление под потолком усилилось. Тьма ожила. Глаза зажглись, подобно тысяче звезд на ночном небе. Один из призраков спорхнул вниз, раскрыв широкие крылья, и Филипп снова узнал это странное существо. Как же оно было велико!

Гвардейцы тряслись, и непонятно от чего больше: от холода или страха. По полу пещеры бродили призрачные Бестии невероятных размеров с распахнутыми пастями и желтыми глазами. Филипп снова вслушался, но слышал только биение сердец солров.

А вокруг стояла зыбкая тишина.

Тогда он направился со своими людьми к центру зала, который находится в низине. Воздух с каждым шагом становился все тяжелее.

– Дышать сложно, господин, – прошептал натужно Картеш. – Будто давит что-то со всех сторон.

Измученные солры расшнуровали гамбезоны, несмотря на пробирающий до костей холод. Филипп почуял резкий запах крови и обернулся. У Свана пошла носом кровь, кто-то с хрипами закашлялся – и граф дал знак остановки. Затем достал из мешка длинную веревку и обвязал себя ею в поясе, а конец отдал солрам.

– Встаньте у коридора и ждите меня. Если что, затягивайте.

Длины веревки должно хватить, чтобы дойти хотя бы до центра – и ни шагу дальше. Под обеспокоенным взглядом людей, которые вернулись вверх, ко входу в зал, Филипп продолжил свой путь уже один, обвязанный в поясе веревкой.

Там, дальше, виднелись обломки алтарей.

Это место не для людей, думал граф. Мертвое место. Он спускался вниз с зажженным в руках факелом, перебирался через обвалы, перепрыгнул небольшую трещину, уходящую в недра земли. Ненадолго остановился и заглянул в нее, но встретила его лишь тьма. Не увидев дна, Филипп осторожно двинулся дальше и зябко передернул плечами, ибо та тьма в расщелине словно сама всмотрелась в него.

В конце концов, он достиг первого алтаря, частично обваленного. Мерцали голубизной надписи. Везде были кости, и Филипп невольно стал рассматривать их. Это были останки людей и чудовищ, однако при ближайшем рассмотрении он увидел, что некоторые тела людей были изуродованы, а трупы чудовищ – странно очеловечены. За постаментом обнаружился скелет в истлевшем балахоне. Руки его были неестественно удлинены, а череп – вытянут. Но это был явно человек. Вскоре Филипп убедился, что почти все преданные ритуалу тела, лежащие вокруг алтаря, подверглись трансформации. Что же это? Неужели это те самые места кровавых ритуалов? Те самые храмы, от которых на поверхности не осталось и следа?

А потом граф опустил глаза, которые отчего-то потеряли зоркость, вниз. Перед ним в клочьях тумана, который окутывал дно зала, лежал скелет другой Бестии, нетронутый, но с одной человеческой рукой.

Нахлынули воспоминания. Бестия тогда, во время боя в еловом лесу, заговорила. Значит, некогда она могла быть человеком, смутно помнящим, как говорить, но человеком. Выходит, что кровавый ритуал прервало землетрясение. И будучи еще не обращенной, Бестия смогла пробраться по коридору, пролезть под скалой и попасть в ту пещеру, где уже обратилась в чудовище и стала заложницей гранитных стен.

И тут, обойдя алтарь и взобравшись на возвышение, где туман был не так густ, Филипп вдруг увидел вдали за колоннами проход, ведущий еще ниже. Пещеры имеют продолжение? Выходит, что это целая сеть залов под горой?

У этого прохода что-то шевельнулось. Это что-то граф поначалу принял за очередного грима, но гримы всегда двигаются медленно, будто плывут в тумане, а это же существо дернулось резко. Филипп вздрогнул и настороженно прищурился, всмотрелся.

Существо снова колыхнулось, сползло со стены, как паук, перебирая десятком, если не сотней конечностей. А потом оно вдруг замерло, очертания его задрожали, и внутри расплывчатого тела вспыхнули молнии. Оно зыбилось из стороны в сторону, выглядывало из-за колонн то справа, то слева, и будто само наблюдало за тем, кто посмел явиться сюда.

Что это? Грим? Но почему он сверкает молниями? Почему его поведение присуще скорее не отрешенному призраку, а живому созданию, обладающему разумом?

