Текст книги "Моя история любви"

Теперь я знала, что есть только один выход из всего этого кошмара, и он уже за дверью.

5. «A Change Is Gonna Come»

[13]13
  Песня из альбома Тины Тернер Tina Live in Europe, 1988. – Прим. ред.


[Закрыть]

 
«There have been
times that I
thought I couldn’t
last for long
But now I think
I’m able to carry on».[14]14
  Слова из песни «A Change Is Gonna Come»: «Были времена, когда мне казалось, что я не могу так больше жить, что мне нечего ждать от жизни. Но теперь я, кажется, готова продолжать». – Прим. пер.


[Закрыть]
 

Описывая мою жизнь, один журналист однажды высказался, что мои переживания от жизни с Айком напоминали дантовские. Возможно, тогда я не осознала, что он имел в виду, но теперь, прочитав Данте, я, наконец, поняла, о чем он говорил: я прошла через ад в прямом смысле слова. В «Божественной комедии» Данте проходит через Ад и Чистилище перед тем, как попасть в Рай. Весь этот путь воспет в стихах, но все же по своей сути он представляет собой путь от боли и страданий к покою, от тьмы к свету. Айк жил в мире тьмы и старался удержать меня там вместе с ним. Я долгое время работала, но после попытки самоубийства со мной что-то произошло. Я прожила первые семь лет в браке, пытаясь понять, в какой ситуации я оказалась, и последние семь лет, стараясь выбраться из этой ситуации.

Там было множество кругов Ада, и я проходила через них каждый день. Например, Айк испытывал нетерпимость к болезни. В 1969 году, после очередного турне с The Rolling Stones, я почувствовала себя так плохо, что едва могла подняться с постели. Мне пришлось самой доехать до доктора, и, к моему ужасу, я обнаружила, что единственной машиной, которой я могла воспользоваться, был лимузин Айка. Я не очень-то хорошо управляла обычной машиной. Как же я буду управлять лимузином? Кое-как я доехала до нужного места, и доктор, лишь взглянув на меня, сказал: «Вы должны немедленно отправиться в больницу». Так что мне пришлось вернуться за руль этой штуковины и поехать в отделение экстренной помощи. Оказалось, что у меня туберкулез. Айк был расстроен – конечно, не из-за того, что я заболела, а из-за того, что я больше не могла работать и ему пришлось отменить все запланированные встречи. The Rolling Stones отправили мне букет цветов, и это было очень мило с их стороны. Айк не сделал даже этого. Я провела на больничной койке несколько недель, медленно выздоравливая, а он даже не соизволил навестить меня.

Все обстояло гораздо хуже.

Пока я набиралась сил, у Айка появилась безумная идея сделать в доме ремонт, что привело к катастрофическим последствиям. Когда мы въехали в этот особняк на Олимпиад-драйв, он был обставлен прежними владельцами со вкусом. Ничего кричащего – обстановка была простой и уютной. Но позже, в мое отсутствие, Айк превратил этот дом в хипстерский бордель.

Каждый, кто знает меня, понимает, насколько важна для меня обстановка. Мои друзья и я шутим, что в прошлой жизни я, скорее всего, была дизайнером. Я предпочитаю жить в атмосфере красоты и гармонии, в окружении свечей, цветов и классической мебели. Я точно знаю, как должна выглядеть идеальная для меня комната, и я знаю, как воплотить это в жизнь. Помню, в детстве я жила в доме моего кузена в Теннесси в задней комнате, по размеру не превосходившей чулан. Это место было очень холодным зимой и жарким и душным в летнюю пору. Однако я все же нашла время украсить его при помощи покрывала и дорогих моему сердцу вещей, потому что я хотела, чтобы оно было красивым.

Айк никогда не позволял мне самовыражаться на протяжении всего времени, что мы жили вместе. После того как я ушла от него, я обустроила на свой лад дома в Англии, Германии, Франции и Швейцарии, и каждый из них приобрел свою собственную прелесть и очарование. Полагаю, чувство стиля является моей врожденной особенностью и продолжением моей личности. К сожалению, присущий Айку стиль – это отражение того, кто он есть – вульгарный человек без вкуса. А мне приходилось с этим жить.

