Текст книги "Серебряный лебедь"

2

Твои распущенные волосы и небрежные одежды мне во сто крат милее любых ухищрений и соблазнов, что удивляют глаз, но не задевают сердце.

Бен Джонсон. Вольпоне. Акт 1, сцена 1.

Лондон,

Новогодний вечер

1668 года

«Разрази гром всех дураков!»

Начался третий акт пьесы Драйдена «Мартин-непутевый», и шум в помещении, где находилась площадка для игры в мяч, на время затих. Зал, расположенный в Линкольнс Инн Филдс, был мал и тесен, но тем не менее использовался труппой герцога Йоркского с 1660 года, когда вновь были открыты театры. Ходили слухи, что сэр Уильям Д'Авенант, которому принадлежал патент, намеревается построить новое здание, но слухи пока оставались только слухами.

Пока же актерам герцога приходилось мириться с теснотой. Партер, заставленный покрытыми изумрудно-зеленой тканью скамьями, был переполнен. Там сидели молодые щеголи, театральные критики, самые смелые из светских дам и изрядное количество женщин в полумасках, жаждущих провести вечер с каким-нибудь щеголем. В ложах первого яруса по обе стороны партера находились в основном светские дамы. Королевские ложи выходили прямо на сцену, где и разместился соизволивший посетить театр Карл II в окружении придворных. Ложи второго яруса предназначались для мелкопоместных дворян. На галерке толпились простолюдины, но из зажиточных – ведь билеты стоили в те времена недешево.

Оба лондонских театра посещались преимущественно титулованными особами и придворными, а посему и королевская, и герцогская труппы, державшие патент на представления, лезли из кожи вон, чтобы заполнить зал. В борьбе за зрителя они еженедельно, а то и дважды в неделю ставили новые спектакли. А когда и это перестало помогать, они придумали новую уловку – приглашали красавиц-актрис для завлечения щеголей, которые каждый вечер готовы были лицезреть любое смазливое личико.

В этот вечер все взоры были обращены к актрисе, с презрительным высокомерием произнесшей первую реплику. Колин Джеффри, маркиз Хэмпден, следил за ней из ложи первого яруса с особым интересом. Он взглянул в программку, чтобы узнать кто же это, и прочитал: «Роза – Анабелла Мейнард».

– Это она, – сказал сам себе Колин.

Он не сводил глаз с высокой красавицы, уходящей с просцениума в глубь сцены. Ее фигура, освещенная многочисленными свечами рампы, как, впрочем, и жесты, и осанка казались слишком аристократичными для исполняемой роли – служанки Розы. Она была истинным воплощением элегантности, но в то же время лицо Анабеллы поражало неподдельной естественностью. Длинные ее волосы ниспадали на спину, словно сверкающая шаль из черного шелка.

Колин увидел выходящую на сцену Молл Дэвис с ярко-красными пятнами на густо набеленных щеках и спросил себя:

«Интересно, румянится ли Анабелла?»

И тут же убедился в том, что Анабелла Мейнард в сравнении с другими актрисами выглядела как гордый цветок шиповника на фоне увядшего букета полевых цветов.

– И такая же колючая, – заключил он вслух.

Манера ее игры настолько не соответствовала его ожиданиям (как, впрочем, и вкусам пресыщенно чувственного королевского двора), что Колину показалось, будто он ошибается и перед ним не та, которую он хотел увидеть. Впрочем, ошибиться было несложно, ведь он всего пару недель назад вернулся из Антверпена, где провел три года на королевской службе, и впервые после приезда оказался в театре.

– Ривертон, – окликнул он своего знакомого, сидевшего через два места справа от него.

В зале стоял такой шум, что Колину пришлось повысить голос, чтобы привлечь внимание сэра Джона Ривертона.

«Как они, черт побери, в таком гвалте умудряются услышать актеров?» – подумал он и вновь окликнул Ривертона.

– Погоди, Хэмпден, – отозвался Ривертон, придвигаясь поближе к сидящей между ним и Колином хихикающей девице, – ты разве не видишь, как одинока эта бедняжка?

