Текст книги "Та, что приходит ночью"

Наверху было жарко, как в печке, и царил полный разгром. Мне бы понадобилась неделя, а может, и две, чтобы разобраться в этом хаосе. Так я и сказал Софи, чья белокурая головка показалась в проёме. Она засмеялась:

– Ох уж эти люди! И в городе, и в деревне… Они всё продают, всё освобождают. Но не подвалы, не чердаки! И это барахло остаётся нам. Всё это надо отправить на помойку…

– А здесь есть подвал? – спросил я с надеждой, поскольку опасался, что всё «имение» уже исследовал.

Она покачала головой.

– Скорее погребок. Такой смешной, как в американских домах, ну, ты же видел в фильмах?

Я не понял, что она имела в виду. Софи вытянула руку и показала наружу, в сторону леса. Продолжало лить, и оконные рамы трещали под напором ветра. Вдалеке большие сосны раскачивались из стороны в сторону, точно пьяные.

– Вход за домом, туда можно попасть только снаружи. Ты не видел? Такая деревянная дверь, у самой земли, вроде люка. Если её открыть, увидишь лестницу.

– Серьёзно?

Я разволновался, как будто она сказала, что под домом есть убежище от атомных бомб или тоннель в Америку. Мой энтузиазм её насмешил.

– Истинная правда! Но подожди, пока дождь кончится, а то там можно поскользнуться. И лампочка перегорела.

– Вы уже ходили туда?

– Агент нам показал, когда смотрели дом. Но там пусто, смотреть не на что. Твой папа хочет сделать там погреб. Я имею в виду – винный. Но там нужно будет всё очистить…

Винный погреб, нате вам! Потом они ещё бассейн захотят выкопать!

Хотя мне не терпелось спуститься в погреб, я решил подождать, пока дождь прекратится, а пока отправился на первый этаж и пошёл в кухню. Такая симпатичная деревенская кухня: если не считать моей комнаты, я себя чувствую хорошо только здесь. Зимой здесь, наверное, дует холодом по ногам, но сейчас такого нет. А слева гостиная, по-английски «living room», с её негативным излучением… (Странное название «living room» – думаю, его надо было бы перевести как «комната для жизни». Но всё равно странно. Если есть «комнаты для жизни», значит, должны быть «комнаты для смерти»?) Понятно, что я шучу, когда говорю о «негативном излучении». Но мне так не нравится этот салон! Думаю, это потому, что он напоминает мне о кошмаре, который часто снился, когда я был маленьким, вскоре после смерти мамы… Я помню смутно, но, в общем, я оказывался запертым в ящике, где мне приходилось лежать скорчившись, потому что было очень тесно. Мне всё труднее было дышать, я стучал по доскам руками и ногами, звал на помощь, но никто не слышал. Я чувствовал, что снаружи есть люди, но дерево заглушало все мои крики. К тому же ящик становился всё теснее – а может быть, это я рос? Но, так или иначе, меня совсем сдавило. Это было ужасно, я был уверен, что умру. И когда я просыпался весь в поту, мне нужно было не меньше десяти минут, чтобы отдышаться. Понятно, что гостиная в доме была намного больше, но она действовала на меня, как тот кошмар: казалось, что она меня душит. Мне не терпелось, чтобы её переделали – я бы забыл старое и привык к новому.

Тем временем папа приступил к работе: он забрался на стремянку и накладывал шпаклёвку, чтобы потом покрасить тёмные планки в безупречно белый цвет. Увидев меня, он прервал работу и, свесившись сверху, спросил:

– Ты мне поможешь, старина?

Я засомневался, прежде чем ответить: не такой уж я любитель работать руками. Но, взглянув на пелену дождя за окном, покорно вздохнул.

– Почему бы и нет, – заключил я, пожав плечами.

Он улыбнулся и показал на второй валик, лежавший на полу.

В конце концов, чем быстрее эта комната преобразится, тем лучше я буду себя чувствовать.

Пятница, 14 июля 2017 г.,

11 часов 14 минут.

Ясно.