«Где же он нашел такую ужасную мебель?» – спрашивала я себя. Диваны с отвратительными металлическими зазубринами, похожими на заостренные пенисы. Кофейный столик по форме напоминал огромную гитару, в то время как тумбочка под телевизор походила на гигантскую улитку, кита или что-то еще. Кричащий красный и золото повсюду. Спальня прямиком из Лас-Вегаса, зеркало над кроватью и вокруг занавески. На кухне была бело-зеленая плитка, которую сложно отмыть – полдня нужно было оттирать пол, и отгадайте, кому же приходилось этим заниматься. Боб Красноу, музыкальный продюсер, однажды приехал в этот особняк и был удивлен при виде меня, звезды Ike and Tina Turner Revue, с повязанным на голове шарфом, стоящей на коленях и драившей пол. Это слишком для гламурной жизни Тины Тернер! У Боба было отличное чувство юмора, и он не боялся задеть Айка. «Ты действительно потратил семьдесят тысяч долларов на Вулворта?» – так он высказался о вызывающих сомнения дизайнерских способностях Айка.

И как бы я ни пыталась что-либо поправить в доме, Айка это только бесило. Мне кажется, он был не уверен в своем вкусе и предпочтениях (нужно отдать дань недостатку образования) и поэтому бросался на любого, кто возражал ему. Если он замечал какие-либо изменения, то готов был растоптать меня и настаивал, чтобы я вернула все на прежнее место. Однажды я пыталась поменять полотенца в ванной и… Боже, из-за этого он так орал на меня. «Убери эти чертовы полотенца отсюда и верни те, которые здесь были», – вопил он. И это касалось не только полотенец. Не было вообще никакой свободы что-либо делать самой. В его понимании я существовала только, чтобы угождать ему. Все время, что я прожила там, мы называли это место «особняком» – мы никогда не называли его «домом». Но на тот момент другого дома у меня не было.

Казалось, успех должен что-то изменить. Ike and Tina стали пользоваться спросом. Мы выступали в США, в том числе в Мэдисон-сквер-гарден, а также участвовали в таких популярных телевизионных шоу, как The Smothers Brothers Comedy Hour и The Andy Williams Show. Но Айк был на сцене таким же авторитарным подонком, каким он был дома. Он вынудил меня исполнить «I’ve Been Loving You Too Long» в такой пошлой и извращенной манере, что впоследствии эта песня стала моей самой нелюбимой. Мне было неловко от движений, которые я вынуждена была показывать, стоя у микрофона. Если я делала что-то, чего он не хотел, он напоминал мне об этом, стоило мне только посмотреть в его сторону во время нашего выступления. И в этот момент он говорил: «Обернись, сучка». Я была как под гипнозом, делала все на автомате, постоянно при этом думая: Айк наблюдает – лучше просто петь и танцевать.

В первый раз, когда зрители встали, чтобы поаплодировать мне, я не знала, что делать. Мы были в Париже в 1971 году. Выступление удалось на славу, и зрители были без ума. Они встали со своих мест, хлопая и выкрикивая мое имя. Я спросила Айка: «Можно я вернусь на сцену?» Он так разозлился, что мне пришлось удостовериться, не делаю ли я что-то не то. Я подождала его разрешения. Даже тогда я была так поражена аплодисментам и так не привыкла к признанию, что обратилась к публике: «Вы серьезно?» Как приятно было услышать в ответ «Да!». Я была так потрясена, что понравилась им.

1971 год был годом, когда «Proud Mary» стала хитом, но за ее успехом в жизни произошел и провал. Я услышала трек «Greedence Clearwater Revival» Джона Фогерти и предложила Айку создать свою версию этой песни. Айк и я какое-то время вместе экспериментировали над ней. Мы всегда так работали над чем-то новым. Но я не знала, когда же мы по-настоящему будем исполнять ее на сцене. Айк сам принял решение. Однажды вечером, когда мы выступали в Окленде, Айк начал играть вступительные аккорды. Конечно же, я узнала эту песню, но я не была готова исполнять ее. Я даже не была уверена в том, что помню слова, и поэтому начала произносить речь, чтобы оттянуть время. «Иногда мне кажется, что вы хотите услышать от нас что-нибудь красивое и незамысловатое, – импровизировала я. – Но я хочу сказать одну вещь. Как видите, мы никогда не делаем ничего красиво и налегке. Мы всегда делаем это красиво… и при этом жестко». В моих словах была доля правды, потому что мы всегда делали все так быстро. Айк все еще наигрывал аккорды, а я вспомнила слова и начала петь медленную версию песни: «And we’re rolling, rolling, rolling on a river». Люди были в восторге.

