Текст книги "Колдовская метка"

– Надеюсь, ты прав, – ответила Хьелль, кривя губы в тревоге.

– Хьелль, может, отчего-то… Ты сомневаешься, что пройдёшь Испытание в этом году? Если хочешь что-то сказать…

– Нечего говорить! – Она вскочила, сердито протопала к лестнице и поднялась наверх, ни разу не оглянувшись.

– Спокойной ночи, – пожелал Стейнер вдогонку, хотя вряд ли стоит ожидать спокойствия.

3
Стейнер

«Имперские ученые полагают, что появление колдовства никак не связано с прежними драконьими мастерами, но для Святейшего Синода это – вопрос веры. Мы знаем: проклятие сработало дважды – когда пепел и дым заволокли небеса, в детях проснулась невиданная сила. Иных объяснений непостижимому нет».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

Стейнер стоял на крыльце и наблюдал, как с неба падают серые хлопья, помалу укрывая крыши и дорогу. Снег ложился на притолоки и подоконники и окутывал сонный городок вялым безмолвием. Циндерфел всегда был промозглым и ветреным местом, но сегодня царила тишина.

– Если так и дальше пойдёт, скоро всё засыплет, – прошептала Хьелльрунн.

Кутая плечи в платок, она вышла на крыльцо вслед за братом. Изо рта у неё вырывались облачка морозного пара, и Стейнеру вдруг вспомнилась история о драконах, которую вчера рассказывала Ромола.

– Вот бы Зоркие о нас забыли, – добавила Хьелль.

– Сомневаюсь. – Юноша вымученно улыбнулся. – Разве что заболеют и вернутся домой.

Он понимал чувства сестры – сам шесть раз проходил Испытание и теперь радовался, что для него всё закончилось. Каждый раз он боялся: вдруг в нём всё-таки мелькнёт отблеск колдовства, и Синод навсегда разлучит его с домом.

– Вчера ты как будто сомневалась, что пройдёшь Испытание. Может быть, ты… – Стейнер замешкался, подыскивая слова.

– Заклинаю ветра и обращаю людей в огонь? – закончила Хьелльрунн.

– Я бы заметил, – с улыбкой возразил брат.

Хьелль не ответила. Вместо этого она молча отвернулась, наблюдая за падающим снегом.

– У меня ведь никого больше нет – только ты да отец. Что со мной станет, если тебя заберут? И что станет с отцом?

– Никто меня не заберёт, – возмутилась Хьелльрунн.

Она не смотрела в глаза брату, а созерцала горизонт.

– Проводи сестру до школы, – крикнул Марек из кухни, как будто Стейнера просить нужно.

– Хорошо.

– И обратно дождись.

От юноши не укрылась настороженность в отцовском голосе.

На сегодня уроки отменили. Не будет и учителей. В такое время мысли только об одном.

– Пора идти, – позвал Стейнер, приобняв сестру за плечи.

– Обождите, – велел Марек. Слова звучали мягко, будто падающие с неба снежинки. Он вынул из кармана брошь и с грустной улыбкой шагнул к дочери. – Её носила твоя мать. Теперь она твоя.

Хьелльрунн моргнула, но тут же изменилась в лице, когда увидела брошь – по виду кузнечный молот. Вряд ли молодые девушки мечтают о чугунных украшениях.

– Надень сегодня. – Марек отогнул край шали и прикрепил брошь на кофту. – Если станет страшно на Испытании, подумай о матери.

– Но… Я её не помню, – прошептала Хьелльрунн, – совсем не помню.

Её худое лицо исказилось болью утраты, а в уголках глаз блеснули слёзы. Стейнер не разделял страданий сестры, его терзала обида на женщину, которая дала ему жизнь и сбежала неизвестно куда.

– Она любила тебя, – заверил отец. – Не падай духом.

Марек проводил детей и закрыл дверь. Их ждала долгая дорога под серым мелким снегом.

– А у тебя такая есть? – поинтересовалась Хьелльрунн, когда они отошли на пару улиц.

Стейнер с радостью ухватился за вопрос, чтобы хоть как-то отвлечься. А то голова гудела от тревоги, словно кузница в разгар работы, и это крайне утомляло.

– Нет, – ответил он, взглянув на брошь. – Как по мне, так размер маловат. Таким молотом много не накуёшь.

Стейнер легонько ткнул сестру локтем в бок, и на её лице наметилась улыбка, но тут же растаяла: впереди показалась гавань. Корабль угрожающе алел, а безрадостная погода и вовсе нагоняла тоску. На пирсе бесцельно околачивались трое солдат в ожидании шлюпки, которая везла по воде крошечных, плохо различимых людей.

– Вот он, – выдохнула Хьелльрунн. – Тот корабль, что повезёт несчастных на чистку.

Каждый год Синод привозил в Циндерфел десятка два детей со всего Винтерквельда. Раз за разом корабль собирал обречённых, после чего они навсегда исчезали. Циндерфел был последней точкой этого чудовищного пути.

– Наверное, их увозят в Хлыстбург, – предположила Хьелльрунн. В городе любили гадать, куда исчезают дети, отмеченные колдовским знаком.

– Хлыстбург…

Столица Сольминдренской империи и последний приют всех бунтарей и предателей.

– Нет, не в Хлыстбург, – возразил Стейнер.