Юг снова стал югом. «Солнцепёк» – вот какое слово мне вспомнилось: самое время исследовать подвалы! Вчера дождь прекратился только поздно вечером, мы с папой отлично поработали. Теперь, прежде чем красить, нужно дождаться рабочих. Они должны начать в понедельник, но, как говорит папа, «с рабочими ни в чём нельзя быть уверенным». Уж скорее бы они прибыли! Они поставят стеклянную дверь, и тогда можно будет красить в белый!

Это глупо, но мне кажется, что всё станет лучше после того, как пробьют западную стену, а три остальные перекрасят. Когда Жанна перестанет скользить в носочках по полу этой комнаты, похожей на гроб. В Париже она никогда такого не делала. Хотя там тоже была большая комната с паркетом. В отличие от меня, родители считают, что эта комната её вдохновляет, якобы в Жанне развивается артистический дар гимнастки или фигуристки. Она может кататься часами. Мне это совсем не нравится, но родителей не волнует. Я думаю, что их это устраивает: пока Жанна вальсирует, они могут спокойно заниматься своими делами.

Сегодня утром наконец поговорил с Попом по скайпу. Ух, он так загорел! Погодные условия у нас одинаковые, но кожа-то совсем разная. Я мазался защитным кремом, а нос красный. А Поп чуть ли не чёрный.

За его спиной я увидел террасу, окружающую бассейн, как на открытке, и в какой-то момент появилась стройная девушка в красном бикини. Не задумываясь, я воскликнул:

– Ух ты!

Поп оглянулся, чтобы понять, что вызвало моё восхищение.

– А, это моя кузина Норма.

– Да, она в норме!

Поп замешкался на секунду, чтобы понять. Он умница, но мозги у него не такие, как у меня: игра слов – не его стихия.

– Спокойно, приятель! – сказал он наконец, изобразив возмущение. – Такого в семье не говорят. Ты уже совсем забыл о приличиях?

Я фыркнул.

– Мне прямо стыдно. Купаетесь?

– Ну ты же видишь! А ты?

– Ну, в деревне… Хочешь посмотреть?

– А то!

Я взял ноутбук двумя руками и прошёлся по всему дому, чтобы Поп мог увидеть все комнаты через веб-камеру. Время от времени он комментировал по-Поповски: «Позорище!», «Жуть. Прямо страх нагоняет!» и тому подобное. Внизу я обнаружил Софи и папу, которые готовили завтрак. Жанна рисовала, разбросав кругом цветные карандаши. Она ничего не заметила. А родители повернулись к экрану и помахали со словами:

– Привет, Поп!

Затем я вышел наружу, показал часть сада и вытянул руку, чтобы дать панораму полей, холмов и леса. Чтобы он увидел, как я одинок…

– Ох, – вздохнул он, – ну и места!

– И не говори!

Поп тоже горожанин. Родился он в Марселе, а в Париже живёт с трёх лет. Я сел на крыльцо, поставил ноутбук на колени. У Попа на экране вид был озадаченный.

– Да я имел в виду, что красиво!.. Но ты же там совсем один?

Я пожал плечами.

– А с кем мне быть-то?

– Не знаю… Там нет соседей?

– Нет. Нужно сходить поискать подальше. Но с тех пор, как мы тут поселились, я не видел ни одной живой души. Честно сказать, даже не знаю, где тут ближайшее жильё.

Сказав это, я вспомнил о развалине. Я хотел рассказать о ней, но, не знаю почему, передумал. Может быть, потому, что это могло показаться смешным тому, кто проводит время на райском острове, среди бассейнов и красоток в красных бикини.

Поп выглядел озадаченным.

– Но что же ты делаешь целыми днями?

– Путешествую на велосипеде, немного катался на скейте, но здесь это совсем не то. Смотрю фильмы. Сериалы… Занимаемся с папой ремонтом. Тут много дел.

Он вздохнул, за его спиной снова прошла Норма, на этот раз мокрая. Надо было бы использовать зум, чтобы разглядеть такую красотку хорошенько.

– Слушай, я расстроился.

Мне вовсе не хотелось его разжалобить, и я продолжал:

– Да всё нормально! Красиво, тепло, я гуляю, размышляю… Если бы ты был здесь, это был бы просто рай земной!

– Может быть, тебе зарегистрироваться на сайте знакомств? Человек из леса точка ком?