Я гордилась сама собой, тем, как мне удалось выкрутиться из этой неловкой ситуации при помощи разговора, что ко мне в голову пришли такие слова. И в тот момент, когда Айк начал играть быструю версию, я начала танцевать, даже не задумываясь, ведь танец у меня в крови. Я даже не помню, как я это делала. После выступления одна из айкеток сказала: «Плыть по реке…[15]15
  Девушка повторяет слова песни. «Rolling on a river» (англ.) – плыть по реке. – Прим. пер.


[Закрыть] Давайте изобразим то, что происходит, когда ты плывешь по реке?», и мы придумали движение, подходящее под слова песни.

«Proud Mary» поднялась на четвертую строчку хит-парадов и удостоилась премии «Грэмми» за лучшее вокальное исполнение. Это именно тот успех, о котором всегда мечтал Айк. Но ему пришлось за него заплатить. Деньги, которые он получил от «Proud Mary», позволили Айку осуществить свою давнюю мечту – построить собственную студию звукозаписи в пяти минутах езды от дома. Признав, что именно благодаря мне он, наконец, получил свою студию, Айк назвал ее в честь меня – Bolic. Это название напоминает по звучанию мою девичью фамилию – Баллок (англ. Bullock). Это был неожиданный поступок с его стороны. Большую часть времени он не мог свыкнуться с мыслью о том, что он получал что-либо благодаря мне.

Bolic Sound стала провалом для Айка. Помещение студии по его проекту походило скорее на неприступную крепость с замками на всех дверях и камерами безопасности, позволяющими следить за тем, что происходит в каждой комнате. На самом деле там редко происходило что-нибудь хорошее – там проходили вечеринки, на которые собирались друзья Айка. Бывало, он пропадал в студии по пять суток подряд и лишь время от времени делал перерывы, чтобы поесть. Иногда он просто падал от усталости, и его любовница (одна или другая Энн) помогала мне поднять кресло по лестнице и уложить Айка в постель. Он просто выдыхался. Он мог проспать три дня подряд, затем постепенно приходил в себя и снова возвращался к жизни. И этот сценарий никогда не менялся. Он принимал душ, брился, приводил свои волосы и ногти в порядок (иногда это делала я), ел и слушал радио, чтобы узнать, какая музыка взрывает хит-парады на данный момент. Это вызывало в нем чувство зависти, которое вновь загоняло его в студию, где он безуспешно работал сутками напролет над своим хитом. Затем то же самое повторялось снова и снова.

Иногда после всех этих запоев и гулянок я видела в нем того Айка, которого знала, когда мы только познакомились. Порой он говорил: «Прости меня, Энн». Но после всего, что он мне причинил, я могла лишь ответить: «Хорошо», хотя на самом деле мне было уже все равно. Я знала, что его извинений не хватит надолго.

Все стало еще хуже, когда Айк начал принимать кокаин. Кто-то сказал ему, что кокаин повышает либидо. Как будто у Айка Тернера были проблемы с половой жизнью! На самом деле секс был его основным видом деятельности. Однажды на интервью меня спросили, какие у меня впечатления от секса с Айком (это был, на самом деле, провокационный вопрос). И это все, что она хотела узнать? Я ответила честно. Мне не нравилось его тело, и, должна признать, природа его не обделила. Но делало ли это его хорошим любовником? «Ведь секс это по большому счету лишь простые движения туда-сюда, верно?» Мне хотелось нежности. Хотелось романтики. Я бы предпочла даже обычную порядочность и уважение. Секс с Айком стал принимать форму враждебности, своего рода насилия, особенно когда все начиналось с побоев и ими же заканчивалось.

