Текст книги "Колдовская метка"

9
Стейнер

«К истинному перемирию мы придём лишь тогда, когда Обожжённые республики откажутся от глупых убеждений об автономии и присоединятся к могучей Империи. Вместе мы уничтожим южные города-государства Шанисронда. А пока Империя ждёт наступления войны и шанса прославить своё величие».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

Существо казалось неподвижным и невозмутимым, хотя внутри его явно бушевало пламя. Стейнер отвлёкся от гиганта и приметил, что послушники на площади стояли не одни – по всему периметру ждали и другие девочки и мальчики в возрасте от десяти до двадцати лет. Все казались унылыми и бледными от усталости, и носили спадающие до колен стёганые плащи в алую крапинку, тяжёлые ботинки и варежки. Стейнер догадался, что это те самые дети, кого разлучили с родными и близкими в прошлом году. Вот оно – живое доказательство отсутствия казни на Владибогдане. Одни дети сгорбились в дверях многоэтажных зданий, пока другие прятались в тени под ярко окрашенными навесами.

Солдаты вышли на площадь вслед за новоприбывшими, заградив собой арку под сторожкой – теперь никому не сбежать вниз к Ромоле, чтобы молить о побеге. Затем охрана отстегнула булавы и скрыла приготовленное оружие под складками плащей. Драконье пламя безудержно бурлило, но сам гигант не двигался с места.

– Статуя, – догадался Стейнер.

Шагнув вперёд, он поднял ладони. Огонь оказался реальным – даже с расстояния в несколько футов тепло ласкало его руки.

– Зато с мозгами, – подметил Ширинов, вышагивая сквозь толпу детей и тяжело опираясь на трость.

– Ты почти прав насчет статуи… – Хигир смолк, как только второй иерарх взревел на прибывших детей, требуя встать в три ряда под безумным взглядом дракона.

– Здесь какая-то ошибка, – убеждал Аурелиан. – Прошу, сообщите отцу. Обещаю, он щедро вас одарит, – елейным голосом продолжил светловолосый мальчишка. – Право слово, нет у меня колдовской метки!

Ширинов в мгновение ока сковал ему руки – пусть знает, как стоять смирно.

– Многие годы вам вбивали в умы, что дети с колдовской меткой проходят чистку.

Иерарх сделал акцент на «чистке», чтобы ребята на дальней стороне площади ужаснулись от одного лишь слова.

– Нет, вас не убьют и не кремируют. Более того, вы останетесь в безопасности. Во всяком случае, вначале, – продолжил Зоркий. Как всегда его серебряная улыбка никак не сочеталась с угрожающими словами. – Вы станете следующим поколением Зорких, призванных служить Сольминдренской империи! Вы станете новой кровью Синода!

При упоминании Империи послушники на дальней стороне невольно выпрямились. Некоторые даже встали по стойке смирно, чуть ли не отдав честь.

– Вы добровольно пойдёте на службу или же исполните долг менее приятным и бесконечно долгим способом. – Ширинов поднял глаза на дракона, рассматривая гигантское тело, как произведение искусства. – Найдутся среди вас те, кто неохотно раскроет силы, а некоторые… – Зоркий остановился, сжав плечо Стейнера, – и вовсе останутся в неведении.

Иерарх сделал несколько шагов вперёд и склонил голову к Максиму.

– Но мы выявим живущую внутри вас скверну. Пусть ваше колдовство послужит во благо Империи!

– Нет, вы проверьте ещё разок! Говорю вам, вы увидите…

Возражения Аурелиана оборвались: с расстояния в несколько футов Ширинов сбил его с ног.

Мальчик вскрикнул, и несколько детей инстинктивно вздрогнули. Все наблюдали с открытыми ртами и потрясёнными лицами – никому и в голову не пришло, что иерарх мог наказать так издалека.