– Ой, Попо, заткнись!

Я изобразил обиду, но он, как обычно, поднял мне настроение.

Надо идти завтракать – Жанна приказала! Но сегодня днём я пойду посмотреть убежище.

Конечно, я знаю, что это никакое не убежище. Но у меня «безграничная фантазия», и мне нравится это выражение, так со мной случится что-то похожее на приключение.

Развалины – «храм майя».

Гостиная – зловещее излучение.

Подвал – бомбоубежище.

Дом под соснами – дом теней.

Если вы думаете, что мне было весело играть со словами в день национального праздника… но это было лучшее, что я мог сделать. Каждый выживает как может.

В конце концов, мне никогда не нравились фейерверки.

Пятница, 14 июля 2017 г.,

21 час 54 минуты,

звёздная ночь.

После завтрака я взял фонарик и отправился в сад. За домом трава была густая, сухая, давно не стриженная. Как и говорила Софи, я нашёл большой люк, почти скрытый буйной растительностью.

Я поднял глаза и повернулся. Лес, тропинки. В памяти всплыл страшноватый образ разрушенной усадьбы и разбитой люстры.

(Мне эта люстра снилась много раз. Какая глупость, некоторые вещи просто преследуют…)

Я встал на колени: люк был закрыт на защёлку, которая (что логично) находилась снаружи. Я с трудом поднял крышку, она была очень тяжёлая. Она отвалилась в сторону, придавив высокую траву.

Я спустился по узкой лесенке, ещё более крутой, чем чердачная. Внизу я включил фонарь и оглядел подвал. Мачеха не обманула: там было совсем пусто. Небольшая камера, полуземляная, полукаменная. Смотреть тут было не на что. Сырость, по стенам сочится вода, неровный бетонный пол. Я был уверен, что здесь полно всяких тварей, крыс, земляных червей и ещё чего похуже. Я осмотрел потолок, затянутый паутиной. Влажность была как в тропиках, однако ощущение мороза по коже было сильно как никогда. И это не просто слова: внезапно ощущение холода охватило меня целиком, ледяные волны, как дыхание… И сразу возникла жуткая мысль: дыхание кого-то, кто окружает меня… Весь дрожа, я снова обвёл помещение фонарём: ясно, что никого не было. Во всяком случае, никого видимого… Это не прибавило мне смелости, и я стал подниматься так поспешно, что мог бы упасть с лестницы и сломать ногу. Наверху солнце показалось таким ослепительным, что мне пришлось прикрыться рукой, пока я не привык к яркому свету. Сердце у меня колотилось, и я поспешил захлопнуть дверь погреба, как будто кто-то или что-то могло оттуда выскочить. Я изо всех сил задвинул защёлку. Только после этого я успокоился.

Я никогда не был трусом. Честно – кому мне здесь врать? Прежде всего, даже если я когда-нибудь обращусь к кому-то, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, этого дневника всё равно никто не прочтёт. Но почему же этот дом нагоняет на меня такого страху? Я чувствую себя дураком… Конечно, новые места волнуют, но вот уже восемь дней я болтаюсь между страхом и унынием – до сих пор я таких чувств не испытывал. Полагаю, психологи назвали бы это ностальгией или просто ерундой.

Вот у меня проблема: я всюду вижу зло.

Я рухнул в высокую траву, пышную и уютную, как восточный ковёр, и задумался: что же ещё я мог бы сделать этим незадавшимся днём? Я вздохнул (тяжело, «по-мультяшному») и перебрал все варианты.

Вернуться в «храм майя»? (Лимит страшилок на сегодня я уже исчерпал.)

Взять себя в руки и проехать на велосипеде шесть километров до деревни? (Найти там приятелей? Подружек? Я на это уже не надеялся.)

Исследовать чердак? (Невозможно: там наверху сорок градусов жары, аж пот с ресниц капает.)

Пойти с папой красить стены? (Очень уж много работы. В прошлый раз я прямо изнемог: и спина болела, и руки, и всё остальное…)

Короче говоря, я не знал, чем заняться. И что ещё хуже, я ничего не хотел. Если бы я был в Париже, я бы сходил в кино, выпил бы с приятелями по стаканчику газировки, пошёл бы в аквариум в Порт-Доре (обожаю это место). Если бы я был в Париже, у меня были бы проблемы с выбором.