Я до сих пор задаю себе вопрос, что же на самом деле происходило с Айком. Это воздействие наркотиков? Не знаю. Не могу ответить, потому что я никогда не принимала наркотики. И, конечно же, никогда не пыталась запихнуть себе что-то в нос. Я наблюдала, как Айк и его друзья заводятся от кокаина. Эта привычка обходилась в тысячу долларов в неделю и привела к тому, что у него был ожог ноздрей. Это доставляло ему постоянную боль, и, чтобы унять ее, требовалось еще больше кокаина. Это и есть порочный круг наркотической зависимости. Кроме того, он имел пристрастие к персиковому бренди. Такое сочетание может запросто привести к летальному исходу. Все, что в наших отношениях до этого было невыносимым, стало только усугубляться с каждой его затяжкой.

Он бросал мне в лицо горячий кофе, после чего у меня были ожоги третьей степени. А мой нос он использовал как боксерскую грушу столько раз, что я чувствовала, как кровь стекала в горло, когда я пела. Он сломал мне челюсть. Я не могу вспомнить время, когда у меня не было фингала под глазом. Так он демонстрировал свою власть надо мной. Но чем больше он унижал меня и пытался сломить мой дух, тем больше я старалась оставаться мужественной, делать вид, что его унижения меня не задевают, вести себя так, как будто я выше всего этого. Самые близкие для нас люди видели, что происходит, но не могли ничего поделать. Друзья, например Ронда (она тоже пострадала от его рук, когда он оттаскал ее за волосы), достаточно хорошо знали его, чтобы понять, что любая попытка помочь мне может только еще больше разозлить его. Айк становился все более и более неуправляемым.

Это было в начале 70-х годов, когда домашнее насилие так сильно не афишировалось и не было вопросом для обсуждения, как сегодня. Я часто оказывалась в отделении экстренной помощи, хотя по большей части после побоев я просто брала себя в руки и снова выходила на сцену. Я заметила, что макияж, улыбка до ушей и заводные танцевальные движения отвлекали внимание публики от моих ран. Даже если врачи считали странным, что я так часто прихожу и так часто попадаю в «аварии», они все равно ничего не говорили. Возможно, они просто думали, что именно так ведут себя темнокожие: все время дерутся друг с другом, особенно жены и мужья.

Однажды Айк даже отправил меня к психологу. Какой чудак! Теперь, когда я вспоминаю это, мне хочется смеяться. Он отправил меня к психологу. Я не возражала. Я рассказала врачу обо всех наших проблемах, о выступлениях, о нашем быте, о проблемах матери-одиночки, рассказала, что Айк не был хорошим отцом. В конце сеанса психолог сказал: «Я думаю, мне нужно пообщаться с вашим мужем». Я вернулась в студию и сказала Айку, что это ему нужно на прием к психологу. Но он так никогда туда и не попал.

Я так хотела, чтобы он держался подальше от меня, нашел себе кого-нибудь еще, надеялась, что одна из его любовниц сможет занять мое место, а я смогу выбраться из всего этого кошмара. Но Айк относился ко мне как к источнику «миллионных гонораров». Он зависел от меня, потому что я приносила деньги для оплаты его счетов, так что он никогда бы не отпустил меня.

Мы относились к тому типу семей, у которых все шло наперекосяк, поскольку семейная жизнь была прочно связана с музыкальной карьерой, стоявшей на первом месте. Мы проводили по три месяца в дороге, затем следующие три месяца работали по шесть-семь дней в неделю в местах, которые находились в минутах езды от Лос-Анджелеса. При этом в понимании Айка Сан-Франциско тоже находился в минутах езды от Лос-Анджелеса, хотя на самом деле этот город находится на расстоянии почти 650 километров от Лос-Анджелеса (так же он думал и об окрестностях Аризоны). После трех месяцев, проведенных дома, мы снова были в дороге, и так без конца. У нас всегда была домработница, которая заботилась о мальчиках, когда нас не было рядом, – либо это была жена Дьюка, Беди, либо Энн Кейн, одна из тех «Энн», которые стали любовницами Айка. Моя сестра Эллин жила поблизости и была хорошей тетей, которая не отказывалась присмотреть за племянниками.