Граф, осторожно рассматривая существо, которое не производило шума, а, значит, не должно было быть опасным, вдруг почувствовал, как перед глазами у него поплыло, а голова налилась свинцом. Он пошатнулся, но устоял, тряхнул седой головой, чтобы скинуть наваждение. Все, нужно уходить – он зашел слишком далеко. Воздух вокруг был насыщен чем-то почти осязаемым. Невольно Филипп вытянул руку, и меж его пальцев пробежала фиолетовая искра.

А существо за колонной уже пропало из виду, уползло куда-то под потолок, ловко перебирая по стенам мерцающими туманными лапами.

– Господин, с вами все в порядке? – крик словно откуда-то издалека. Слова вязли в воздухе.

Филипп неожиданно почувствовал себя дряхлым стариком. Руки и ноги его не слушались. Однако нашлись силы сделать шаг, второй, и хоть и с трудом, но граф пошел назад. Опять эта расщелина. Он пошатнулся, с трудом перепрыгнул ее, едва не завалившись назад в бездну. Затем рухнул на колени и уже пополз, держась за веревку, как малое дитя. Под ладонями и коленями непрерывно хрустели кости мертвых. Факел остался позади. Когда он успел потерять его? Ужасное место.

Где-то за спиной вспыхнул голубой огонь, и из-под потолка снова выглянуло то существо, всмотрелось в спину графу. Он буквально почувствовал его взгляд на себе.

Филипп невольно закрыл глаза, потом усилием воли открыл, сопротивляясь желанию провалиться в странное пьяное блаженство. Хруст под руками продолжался, слабость навалилась камнем, придавила его к земле, но Филипп боролся. Боролся, как привык. Где он вообще? Почему вокруг такая плотная, такая густая тьма? Или он лежит под звездным небом? Звезды вдруг стали ближе, и Филиппу показалось, что он почти касается их; звезды спустились с потолка, распахнув крылья, окружили его и укрыли тьмой.

Голос солров вдалеке показался ему шумом ветра, в ушах пульсировало, но он продолжал ползти, бороться с дурманом. Однако в конце концов все-таки рухнул наземь и ощутил, как веки слиплись от приятной слабости.

Очнулся Филипп уже в верхней пещере, когда солры вытащили его из узкого лаза за руки. Поначалу он не понимал, где находится, но вот кто-то обмыл его лицо ледяной водой из кожаного мешка. Во взгляде прояснилось. Четыре обеспокоенных лица склонились над ним. Силы возвращались к графу, а грудь задышала. Он резко сел и осмотрелся, затем перевел свой взор на солров. Один из них, Картеш, хрипел и плевался кровью; она залила ему гамбезон, окропила сапоги.

– Вы не дошли, упали. Мы по шуму догадались… Потом вы поползли. Пока не замерли, – сказал Картеш, промачивая рукавом кровь с лица. – Мы потянули вас, стали тащить… Я с Утогом спустился помочь, чтобы ускорить.

– Там отрава, господин, туман… Это не иначе как обиталище Граго! – простонал Утог, чувствуя, будто его лягнул конь.

– Мы сначала не могли найти вас, будто шоры на глаза надели, – продолжил Картеш. – А на вас села та здоровенная гарпия, про которую вы тогда сказали, что это – не гарпия. Она закрыла вас крыльями. Мы уже боялись, что вы сгинули во тьме. Но потом она вспорхнула, зыркнув глазами напоследок – и мы забрали вас.

Филипп встал. Встал легко, вскочил, по-молодецки, как раньше, ибо слабость ушла. А потом он вспомнил сияющего грима и коридор, который вел дальше под землю, и стал задаваться вопросом: что же там, под горами? Однако спуститься дальше не предполагалось возможным; даже граф не сможет дойти туда из-за этого тумана, осевшего на дне зала и становящегося тем гуще, чем ниже пришлось бы спускаться. А что же за существо охраняло проход, что за чудной грим то был, у которого сверкали не глаза, а все тело, как в ночи, разрываемой грозой? А ведь пещеры, отметил про себя Филипп, вели на север, к Донту, который был расположен по ту сторону гор.

Солры стояли под лазом, ведущим на поверхность земли, и наслаждались тем скудным светом, что лился на них сверху. Отдышавшись после возвращения и оттаяв от липкого страха, они ждали приказа. И приказ последовал:

– Возвращаемся, – сказал Филипп. – По крайней мере мы выяснили, что никакая Бестия графству более не страшна.