Я прекрасно понимал, что хватит ныть на эту тему. Мы переехали и обратно не вернёмся. Через несколько лет – скоро! – я могу захотеть вернуться в город, чтобы учиться в университете или где-то ещё. Но мне только что исполнилось пятнадцать, и придётся идти в школу – это неизбежно.

Я вынужден жить здесь, хочу я того или нет. Как в тюрьме, по словам Попа…

Вырвавшись из зловещего погреба, я совсем пал духом. Вся польза от разговора с Попом улетучилась. Я бродил по саду, взмокший и с тоской в душе, кидал камешки, забрёл в гущу растений с большими колючими листьями. Я сел на землю, уставившись на «монстропланты». Так назвал их папа – они напоминали ему мультик, который он видел в детстве, «Джейс и захватчики мира». Я погуглил, не порадовало: история про сумасшедшего биолога, который хотел избавить человечество от голода, но по ошибке создал полурастение-полуживотное исключительно подлого нрава – не говоря уж об удручающей графике! Ну, папа мой родился в семидесятых – в прошлом веке, бедняга! Я их тоже называю монстроплантами – им подходит. На самом деле это агавы – толстолистые растения, которых много здесь, на юге Франции, и в других тёплых краях – например в Мексике, в Центральной Америке. Они действительно напоминают чудовищ, вроде зелёных кракенов, вылезающих не из моря, а из земли. К тому же они опасны: на листьях-щупальцах бывают острые края и колючки; лучше их не задевать. Но я заметил интересную вещь: глядя на монстропланты, я соображал лучше. Не знаю… Они меня как-то поддерживали. Я смотрел на их здоровенные жёлто-зелёные листья, устремлённые к небу, похожие на лезвия гигантских охотничьих ножей, и это меня ободрило. Если понадобится, я всегда могу вырвать такой лист, и он послужит мне мечом… Но как сражаться, если враг невидим?

(Ладно, что-то я уже совсем чушь несу.)

В общем, я провёл почти весь день в саду. Когда мне надоело любоваться молчащими монстроплантами, я включил «Беги, Марио!» на смартфоне. И тут, видимо, из-за жары, снова разразилась гроза. На раз-два я стал грязный, как зомби, мокрый и в земле. Софи устроила мне головомойку и в прямом, и в переносном смысле.

Короче, праздник 14 июля не очень удался.

Суббота, 15 июля 2017 г.,

14 часов 12 минут.

Ясно.

В это утро я бродил по «тюрьме» и ломал голову, чем бы мне заняться. Моя жизнь здесь всё больше и больше напоминает мой любимый фильм «День сурка», где бедный герой Билла Мюррея просыпается в одно и то же осточертевшее ему утро, пока не находит способ избавиться от этого странного проклятия.

Незаметно я прошёл всё «имение». Я дошёл до начала дорожки, где всё ещё красовался по-прежнему зловещий указатель «Дом под соснами». Я прикидывал, не попросить ли родителей съездить в Ним, чтобы хоть немного вдохнуть городского воздуха, и тут наконец хоть что-то произошло.

Вдалеке, со стороны города, показалась машина. Она была жёлтая, и вскоре я понял, что это почтовый фургончик. Он остановился рядом.

Мотор заглох, вышла девушка. На ней были форменный жилет, джинсы, голубая рубашка и босоножки на каблуках. Она подошла и взглянула на меня через железную решётку.

– Монестье?

Удивлённый, я кивнул.

– У меня для вас посылка.

Я не мог пошевелиться: стоял как идиот, прислонившись к решётке. У девушки были длинные каштановые локоны, как у принцесс в фильмах, которые смотрит моя сестра, большие зелёные глаза в пол-лица. Она нетерпеливо спрашивала:

– У тебя есть мама? Папа? Кто-нибудь должен расписаться.

Я очнулся, словно меня расколдовали. Открыл решётку – каблуки у девушки уже утонули в рыхлой почве.

– Я могу расписаться. Я их сын.

Она улыбнулась. Скорее это была несколько ироническая усмешка. Она сделала мне знак приблизиться. Я подошёл и увидел в фургоне две здоровенные коробки.