Это нельзя было назвать нормальным образом жизни. Я старалась не думать о том, как поведение Айка может повлиять на наших детей. Мне приходилось быть для них и мамой, и папой, потому что Айка совсем не волновало то, каким он был отцом. «У меня ни котенка, ни ребенка. Съем свой гамбургер, и вот моя семья», – обычно говорил он. Таким образом он пытался показать, что не является семьянином. Он все время запирался в своей студии, а как только появлялся дома, сразу же брался за ремень.

Я узнала, что такое быть матерью, наблюдая за Хендерсонами, семьей, на которую я работала, когда жила в Теннесси. Они на своем примере показали мне, как любить ребенка и как важно быть для него примером, учить его хорошим манерам. Когда я была дома, я старалась собирать всех за общим столом, где мы говорили о том, что у нас произошло, обсуждали разные проблемы. Мы вместе делали уроки, я ходила смотреть, как они играют. Я была рада, что у нас есть Ронда – она так помогала с детьми. Иной раз она собирала нас всех и везла на экскурсию, на карнавал или в другие места, где мы могли все вместе отдохнуть и повеселиться.

Мои мальчики подрастали. Им на тот момент было от одиннадцати до тринадцати лет. И чем старше они становились, тем чаще ощущалось, что мой взбалмошный сценический образ создает для них проблемы. Они хотели такую же маму, как у всех. А кем была я? Рок-н-ролл-дивой. Я старалась быть дома другой, строгой мамой. Настаивала, чтобы мальчики всегда были вежливыми, никогда не использовали в речи ругательства или сленг.

Но, несмотря на все правила и благие намерения, с детьми случаются разные неприятности: на то они и дети. У Айка не было на это терпения. Если кто-то из мальчиков совершал какой-то проступок, все сразу разбегались по своим комнатам, чтобы спрятаться, потому что знали, что он накажет всех, а не только виновного. Таков был его характер. Когда мальчики подросли, я волновалась, что пристрастие Айка к наркотикам, его измены и то, как он обращается со мной, приведет к тому, что у них будет нарушена психика. Также было страшно и другое: а вдруг опасное, асоциальное поведение Айка развратит их, станет для них своего рода примером для подражания, как и для любого подростка? Они видели его окружение, пьяные вечеринки, яркие вещи и машины, деньги. Я молила Бога, чтобы они не пошли по стопам Айка, не стали принимать наркотики, нарушать закон, не стали жестокими тиранами. Ведь при таких условиях возникала большая вероятность подобного сценария.

На самом деле мне кажется, что Айк даже немного завидовал Крейгу, своему пасынку. В отличие от Айка-младшего, Майкла и Ронни, Крейг был примерным учеником в школе, старательно учился, получил образование и всегда отличался хорошим поведением. Хотя Айк никогда бы не признал этого, он ревновал меня за тот короткий роман с отцом Крейга, Реймондом.

Я никогда не сомневалась в том, что Айк в глубине души все время страдал. Он редко бывал доволен, а когда такое случалось, мы все были так рады, что он, наконец, счастлив, что практически прыгали от радости, и он от этого смеялся вместе с нами. Большую часть времени он был недоволен и мрачен, сеял вокруг себя беспокойство, подобно грозовой туче. Он был несчастным, как бы ни сложились обстоятельства. Все было в его руках: слава, успех, прекрасная семья, вещицы, которыми он дорожил: шуба, часы с бриллиантами, лучшая одежда, самая лучшая. Но он всегда оставался во тьме, никогда не выходил из нее.

Он плохо вел себя не только со мной. Для Айка любой человек становился врагом. Даже в аэропорту он готов был перелезть через стойку и грозиться ударить женщину, продававшую билеты, только из-за того, что ему не понравилось, что она сказала. Его поведение было неконтролируемым, как будто демоны управляли им, а он не мог совладать с ними.

