Текст книги "Тень ночи"

– Особенности повседневных записей в Англии шестнадцатого века ты знаешь превосходно. Ставлю тебе высший балл, – засмеялся Мэтью.

– А то, о чем писали женщины, отличалось от тематики мужских записей? – спросила я.

Его пальцы сжали мне подбородок.

– Не будь такой дотошной. Не забивай себе голову делами других женщин. Проявляй свою неповторимую индивидуальность.

Я кивнула. Мэтью поцеловал меня и вернулся за свой стол.

Стараясь держать перо как можно свободнее, я начала новую страницу. Дни недели я решила изображать астрологическими символами, отмечать, какая погода была в тот день, а о жизни в Олд-Лодже писать лаконично и туманными фразами. Если моя записная книжка и всплывет где-то в будущем, ее посчитают заурядным дневником. Во всяком случае, я так надеялась.

 31 октября 1590 г. дождь, потом ясно

Сегодня муж представил меня своему доброму другу К. М.

 1 ноября 1590 г. холодно и сухо

Рано поутру я познакомилась с Дж. Ч. После восхода приехали Т. Х., Г. П. и У. Р., все они друзья моего мужа. Наступило полнолуние.

В будущем какой-нибудь исследователь, возможно, заподозрит, что эти инициалы имеют отношения к Школе ночи, особенно если учесть фамилию Ройдон на заглавной странице, но подозрениями все и ограничится. И потом, в наши дни лишь немногие ученые интересовались этой группой интеллектуалов. Образованность членов Школы ночи соответствовала высшим меркам эпохи Возрождения. Они с пугающей быстротой переходили с современных языков на древние и обратно. Аристотеля они знали вдоль и поперек. А когда Кит, Уолтер и Мэтью начинали говорить о политике, их энциклопедические познания в истории и географии задавали планку, недосягаемую для остальных. Порой Джорджу и Тому удавалось вклиниться со своим мнением, однако глухота и заикание Генри не позволяли ему быть полноценным участником этих сложных бесед. Бо́льшую часть времени Генри оставался внимательным слушателем, застенчиво и почтительно поглядывая на спорящих. Меня это особенно умиляло, поскольку граф по своему положению был выше всех остальных. В менее людной компании, пожалуй, и я бы включилась в общий разговор.

Что же касается Мэтью, то вдумчивый ученый, сосредоточенный на результатах своих исследований и погруженный в рассуждения о будущем видов, исчез. Я полюбила того Мэтью, а сейчас снова и снова влюблялась в его версию из XVI века. Меня восхищали взрывы его смеха и каждая мимолетная реплика, бросаемая им, когда у них начиналась очередная баталия по поводу того или иного хитроумного вопроса философии. За обедом Мэтью постоянно шутил, а идя по коридорам, что-то напевал себе под нос. В спальне, у камина, он наслаждался игрой с собаками – двумя громадными лохматыми мастифами, которых звали Анаксимандр и Перикл. В современном Оксфорде или во Франции Мэтью всегда казался мне немного печальным. А здесь, в Вудстоке конца XVI века, он был счастлив. Правда, иногда смотрел на своих друзей так, словно до конца не верил в их реальность.

– Теперь ты понял, как сильно по ним скучал? – не удержалась и спросила я.

– Вампирам нельзя раздумывать о тех, кто остался в прошлом, – ответил Мэтью. – Иначе мы бы сошли с ума. И потом, мне было чем их вспомнить. Их слова, их портреты. Но полным-полно мелочей, которые забываешь: выражение лиц, звук смеха.

– Отец постоянно носил в кармане карамельки, – прошептала я. – Я напрочь забыла об этом и не вспоминала, пока не попала в Ла-Пьер.

Закрыв глаза, я и сейчас ощущала запах, исходящий от этих конфеток, и слышала шуршание целлофанового пакета, трущегося о ткань отцовской рубашки.

– И сейчас ты ни за что не откажешься от этих воспоминаний, – тихо сказал Мэтью. – Даже ради избавления от душевной боли.

Он взялся за очередное письмо. Перо с легким скрипом двигалось по бумаге. Лицо Мэтью вновь приняло сосредоточенное выражение, а на переносице появилась небольшая складка. Я старалась держать перо так же, как он. Я заметила, что он реже обмакивает перо в чернильницу. Мэтью был прав: если не держать перо мертвой хваткой, писать становится намного легче.