«Бедняжка» тем временем положила унизанную кольцами руку на бедро Колина, продолжая кокетничать с Ривертоном.

– Не сказал бы, что она так уж одинока, – усмехнувшись, ответил Колин и сбросил ее руку.

Лицо девицы расплылось в глуповатой улыбке.

– Но как бы то ни было, – продолжал Колин, – она может поскучать минуту-другую. Ты мне лучше скажи, кто та высокая актриса в белом?

Ривертон с явной неохотой отвлекся от своей соседки и, повернувшись к сцене, кивнул в сторону Анабеллы:

– Ты о Серебряном Лебеде?

Колин проследил направление его взгляда и убедился, что они имеют в виду одну и ту же актрису. Он так восхищался ее стройной шейкой и грациозными жестами… Волосы и кружевные манжеты Анабеллы украшали серебряные ленты. Такими же лентами были расшиты и белые шелковые туфельки. Серебряная брошь сверкала на лифе ее платья, однако Колин сидел далеко и не мог ее как следует разглядеть. Он подумал, что прозвище Серебряный Лебедь подходит этой стройной женщине, и ответил Ривертону:

– Да, я о черноволосой. Ее, если не ошибаюсь, зовут Анабелла Мейнард.

– Ты прав, – улыбнулся Ривертон. – Она не так давно появилась в труппе герцога: не то шесть, не то семь месяцев назад, и, хотя ей дают пока только второстепенные роли, на нее трудно не обратить внимание.

«Я не ошибся, – сказал себе Колин. – Именно о ней и говорил Уолчестер».

Ривертон, похоже, заинтересовался происходящим на сцене и не сводил с Анабеллы глаз, хотя его рука по-прежнему лениво перебирала локоны соседки; через некоторое время он продолжил:

– Она пользуется известностью. Сам знаешь, как это бывает: публика, видя изо дня в день одни и те же лица, жаждет чего-нибудь новенького. А она к тому же довольно миленькая, как по-твоему?

«Миленькая, – подумал Колин, – слишком слабо сказано. Она очаровательна».

– Если ты хочешь с ней встретиться, – не умолкал Ривертон, – я могу свести тебя с ее горничной.

– Ты в самом деле можешь нас познакомить? Прямо сегодня? – Колин испытующе посмотрел на него. – Ты хорошо знаешь мадам Мейнард?

Ривертон громко рассмеялся, заглушая голоса, доносящиеся из соседних лож:

– Достаточно хорошо, – но, встретив жесткий взгляд Колина, смягчил интонацию. – Конечно, не в ТОМ смысле, который ты вкладываешь в эти слова. Ну, ты меня понимаешь… Хотя есть и такие, кто знает ее получше… поближе…

Колин неодобрительно поморщился:

– Ты хочешь сказать, что она ведет себя как обычная театральная дива?

Ривертон кивнул и слегка приблизился к приятелю, заставив подвинуться вперед недовольную таким оборотом событий девицу в маске:

– Мне кое-что о ней говорили. В театре вроде бы тихоня и недотрога… зато в постели страстна до безумия, – он хихикнул и подмигнул Колину. – Насколько я понимаю, жемчужные безделушки убедят быть более сговорчивой любую смазливую актриску. Она, как рассказывают мои знакомые, не исключение.

Колин непроизвольно покосился на сцену, словно пытаясь найти в облике Анабеллы какое-то подтверждение ее тайного распутства.

– И кто же эти знакомые?

– Во-первых, Сомерсет. Он божится, что влез в долги, чтобы дарить ей побрякушки. Как тебе известно, Сомерсет – младший сын и не может себе позволить такие расходы. Но, по его словам, она честно с ним расплатилась… так, как могут только женщины. Он и сейчас, я не сомневаюсь, поджидает ее за кулисами.

Ривертон представил себе Анабеллу Мейнард в объятиях Сомерсета, и Колин, заметив завистливый блеск в его глазах, сказал:

– Черт побери, если бы выбирали короля бабников, лорд Сомерсет был бы одним из главных претендентов.