– Ты явишь нам способности, – продолжил Ширинов, – как я явил свои. – Зоркий зашагал в сторону Аурелиана. – По доброй воле… – Старик склонил серебряную маску над светловолосым мальчиком. – …Или в принудительном порядке. Выбор за тобой. Надеюсь, ты примешь верное решение. Хотя… в ближайшие годы выбирать тебе не придётся.

– У тебя нет её? – шепнул едва слышно Максим.

– Чего нет? – удивился Стейнер.

– Метки. В трюме я у всех её почуял, но не у тебя.

– Молчи! – прорычал юноша.

Ширинов кричал на худенькую девочку, которая, казалось, была готова рухнуть в обморок.

Максим снова нахмурился.

– Скажи им. Они отпустят тебя.

– Вот ещё, – возразил Стейнер. – Теперь, когда я видел остров, нет мне пути назад.

– Расскажи, – убеждал Максим.

– Что именно? – прорычал Хигир.

Пока Ширинов оставался в поле зрения, продолжая распекать послушников, второй иерарх молчал, следуя за толпой, как привидение. Максим не заметил Зоркого, невзирая на множество языков пламени, танцующих вокруг его ботинок и подола плаща.

– Что рассказать? – повторил Хигир.

– Ничего, – отнекивался Стейнер.

Однако он понимал, что его скоро раскроют – Зоркие всё равно велят продемонстрировать метку, а когда он попытается, ничего не произойдёт. И вот тогда-то придётся столкнуться с последствиями. Что ему грозит? Может, Зоркие вернут его в Циндерфел? И заберут Хьелльрунн?

Ширинов шагал через площадь в их сторону, пока оба Зорких не оказались плечо к плечу, нависнув масками над непокорным Стейнером.

– Что рассказать? – заорал иерарх в серебряной маске так громко, что ребенок рядом с кузнецом захныкал.

– Ничего. Нечего мне рассказывать. Мальчик неправильно меня понял.

Ширинов повернулся к Максиму и плавным движением открытой ладони поднял его в воздух. Дети вокруг ахнули от изумления, пока несчастному оставалось только глазеть на землю в тошнотворном страхе.

– Что. Нужно. Нам. Рассказать? – повторил Зоркий.

– У Стейнера нет колдовской метки! Вы ошиблись… Ему не место среди нас. Отпустите его домой.

Максим зажмурился, и никто не заметил слёз в уголках глаз. Мальчик витал в семи футах от земли, дрожа от страха.

– Что? Ты только что обвинил меня в неспособности проводить Испытания? – прошипел Ширинов.

– Он не то имел в виду, – заступился Стейнер. – Парнишка ошибся.

– Ошибся? Зато я ошибок не делаю.

Сжав пальцы, словно когти, Зоркий схватился за нечто невидимое. В следующую секунду Максим взвыл от боли, прижал ладони к лицу и свернулся калачиком.

– Прекратите! – потребовал Стейнер.

Хигир молчал, но отпрянул от товарища, пока тот продолжал мучить ребёнка.

– Я прекращу, когда посчитаю нужным, – гаркнул Зоркий. – Хватка моя под стать хватке Империи, поняли?

– Я велел прекратить! – взревел Стейнер и ни с того ни с сего вытащил кувалду из мешка и занёс её над головой.

Гнев, печаль, разочарование – все чувства вырвались на свободу в порыве атаки. Кувалда устремилась в грудь Зоркого, но тот успел поднять руку, чтобы отразить удар. Стейнер ощутил сопротивление, заметил, как молот замедлил движение. В следующее мгновение орудие обрушилось на Ширинова и отбросило к разбежавшимся по углам послушникам. Трость иерарха свалилась на каменные плиты, следом упал Максим. Ударившись о землю, мальчик хрипло вдохнул и больше не шевелился. На площади воцарилась страшная тишина; взоры все обратились к Стейнеру, Ширинову и телу ребёнка.