От этого страдали я, дети, он сам. Но самым негативным образом все это сказывалось на его музыке. Айк усердно работал, у него был музыкальный талант, но, несмотря на все это, он не преуспевал в своем деле. Стоял на месте. Он зациклился на одном стиле, одной манере исполнения, одни и те же песни звучали снова и снова. Он постоянно застревал в этой рутине, с одержимостью работая над одной и той же песней, которая в итоге превращалась в полный бред. Он исполнял ее тремя или четырьмя разными способами, но мелодия при этом оставалась неизменной. Никто в его окружении не мог сказать ему, что он должен остановиться. Они все были под кайфом от кокаина и не могли понять это. Вот почему он не занимал достойное место в хит-парадах, и у него было так мало хитов. В этом деле очень важно развиваться, чтобы преуспеть, а Айк не умел этого делать.

Я же, наоборот, всегда стремилась к одному… развиваться. После попытки самоубийства появились две Тины. Одна из них принадлежала Айку – она плясала под его дудку, делала то, что он скажет. Как лошадь выкладывалась на сцене. Вскакивала с постели посреди ночи, когда Айк настаивал, чтобы я примчалась в его чертову студию, чтобы записать трек, и это необходимо было сделать сию минуту. Кормила его супом, делала массаж ступней, выслушивала его напыщенные бестолковые речи и принимала от него удары. Но больнее всего были не побои, не физическое и моральное унижение. Гораздо больнее было смотреть, как он транжирит наши деньги на женщин, наркотики и другие слабости.

Другая Тина стала лучше скрывать свои сокровенные мысли. Что бы ни происходило с Айком, я старалась сохранять спокойствие, оставаться собранной и немного удаленной от всего происходящего. Может показаться странным, но в эти трудные времена моим образцом для подражания стала женщина, которой я всегда восхищалась из-за ее умения сохранять самообладание в любой жизненной ситуации. Этой женщиной была Жаклин Кеннеди-Онассис.

Я восхищалась как самим президентом, так и первой леди, когда впервые узнала о них в 1960-х. Именно благодаря им я стала обращать внимание на политику. Я внимательно наблюдала за Джеки, изучала каждое ее движение и была под впечатлением от того, как она умеет говорить и одеваться. В какой-то момент я даже подумала: «Хочу быть похожей на нее». Конечно, быть не в точности как она. Лишь перенять кое-что от нее, при этом оставаясь собой. Помню, как я стала носить украшения из жемчуга. Просто пошла однажды и купила жемчужное ожерелье. Помню, как все говорили: «О, Тина Тернер перешла на жемчуг». Не знаю, может быть, надо мной посмеивались. Но почему бы мне не носить жемчуг? Я внесла в свой образ необычное сочетание броской одежды и жемчуга, и мне понравилось, как это выглядит.

В Жаклин Кеннеди-Онассис я ценила не только ее превосходное чувство стиля. За ее совершенным обликом пряталась неуверенная, ранимая женщина. Я читала, что у нее были комплексы по поводу ее больших рук. Она волновалась по поводу денег. Она боролась за свою жизнь после ужасной трагедии. Ее стойкость всегда была для меня источником вдохновения.

Однажды я встретила ее, и воспоминания об этом моменте такие яркие, как будто это произошло только вчера. Ike and Tina Revue только закончили выступление. Не помню точно, как называлось место, в котором мы выступали, но, возможно, это было в Бостоне. После выступления Этель Кеннеди пригласила нас в порт Гианнис, чтобы познакомить со своими детьми. Мы прибыли к Кеннеди в полном составе. Там мы все танцевали и замечательно проводили время.

Незадолго до этого Айк и я заселялись в один из отелей в Нью-Йорке, и я увидела, как Джеки и какая-то женщина постарше вошли в лобби из ресторана. Я была просто потрясена. Не понимая, что делаю, я бросила сумки и побежала прямо к ней. В обычной ситуации я бы этого не сделала – ведь я была с Айком, рядом с которым вела себя как послушная собака. Но в этот раз я не смогла удержаться.

– Миссис Кеннеди… точнее, миссис Онассис, я Тина Тернер и я просто хотела поздороваться, – сказала я.

Она посмотрела на меня и тонким голосом произнесла: «О, здравствуйте». А затем сделала едва заметный жест рукой. Я, конечно, уловила его и быстро протянула ей руку.