О чем же еще написать? Сегодня был праздник Всех душ – традиционный день поминовения усопших. В доме говорили о густом инее, покрывшем листья в саду. Пьер обещал, что завтра будет еще холоднее.

 1 ноября 1590 г. иней

Снимали мерки для обуви и перчаток. Франсуаза шьет.

Франсуаза шила мне теплый плащ и готовила одежду для скорой зимы. Все утро она провела на чердаке, роясь в одежде, оставшейся после Луизы де Клермон. Платья сестры Мэтью с их квадратными воротниками и пышными рукавами были в моде лет шестьдесят назад. Франсуаза переделывала их, стараясь приблизить к требованиям нынешней моды – экспертами здесь выступали Уолтер и Джордж – и моей фигуры, не слишком похожей на статуэтку. Одно платье – черное с серебристой отделкой – ей особенно не хотелось распарывать. Платье было довольно красивым. Но Мэтью настаивал на переделке. Учитывая Школу ночи, в полном составе обитавшую сейчас под крышей его дома, мне требовались не только официальные наряды, но и практичная повседневная одежда.

– Но, милорд, в этом платье леди Луиза выходила замуж, – возражала Франсуаза.

– Да, за восьмидесятипятилетнего старца, похоронившего всех своих детей, имевшего больное сердце и множество прибыльных поместий. Думаю, вложения семьи давным-давно перекрыли стоимость этого платья, – ответил Мэтью. – Диана походит в нем, пока ты не сделаешь ей что-нибудь получше.

Разумеется, я не могла воспроизвести в книжке этот разговор. Я тщательно выбирала каждое слово, чтобы чужие глаза не увидели в записи ничего, кроме банальностей. Но для меня за словами вставали яркие образы тех, с кем я недавно познакомилась, их голоса и разговоры. Если книжка доживет до нашего времени, будущий читатель обнаружит в ней лишь сухие, выхолощенные фрагменты моей жизни. Историки усердно рылись в подобных документах, безуспешно пытаясь увидеть все богатство и многообразие жизни, скрытой за простыми строчками.

Мэтью вполголоса выругался. В этом доме не только мне было что скрывать.

Сегодня мой муж получил много писем и подарил мне эту книжку для памятных записей.

Я подняла руку с пером, требовавшим очередного глотка чернил. В этот момент дверь открылась. Вошли Генри и Том, разыскивавшие Мэтью. Меня удивило не их внезапное появление, а пробуждение собственного третьего глаза. Он широко открылся. Во мне только начало развиваться присущее ведьмам умение повелевать силами воды, огня и ветра. С тех пор как мы переместились сюда, эти способности странным образом исчезли. Ведьмин третий глаз, расширявший восприятие, позволял видеть не только черно-красный ореол вокруг Мэтью, но и серебристое свечение вокруг Тома и едва заметное зелено-черное мерцание, окружавшее Генри. Свечение каждого было таким же неповторимым, как отпечатки пальцев.

Мне вспомнились голубые и янтарные нити в углу гостиной. Что же могло означать исчезновение одних сил и появление других? Вот и сегодня утром…

Я опять видела краешком глаза янтарное свечение с вкраплением голубых точек. Потом услышала… нет, скорее почувствовала совсем слабое эхо. Но стоило мне повернуть голову и попытаться найти источник, ощущение пропало. Боковым зрением я еще видела пульсирующие нити, словно время звало меня вернуться домой.

После своего первого перемещения во времени, длившегося несколько минут, я начала воспринимать время как субстанцию, сотканную из разноцветных светящихся нитей. Сосредоточившись повнимательнее, я могла выделить в их переплетении какую-то одну нить и добраться до ее начала. Нынче, пройдя через несколько веков, я поняла: за кажущейся простотой скрывались узлы бесчисленных вероятностей. Варианты прошлого, настоящего и будущего исчислялись миллионами. Исаак Ньютон считал время одной из важнейших сил природы, неподвластных управлению. Сумев попасть в 1590 год, я была склонна согласиться с ним.

– Диана? Ты как себя чувствуешь?

Встревоженный голос Мэтью выбил меня из моих раздумий, скорее похожих на транс. Лица Генри и Тома тоже были встревоженными.