Мерцание пламени казалось единственным движением на площади. Стейнеру почудилось, будто дракон больше не извергал огонь сам, а был охвачен им как сдерживающей сетью. Язычки призрачного пламени продолжали свой танец вокруг ног Хигира, пока нахмуренная маска поворачивалась из стороны в сторону.

– Стейнер. Ты что натворил?

С поднятыми булавами солдаты бросились вперёд, вот только молодой кузнец не сдвинулся с места. Всё так же дерзко держал он молот. И волновали его вовсе не имперцы в шлемах с красными звёздами. Ширинов поднялся на ноги, прижав руки к рёбрам. Стекающая с уголка губ серебряной маски кровь подчеркивала неистовую жестокость улыбки.

– Я уничтожу тебя, – грозил Зоркий, вытянув руку. Столь лёгкий жест слишком противоречил ожидаемому результату.

Стейнер опустил глаза и был рад увидеть твёрдую почву под ногами.

– Что за Хель? – изумился Ширинов. Растопырив пальцы, он вытянул обе руки, так и дрожа от напряжения.

Словно ветерок, сила Зоркого коснулась Стейнера. Тот не понимал, каким образом сопротивлялся, но оказался признателен за столь удачный поворот. Иерарх отпрянул, и, не теряя времени, ухватился за трость. Подняв руку, он больше не призывал силы, а просто отдал приказ:

– Взять его!

Солдаты с занесёнными булавами настигали. В ответ Стейнер вскинул кувалду, отдавая себе отчёт, что сможет уложить только одного.

– Отставить! – Раскатом грома приказ взмыл над площадью.

Солдаты отступили на два шага и замерли на месте.

Стейнер обернулся и увидел на лестнице громадного здания Зоркого. Следом спускались и другие, особенное внимание привлекала фигура в волчьей маске. Однако кому принадлежал голос сомнений не вызвало. Многие послушники склонили головы, а Хигир и Ширинов вытянулись как по струнке. В глухой тишине раздался благоговейный шёпот:

Фельгенхауэр.

Коричнево-серая маска Зоркого имела угловатые черты, ни мужские, ни женские. Рот застыл в недовольной гримасе; взгляд был полон вопросов.

– Что за шум?

– Мальчишка ударил меня молотом, – доложил Ширинов.

– Я не с вами беседую, – ответила Фельгенхауэр мягко, несмотря на явный гнев.

Стало очевидно, что за угловатой маской скрывалась женщина, на дюйм-другой выше Стейнера. Она обладала длинными конечностями и стройным телосложением.

– Мальчик, я к тебе обращаюсь.

– Зоркий замучил ребёнка до смерти. – Стейнер указал на Максима, всё ещё распростёртого на булыжниках. – Я лишь пытался его остановить.

Женщина подошла к неподвижному мальчику, сняла толстую кожаную перчатку и нащупала пульс. Её плечи опустились, и Стейнер услышал за маской вздох.

– Он мёртв? – спросил юноша, но Фельгенхауэр промолчала.

Она медленно поднялась, собралась с мыслями и повысила голос:

– Я – Матриарх-Комиссар Фельгенхауэр. На острове вы будете выполнять мои приказы и вести себя под стать имперскому Зоркому. – Женщина сделала несколько шагов к Ширинову и взглянула на детей за его плечом. – От самых неопытных послушников до Ординарцев и священных Экзархов. – Она наклонилась ближе к Ширинову. – Вы – слуги Империи и обязаны соответствовать статусу. Я ясно выразилась?

Все присутствующие на площади кивнули, кроме Ширинова.

– Вам ясно? – тихо, но не менее угрожающе повторила Фельгенхауэр.

Иерарх в серебряной маске склонил голову.

– Само собой, Матриарх-Комиссар.

Фельгенхауэр вновь обратила внимание на Максима.

– В чём провинилось дитя? Чем подвергло опасности наше продолжительное существование?