– Ты уверен, что сможешь дотащить это в одиночку? Я знаю этот дом, я бывала здесь давно.

Я спросил себя, что значит «давно» – ей было лет двадцать. Но понял, что она хотела сказать: дом был далеко. А учитывая размер коробок…

– Давай, залезай. Доставим до места, я же профессионал!

Говоря это, она развернулась, нырнула в машину, запустила мотор. Я не двигался, и тогда она посигналила и крикнула в окно:

– Ты едешь или как?

Изо всех сил я потянул решётку, освободил дорогу и залез в фургончик. Она поглядела на меня насмешливо, словно говоря: «Ну, ты неторопливый парень!» Думаю, я был слишком очарован, потому не обиделся. Она включила скорость и двинулась по лесной дорожке.

– Как тебя зовут?

– Мало.

– И тебе нравится здесь, Мало?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Поживём – увидим.

После грозы на дорожке было много колдобин, луж, валялись сломанные ветки. Девушка сосредоточенно объезжала всё это, сжимая руль. Ногти у неё были выкрашены все в разные цвета, и я вспомнил маленького пони моей сестры.

– Ну, – вздохнула она, – после столицы здесь, конечно, не очень.

Я прямо подскочил: откуда она знает? Мой обалделый вид её рассмешил – и правда, я должен был казаться полным придурком.

– Это все здесь знают, – сказала она, словно объясняя.

– Здесь?

– Ну да, то, что в этом доме поселились парижане – это же предмет для обсуждения! Вместо Фраше, стариков-хозяев… К тому же молодёжь это бодрит.

Я снова пожал плечами: эта девушка была первым человеком, которого я здесь встретил. О деревенских пересудах я даже и не думал.

– Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

Думаю, я соврал потому, что она мне понравилась. Конечно, это глупо. Пятнадцать или семнадцать – какая разница? Для неё я всё равно мальчишка.

Мне бы хотелось, чтобы поездка длилась дня три, но через три минуты мы уже были возле дома. Она резко остановила фургончик и молча повернулась ко мне. Через несколько секунд я нащупал и открыл дверцу и сказал:

– Пойду позову папу.

Папа пришёл, расписался за доставку. Затем мы помогли девушке вытащить коробки из машины. Они весили не меньше тонны. Папа поблагодарил её, она мотнула головой («не за что»).

Потом села в машину и уехала.

Мы с папой затащили коробки в дом. Софи была в восторге. Наконец – наконец! – её заказ прибыл.

Ничего особенного там не было: чехлы для мебели, два прикроватных столика, люстра… Но для Софи это был словно подарок на Рождество.

И мне казалось, что сейчас Рождество.

А я и имени-то её не знаю…

Понедельник, 17 июля 2017 г.,

10 часов 41 минута.

Ясно.

Сегодня утром прибыли рабочие: в доме начался просто ад. В восемь часов меня разбудили удары кувалды – казалось, небо рушится мне на голову.

Мне снилась девушка с почты. Мне хотелось, чтобы сон продолжался, а тут эти… Не помню деталей, но я чувствовал себя счастливым, чего со мной уже давно не случалось.

Лучше бы этот день вообще не начинался.

В отвратительном настроении я спустился к завтраку. В кухне оказалось, что всё в полном порядке, несмотря на оглушительный «концерт» в соседней комнате. Папа небрежно перебирал струны гитары в поисках новых аккордов (уж не знаю, что он там мог услышать). Софи набирала текст на мобильнике – понятно, работа, надо отправить статью. Она независимый журналист. Пишет о психологии («Содержимое сумочки расскажет о вашем подсознании», «Как преодолеть нарциссизм: руководство», «Как пережить отпуск с семьёй» и тому подобное). Жанна сосредоточенно размачивала бисквиты в какао, не обращая внимания на шум, словно глухая. В последнее время она действительно странная: я не знаю, как с ней общаться. Конечно, у нас десять лет разницы, и что? В Париже мы прекрасно общались. Я был для неё старшим братом. А теперь она меня просто в упор не видит… Жанна никогда не была болтушкой: она спокойная, разумная, чуткая девочка. По большей части весёлая, в хорошем настроении. Конечно, иногда она дуется, у неё бывают и страхи, и капризы, как у всех детей в её возрасте. Но с тех пор, как мы здесь, её настроение выписывает причудливые кривые: то она веселится, то бродит бледная как смерть. То она играет потихоньку одна в своём уголке, то закатывает настоящую истерику. Я её просто не узнаю. А папа и Софи, кажется, ничего не замечают, и это пугает. Как говорится, сапожник без сапог… Может быть, моя мачеха-психолог некомпетентна в реальной жизни? Не видит аномалий в поведении собственной дочки?