– Прекрасно, – по обыкновению ответила я.

– Я бы так не сказал. – Мэтью швырнул перо на стол. – У тебя изменился запах. Думаю, твоя магия тоже начинает меняться. Кит прав. Мы должны как можно скорее найти тебе ведьму-учительницу.

– Пока еще слишком рано звать сюда ведьму, – возразила я. – Мне сейчас намного важнее научиться выглядеть и говорить так, будто я здесь родилась.

– Другая ведьма сразу поймет, что ты умеешь перемещаться во времени, – возразил Мэтью. – Она примет это во внимание. Или тебя тревожит что-то еще?

Я покачала головой, стараясь не встречаться с ним глазами.

Мэтью не требовалось видеть нити времени, разматывавшиеся в углу, чтобы почувствовать неладное. Если уж он заподозрил, что я раскрываю не все грани своей магии, мне тем более будет не скрыть своих тайн от любой ведьмы, которая вскоре может здесь появиться.

Глава 4

Школа ночи проявила искреннее рвение, помогая Мэтью найти для меня ведьму. Предложения выявили общее пренебрежение, испытываемое членами ко всем вообще и к женщинам и ведьмам в частности, кто не имел университетского образования. Генри счел Лондон наиболее плодотворным местом для поисков, однако Уолтер стал его убеждать, что в столь большом городе меня будет невозможно скрыть от суеверных соседей. Джордж предложил обратиться к оксфордским ученым, поскольку те хотя бы обладали необходимым уровнем образованности. Том и Мэтью подвергли суровой критике сильные и слабые стороны философов-натуралистов, обитающих в Олд-Лодже, и эта идея тоже была отброшена. Кит вообще считал неразумным поручать обучение какой-либо женщине и составил список местных джентльменов, которые, возможно, согласятся заниматься со мной. В списке значился священник церкви Святой Марии, превосходно умеющий распознавать апокалиптические знамения в небе, а также местный землевладелец по фамилии Смитсон. Он увлекался алхимией и искал себе помощников среди ведьм или демонов. Был там и студент оксфордского колледжа Крайст-Чёрч. Тот задолжал за книги и платил долги составлением гороскопов.

Мэтью наложил вето на все эти предложения и позвал вдову Битон – знахарку и повитуху из Вудстока. Школа ночи презрительно сморщила носы: женщина и вдобавок бедная. Однако, по мнению Мэтью, то и другое сделает ее сговорчивее. К тому же вдова Битон была единственной на всю округу, кто имел магические способности. Остальные, как признался он, давным-давно сбежали, не желая жить рядом с варгом.

– Вряд ли стоило звать сюда вдову Битон, – сказала я, когда мы готовились лечь спать.

– Ты это уже говорила, – ответил Мэтью. Чувствовалось, он ждет не дождется прихода знахарки. – Но если вдова Битон сама не сможет нам помочь, то порекомендует сведущих людей.

– Мэтью, конец шестнадцатого века не лучшее время, чтобы открыто расспрашивать о ведьмах.

Я лишь слегка заикнулась об охоте на ведьм, когда члены Школы ночи оживленно обсуждали места поисков и кандидатуры возможных моих учителей. Мэтью знал о грядущих ужасах, но развеял мои опасения.

– Суды над ведьмами в Челмсфорде – дело прошлое. А до процессов в Ланкашире еще целых двадцать лет. Если бы сейчас в Англии процветала охота на ведьм, мы бы просто не появились в этом времени.

Он взял со стола письма, недавно принесенные Пьером.

– Хорошо тебе рассуждать. Твои научные интересы лежат в другой сфере. Ты не историк, – без обиняков сказала я. – Челмсфорд и Ланкашир были пиковыми точками. Ведьм преследовали по всей Англии.

– Ты считаешь, что историк способен понимать особенности данного отрезка времени лучше живущих в этом времени? – с нескрываемым скептицизмом спросил Мэтью.

– Да. – Я чувствовала, что начинаю раздражаться. – Зачастую мы понимаем эпоху лучше ее современников.

– Однако утром, когда ты не смогла догадаться, почему в доме нет ни одной вилки, ты говорила совсем другое, – напомнил мне Мэтью.