– Это верно, – согласился Ривертон. – Похоже, ей нравятся мужчины такого типа. Точнее, только такие крутятся вокруг нее.

Колин задумчиво покачал головой. Анабелла показалась ему довольно способной актрисой. Она играла тонко и расчетливо, умело привлекая внимание зрителей. По всему было видно, что она хорошо владеет своим ремеслом. Не то что девицы, приходившие на сцену из веселых заведений, решившие, что театр предоставляет больше возможностей отыскать себе покровителя. Непонятно только, почему она тратит время на флирт с этими пустоголовыми хлыщами? Он не находил в этом никакого смысла. Как и в дурацком поручении Уолчестера.

– Я хочу с ней встретиться, – заявил Колин.

Ривертон совершенно не удивился. Он уселся поудобнее, бросил взгляд на сцену и уточнил:

– Когда?

– Чем раньше, тем лучше. Если у меня будет свободное время, то завтра.

– Для этого стоит лишь зайти в актерскую уборную и подождать ее…

– Вместе с этими разряженными хлыщами? Нет уж, уволь! Я хочу встретиться с ней наедине, чтобы мы могли спокойно поговорить.

Ривертон весело хмыкнул:

– Гм, поговорить? Ты ЭТО так называешь? Ладно, попробую зацепить ее служаночку. Возможно, она устроит вам рандеву, если, конечно, ее хозяйка не станет слишком возражать.

– Если ты действительно с ней НАСТОЛЬКО знаком, как ты утверждаешь…

– Нечего волноваться, – Ривертон встал, напрочь забыв о своей «одинокой» соседке. – О женщинах я говорю только то, что знаю. Сейчас я отловлю для тебя ее пухленькую служанку и моментально вернусь на место.

Колин проводил взглядом выходящего из ложи Ривертона и вновь обратился к сцене. В этот момент Анабелла Мейнард, Молл Дэвис и какой-то незнакомый актер уходили за кулисы. Едва они покинули подмостки, как завсегдатаи партера хрипло завопили, требуя, чтобы их любимцы вернулись на сцену. Колин отметил, что редкие голоса, призывавшие Молл Дэвис, тонули в громогласном хоре поклонников Серебряного Лебедя.

Анабелла Мейнард, несомненно, пользовалась успехом у мужской половины зала. Впрочем, подобное происходило чуть ли не с каждой новой актрисой. Колин задумался: уж не потому ли Уолчестер поручил ему узнать как можно больше об Анабелле, что она так популярна? Любопытно, чем могла заинтересовать графа эта актриса? Разве что своей звучной сценической фамилией.

Колин встряхнул головой. Если ему повезет, ответы на свои вопросы он получит уже сегодня вечером во время ужина у Уолчестера. Он невольно поймал себя на мысли о том, что ему не хочется предпринимать что-либо против этой очаровательной и талантливой девушки – он предпочел бы действовать на ее стороне.

После третьего действия Анабелла в глубокой задумчивости вошла в артистическую уборную.

– Не хотите ли съесть апельсин? – спросила ее одна из девочек-разносчиц. Анабелла улыбнулась:

– Что, плохо сегодня идут дела? – и достала из кармашка нижней юбки несколько пенсов.

Разносчица, которой было лет двенадцать, вздохнула:

– Да, зрителей много, но никто не покупает, – она с благодарной улыбкой протянула актрисе апельсин, четвертый за сегодняшний день. – Спасибо. Магги мне голову оторвет, если я останусь без выручки.

«Такая юная, – подумала Анабелла, глядя вслед уходящей девочке. – Слишком юная, чтобы продавать апельсины в театре».

Она повертела его в руках и решила съесть. Остальные, как обычно, после спектакля отдаст отирающимся около театра малолетним побирушкам.

В уборную вошла Чэрити и, увидев апельсин, недовольно проворчала:

– Вижу, ты опять раздаешь деньги разносчицам. И в результате снова не сможешь купить понравившееся тебе платье. Это какой по счету за день? Третий?