Теперь, когда властная фигура женщины возвышалась над Максимом, он выглядел как никогда маленьким. Стейнер хотел броситься к мальчишке и сам убедиться, дышит ли он.

– Нелестно высказался, – фыркнул Ширинов. – Обвинил меня в ошибке.

– Ошибке? – удивилась Фельгенхауэр. – В чём, по его мнению, заключалась ошибка?

– Уверял, что у хозяина молота отсутствует колдовская метка.

– Это правда? – вознегодовала Матриарх-Комиссар.

– Помилуйте! Нет! – Ширинов поднял подбородок и сжал руки в кулаки. – У меня за плечами сотни Испытаний! Я сроду не ошибался!

Фельгенхауэр повернулась к Зоркому спиной, устремив сверкающий взор за угловатой маской на Стейнера.

– У тебя есть имя, дитя?

– Стейнер.

Женщина сделала паузу, будто его имя сбило её с мысли.

– Откуда ты родом, Стейнер?

– Из Циндерфела.

Матриарх-Комиссар замолчала, чтобы обдумать следующий вопрос, но затем передумала и просто откашлялась. Взгляд её так потяжелел, что Стейнер невольно отвёл глаза. Фельгенхауэр обошла его кругом, как сделал и Ширинов на школьном дворе.

– Сольминдренская империя проповедует, что колдовская метка – это скверна, которую нужно бояться и презирать. – Её громкий голос донёсся до всех уголков площади.

Послушники и ученики внимали ей с благоговейным страхом.

– Так проще родителям отдать детей своих. Они сами желают от них избавиться – от вас. А что может Империя без колдовства?

Женщина кружила позади Стейнера, но он чувствовал на себе тяжесть её взгляда и физически ощутимый вес силы.

– Колдовская метка – это сила. Но, как вы знаете, за любую силу приходится платить. В ближайшие дни, месяцы и годы вы сами всё поймёте. Те, кто обладают величайшим даром, не видать вам отдыха. – Фельгенхауэр шла, не останавливаясь, пока снова не столкнулась со Стейнером и не уткнулась маской в его лицо. – Я вижу метку.

– Я же говорил! – обрадовался Ширинов, вытирая кровь с маски тыльной стороной руки.

– Так и есть, – добавил Хигир.

Стейнер сглотнул, чтобы смочить пересохшее горло, и недоумённо покачал головой.

Фельгенхауэр повернулась к двум Зорким, и молодой кузнец увидел их в полной красе: двое самодовольных стариков в потрёпанных одеждах.

– Опусти молот и снимай ботинки, – велела Матриарх-Комиссар, не поворачиваясь.

– Ч-что? – переспросил Стейнер.

– Я сказала: опусти молот и снимай ботинки! – взревела она.

– Я не глухой, – буркнул юноша.

– Да и не глупый, – ответила Фельгенхауэр. – Поэтому не смей мне больше перечить!

Стейнер выпустил из рук подарки, которые несколько часов назад вручила Ромола. Молот оставил на тротуарной плите лёгкую царапину. Один за другим Стейнер снял ботинки, и холод тут же скользнул сквозь потёртости шерстяных носков. Фельгенхауэр приблизилась, и кузнец перевёл взгляд на дракона, окутанного ужасным пламенем, лишь бы не заглядывать в пронзительные глаза Матриарха. Взяв башмак, женщина рассматривала его, как драгоценность или священную реликвию.

– Чудесные ботинки, – тихо признала она.

– Спасибо, – инстинктивно выпалил Стейнер. – Мать подарила, – неожиданно добавил он.

Фельгенхауэр повернулась к Ширинову и покачала головой.

– Глупец! Неужели вы не видите разницу между колдовской меткой и заколдованными ботинками? Сколько лет вы отслужили? Сколько десятилетий?

– Ботинки? – изумился Ширинов. – Какие ещё ботинки?

– Что? – простонал Хигир.