Я и в самом деле потратила минут двадцать, обшарив все мыслимые места в поисках вилок. Потом Пьер деликатно объяснил мне, что этот предмет столового обихода пока еще не распространился по всей Европе.

– Но ты же наверняка не принадлежишь к числу тех, кто уверен, будто историки лишь запоминают даты и изучают какие-то туманные факты, – продолжала я. – Моя задача – понять, почему в прошлом произошли те или иные события. Когда что-то происходит у тебя перед глазами, причины не всегда ясны. Взгляд из будущего дает более четкую перспективу.

– В таком случае можешь успокоиться, поскольку у меня есть и опыт, и ви́дение перспективы, – сказал Мэтью. – Я вполне понимаю твои опасения, но обращение к вдове Битон – правильный шаг.

За высказанными словами я уловила невысказанные: «Вопрос закрыт».

– В последнее десятилетие шестнадцатого века случались неурожаи. Люди голодали и, естественно, боялись за свое будущее, – выпалила я. – То есть боятся сейчас. А это значит, что они ищут козлов отпущения, на кого можно свалить вину за неурожаи и прочие беды. Обычные знахарки и повивальные бабки боятся, что их обвинят в колдовстве, хотя твои высокоученые друзья могут и не знать о подобных «мелочах».

– В Вудстоке я самая могущественная персона, – сказал Мэтью, обнимая меня за плечи. – Никто не посмеет тебя ни в чем обвинить.

Я была удивлена этим всплеском его высокомерия.

– Я здесь чужая. Вдова Битон ничем мне не обязана. Но если я привлеку к себе внимание, это рикошетом может ударить по ней. Прежде чем просить ее о помощи, я должна производить впечатление женщины из высшего сословия. Дай мне несколько недель.

– Диана, это не может ждать! – резко возразил Мэтью.

– Я же прошу время не на разные пустяки. Я не говорю: «Подожди, пока я не научусь вышивать по образцам и варить варенье». Мои опасения не беспочвенны. – Я угрюмо посмотрела на мужа. – Спорить я не намерена. Зови свою знахарку. Но не удивляйся, если все пойдет не так, как ты думаешь.

– Доверься мне, – сказал Мэтью с явным намерением меня поцеловать.

Его глаза подернулись пеленой. В нем обострилось инстинктивное стремление догнать добычу и подчинить своей воле. Это было не только желанием мужа из XVI века повелевать женой. Вампир хотел подчинить себе ведьму.

– Меня споры ничуть не возбуждают, – сказала я и отвернулась.

Зато Мэтью был возбужден. Я даже отодвинулась от него на несколько дюймов.

– Я не спорю, – тихо произнес Мэтью. Его рот находился возле моего уха. – А вот ты споришь. И если, жена, ты думаешь, что я когда-нибудь во гневе овладею тобой, ты очень сильно ошибаешься. – Его ледяные глаза приковали меня к балдахинному столбу. Мэтью повернулся и стал натягивать штаны. – Пойду вниз. Кому-то из них явно не спится. Пусть составят мне компанию. – Возле двери Мэтью остановился. – И если всерьез хочешь вести себя как женщина Елизаветинской эпохи, перестань сомневаться в моих словах, – довольно сердито произнес он и ушел.

На следующий день вампир, двое демонов и трое людей молча взирали на меня, застыв на широких половицах. Колокола церкви Святой Марии пробили очередной час, но слабое эхо их звона еще оставалось. В воздухе пахло айвой, розмарином и лавандой. Я восседала на жестком и неудобном стуле, облаченная в немыслимое число нижней и верхней одежды и туго затянутая в корсет. Из-за него мне было тяжело дышать. С каждым выдохом моя прежняя жизнь в XXI веке, ориентированная на научную карьеру, бледнела и расплывалась. Я смотрела на серый день за окнами, по стеклам которых барабанили струи дождя.

– Elle est ici[4]4
  Она здесь (фр.).


[Закрыть], – доложил Пьер, мельком взглянув в мою сторону. – Ведьма здесь и готова встретиться с вами, мадам.

– Наконец-то, – пробормотал Мэтью.

Строгий покрой дублета делал его плечи еще шире. Желуди и дубовые листья, вышитые черными нитками по краям белого воротника, подчеркивали бледность его кожи. Мэтью наклонил голову, чтобы посмотреть на меня под другим углом зрения и убедиться, произвожу ли я впечатление досточтимой жены из Елизаветинской эпохи.