– Четвертый, – вздохнула Анабелла.

Чэрити принялась разглядывать хозяйку со всех сторон, прикидывая, не надо ли что-нибудь поправить в ее костюме.

– Все девчонки пользуются твоей добротой, – продолжала выговаривать она хозяйке, – так и ходят за тобой по пятам. Нечего их баловать.

– Ничего не могу с собой поделать, они так напоминают мне детство… ну ты знаешь… Магги бьет их, если они приносят мало денег. А что значат для меня несколько пенсов?

Чэрити в ответ только фыркнула.

– Кроме того, – с улыбкой продолжила Анабелла, – мне просто захотелось полакомиться фруктами. Разве можно побывать в театре и не съесть апельсин?

Чэрити, смягчившись, махнула рукой:

– Это верно, – она достала иголку с ниткой и, опустившись на колено перед Анабеллой, начала пришивать отпоровшуюся подпушку платья. – Да, театр тебе пришелся по нраву.

Анабелла согласно кивнула. Она полюбила запах горячего воска от тысяч свечей, одобрительные возгласы публики, звуки лютен, струящиеся из оркестровой ямы. Ей даже нравилось флиртовать со щеголями, хотя многие из них были глупыми разряженными юнцами. О да, Анабелла всей душой полюбила особенную жизнь театра. Он стал для нее родным домом.

Своей игрой она уже обратила на себя внимание публики. Как ни странно, благодаря отчиму девушка многому научилась. Она умела скрывать свои настоящие чувства и изображать то, что необходимо в данный момент. Анабелла мрачно усмехнулась, подумав, что многим актерам пригодилась бы такая школа.

То, что за семь месяцев ей так и не удалось найти своего отца, было единственной неудачей в ее лондонской жизни. Хотя ловушки были расставлены очень умело. Перво-наперво Анабелла решила, что ее сценической фамилией станет фамилия отца. Затем стараниями Чэрити публика стала называть ее Серебряным Лебедем. Этому немало способствовала и брошь, которую Анабелла неизменно прикрепляла к лифу платья, выходя на сцену.

И все-таки ни отец, ни любой другой человек, носивший фамилию Мейнард, не встречался ей. Анабелла недоумевала. Стихотворение, что достала она из тайника в клавесине, было подписано «Серебряный Лебедь». Следовательно, эти столь часто звучащие в театре слова должны были привлечь его внимание. Должны были, но и эта уловка не достигала цели…

Тем не менее, она продолжала лелеять в душе планы мести. Воображение рисовало ей целый спектакль… Она пригласит на ужин светских повес и в присутствии отца огласит тайну своего рождения. О, это будет восхитительно! А потом она во всеуслышание заявит, что незаконнорожденная дочь Мейнарда – известная на весь город распутница. И отец станет посмешищем Лондона. От стыда он не посмеет показываться на люди: стоит только себе представить ужас любой благородной семьи – дочь на подмостках этого мерзкого вертепа, называющегося театром.

Однако это еще не все… Она хотела найти его слабые стороны и использовать их. Если он пуританин, она будет извергать непристойности. Если он скупец или ненавидит азартные игры, она будет играть и отсылать к нему своих кредиторов. Он, конечно, откажется за нее платить, но зато будет страдать… ох, как он будет страдать! Ему сообщат имена всех ее любовников, и весь Лондон узнает о том, кто настоящий отец молодой развратницы.

Да, но что если Мейнард сам стареющий развратник, вроде короля и его свиты? Что если у него внебрачных детей пруд пруди? Нет, вряд ли… Лондонские повесы не упускают возможности покрасоваться в театре. А он здесь не появлялся. Значит, это человек другого сорта. Возможно, у него есть семья, не подозревающая о его распутной жизни в молодые годы… И тогда ее поведение их тем более скомпрометирует.

Когда же он намучается, осознает свою вину и придет просить у нее прощения, тогда она проявит великодушие и отпустит его с миром. Или не отпустит?..