– У меня в мизинце больше колдовских сил, чем во всем теле этого мальчишки! – разгневанно произнесла Фельгенхауэр. – Как вы посмели допустить такую оплошность?

Хигир покачал головой, а Ширинов только развёл руками.

– Это недоразумение…

– Что, по-вашему, я должна делать с ребёнком без колдовской метки? – рявкнула Матриарх-Комиссар.

– Вообще-то я уже мужчина, – возразил Стейнер. – Мне исполнилось восемнадцать в прошлом…

– Заткнись, – тихо прорычала Фельгенхауэр.

– Откуда мне было знать, что он носит заколдованные ботинки? – возмутился Ширинов. – У крестьян нет подобных вещей! Я уверен, он не носил…

– Замолчи, – отрезала женщина.

Вперёд шагнул Хигир.

– Только самые высокопоставленные…

– Я сказала, молчать! – прорычала Фельгенхауэр.

Плечи Ширинова опустились, и он обеими руками схватился за трость. Хигир съёжился за его спиной.

– Это беспрецедентно, – заявила Матриарх-Комиссар.

Другие Зоркие принялись совещаться: оскаленная волчья морда повернулась к Зоркому, личина которого представляла собой сплошной серебряный овал без единой прорези. Несмотря на отсутствие глаз у служителя Стейнер ощущал на себе его взгляд. Вокруг Зорких стоял лёгкий туман; вспыхивали пылинки серебристого песка.

Матриарх-Комиссар обратилась к Зоркому в серебряной маске.

– Сребротуман, возьми солдат и проводи мальчика в мой кабинет. Не выпускай его из виду. – Глаза Фельгенхауэр засияли за угловатой маской.

– Что теперь со мной будет? – спросил Стейнер.

– Ты поднял руку на члена Святейшего Синода. Такие преступления не остаются безнаказанными. А на Владибогдане, да будет тебе известно, наказания суровые.

Зоркий по имени Сребротуман подошёл ближе, поднял руку и жестом предложил Стейнеру последовать за ним.

10
Хьелльрунн

«Владибогдан испокон веков являлся логовищем Горекрыла – прародителя всех драконов. Именно здесь в эпоху Слёз состоялась финальная битва, положившая конец драконьей тирании и начало Стальному веку. События финальной битвы засекречены, поэтому история умалчивает о произошедшем между Императором, Горекрылом и самым доверенным стражем Императора».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

Хьелльрунн стояла на кухне, сгорбив спину и обхватив руками живот. Сбежав от сурового взгляда Кристофин, она вернулась в опустевший дом. Лишь услышав кашель Марека, Хьелль поняла, что отец лёг в постель.

Девушка стояла перед очагом, вот только огонь никак не согревал – казалось, Стейнер забрал с собой долю тепла. Она пристально смотрела в одну точку – ни близко, ни далеко. Больше не слышно в доме громких утренних потягиваний и покашливаний – привычка, которая так раздражала её в брате. Не предстанет он пред ней с серьёзным лицом и не растянется возле очага перед отходом ко сну.

Когда Марек спустился, Хьелль так и стояла, застыв в замешательстве. Отец постарел за одну ночь: круги под глазами, бледное лицо, неуверенные шаги и сутулые плечи, некогда широкие и сильные.

– Ты подмешал в молоко снотворное, – упрекнула его дочь.

Марек не пытался лгать, а просто устало кивнул, не встречаясь с ней взглядом.

– Мы тревожились за твою безопасность. То, что мы сделали…

Отец шагнул вперёд, раскрыв безрадостные объятия. Хьелль ответила, но неохотно. Тянулись долгие секунды тишины, пока Марек не сделал резкий вздох. Девушка сначала решила, что он поранился, но тут отец начал всхлипывать; тихая дрожь от боли утраты охватила его тело. Лучше уж цепляться за тишину… Лучше цепляться за недосказанные слова…

– Разведи огонь, Хьелль, – прошептал отец, да так тихо, что Хьелльрунн едва расслышала.