– Ну как, этого достаточно? – спросил он, обращаясь к друзьям.

– Да, – сказал Джордж, опуская очки. – Красно-коричневый цвет этого платья намного лучше подходит Диане, чем цвет ее прежнего наряда. Вдобавок он выгодно оттеняет ее волосы.

– Ты прав, Джордж. Внешне госпожа Ройдон не отличается от английских женщин. Но мы не сможем объяснить особенности ее речи тем, что она жила на с-с-севере Англии, – монотонно пробасил Генри. Он подошел ко мне и осторожно расправил складки подола моей парчовой юбки. – И потом, ее рост, который не скроешь ничем. Она даже выше королевы.

– Уолт, а ты уверен, что ее нельзя выдать за француженку или голландку? – спросил Том. Пальцами, перепачканными чернилами, он поднес к носу… апельсин, искусно украшенный цветками гвоздики, – своеобразный аналог освежителя воздуха. – Думаю, госпожа Ройдон смогла бы прижиться в Лондоне. Конечно, демоны сразу поняли бы, кто она, но люди едва ли обратили бы на нее внимание.

Эти слова заставили Уолтера удивленно хмыкнуть и встать с низкой скамейки.

– Госпожа Ройдон отличается не только высоким ростом. Она прекрасно сложена. Думаю, мужчины, начиная с тринадцатилетних и заканчивая шестидесятилетними, будут разглядывать ее со вниманием и интересом. Нет, Том, уж пусть лучше остается здесь, в обществе вдовы Битон.

– С вдовой Битон я могла бы встретиться и одна. Например, в деревне, – сказала я, надеясь, что хотя бы у кого-то из них хватит здравого смысла убедить Мэтью выпустить меня из дому.

– Нет! – хором воскликнули шесть испуганных мужских голосов.

Франсуаза принесла на выбор две накидки: одну из накрахмаленного полотна, а вторую – кружевную. Грудь служанки вздымалась, как у разгневанной курицы, отгоняющей драчливого петуха. Нас обеих раздражало постоянное вмешательство Мэтью.

– Диана не собирается ко двору. Эта накидка ей совершенно ни к чему, – заявил он, недовольно махнув рукой. – Лучше придумай, что можно сделать с ее волосами.

– Вы совсем не понимаете, что нужно и чего не нужно, – ответила своему господину Франсуаза.

Невзирая на то что она была вампиром, а я ведьмой, нас неожиданно сблизил мужской идиотизм.

– Что мадам де Клермон желает выбрать?

Я пригляделась. Одна накидка была из полупрозрачной ткани, искусно собранной в складки. Вторая напоминала снежинки, соединенные невидимыми стежками. Снежинки выглядели приятнее, и я потянулась к ним.

Пока Франсуаза прикрепляла накидку к краю корсета, Мэтью сделал новую попытку придать моим волосам более привлекательный вид.

– Не трогайте! – прикрикнула на него Франсуаза и даже оттолкнула его руку.

– Я буду трогать свою жену, когда пожелаю. И перестань называть Диану мадам де Клермон! – прогремел Мэтью, опуская руки к моим плечам. – Когда я это слышу, мне так и кажется, что сейчас дверь откроется и войдет моя мать.

Он раздвинул края накидки и ослабил черный бархатный шнурок, за которым скрывались булавки, воткнутые Франсуазой.

– Мадам – замужняя женщина. Ее грудь должна быть прикрыта. О мадам и так уже ходят сплетни, – возразила Франсуаза.

– Сплетни? – насторожилась я. – Какие еще сплетни?

– Вчера вы не были в церкви. Все решили, что вы либо беременны, либо заболели оспой. А этот еретик-священник считает вас католичкой. Другие называют вас испанкой.

– Испанкой?

– Да, мадам. Вчера слышали вашу речь возле конюшни.

– Так я же упражнялась во французском языке!

Я всегда здорово умела подражать. Возле конюшни я пробовала говорить по-французски, подражая величественной манере Изабо. Мне думалось, это сделает мою легенду более убедительной.

– Сыну конюха ваш язык не показался французским.

Судя по тону Франсуазы, сомнения этого парня она принимала всерьез.