– А те твари? Те летающие чудища Граго? – скромно спросил солр.

– Это просто старые гримы, которые видели тех существ на заре Слияния. Судя по всему, они питаются туманом, лежащим в пещерах, и далеко отходить или не могут, или не хотят. Иначе бы небо над нами уже почернело от их крыльев.

И Филипп поднял голову вверх, к лазу, где виднелся синий кусочек неба. Что же летало под этими небесами две тысячи лет назад? Сколько же крови пролилось в те страшные эпохи, когда мир Хорр слился с миром людей? И какие тайны скрываются в себе горы, которые поднялись из пустошей за несколько десятилетий? Граф отчаянно вспоминал то существо у прохода, напоминающее грозовую тучу, и пытался найти хотя бы что-то похожее в сказках, рассказанных ему стариками подле реки Алмас, где он вырос. Но ни о чем подобном люд не толковал даже пятьсот лет назад, а, значит, все эти века это нечто не вылезало из пещер на свет, таясь во тьме и считая ее домом.

Отряд с трудом поднялся наверх по веревке, чувствуя в теле слабость; уже спустя час четверо гвардейцев спали на своих льняниках, как младенцы, а Филипп все сидел и размышлял о старых временах.

Глава 3
Я узнал тебя!

Элегиар.

2152 год, весна.

В небесах раскатисто громыхнуло. Юлиан поднял голову, увидел тяжелые свинцовые тучи и замедлил шаг. Затем обернулся на мгновение, чтобы разглядеть преследователей. Мужчина, низкий, в сером потрепанном плаще – казалось бы, обычный ремесленник, но он следовал за Юлианом уже больше часа. А вот справа за прачечной показался еще один – этот высокий, худой, с резким треугольным лицом. Как минимум двое шли следом, словно хвост, наблюдая за каждым его шагом.

Илла обещал дать возможность ходить по Мастеровому городу – и обещание сдержал. Но теперь за его веномансером в тени вечно следовала вечная охрана, по словам советника – из соображений безопасности.

Темное-серое небо расчертила молния. По черепицам затарабанил дождь, усиливаясь. Люд, заторопившись, пошмыгал кто куда; кто спрятался под крыши, кто нырнул в манящие запахами еды проемы таверн. Толпа хаотично потекла, и Юлиан, воспользовавшись моментом, слился с ней в сгущающейся завесе.

Потом он резко завернул на узкую улочку, пропитанную облаком оседающего от ливня смрада нечистот, и перемахнул забор тускло-зеленого цвета. Во дворе доходного дома бегали женщины, спешно снимая с веревок вещи. Кто-то захлопнул ставни, кто-то, наоборот, открыл их, чтобы впустить дождливую прохладу весны.

Прижавшись к калитке, Юлиан услышал шаги – преследователи прошли мимо с другой стороны ограды, шлепая по лужам.

– Где он?

Напарник не ответил, и охрана скрылась за поворотом кривого, как южные ножи, проулочка. Дождь усилился и обратился злым, сплошным ливнем.

– Эй, что тебе надо? – крикнула одна женщина из-под навеса.

Не ответив, Юлиан отворил калитку. Он вернулся на улочку и заторопился исчезнуть на мостовой. Стремительные ручьи побежали меж плиток, грохотали черепицы от стука капель по ним. Веномансер обогнул бордель и зашагал к западной части города, Трущобам. Там обитала нищета. Именно в Трущобах произошел Гнилой день, когда из-за Вицеллия Гор’Ахага отравились и погибли тысячи жителей.

Он шел больше получаса, петляя по узким дорогам, перескакивая калитки внутренних дворов и являясь с другой стороны квартала. Кажется, преследование если и было, то Юлиан оторвался от него. Будто в подтверждение мыслей зазудел браслет, и раздражение кольнуло руку, растеклось до предплечья, где и затихло. До таинственного дома слуги Пацеля осталась пара поворотов.

Юлиану не терпелось добраться до волшебного мешка, и он шел одинокой фигурой под пеленой ливня. Дома становились все хилее и беднее, косились, словно подпирая друг друга.