Марек повернулся – пропала его привычная энергия, пропали уверенные шаги. Бесспорно, ноги отнесут его обратно в постель, где он останется до конца дня. Никогда бы прежде отец не позволил себе подобного. Это уже точно не тот мужчина, которого она знала, и не кузнец, которого почитали и уважали. Да что вообще ей известно о Мареке Вартиаинене? Немногое. Стейнер называл его шпионом, а Вернер подтвердил. Какие ещё тайны они скрывали?

Опустившись на колени возле очага, Хьелльрунн взяла дрова. Как же не хотелось ей оставаться в тоскливом плену этого дома. Огонь ожил в камине и превратился из струйки дыма в язык пламени. Спустя мгновение целый огненный хор затанцевал под каминной полкой.

– Ну уж нет, я здесь не останусь, – выдохнула она. – Точно не со шпионами, печалью и снотворным.

* * *

Небеса Циндерфела не щадили и теперь, когда брата не стало: море продолжало угрюмо накатывать на берег безудержными волнами. Хьелльрунн закрыла глаза, чувствуя дурное настроение воды – она ощущала его с момента отбытия корабля, как будто событие оставило шрам на Призрачном море.

– Хьелль?

В полудюжине футов от Хьелльрунн показался настороженно поглядывающий на неё Вернер. Как долго она стояла здесь, потеряв себя в разбушевавшейся стихии?

– Я…

Да зачем объяснения? Их всё равно не хватит, чтобы поведать, почему здравомыслящая девушка стоит на улице в зимний день с закрытыми глазами.

– О Стейнере думала.

– Тебе дома нужно быть, – проворчал дядя. – Если тебя увидят…

– Что с того? Что они сделают, Вернер? Обвинят, что на мне колдовская метка? Как будто мне и раньше этого не говорили. Вот только расплачивается Стейнер. За мою судьбу.

– Не болтай на улице! – гаркнул Вернер, скривив рот. – Его не убьют.

– Да какое теперь это имеет значение, – возмутилась Хьелль. – Этого вообще не должно было случиться! И не думай, что я не догадалась о вашем фокусе с молоком!

– Хьелль, прости. Мы переживали за тебя. Боялись, что Зоркие и тебя заберут, или ты сделаешь глупость…

– Какую? Правду расскажу?

– Так лучше, Хьелль. Забери они тебя, неизвестно, чем всё аукнется. Колдовство требует жертв.

– Лучше? Это, по-твоему, лучше? Я осталась с тенью человека, который когда-то был мне отцом, и дядей, назвавшим себя убийцей.

Вернер помрачнел и подошёл ближе, бросая через плечо настороженные взгляды. Улица оставалась пустой.

– Может, всему городу расскажешь? Или песнь сочинишь и споёшь?

– Хорошая мысль! – съязвила Хьелльрунн.

– Отец всё бы тебе рассказал. Всему своё время.

– Я не знаю отца. Как и тебя. Единственный человек, кого я действительно знала – Стейнер. А теперь его нет. – Девушка плотнее закуталась в шаль, уклоняясь от ледяного ветра, гонимого с пустынных улиц Циндерфела. – Вернер, которого я знала, никогда бы не причинил человеку вреда, и уж тем более – не убил.

– Хьелль, я не… – Вернер покачал головой и отвернулся. – Куда ты пойдёшь? – спросил он, когда ветер утих.

– Не знаю. Куда-нибудь. – Хьелльрунн указала на дом перед ними. – Куда угодно, но только не туда.

* * *

У Хьелль не было желания бродить по улицам Циндерфела. Стейнер любил город вместе с его приземистыми домами и соломенными крышами. Ему для счастья многого не требовалось – пройтись по мощёной дороге и потратить пару монет в таверне. Хьелльрунн смахнула слёзы.