Чэрити закончила возиться с подпушкой и со вздохом выпрямилась:

– Какой ужас! От этой жары и духоты не только твои локоны раскручиваются, а даже ленты не держат форму.

– Не расстраивайся попусту, – небрежно бросила ей Анабелла, – все равно без завивочных щипцов ты ничего не исправишь. Лучше напомни мне слова роли, а то четвертый акт вот-вот начнется, а я, кажется, подзабыла текст.

Чэрити старательно наморщила лоб – запомнить текст было для нее огромной трудностью, потому-то она предпочитала выходить на сцену в бессловесных ролях. Впрочем, у нее и без того хватало дел – она готовила и обшивала себя и свою хозяйку. А когда не хватало денег, пекла пирожки и продавала их на рыночной площади и даже время от времени пела на сцене. Песни служанка запоминала легко, и к тому же у нее был прелестный голосок.

– Кажется, я забыла добрую половину первой сцены, – пожаловалась Анабелла, доедая апельсин.

Лицо Чэрити просветлело:

– Не волнуйся, я вспомнила. Мистер Юнг говорит: «Если дело выгорит, ты получишь пятьсот фунтов стерлингов». Тут появляетесь вы с миссис Дэвис. Она говорит: «Я решила, что никогда не выйду за него замуж», а ты отвечаешь…

– Ах, да. «Вы абсолютно правы, мадам». Это идет сразу же за дурацкой сценой, в которой Уорнер обсуждает с лордом Дартмутом, как найти мужа его беременной любовнице. – Анабелла нахмурилась. – Драйден понятия не имеет, как трудно жить незаконнорожденным. Поэтому он так легкомысленно об этом пишет и не осуждает мужчин, не заботящихся о соблазненных ими бедняжках.

– Выбрось из головы эти мысли, лучше думай о роли – тебе вот-вот на сцену. Не надо бередить себе душу.

– Как ты не понимаешь? – горячо воскликнула Анабелла. – Чем мне больнее, тем больше я стремлюсь восстановить справедливость ради моей бедной матери, пусть она покоится с миром.

Чэрити нахмурилась:

– Я понимаю твои чувства, но о какой справедливости ты говоришь, когда он уже мертв и подлежит только Божьему суду?

– Я вовсе не о сквайре, и ты это знаешь.

– Ничего я не знаю, – недовольно фыркнула Чэрити, пытаясь закрутить развившуюся ленту. – Ты даже не видела этого человека и не имеешь понятия, почему он оставил твою матушку. Глупо ненавидеть его за то, в чем виноват твой отчим.

Чэрити пригладила локон на виске Анабеллы – под ним скрывался шрамик в форме креста. Когда-то сквайр ударил ее, и перстень рассек кожу. Анабелла до сих пор помнила, с каким ужасом она пыталась остановить кровь; ей было тогда шесть лет.

– Это сделал мой отчим, – прошептала она, – но ничего подобного не произошло бы, если бы отец не бросил матушку. Поэтому я и ненавижу его. Он первопричина всех наших страданий! Правда, иногда я жалею, что сама не убила отчима. Увы, мне не хватило храбрости.

– Не упрекай себя, голубка. По крайней мере у тебя хватало храбрости противостоять ему. Ты у нас не робкого десятка. Скорее, это твоя матушка проявила малодушие, оставив тебя беззащитной в жестоком, коварном мире.

Анабелла вскочила с кресла и принялась ходить по комнате.

– Не надо обвинять маму! Если бы не этот проклятый Мейнард, ее жизнь сложилась бы по-другому. – Мысли девушки вернулись в прежнее русло. – Поскорее бы он проглотил наживку! Уверена, как только он услышит фамилию Мейнард и прозвище Серебряный Лебедь, ему тут же захочется выяснить, кто я такая. Но почему, почему он не появляется? Я столько заплатила за эту брошь, а толку от нее все еще нет.

– Может, он больше не живет в Лондоне, – пожала плечами Чэрити, – или умер.