– Вы только-только побывали в порту Гианнис вместе с Этель, – сказала она. Я была в восторге от услышанного, потому что это означало, что Этель рассказывала ей, как мы проводили время вместе, и, значит, она уже немного знала обо мне.

Джеки была очень любезна, но женщина, сопровождающая ее, окинула меня пренебрежительным взглядом сверху донизу, вынуждая посторониться. Мне хотелось сказать: «Если она любезна со мной (я имею в виду Джеки), тогда и вы тоже, кем бы вы ни были, должны быть любезны по отношению ко мне». Затем я повернулась и увидела Аристотеля Онассиса, стоявшего позади. Я поприветствовала и его, как будто и его тоже знала. Я была в каком-то помутнении – такое впечатление на меня произвело общение с ней.

Когда Айк и я поднимались в наш номер, я все еще тряслась, потому что жутко нервничала. Я только что встретила своего кумира, женщину, которую я возвышала над всеми другими женщинами. Мне нравились ее жизнь, ее внутренняя сила и ее невозмутимость. А в тот день я полюбила ее еще больше за ту доброту, которую она проявила по отношению ко мне. Хотя Айк и знал, что значила для меня Джеки, что я чувствовала по отношению к ней, вы можете догадаться, что он мне сказал. Нет, я вам этого не скажу. Это слишком пошло и грубо. В этот есть сексуальный подтекст, как вы, наверное, уже представили себе. Айк всегда был таким, и поэтому я очень радовалась, когда у меня была возможность находиться подальше от него.

Это может показаться глупым, но больше всего мне нравилось уезжать от него подальше на своем «Ягуаре». Поскольку я могла сделать это самостоятельно, мне это очень нравилось. В этот момент я была одна, была свободна. Наверное, вы подумали: Тина, а откуда у тебя «Ягуар»? На самом деле мой первый «Ягуар» мне подарил Сэмми Дэвис-младший в 1970 году, после нашего совместного выступления в Лас-Вегасе. Помню его невероятный талант, дар настоящего провидца. В первый раз мы работали вместе на его эстрадном выступлении в конце 60-х, и он представил нас публике стихами:

 
So I don’t want to waste a second with idle chatter
We gonna get right down to the meat of the matter
To open up the show tonight we have a treat for you
And I warn you, you will not be able to sit in your seat
’Cause it’s Ike and Tina Turner, Ike and Tina Turner,
Ike and Tina Turner, and their revue… for you[16]16
  Так, не хочу тратить ни секунды на пустую болтовню.
  Мы прямо сейчас перейдем к делу.
  И на открытии сегодняшнего шоу у меня для вас есть сюрприз,
  И я предупреждаю: вы не сможете удержаться на месте,
  Потому что здесь сегодня выступает группа Ike and Tina Turner!
  Ike and Tina Turner для вас и прямо сейчас! – Прим. пер.


[Закрыть].
 

Мы так хорошо провели время, работая с Сэмми, что по возвращении в Лас-Вегас в 1970 году мы совместно с ним приняли участие в популярном телевизионном шоу под названием The Name of the Game.

Некоторые артисты в знак благодарности отправляют цветы, но Сэмми был великодушным и щедрым человеком и сделал все со свойственным ему размахом. Он увел Ронду в сторонку и прошептал, что хочет сделать мне сюрприз: подарить машину. Я думаю, он собирался подарить «Мерседес», но Ронда, спасибо ей за это, сказала, что я люблю английские машины. И вот, как в сказке, роскошный белый «Ягуар XJ6» ждал меня у отеля.

Айк не был против, потому что знал, что Сэмми не имел на меня видов: он всегда относился ко мне, как к хорошему сотруднику.