– Почему я не пошла за ними? Почему не рассказала? Почему позволила его забрать? – Вопросы вскачь неслись в голове. – Какой же я трус, – ругала себя Хьелль.

Ветер подхватил её слова и понёс за собой, привлекая внимание рыбака. Мужчина насторожился, и Хьелль ответила хмурым взглядом.

– Не бойся, дурень, я не стану обращать тебя в жабу, – крикнула она, но сразу пожалела.

Рыбак отвернулся и поспешил в город. Без сомнения, в Циндерфеле только и болтали о сыне кузнеца, ведь горожане ждали, что Испытания провалит чудна́я Хьелль. Никак они не думали, что скверна обрушилась на Стейнера – сильного, покорного парня. На парня, который мечтал ковать железо, не умел читать и не понимал чисел.

Шаги её стали длиннее, быстрее. Тёмные удушливые облака низко повисли в небе. Мостовая уступила дорогу плотно утрамбованной земле; дома сменились живыми изгородями и болезненными вечнозелёными растениями. Хьелльрунн не намеревалась направляться на север, и ветер предостерегал её с каждым шагом. Порывы здесь стихли, однако промозглый холод никуда не исчез. Хьелль вздрогнула и плотнее закуталась в шаль, радуясь, что наконец-то добралась до опушки леса.

– Привет, друзья, – прошептала девушка. – Как же вы нужны мне сегодня…

Но деревья не шептали в ответ; голые дубовые ветви не приветствовали, и тёмные сосны безмолвствовали. Пропал восторженный летний шелест. Исчезли звуки жизни, пение птиц и стук дятлов. Земля превратилось в море из увядших листьев. Обилие папоротников, таких ярких и зелёных летом, обернулось неприметной коричневой гнилью. Совсем скоро припадут они к земле, что взрастила их.

– Вот бы закопаться под листву и проспать до весны. Ни с кем не говорить и никого не видеть… Разлучиться с Циндерфелом, Нордвластом и Империей.

Хьелльрунн прикоснулась пальцами к грубой дубовой коре. Дерево стало сигналом: неподалеку была любимая поляна, где ландшафт отличался от привычного, однако она ушла от города слишком далеко.

– Не сегодня, не сегодня… – прошептала Хьелль, заходя всё дальше в чащу.

Марек велел не заходить далеко от дома, однако возвращаться обратно желания не было. Холодными пальцами Хьелльрунн схватила корягу – не с пустыми же руками уходить. Отец в своём горе, может, и не заметит отсутствие дров, однако камин чем-то следовало топить.

Потерянная в мыслях, Хьелльрунн заходила всё глубже и глубже в лес, собирая хворост, ежели вспоминала. И тут на пути явилось ничем не примечательный пастуший домик – одноэтажное строение с соломенной крышей и коротким дымоходом, столь привычными для Циндерфела. Одна стена и часть обветшалой кровли поросли густым мхом. Невзирая на запертые окна, дверь оказалась приоткрыта – хотя с первого взгляда щель и не заметишь.

– Ничего не случится, если гляну разок, – убеждала себя Хьелльрунн.

Перед дверью стоял широкий изрубленный пень, потемневший от дождя и мха. Отец упоминал о хижине лесоруба, но Хьелль никогда не думала, где та могла стоять.

Ведомая любопытством она подошла ближе. Свет не пробивался сквозь щель; золотое мерцание не лилось через ставни. Девушка помедлила, разрываясь между тремя ощущениями: уязвимостью одинокого путника в столь пустынном месте; холодом ветра, что настиг её даже в глубине леса; и тревогой – ей чудилось, что за ней наблюдали.

– Мне не страшно, – прошептала она. – Я не стану вздрагивать при малейшем шорохе, – старалась успокоить себя Хьелль.