Анабелла остановилась и гневно воскликнула:

– Черт побери, он не имеет права умереть! Я должна увидеть этого мерзавца!

– Спокойнее, мадам, – улыбнулась Чэрити, – не то все лондонские щеголи воспримут ваши справедливые слова на свой счет.

– Щеголи, – задумчиво протянула Анабелла, – все эти остроумцы на самом деле разряженные попугаи. Взять хотя бы лорда Сомерсета. По-моему, он глуп как пробка.

– Что верно, то верно, – хихикнула Чэрити. – Но с другой стороны, зачем такому красавчику мозги? Он и так добивается всего, что хочет.

– Почти всегда, – подмигнула Анабелла. – Теперь он бахвалится перед такими же безмозглыми приятелями тем, как он якобы соблазнил меня.

– Ну и вид у него был на следующее утро, – залилась смехом Чэрити. – После моего чая он ничего не соображал, даже не мог вспомнить, что всю ночь мирно проспал у тебя под боком. Ты бы видела его лицо, когда я сказала, что тебе срочно надо в театр. По-моему, он гадал: то ли признаться в том, что он ничего не помнит, то ли раструбить на весь Лондон о своей победе.

Анабелла вспомнила бессмысленную улыбку Сомерсета.

– Можешь не сомневаться, он раструбил.

– Тебе повезло, что Сомерсет – такой балбес. Настоящий мужчина никуда бы тебя не отпустил утром, что бы ты ему ни рассказывала.

– Да я же сама такого выбрала! – с улыбкой поправила служанку Анабелла. – Болван верит каждому моему слову, – улыбка мигом погасла. – Господи! Я не хочу оказаться, как матушка, на руках с младенцем, которого никто не хочет признать своим.

Анабелла задумчиво прикусила губу. В ее планы входило, чтобы все считали ее развратницей, но она надеялась сыграть эту роль только понарошку, а не в жизни.

– Должна тебя предупредить, – уже серьезно заметила Чэрити, – что долго тебе дурачить воздыхателей не удастся. Рано или поздно кто-то из них добьется своего.

Анабелла нахмурилась. Она вовсе не хотела, чтобы ее соблазнили или, тем паче, взяли силой. К мужчинам она относилась с едва скрываемой неприязнью, хотя в глубине души понимала, что не все они похожи на ее отца или отчима. Но, к сожалению, в Лондоне ей встречались только разряженные чучела или грубияны.

За дверью раздался голос, призывающий ее приготовиться к выходу на сцену. Анабелла поцеловала Чэрити в щеку и, выходя из уборной, произнесла голосом разносчицы:

– Возьми апельсинчик, красавица.

Чэрити с улыбкой проводила ее взглядом и принялась наводить порядок в комнате.

Через несколько минут кто-то постучал в дверь. Чэрити открыла и увидела сэра Джона Ривертона.

– А, это вы, – она отступила на шаг, давая ему войти, и продолжила уборку, старательно не обращая на него внимания.

Правда, не замечать Ривертона было довольно трудно. Несмотря на грубоватые черты лица и пробивающуюся в густой каштановой гриве седину, сэр Джон был видным мужчиной. Не портила его и небольшая хромота – следствие полученной в бою раны. За веселые карие глаза и обольстительные речи дамы охотно прощали ему этот недостаток.

– Актрис здесь нет, – сухо сказала Чэрити, – они или на сцене, или ждут своего выхода за кулисами.

– Честно говоря, я хотел увидеться с тобой, – неожиданно заявил Ривертон.

Чэрити вспыхнула. Обычно сэр Джон общался с ней как старший приятель, но сегодня, судя по его загадочной улыбке, что-то изменилось.

– Зачем же я вам понадобилась? – подозрительно поинтересовалась она.

– Мой друг хочет встретиться с твоей хозяйкой.

Чэрити со вздохом отвернулась:

– У нее поклонников хоть отбавляй. Кто он? Какой-нибудь старый богач или очередной записной щеголь, ищущий легкой победы?