Из-за угла вынырнули стражники, нахохлившись в пелеринах, а один из них надвинул на глаза шапель, прячась от воды. Стража замерла, вгляделась в незнакомца и прищурилась, но Юлиан, не сбавляя шага, прошел мимо. Затем он удостоверился, что шейный обод спрятан под ленты – ничего, кроме него, не указывало на рабский статус, поэтому люд не обращал внимания на невольника без клейма на щеке, посчитав его за свободного. По закону стража могла и обыскать, и задержать раба, если заподозрит, что он хочет сбежать.

А вот показался нужный узкий проулочек, где и конь пройдет с трудом. Стена города нависла над незваным гостем. Юлиан подошел к скрюченному домику. Затем занес кулак для стука, но перед этим, ненадолго замерев, вгляделся в начало проулка – уж не настигла ли его охрана Иллы. Потом он поднял голову вверх, прищурился от дождя. Однако никто, кажется, не глядел с галереи стены. Выдохнув, он постучал пять раз, как и учил Вицеллий.

Тихое шарканье. В груди у вампира часто застучало от напряжения. Из-за двери раздался глухой голос.

– Кто?

– Друг Пацеля.

Дверь отворилась, и плешивая голова полуслепого слуги высунулась в проем. Юлиан шагнул в оглушающую после дождя тишину, мимо старика, отодвинув того, и устремился по земляному мокрому полу – дом подтекал – ко второму ярусу, по лестнице. Нахлынули воспоминания о хлопающей глазами Фийе, о вредном Вицеллии – и он вздохнул от того странного чувства, когда прошлое шло рядом с ним: незримое, но ощутимое. Скрипнула лестница. Макушка Юлиана показалась на маленьком чердаке. Вскарабкавшись, он стал искать мешок. Наверху лежали сваленные корзины, заплесневелые от влаги, два сундука с пробитым дном и заплечная котомка. Но мешка не было.

– Что? Как так? Где он?

Он вполз всем телом, испачкавшись в пыли, лег животом на доски, затем присел на корточки. Зоркие глаза видели каждый закоулок этого чердачка, где невозможно было встать в полный рост, но волшебный мешок пропал.

Юлиан спрыгнул.

– Где мешок?

Старик молчал.

– Где мешок, куда он пропал? Там были большие деньги, меч, драгоценности! Где он, я тебя спрашиваю! Я – друг Вицеллия и Пацеля. Отвечай!

Но старый вампир был нем и глух. Не замечая упершего руки в бок гостя, он прошел мимо, плюхнулся на циновку, которую на севере звали льняником, и вперился в стену. Пока Юлиан ходил вокруг да около слуги Пацеля, тряс его, хлопал по щекам, тот не реагировал. Тогда веномансер еще раз обшарил каждый закоулок дома и, не обнаружив ничего в этой нищей лачуге, где все было как на ладони, уставился злым взглядом на старика.

Наконец, не выдержав, он ухватил его за грудки, поднял, удивительно отрешенного, и вцепился ему в шею. И прикрыл глаза, впитывая воспоминания из вязкой и неприятной вампирской крови. Старик висел тряпичной куклой, безвольно уронив руки вниз, и словно ничего не чувствовал.

Спустя пару минут Юлиан опустил окровавленного слугу Пацеля и, изумленный, оперся о стену лачужки. Потом и вовсе присел на циновку, чтобы подумать.

Оказалось, что старик этот – Амай – раньше служил при дворце в кордегардии, но чуть больше трех десятков лет назад, после Гнилого дня, он ни с того ни с сего покинул свой пост и обосновался здесь.

В тот день к нему подошел Пацель, еще молодой, и приказав следовать за ним, привел в эту лачугу. И с того момента Амай жил мыслями только о том, что с утра работал на складах у речного порта Элегиара, а ближе к вечеру усаживался дома у очага. Питался впроголодь, женщин не имел и интереса к ним не чувствовал. Друзей у него тоже не было. И все это случилось с ним после разговора с Пацелем. За одно мгновение из обыкновенного мужчины – в отрешенного аскета. Но как? Что же за мощь скрывалась в тщедушном теле лекаря-мага, который одной мыслью поставил на колени Малые Вардцы и исцелил матушку Юлиана, а теперь и забрался в голову к этому слуге? Да так крепко забрался, что тот беспрекословно несколько десятилетий исполняет наказ охранять дом, сгнивая заживо от голода и холода!