Осмотрев меня со всех сторон, служанка осталась довольна.

– Вы выглядите так, как и должна выглядеть уважаемая женщина.

– Fallaces sunt rerum species, – язвительно произнес Кит, отчего Мэтью снова нахмурился. – «Обманчивой бывает внешность». И эти ухищрения не убедят других.

– Не стоит с утра пораньше цитировать Сенеку, – сказал Уолтер, предостерегающе поглядев на Кита.

– Для стоицизма нет понятия «рано», – на полном серьезе ответил Кит. – Скажи еще спасибо, что я не привел строчек из Гомера. А что мы слышали недавно – лишь жалкий парафраз из «Илиады». Ты греческий оставь, любезный Джордж, тому, кто сведущ в нем. Таким, как Мэтт.

– Но мой перевод Гомера еще не закончен! – вспыхнул Джордж.

Его ответ спровоцировал целую лавину латинских цитат, вылившихся из уст Уолтера. Какая-то из них вызвала усмешку Мэтью. Мой муж произнес фразу на языке, который показался мне греческим. Казалось, все напрочь забыли о ведьме, ждущей внизу. Мужчины с энтузиазмом занялись своим любимым времяпрепровождением – словесным турниром. Я привалилась к жесткой спинке стула.

– Когда они в прекрасном настроении, как сейчас, они сущее чудо, – шепнул мне Генри. – Здесь, госпожа Ройдон, собрались лучшие умы королевства.

К этому времени Марло и Рэли кричали друг на друга, обсуждая достоинства и недостатки политики ее величества по части освоения и исследования новых земель. Похоже, недостатков было больше.

– Снабжать деньгами, Уолтер, таких, как ты, авантюристов – все равно что в Темзу горстями золото швырять, – насмешливо заявил Кит.

– Авантюристов? Зато ты и в солнечный день из дому носа не высунешь, поскольку боишься кредиторов! – Голос Уолтера дрожал от негодования. – Какой же ты глупец, Кит!

Мэтью с возрастающим изумлением следил за их перепалкой.

– Кто тебе угрожает на сей раз? – спросил он Марло, поднося к губам кубок с вином. – И сколько стоит избавление от их угроз?

– Мой портной, – буркнул Кит, указав на свой модный, дорогой наряд. – Печатник, за «Тамерлана»[5]5
  Пьеса Кристофера Марло, написанная в 1590 г. и ставшая вехой в истории английского театра.


[Закрыть]. – Он умолк, не решаясь назвать внушительные суммы. – Еще мерзавец этот, Хопкинс, возомнивший себя моим домовладельцем. Но у меня есть это! – Кит взмахнул серебряной фигуркой Дианы, которую выиграл у Мэтью в субботу.

Я насторожилась и даже наклонилась вперед. Мне до сих пор было боязно выпускать фигурку из поля зрения.

– Ты не настолько бедствуешь, чтобы закладывать эту безделушку за гроши. – Мэтью мельком посмотрел на меня и сделал легкое движение рукой; я облегченно вздохнула. – Я расплачусь с твоими кредиторами.

Пряча в карман серебряную богиню, улыбающийся Марло вскочил на ноги:

– Мэтт, ты безотказен и надежен, как всегда. Не беспокойся, я все верну сполна.

– Разумеется, – почти в унисон пробормотали сомневающиеся Мэтью, Уолтер и Джордж.

– Ты деньги не транжирь особо, чтобы хватило на покупку бороды, – продолжал Кит, удовлетворенно поглаживая собственную. – А без нее ты выглядишь ужасно.

– Покупку бороды? – переспросила я, думая, что не так поняла.

Должно быть, Марло опять употребил жаргонное выражение своей эпохи, хотя Мэтью настоятельно просил его избегать сленга в моем присутствии.

– Есть в Оксфорде цирюльник. Он колдун. У мужа вашего, как и у всех из их породы, не скоро волосы растут. Сейчас он чисто выбрит. – Я ошеломленно смотрела на Кита, по-прежнему не понимая, куда он клонит, и драматург с нарочитой терпеливостью продолжил: – Мэтт без бороды заметен слишком. Без бороды ему никак нельзя. Поскольку ваших ведьминых талантов не хватает, чтобы бороду ему отрастить, придется нам искать других, кому по силам это.