– Не сказал бы, что Хэмпден стремится к легким победам, хотя до отъезда в Антверпен он, как и полагается галантному кавалеру, умел находить пути к женским сердцам. Думаю, он и сейчас не утратил своего умения. Самое главное, у него есть серьезные преимущества перед другом твоей хозяйки Сомерсетом.

Скрестив на груди руки, Чэрити спросила:

– Какие же?

– Титул. И в придачу состояние. Как ты полагаешь, твою хозяйку это заинтересует?

Чэрити с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Анабелла никогда не задумывалась о богатом покровителе.

Впрочем, сама она придерживалась иного мнения и полагала, что уцелеть в этом мире можно только найдя себе подходящего мужа. Анабелле нужно, конечно, что-то особенное – этакая помесь остроумного повесы и благородного семьянина. Но, став актрисой, она сразу же приобрела столь дурную репутацию, что почти потеряла шансы на достойное замужество. Поэтому о хорошем покровителе и вправду стоило поразмыслить…

– Вы говорите, он человек светский?

– Да. Он маркиз. А какие у него прекрасные имения! До недавнего времени он был на королевской службе за пределами Англии, а теперь вернулся, чтобы пожить в свое удовольствие. Послушай, Чэрити, твоя хозяйка убивает время на юных балбесов, но мы-то с тобой понимаем, что ей необходим настоящий мужчина. Ты была замужем и знаешь, насколько мужчина может изменить жизнь женщины. Лорд Хэмпден будет хорошим другом. У него достанет денег на любые ее причуды.

Неожиданная мысль осенила Чэрити:

– Сэр Джон, а почему бы вам самому не попытаться снискать ее благосклонность? Вы же… развлекаетесь с другими актрисами. Почему Анабелла вас не привлекает?

Ривертон задумчиво почесал подбородок:

– М-м… а почему ты спрашиваешь?

– М-м… а почему вы не отвечаете? – передразнила его Чэрити.

– Ответ прост, – улыбнулся он, – твоя хозяйка – слишком рассудительная девушка. Я же предпочитаю веселых и беззаботных.

– Да она умеет быть веселее любой известной мне дамы! – возразила Чэрити, сама изумляясь, с какой стати она приводит доводы в пользу того, с чем сама не согласна.

– Увы, как мне кажется, под такой веселостью зачастую скрывается раненое сердце. А я привык избегать таких сердец.

Чэрити с облегчением подумала, что сердце ее госпожи, по счастью, цело.

– А как к этому отнесется ваш приятель? – поинтересовалась она. – Вы уверены, что он возьмет на себя заботу о раненом сердце?

– Не знаю, но мы можем проверить. Давай, я сначала покажу его тебе, и, если ты его одобришь, мы познакомим его с твоей хозяйкой.

Чэрити на минуту задумалась, затем кивнула:

– Договорились. Ведите меня к нему, но учтите, если он мне придется не по вкусу, договор расторгается.

– Само собой разумеется, – согласился сэр Джон, однако по нему было видно, что он не допускает такой возможности.

За несколько минут они добрались до лож. В половине четвертого, когда начинался спектакль, театр был полон: пьеса Драйдена всегда давала хорошие сборы. Но сейчас, ближе к концу представления, часть публики разошлась – близилось время новогоднего ужина. Поэтому Чэрити не удивилась, увидев в одной из лож только одного зрителя – друга сэра Джона лорда Хэмпдена.

Чэрити воспользовалась тем, что внимание маркиза было приковано к сцене, где Анабелла в этот момент произносила свой монолог, и быстро, но довольно внимательно его оглядела.

«Великолепный мужчина, – решила она. – С одной стороны, он достаточно молод, чтобы доставлять удовольствие женщине, а с другой, уже вполне может отдавать себе отчет в своих поступках».

На вид ему было лет тридцать – прекрасный возраст с точки зрения Чэрити. Пышные вьющиеся золотые волосы ниспадали на широкие плечи. Хэмпден сидел откинувшись на спинку кресла и вытянув вперед сильные мускулистые ноги. Чэрити всегда обращала внимание на ноги, считая их важной частью мужского образа.