Но странным было не только, что мир слуги вдруг сузился до одного дома, где он охранял мешок, а то, что Вицеллий, кроме того единственного случая, больше здесь не бывал. Юлиан отчаянно вспоминал слова учителя о том, что они с Пацелем якобы часто пользовались этим артефактом вместе. Но в воспоминаниях слуги присутствовал один только маг Пацель. Что за несуразица!

В памяти нашелся и тот, кто украл волшебный мешок. Это был один из истязателей тюрьмы дворца. В ночь, сразу же после смерти Вицеллия в подвалах, он постучал ровно пять раз в дверь, и, когда слуга отворил ее, без церемоний вполз на чердак, забрал мешок и ушел.

Юлиан ничего не понимал. Он тер лоб, тер до красноты бледный шрам на переносице и чувствовал, что внутри начинает клокотать ярость. Что вообще происходит? Даже если тот истязатель и знал о происходящем, он никак не имел доступа ни к печати, чтобы отправить фальшивое письмо в Ноэль, ни к канцелярским тубам – не того ранга оборотень.

– Это чертовщина… – шептал сам себе Юлиан. – Сначала события тридцатилетней давности, потом это… Уж не стал ли мой учитель Вицеллий всего-навсего бедной жертвой желания Пацеля, которое вынудило его пойти на смерть? И не окружают ли меня во дворце другие такие же «околдованные»? Ох, матушка, что же вы скрываете от меня со своим другом? Мне кажется, что вокруг происходит нечто темное, что затягивается у моего горла удавкой, но у меня не хватает мудрости разгадать этот замысел. Или это игра моего больного воображения? Уж слишком сказочны происходящие со мной события. И не в сказке ли я живу, что вся моя жизнь – волшебное переплетение случая и судьбы?

Пока Юлиан обтирал губы и приводил в порядок испачкавшийся на чердаке костюм, Амай как ни в чем не бывало сел у очага. Невольно поражаясь странному отупению слуги, ибо он никогда ранее не сталкивался с подобной магией, Юлиан покинул лачужку.

Дождь обрушился на изумленного вампира, а ноги повели его к мостовой. Трущобы пустовали – все забились кто куда; ливень, по-весеннему неистовый, загнал всех под крыши. Промокший до нитки Юлиан увидел благодатный свет распахнутых дверей таверны и пошел туда, пока не пропал в проеме пропахшей сырой древесиной харчевни.

Внутри было тесно. Помещение ветхое, воняло дешевым пивом и рвотой. Поморщившись от запахов, Юлиан протолкнулся сквозь толпу локтями, ибо никто его в Элегиаре не знал и не разбегался в стороны от одного вида графа, что теперь был никем. Свободного места за столами не оказалось; многие ели и пили в проходах, пихаясь.

Мимо ходили люди и нелюди, но Юлиан был одет в неказистый плащ, выданный Хмурым, поэтому не сильно выделялся среди толпы. Хотя золотая брошь на шапероне, подаренная Иллой Ралмантоном, порой и привлекала недобрые, алчные взгляды, но, смерив высоту северянина и размах его плеч, желающие поживиться добром от мыслей о грабеже отказывались.

Раздумывая, что делать, Юлиан оперся о колонну, держащую на себе второй этаж. Нужно было понять, что происходит, и он, не видя ничего вокруг, окунулся в размышления.

Значит, есть какой-то заговор и во дворце таятся предатели, которым пока невыгодно обнаруживать старейшину. Но чего они ждут?

Во-первых, побег тогда придется отложить. Нужно найти истязателя тюрьмы. Его Юлиан помнил очень хорошо. Именно тот высокий, но сутулый оборотень тащил двумя годами ранее Вицеллия в подвалы для пыток. И именно он же, выходит, пытал Вицеллия. Во-вторых, придется втихую убить этого истязателя, чтобы узнать все из его крови. Нужно будет выведать, где он живет, и подкараулить в темных проулках. А в-третьих…

– Кхм… Почтенный, здесь мое место, – послышался интеллигентный, тонкий голос.

Юлиан повернул голову – на него недовольно смотрел менестрель в узких черных шароварах, красной пелерине (по перешедшей от знати моде) и белоснежной рубахе.

– Здесь не написано, что твое, – раздраженно ответил он.

– Я всегда выступаю вот у этой деревянной опоры.