Пишу это и смотрю в сад через окно моей комнаты. В посылках был ещё и батут. Он установлен прямо под моим окном, и Жанна скачет там уже почти час. В гостиной, в салоне идёт ремонт, скользить негде, так что она скачет. Меня это беспокоит. Конечно, никакого риска нет, но я боюсь, что она себе как-то навредит. Не знаю почему, но я здесь ожидаю только катастроф. Я уверен, что Софи за ней наблюдает: она из тех «суперзаботливых» матерей, о которых пишет в своих журналах. Но я всё же волнуюсь: в этом доме её наблюдательность, похоже, совсем пропала, она не замечает, что Жанна стала очень странной, что с домом что-то не так – и когда я говорю «что-то не так», я не имею в виду отделку помещений!

Вроде бы в моих словах звучит упрёк, но это только кажется: мачеха всегда относилась ко мне очень хорошо. Когда не стало мамы, мне было шесть лет. Конечно, это ужасно – когда-нибудь я к этому вернусь. Мой папа познакомился с Софи через несколько лет, не знаю точно, при каких обстоятельствах. Во всяком случае, когда он нас познакомил, мне было девять. Это было весной, на мой день рождения. Был праздник, и там была Софи, появившаяся внезапно в платье с розовыми цветами. Естественно, папа не сказал мне: «Познакомься с моей возлюбленной» и тем более не: «Это твоя новая мама». Но я почувствовал, что с ней он ведёт себя не так, как с другими женщинами: не так, как с подружками детства, с коллегами по музыкальной школе, с подругами моей мамы.

Сегодня я понимаю, что на тот момент Софи была уже беременна. Быстро… Конечно, у папы были оправдания: потерять жену так неожиданно, в такой ситуации, растить самому мальчика, у которого множество вопросов и подозрений, не иметь достаточно денег, чтобы всё улаживать правильно…

Но всё-таки слишком быстро…

Но я хочу сказать, что люблю Софи. И она любит меня, вне всякого сомнения. Она мне не мама, но она взяла на себя эту роль, и я очень этому рад. Жанна её дочка. Её настоящая дочка, биологическая. Если бы Софи нужно было выбирать между мной и Жанной, она выбрала бы Жанну.

(Ну-ну, я не имею в виду «Выбор Софи», старый фильм, главной героине которого пришлось сделать ужасный выбор, кого из своих детей спасти, сына или дочь).

Не знаю, почему я стал думать о подобных вещах. Раньше я никогда так не рассуждал.

Я думаю о таких вещах, как будто мы в опасности, как будто должно случиться что-то ужасное. Как будто мне придётся снова потерять самых близких…

Опять несу чушь. Видно, это от жары.

Пойду на велосипеде покатаюсь.

Вторник, 18 июля 2017 г.,

20 часов 44 минуты.

Солнце садится.

Пишу так поздно, потому что целый день пропутешествовал. Я так устал, что рухнул на кровать, как марафонец в конце забега, и только ужин немного привёл меня в чувство.

Сегодня я снова навестил «храм майя».

Как и в прошлый раз, я крутил педали и обливался потом. День становился всё жарче и жарче. Казалось, что ты находишься внутри огромной сушилки для волос, как у чокнутой принцессы в «Безумной космической истории».

Я с трудом нашёл тропинку, сначала даже заблудился: обнаружил новое направление – к реке. Мне хотелось искупаться, но я не мог задерживаться. Я сказал себе: «У тебя важное дело, парень, ты не окунуться сюда пришёл!» Это звучит глуповато, но уж такой я, у меня рассуждения глуповатые. Поп говорит, что это часть моего обаяния.