Неподалеку от меня стоял столик, сделанный из древесины вяза. На столике – пустой кувшин. Сравнительно недавно Франсуаза поместила туда ветви, срезанные в саду: каменный дуб, ветки мушмулы с коричневыми плодами, напоминающими бутоны роз, а также несколько белых роз. Намерения служанки были вполне понятны: ей хотелось добавить цвета и приятного запаха. Несколько часов назад я переставила букет, сделав так, чтобы мушмула и розы оказались впереди. Я думала обо всем саде. Секунд пятнадцать я наслаждалась результатами, пока цветы и плоды не увяли у меня на глазах. Энергия увядания стекала с кончиков моих пальцев, распространяясь во все стороны. Руки покалывало от сведений о растениях, от ощущения солнечного тепла, от дождя, принесшего желанную влагу. Я чувствовала силу корней, противостоящих ветру, и даже вкус земли.

Мэтью был прав. Здесь, в 1590 году, моя магия менялась. Исчезли выбросы ведьминого огня, ведьминой воды и ведьминого ветра, сопровождавшие мое знакомство с Мэтью. Зато теперь я видела яркие нити времени и разноцветные ауры живых существ. Гуляя по саду, я встречала белого оленя. Он стоял между дубами, в тени, и смотрел на меня. А теперь моя магическая сила иссушала цветы и плоды.

– Вдова Битон заждалась, – напомнил нам Уолтер, подталкивая Тома к двери.

– Вдруг она услышит мои мысли? – встревожилась я, спускаясь по дубовой лестнице.

– Меня больше тревожат слова, которые вы произнесете вслух. Постарайтесь не возбудить в ней зависти или неприязни к вам, – посоветовал Уолтер, замыкая цепочку членов Школы ночи. – Если все ваши ухищрения провалятся, лгите. Мы с Мэтью делаем это постоянно.

– Ведьма не может лгать другой ведьме.

– Добром не кончится затея эта, – мрачно произнес Кит. – Готов побиться об заклад.

– Довольно! – Мэтью резко повернулся и схватил Кита за воротник.

Мастифы засопели и зарычали, нацеливаясь цапнуть Кита за лодыжки. Псы были преданы Мэтью и явно недолюбливали безденежного драматурга.

– Я лишь сказал…

Кит извивался всем телом, пытаясь вырваться. Не слушая его, Мэтью припечатал демона к стенке:

– Твои слова меня не интересуют, а вот твои намерения вполне ясны.

Мэтью еще сильнее сдавил воротник Кита.

– Отпусти его, – вмешался Уолтер, положив одну руку на плечо Марло, а вторую – на плечо Мэтью.

Игнорируя просьбу Уолтера, Мэтью приподнял Кита на несколько дюймов. В своем черно-красном наряде Марло напоминал диковинную птицу, застрявшую в деревянной нише. Подержав его несколько секунд и посчитав, что Кит усвоил сказанное, Мэтью отпустил драматурга.

– Идем, Диана. Все будет хорошо. – Голос Мэтью звучал уверенно, однако у меня начало покалывать большие пальцы. Недобрый знак того, что Кит может оказаться прав.

– Божьи зубки, – удивленно пробормотал Уолтер, когда мы очутились в зале. – Это и есть вдова Битон?

В дальнем конце зала, в сумраке стояла ведьма классического вида: древняя, щупленькая и сгорбленная. Подойдя ближе, я увидела и другие, не менее классические детали ее антуража: заношенное черное платье, жидкие седые волосы и морщинистую кожу. Один глаз ведьмы был молочно-белым из-за бельма, второй – светло-карим, с пятнами на радужной оболочке. Белесый глаз странно вращался, будто искал угол, под которым он что-то видел. Словом, облик у вдовы Битон был хуже некуда. Подумав об этом, я заметила еще одну отталкивающую деталь: бородавку на переносице.

Мельком взглянув на меня, вдова Битон сделала подобие реверанса. Легкое покалывание, распространившееся по коже, подсказывало, что передо мной и впрямь ведьма. И тут вдруг открылся мой третий глаз, рассчитывая получить дополнительные сведения. Но в отличие от других существ нечеловеческой природы, у вдовы Битон вообще не было ауры. Только монотонный серый фон. Она изо всех сил старалась быть невидимой. Это обстоятельство меня обескуражило и огорчило. Неужели и я выглядела столь же бледно, пока не прикоснулась к «Ашмолу-782»? Третий глаз поспешил закрыться.