Музыкант насупился и провел пальцем по струнам, выдав из инструмента печальный звук.

– Я не в курсе, ступай к другой.

– Ну… Как это не в курсе. Ты на прошлой неделе сидел и смотрел на мое выступление!

– Я здесь никогда не был, говорю тебе еще раз, если глуховат, – поморщился Юлиан. – Вон, иди туда.

Музыкант потоптался на месте, но спорить не стал. Он, как и все ранимые творческие люди, обиделся и ушел в противоположную сторону таверны, а до ушей северянина донеслось коротенькое «Хам».

Юлиан оглядел полутемное из-за непогоды помещение, где царила суета. В таверне жутко воняло: не только сыростью, грязью и дешевизной. Несколько вампиров, как и Юлиан, в презрении потягивали носом в сторону компании оборотней. Те, скорее всего грузчики, судя по запыленным рубахам, жевали тушеное мясо, гоготали и рассказывали друг другу байки про ночные похождения своего товарища. А от них разило порцией собачатины.

– Попрошу минуточку внимания! Минуточку! Почтенные! – закричал тоненьким голосом менестрель.

Он безуспешно пытался призвать к хоть какой-нибудь тишине, но его голос потонул в толпе, которая заполонила таверну из-за дождя. Кто-то работал челюстями, кто-то пил принесенную кровь, а кто-то просто пережидал ливень, толкаясь в проходах между занятыми столами.

Снаружи не переставало грохотать, и молнии пронзали небо, с каждой вспышкой освещая на мгновение помещение таверны.

Такова была южная весна – с дождями, грозами и слякотью.

К Юлиану подскочила юркая девушка и улыбнулась:

– Там стол освободился, Момо, – прощебетала она. – Чего ты стоишь?

Юлиан мотнул головой.

– Ты меня с кем-то перепутала.

– Момо, ты чего…

– Говорю еще раз, спутала ты меня, милая девушка.

Служанка, удивленно качнув плечами, пропала где-то в подсобных помещениях. Под навес таверны вошли два стражника, и Юлиан отступил чуть дальше в полутьму, прислушался к гудящей толпе. Компания слева расчехлила трубки и принялась курить, попыхивая тягучим дымом.

Справа за деревянной колонной раздался голос.

– Момо, друг! – прогромыхал крупный человек в простеньком костюме: шаровары, рубаха да короткий плащ.

Юлиан смолчал, хотя это было адресовано ему, и лишь нахмурился, продолжая слушать таверну. Пальцами он нащупал рабский ошейник и убедился, что тот надежно спрятан под лентами. Незнакомец справа пожал плечами и снова замолотил ложкой.

Все вокруг гремело и звенело. Толпа неустанно говорила. Запела лютня менестреля, который смог воззвать к тишине. Запела она о северных женщинах, да не простых, а голых, манящих и красивых. Народ радостно загудел и стал подкидывать в шляпу на полу монетки. Получив одобрение толпы, менестрель, донельзя довольный, откланялся и стал напевать уже другую песню. Пел он про двух ротозеев, которые открыли свои рты посреди дороги, отчего у них сбежали рабы. Однако песня эта, донельзя сказочная, уже не снискала такой славы, как первая, потому что женщин любят все, а уж северных: с их синими глазами, белоснежной кожей и черными волосами, – так и вовсе считают образцом красоты.

Человек справа от Юлиана продолжать энергично работать ложкой в каше, закусывая хлебным ломтем.

– Эй, Момо! Да присядь ты уже! – закричал он, перекрывая гул. – Да чего встал столбом? Ну как чужой!

Дождь стал стихать. Юлиан поначалу мотнул головой и уж было направился к выходу, как вдруг заметил напротив таверны проходящего охранника Иллы. Тогда он шмыгнул за стол к мужику, чтобы укрыться за колонной. Меньше всего он сейчас хотел встречаться с теми, кто был приставлен к нему для контроля.

– А ты ж с севера, Момо? – спросил мужик.

– С Ноэля, – не спуская глаз с двери таверны, ответил Юлиан.

– А-а-а, понятно. У вас там правда такие девки красивые водятся? Ну, как этот брынькальщик пел…

– Водятся.

– Везет… Я б с такой бы пообнимался. Эх… Ладно, рад был снова увидеться. Бывай!