Наконец я нашёл полянку, которую пересекал как раз перед тем, как сойти с велосипеда и растянуться на мху, чтобы отдышаться.

Мало-помалу я стал узнавать местность.

Вот валун.

Вот кривой корень, из-за которого я извалялся в грязи.

Вскоре я опять оставил велосипед, немного выше, чем в прошлый раз. Я видел, как блестят белые камешки, которые я оставлял на дороге в прошлый раз, хотя они просто лежали в сумочке, – они сохранились в памяти. Словно супер-Мальчик-с-пальчик из моего детства не исчез полностью. Мне не нужно было их снова разбрасывать – местность мне уже запомнилась. Надо заметить, что я прекрасно ориентируюсь и зрительная память у меня хорошая. Итак, по ориентирам я снова пришёл к разрушенному дому.

Он был ещё больше скрыт зеленью, ещё более потаённый и странный, чем мне запомнилось. Знаю, что это глупости: не могла растительность так измениться за несколько дней. Но впечатление было такое.

Я достал смартфон; как и в прошлый раз, – сети не было. Я сделал кучу фоток и даже видео, целый репортаж, думая о Попе: я хотел показать ему, что и я в моей глуши могу переживать приключения – и даже поинтереснее, чем он, когда дурит головы подружкам своей кузины на райском пляже.

Возле этого разрушенного дома мне казалось, что я нахожусь на краю света. У меня было такое чувство, будто я вторгся на запретную территорию, нарушил закон: но не человеческий закон, а скорее закон… не знаю… небесный? В общем, мне нравится размышлять в таком духе. Наверное, мне нравится романтизировать действительность, добавлять ей таинственности. Такая у меня причуда. Но с тех пор как мы здесь, кое-что поменялось. Прежде я был склонен украшать действительность. Теперь я делаю её мрачной. И это не просто так: места вдохновляют – Дом под соснами, лес, «храм майя»… Даже при ярком солнце всё кажется угрожающим.

Если кто-то читает эти страницы, он может подумать, что я интересничаю. Или, ещё хуже, что я сам себе морочу голову, ищу «странности» просто от скуки. Я это понимаю. Я это сам себе говорю…

Но только…

Я кого-то увидел.

(Или подумал, что кого-то увидел?)

Я облазил развалины и не обнаружил ничего нового по сравнению с прошлым разом – разве что место, которое использовали как туалет, с засохшими какашками и грязными салфетками, – но, когда я уже собирался покинуть здание, я заметил силуэт, стремительно промелькнувший там, где не было крыши. Сердце заколотилось, и я замер, словно пригвождённый к месту. Я крикнул: «Кто здесь?» Никакого ответа. Когда ко мне вернулась способность двигаться, я пошёл вперёд и снова крикнул; я старался кричать громче, но голос мой заглох, словно поглощённый лесом. Я вспомнил свой кошмар про тесный ящик и подумал, что сейчас упаду в обморок. Крикнул в третий раз – ничего. Дрожа от страха, я снова обошёл развалину – ничего… Должно быть, почудилось… А может, это кто-то, кто как раз зашёл сюда по делишкам? Застеснялся, что его застанут, и убежал, поспешно натянув штаны?

Так или иначе, я рассказываю это, чтобы успокоиться.

Это был просто случайный прохожий. Просто прохожий.

Поговорить не с кем – я точно начинаю бредить. Конечно, я никогда не знал одиночества. Я только рассмеялся, когда получил эту тетрадь, но хорошо, что она у меня есть. Я беспокоюсь за Жанну, но с тех пор, как мы приехали сюда, я тоже разговариваю сам с собой. Правда, нечасто… но тем не менее… Может быть, я начинаю сходить с ума? Мне не сильно хочется, чтобы начались занятия – в новом месте, где всё придётся начинать заново, – но, может быть, школьный режим пойдёт мне на пользу? Может быть, я перестану волноваться по пустякам, видеть зло повсюду, считать свою сестру странной, а дом – наводящим ужас?

Протянуть ещё месяц. Никогда ещё лето, которое я так люблю, не казалось мне таким долгим… Вечным.

Среда, 19 июля 2017 г.,

4 часа 22 минуты.

Бессонница.

И снова Жанна, и снова в три часа.