Анабелла покинула сцену, и Хэмпден, потеряв какой-либо интерес к пьесе, оглянулся. Увидев его глаза, Чэрити была приятно поражена. Они были ярко-зеленые, глубокие, словно море, и, главное, добрые…

– Лорд Хэмпден, познакомьтесь с Чэрити, – произнес Ривертон и подтолкнул ее вперед. Приятная дрожь прошла по телу, когда Ривертон коснулся ее талии.

Горничная сделала реверанс.

– Ты служанка мадам Мейнард? – спросил Хэмпден, улыбнувшись. И эта ослепительная улыбка совершенно очаровала горничную.

– Да, милорд. – Чэрити подумала, что мужчина с таким бархатистым голосом представляет собой особую опасность для женщин.

– Я хотел бы с ней встретиться.

– Многие мужчины этого хотят, милорд. Надеюсь, вы правильно меня понимаете. Она превосходная актриса и нравится публике. Вы могли бы после спектакля пойти за сцену и встать среди тех, кто стремится обратить на себя ее внимание.

– Какая ты колючка, – еще шире улыбнулся Хэмпден. – У твоей хозяйки такой же смелый язычок?

Чэрити решила не обращать внимания на его тон, придавший вопросу двойной смысл:

– Он достаточно смел, чтобы отбрить вас, если вы ей не угодите.

Хэмпден протянул горничной золотой соверен:

– Там, где я это взял, еще много таких. Я намерен купить хорошее отношение твоей хозяйки.

Разочарование, смешанное с негодованием, охватило Чэрити. Она сделала реверанс и, направившись к выходу, гневно бросила через плечо:

– Боюсь, милорд, вы спутали мою хозяйку со шлюхой. Не думаю, что вам удастся найти с ней общий язык.

– Погоди, – мягко сказал Хэмпден. Что-то в его голосе заставило ее остановиться. – Я не хотел никого обидеть. Я слышал разговоры… по сплетням трудно отличить женщину, заводящую себе любовников, от… шлюхи. Я понимаю разницу между ними и не имел права ошибиться подобным образом. Прошу принять мои искренние извинения.

Она обожгла взглядом сэра Джона, чье покрасневшее лицо свидетельствовало о его причастности к распространению сплетен, и обернулась к маркизу. Улыбка его погасла, сменившись выражением раскаяния. Секунду подумав, Чэрити решила, что человек, способный признать свою ошибку, заслуживает права на вторую попытку.

– Чего вы от меня хотите, милорд? – холодно спросила она.

– Устрой нам встречу и последи, чтобы никто не помешал.

– Понятно, – ледяным тоном сказала Чэрити.

– Я просто хочу поговорить с ней.

– Понятно, – повторила она. – В таком случае вас должна устроить встреча в актерской уборной до начала спектакля.

– Да хоть на середине лондонского моста, лишь бы нам не мешали!

Его явное желание только переговорить несколько развеяло ее опасения по поводу его намерений. К тому же было похоже, что лорд Хэмпден привык почтительно относиться к женщинам, а таких среди обожателей Анабеллы до сих пор Чэрити не встречала.

– Я подумаю, что можно будет сделать, но пока ничего не обещаю.

– Когда я с ней смогу увидеться?

Чэрити сложила на груди руки и пожала плечами.

– Когда? – в его глазах появился холодный изумрудный отблеск.

– Завтра в полдень, – вздохнув, ответила Чэрити, – я постараюсь, чтобы она пришла на час раньше других актеров.

Его лицо вновь осветила улыбка:

– Превосходно. Тебе подходит твое имя [Чэрити – милосердие (англ.).]. Постараюсь его не забыть.

Чэрити в первый раз ответила ему улыбкой:

– Можете не утруждать себя, милорд. Я сама об этом побеспокоюсь.

И она вышла из ложи под одобрительный смех мужчин.