Подарок Сэмми пробудил во мне любовь к быстрым машинам. В 1973 году Айк решил, что у меня должен быть новый «Ягуар XKE V12 roadster». Он отправил Ронду и меня в автосалон, и я выбрала эту машину. Никогда не забуду момент, когда, сидя за рулем, я выезжала из автосалона. Моя жизнь была ограничена, я всегда жила в каких-то рамках. Когда удавалось вдохнуть глоток свежего воздуха и поймать лучик света, это все меняло. Было поздно и немного туманно, когда я выехала на бульвар Уилшир на этом гладко-серебристом «Ягуаре». Мне казалось, что больше никого на дороге не было, только я одна… Я ехала с приспущенными стеклами, чувствуя себя при этом как в сказке. Я до сих пор слышу звук мотора, это «врум-врум»… Знак того, что машина готова отвезти меня, куда я захочу. Если бы только я знала, куда мне ехать. Я никогда не ездила на полной скорости, но все равно часто чувствовала прилив адреналина, как и другие автолюбители. Я с нетерпением ждала того момента, когда, наконец, смогу уехать из студии, потому что мне доставляло невероятное удовольствие забраться в свой «Ягуар» и ехать на нем до дома. Дорога занимала всего лишь пять минут, но я могу сказать, что эти пять минут принадлежали лишь мне.

Я почувствовала, что освобождаюсь от цепей, сковывающих меня все это время, когда стала обращать внимание на вещи, имеющие отношение к душе, к духовному миру. По натуре я исследователь, поэтому меня всегда тянуло к экстрасенсам и гадалкам. Я верю, что есть высший разум, высшее знание, и я хотела бы добраться до места, где смогу понять смысл всего, что происходит в моей жизни. Я хочу просмотреть всю свою жизнь в ускоренном виде, как в кино, а настоящий экстрасенс может помочь мне в этом. Нет, они не просто предсказывают будущее (хотя это мне тоже всегда нравилось, особенно когда мне предсказывали, что я сама достигну успеха). Мне кажется, что экстрасенсы также помогают мне прояснить мысли, понять, чего я хочу и какими должны быть мои действия. Иногда они помогают сделать выбор.

Когда жизнь с Айком стала совсем невыносимой, я обратилась к буддистской вере, чтобы помочь себе пережить трудные времена. Некоторые люди, в том числе мой младший сын Ронни, говорили, что это действительно работает. Распевание мантр, по их словам, может действительно помочь мне изменить некоторые вещи в своей жизни. Мой сын сказал: «Мама, ты можешь получить все, что захочешь». Он узнал это от своих друзей. Я не ожидала, что такое может произойти. Но надеялась.

Я узнала о буддизме Ничирен Шошу от своих друзей и начала потихоньку практиковаться, потому что знала, что Айку это точно не понравится. Я выросла, проговаривая молитву «Отче наш», поэтому принимала мысль о распевании мантр, что тоже является своего рода молитвой. Я начинала с «Отче наш», а затем в течение десяти-пятнадцати минут распевала мантру: «Нам-мьохо-ренге-кьо». Я не знала, какое значение имеют эти слова, потому что в литературе это не поясняется, но, когда я наткнулась на небольшую книжку о буддизме, которую подарил мне мой друг, я узнала, что не нужно задумываться над смыслом этих мантр. Нужно понимать, что само их звучание затрагивает некую часть, которая находится глубоко внутри меня и выводит меня на новый уровень познания.

Я обнаружила, что благодаря распеванию мантр неправильные установки уходят из моей головы. Я начала мыслить иначе. Все становилось легче. Мне необходима была новая установка, чтобы пережить этот ужасный брак, и моя «практика» (так это называется) помогла мне перепрограммировать свой разум, чтобы двигаться навстречу свету, принимать правильные решения. Я чувствовала, что, делая это, становлюсь сильнее.

Однажды кто-то спросил меня, есть ли связь между пением и распеванием мантр. Я объяснила, что распевание мантр это нечто другое. В этот момент вы произносите звуки изнутри – от сердца. Они идут из вашей души. У каждого человека есть песня, которая звучит внутри него. Об этом я знала уже давно. Вы можете найти это «ом» внутри вас самих и обрести мир внутри себя, когда вам действительно плохо. Мама Джорджи, моя бабушка, тоже напевала что-то похожее на «ом», и это не было песней. Временами она сидела в кресле-качалке и тихонько напевала, а я слушала. Это нельзя было назвать и мелодией, но я знаю – так она пыталась обрести точку равновесия внутри себя. Это была песня ее души. Каждый должен попытаться найти эту музыку своей души внутри себя.