– Снова? – спросил Юлиан. – Послушай, я тебя не припомню. Ты меня с кем-то перепутал.

– Да как же… Несколько ж дней назад ели с тобой. Ты взял кашу, пшенку, а я – овсянку.

– Я не могу есть кашу, – Юлиан широко улыбнулся, обнажив клыки. – Ты точно перепутал.

– Да нет, я слепой что ль? Вот как сейчас тебя тогда видел.

– Пил?

– Ну, было дело, да, вечер был, пивка накатил слегка до этого. Тут оно забористое, хорошее – из-под руки пивовара Брегена, – мужик отодвинул миску и грохнул на стол пару монет. – Ладно, может, действительно что спутал. Бывай…

С этими словами он поднялся и исчез из таверны, спеша на работу. Да и проливень как раз прекратился.

Юлиан еще некоторое время сидел за столом, выжидая время, и слушал новости касаемо войны. В начале весны Нор’Мастри и Нор’Эгус схлестнулись на Узком тракте в Куртуловской провинции. Там наги короля заняли удобную позицию на холме, и войскам мастрийцев пришлось отступить под шквалом длинных стрел, выпущенных из огромных луков. Узкий тракт во второй раз, как и годом ранее, остался за змеиным королем.

Еще шептал народ про розыск королевством Нор’Мастри магов-беглецов, которые отказались от своего долга и дали деру кто куда. Юлиан с улыбкой вспомнил труса Йонетия, бродячего мага, который повстречался им с Вицеллием и Фийей по пути в Элегиар.

Люди очень ждали летний праздник Прафиала, а вместе с ним смаковали приближение дня Зейлоары, когда на площадях будут танцы и пения юных суккубов и инкубов, а у озер-купален храма богини соберутся нагие девушки.

Юлиан поднялся со скамьи, которую тут же занял шустрый человек, одетый как писарь, и пошел к менестрелю. Кто же этот Момо?

– Эй, почтенный, – обратился он к жующему в углу сырную лепешку музыканту.

– А? Что опять? Хочешь сказать, что теперь я твой стул занял?

Смуглый менестрель недовольно посмотрел на посетителя и на всякий случай пододвинул лютню поближе к себе.

– Нет. Я хочу спросить, где ты меня видел в последний раз?

Менестрель прополоскал горло дешевым винцом и задумался.

– А-а-а…Ну на прошлой неделе, да. Я же говорил. Ты не помнишь?

– Выпил, – соврал Юлиан. – Так что я делал?

– Ну, с барышней сидел, еще пару бронзовичков подкинул мне за выступление. Дамочка с борделя за углом. Ей пива подливал весь вечер, – менестрель пожал плечами. – Ну, постоянно ж разгульных дам водишь сюда или они тебя.

– А часто появляюсь я тут?

– Да вот, бывает. Ну, рядом же живешь.

– Где же я живу? – удивился Юлиан.

– Ты не помнишь, где живешь? – вскинул тонкие и словно выщипанные брови музыкант.

– Иногда я память теряю, говорю же, выпил в тот день и ничего не помню. Так где?

– Ну… Я бы вспомнил, честно, да тоже иногда теряю память. В детстве мамка роняла да братец по ушам хлопал. Пару бронзовичков бы…

Юлиан достал из тугого кошеля три бронзовых сетта и швырнул перед музыкантом. Тот довольно кивнул, хотя и не без обиды за то, что его отогнали от полюбившейся ему деревянной опоры.

– Соседний квартал, восточнее портновского цеха, красно-белое здание в три этажа. Я видел тебя выходящим оттуда иногда. Такое… косое, рядом с четырехэтажным доходным домом.

– Понял, спасибо.

Юлиан покинул таверну и поспешил туда, куда его направил музыкант. Периодически он оглядывался, но никого из людей Иллы так и не увидел, хотя раз уж они тут рыскают, то далеко уйти не могли. И пока побег откладывался из-за истязателя, нужно выяснить, кто же этот Момо, с которым его спутали сразу три человека.

Улочка изогнулась, и вампир попал в соседний квартал с очень узким проходом между домами, где двум встречным, чтобы разминуться, придется притереться друг с другом. Отвратительно пахло испражнениями. Юлиан поморщился от жуткой вони, которая обострилась после ливня. Похоже, это место использовали, как отхожее, из-за близости к главной улице.