На этот раз я прибежал первым. Вечером папа с Софи малость не рассчитали свои силы с вином перед сном. У них такое иногда бывает, я понимаю, мне же не четыре годика. Может, их уже достал этот разгром в гостиной? Что касается меня, то я рад, что этой жуткой комнатой нельзя пользоваться, это даёт мне передышку.

Сестра опять вопила как одержимая. Но как только я зажёг свет, сразу умолкла.

Она была не в кровати, как в прошлые разы, а растянулась на полу. Можно было подумать, что она мёртвая. У меня аж кровь застыла в жилах.

– Детёныш, ну в чём дело-то?

Конечно, она не ответила. Страшно было видеть, как она лежит, прижавшись ухом к паркету, с широко раскрытыми глазами – взгляд неподвижный, туманный, бессмысленный. Я подошёл и поднял её силой. Это было неправильно – я слышал, что лунатиков нельзя будить резко. Но в тот момент я не рассуждал, я слишком волновался.

Наконец она проснулась и села.

– Жанна, в чём дело?

Она взглянула на меня. Глаза, снова ставшие её глазами – огромными и голубыми, – были полны слёз.

– Она хотела, чтобы я её послушала, – прошептала она трясущимися губами.

– Кто? Ты о ком?

– Полина…

Я порылся в памяти. Но ничего не вспомнил и спросил как можно мягче:

– Кто такая Полина, детёныш?

– Моя подружка.

Я не помнил никакой Полины в Бельвиле. Конечно, я не знал всех детишек в садике, но это имя мне ничего не говорило.

– Твоя подружка? Откуда она?

Жанна упрямо молчала. Я видел, что она прижимает к себе куклу, свою любимую куклу, с лицом, очень похожим на живое, и с тряпочным телом. Её подарила на двухлетие тётушка Агата, и Жанна с этой куклой не расставалась. Она называла её «Малышка», она для неё малышка, как сама Жанна малышка для меня. Я вспомнил, что был её старшим братом…

Тут в комнату вошла Софи, почти спящая, растрёпанная, с полузакрытыми глазами.

– Что случилось?

– Ей снился кошмар. Опять…

– Ох, – пробормотала мачеха, – спасибо, Мало. Иди спать. Не нравится мне это.

Я послушался, но заснуть не мог. Я ворочался-ворочался и отказался от попыток уснуть. Зажёг свет – и вот я пишу.

Я пишу, чтобы не заплакать. Или не биться головой о стену.

И в Париже у меня были проблемы. В колледже были недруги. Поскольку иногда случались теракты, я порой испытывал страх: в метро, на вокзале, в торговом центре – когда в одном месте было слишком много людей. Но это другое. Здесь нападение террористов маловероятно, а мои недруги далеко, разъехались по всей Франции на каникулы. В любом случае я их больше никогда не увижу.

Здесь страх другой. В каком-то смысле даже хуже, поскольку у него вроде бы нет причины. Что может случиться со мной в этой глуши? Самая большая опасность здесь – это лесной пожар.

Уже горит, что ли?

Нет.

Так чего же я так боюсь?

Может быть, это оттого, что я пролистал альбом для рисования, огромный розовый альбом, где видно было «художественное развитие» моей сестры начиная с самого раннего детства? Сперва это были просто разноцветные каракули. Потом появились человечки из палочек, с маленькой головой и огромными руками. Через несколько страниц – наоборот: существа с головой гидроцефала и крошечными пальчиками. Ещё дальше – домики-кубики, пышные деревья, цвета уже лучше подобраны. Солнышки. Автомобили, конечно же, – Жанна очень любила машины и постоянно говорила, что, когда вырастет, будет водителем грузовика. И, конечно, замки и принцессы.

А потом… мы приехали сюда.

Изменения очевидные и пугающие. Качественно это явный шаг назад. Люди уже совсем не похожи на людей, это скорее тени. Из цветов она использует только чёрный, коричневый и красный.

Линии неуверенные, как будто рука дрожала. Рисуя акварелью, она добавляла слишком много воды, и страницы потемнели и покоробились, как дерево. Мне страшно, потому что, листая альбом, я понял, что у Жанны были такие же предчувствия, как у меня.