Хруст ветки напугал так сильно, что она поскользнулась и упала среди мёртвых листьев, разбросав вокруг хворост. Как только девушка оправилась от падения, как вдруг над головой закаркали две вороны.

– Что ж вы меня не предупредили? – Хьелльрунн хмуро глянула на птиц.

Первая спрятала голову под крыло, а другая приподняла хвост, распушила перья и выпустила струю водянистого помёта.

– Где же манеры? – Хьелльрунн отвернулась от ворон и бросила взгляд на хижину.

Теперь, после пережитого испуга, домик уже не казался страшным. Она потянулась к двери, но вороны вновь закаркали. Хьелльрунн застыла; осторожный взгляд через плечо подтвердил, что шумные птицы взволнованы: они махали крыльями и суетились, пока одна не сбила другую с жерди. Хьелль ухмыльнулась.

Будь на моём месте Стейнер, его бы не остановили две горластые, дряхлые вороны.

Одна из птиц не сводила пристального взгляда с девушки, другая тем временем обиженно хлопала по земле крыльями.

Замёрзшими пальцами Хьелль приоткрыла дверь во мрак. Она осталась в дверях, не желая переступать порог. Быть может, скудный дневной свет раскроет тайну заброшенного жилища? Ни единого шороха в темноте не было слышно, и любопытство ещё ярче разгорелось в сердце. Хьелльрунн приблизилась к очагу, протянула руки к пеплу и ощутила ладонями лёгкое тепло. Кто-то здесь был – вероятно, прошлой ночью. На полу образовалась лужа: на железном колышке висел мокрый плащ. В голове возникла живая картина: кто-то бежит через лес поздним вечером, промокший до нитки, отчаянно стараясь найти приют.

Хижина не сильно отличалась от её собственного дома. В центре стоял стол и три стула. На полу, в углах, возле очага в нише – везде кучками лежали листья, а мёртвые папоротники и ветки лишь прибавляли мусора. Хьелльрунн замерла на месте с распахнутыми от страха глазами: нежданно-негаданно послышался шорох, и лёгкий, леденящий душу ветерок проник из-за двери. Тотчас в голове вспыхнул образ мертвеца – старого лесоруба, что защищает любимый дом. Листья в нише продолжали шелестеть. Хьелльрунн направилась к двери, но путь преградила лисица. Она глядела заспанными глазами, принюхиваясь к холодным половицам.

– Прости, что разбудила, – вздохнула Хьелль.

Лисица с мерцающей в темноте призрачно-белой шерстью, моргнув, уставилась на девушку.

– Ничего страшного, – раздался из комнаты хриплый, сонный голос.

Сердце неистово забилось, и Хьелльрунн, не раздумывая, бросилась бежать. Больно ударив дверь локтем, она вновь оказалась под серым небом. Слепая паника подгоняла быстрее; ноги поскальзывалась на грязи, а ветви тянули свои пальцы прямо в глаза. Только на другом конце поляны Хьелль остановилась, пытаясь отдышаться, и обернулась к хижине.

Никто не появился – ни живой, ни мёртвый. Никаких призрачных дровосеков или дремлющих лис. Никто её не преследовал и не выглядывал из дверного проёма с хмурым взглядом. Вороны каркали, будто издеваясь над глупой, испуганной девчонкой.

– Заткните клювы, – проворчала Хьелльрунн, не отрывая взгляда от одинокого строения.

Житель домика не пожелал выходить наружу.

– Вот те на! Напугалась сильнее, чем лисица! – фыркнула Хьелль.

Тишина. Никаких голосов.

Она собрала разбросанные дрова и направилась прочь.

Видать, мне показалось. Плод воображения испуганной девочки, которая бродит в лесу в одиночестве.

Хьелльрунн прекрасно знала, что её воображению повод не нужен.

Когда хижина почти скрылась из виду, Хьелль украдкой бросила взгляд через плечо. Слабый завиток дыма вырвался из трубы – кто-то разжёг огонь. Но кто?