– Благодарю тебя, вдова Битон, что откликнулась на наше приглашение, – произнес Мэтью.

Однако тон его намекал совсем на другое: «Радуйся, что тебя пустили на порог».

– Здравствуйте, господин Ройдон.

Ее слова напоминали шелест опавших листьев, гонимых ветром по дорожкам сада. Ведьма повернула ко мне зрячий глаз.

– Джордж, помоги вдове Битон сесть.

Это прозвучало как повеление. Чапмен выскочил вперед. Остальные предпочитали держаться на почтительном расстоянии. Ведьма страдала ревматизмом. Она усаживалась со стоном и кряхтением. Терпеливо выждав, пока гостья не усядется, Мэтью продолжил:

– Обойдусь без предисловий. Эта женщина, – он указал на меня, – находится под моей защитой. Недавно ей пришлось испытать определенные трудности.

Мэтью ни словом не обмолвился о нашем браке.

– Господин Ройдон, вас окружают влиятельные друзья и верные слуги. Вам будет мало толку от бедной женщины вроде меня.

За шатким фасадом учтивости вдова Битон попыталась скрыть упрек, но мой муж прекрасно умел слышать между слов.

– Не пытайся играть со мной, вдова Битон, – сощурившись, ответил он старухе. – Вряд ли ты хочешь, чтобы я оказался твоим врагом. Эта женщина выказывает признаки ведьмы. Она нуждается в твоей помощи.

– Ведьмы? – И снова вдова Битон попыталась скрыть сомнения за внешней учтивостью. – У нее мать была ведьмой? Или отец – колдуном?

– Оба умерли, когда она была еще ребенком. Мы не знаем, какими способностями они обладали, – сказал Мэтью.

Как и свойственно вампирам, он говорил полуправду. Достав из кармана мешочек с монетами, Мэтью бросил деньги ведьме на колени:

– Буду тебе признателен, если ты проверишь ее способности.

– Что ж, начнем.

Скрюченные пальцы вдовы Битон потянулись к моему лицу. Наша кожа соприкоснулась. Я ощутила всплеск энергии, промчавшийся между нами. Старуха даже подскочила на стуле.

– В чем дело? – спросил Мэтью.

Руки вдовы Битон опустились на колени. Пальцы стиснули мешочек с деньгами. Мне показалось, что старуха намеревается швырнуть деньги обратно, но она совладала с собой.

– Я так и думала, господин Ройдон. Эта женщина не ведьма.

Голос старухи звучал ровно, хотя и тоном выше. Во мне поднялась волна презрения, отчего рот наполнился горечью.

– Если ты так думаешь, у тебя не столько силы, как думают жители Вудстока, – ответила я.

Вдова Битон гневно выпрямилась:

– Я почитаемая знахарка. Мне ведомы свойства трав, уберегающих мужчин и женщин от недугов. Господин Ройдон знает, на что я гожусь.

– Знание трав и умение лечить – ремесло ведьмы. Но у ведьм есть и другие способности, – осторожно намекнула я.

Мэтью крепко стиснул мои пальцы. Настоятельная просьба поменьше говорить.

– Про другие способности я ничего не знаю, – быстро ответила старуха.

Упрямством она не отличалась от моей тетки Сары и испытывала такую же неприязнь к ведьмам вроде меня, которые наобум пользовались силой природных стихий, не желая утруждать себя изучением традиций ведьминого ремесла. Сара превосходно знала свойства и применение каждой травы и растения. Она отлично помнила сотни заклинаний, но для настоящей ведьмы этого было недостаточно. Вдова Битон тоже это знала, хотя и помалкивала.

– Кроме мимолетного касания, наверняка есть какие-то другие способы проверить дарования этой женщины. И тебе они известны, – сказал Мэтью, и в его чуть насмешливом тоне ощущался явный вызов.

Вдова Битон смущенно теребила мешочек с деньгами. Лицо ее выражало внутренние сомнения. В конце концов вес мешочка убедил ее принять вызов. Деньги исчезли в кармане платья.