– Куда же тогда? – Хьелль оглядела брата и нахмурилась. – Ты знаешь?

Юноше вспомнился таинственный остров Владибогдан, о котором упоминал Вернер, и взгляд его невольно обратился к морю. Бескрайняя зелёная гладь глотала снежинки, и Стейнер, нащупав руку сестры, крепко её сжал. Они смотрели, как родители с тяжёлым сердцем ведут своих детей на Испытание. И трясло их вовсе не от холода.

– Жаль, мамы нет рядом, – вырвалось у Хьелль, и она крепче сжала ладонь брата. – Хоть бы раз в жизни её увидеть.

– У тебя ещё будет время. Всё обойдётся сегодня. Главное, не отводи глаз и не показывай страха.

– Легко сказать, – проворчала Хьелльрунн.

– И не гляди в пол, иначе покажется, будто ты что-то скрываешь. И, как бы ни было страшно, не вздумай петь. А ещё – ни слова о древних богах.

– Богинь. Я же не дура. Ты серьёзно думаешь, что я заговорю о Фрейне и Фрёйе в такой день?

Стейнер промолчал, и лицо Хьелльрунн помрачнело.

– Конечно нет, – ответил он спустя пару десятков шагов. – Просто волнуюсь. Уже давно в Циндерфеле не встречалось колдовских меток, пусть так сегодня и останется.

– Останется, – пообещала Хьелль и коснулась броши, которую дал отец.

Стейнер же задумался, нет ли здесь другой правды. В дурном настроении и после доброй пары кружок рыбаки болтают всякое. Так ли чисты намерения Зорких, когда они выбирают детей? Сестра семенила рядом – всклокоченный воробушек с настороженным взглядом. Ей недоставало женственности, и парень надеялся, что это послужит ей защитой.

Хьелльрунн оглянулась на кроваво-алый корабль. Небо потемнело, а прохладный ветерок разносил запах свежего снега.

– А давай не пойдём? Зоркие и не заметят, что кто-то отсутствует. Вернёмся домой?

Эта игра была им не в новинку: они и раньше в шутку размышляли – а что, если не ходить? Заканчивалось это всегда одинаково – под стать тоскливой циндерфелской погоде.

– Они здесь, чтобы замечать, – возразил Стейнер. – Не зря их называют «Зоркими». К тому же у них есть список учеников. Если не придёшь сама, за тобой явятся домой.

– А я спрячусь до вечера в лесу, – мигом отозвалась Хьелль с дерзким самодовольством.

– Тогда они прочешут город и уж точно не станут нежничать. Их не обрадует, если кто-то посмеет ослушаться.

– Не пойду! – Хьелльрунн застыла и рассерженно скрестила руки на груди.

Сейчас в ней исчезло всякое сходство со спригганами или русалками, осталась лишь светловолосая девчонка с испуганными глазищами. Стейнер скользнул взглядом по склону к дороге на побережье. Трое солдат с пирса направлялись к школе и неотвратимо приближались.

– Идём, Хьелль, – прошептал юноша, но сестра лишь упрямо покачала головой. – Ну же. Мне тоже не нравилось ходить туда, но…

– А вдруг мама не сбегала? – прошипела Хьелльрунн. – Что, если её забрали, увезли такие же солдаты?

– Не выдумывай, Хьелль. Идём же, прошу.

Воины наступали. Они уже оказались на расстоянии брошенного камня от того места, где спорили брат с сестрой.

– И ты отдашь меня в руки имперцам, которые забрали нашу маму?

– Откуда ты знаешь? Отец ничего подобного не говорил…

– Он вообще о ней не говорил! – Хьелльрунн круто развернулась и врезалась прямо в грудь солдата, вскрикнув от неожиданности.

Все трое возвышались над ней на добрых полторы головы. В зазорах чёрных, покрытых эмалью доспехов, сверкала кольчуга. На одинаковых шлемах выделялась красная звезда – знак Сольминдренской империи – а забрала с узкими прорезями для глаз обезличивали. Такая же отметина виднелась на рукавицах и тяжёлых булавах, висящих в петле кожаного пояса. Плащи, сапоги и перчатки казались чернее дёгтя. Молодой кузнец затаил дыхание: он никогда не видел имперцев так близко.

– Поторопитесь, – велел ближайший солдат с сильным северным говором. – Вы же не хотите опоздать, а?

Стейнер заметил, как Хьелль стушевалась перед тремя гигантами. Она понурилась и ссутулилась.

– Н-нет, что вы, – выдавила она.

* * *

Когда-то единственная школа Циндерфела помещалась всего в одной комнате крошечного деревянного домика с каменным дымоходом и соломенной крышей, поросшей зелёным мхом. Поговаривали, что печная труба старше, чем восстание против драконов. Со временем появились новые строения, правда, позже одно сгорело – эта памятная история обросла разными небылицами, но, как бы то ни было, драконы тут ни при чём. Школьные здания обступали две просторные площади и потихоньку обрастали камнем. Сначала добавили несколько этажей, потом звонницу и, наконец, внутренний дворик. Площади соединялись крытыми переходами с колоннами, чтобы ученики не мокли в сезон слякотных дождей и не мёрзли под грязным снегом с наступлением стужи. Лужайки выглядели опрятно, а во дворе росла одинокая ель, вонзаясь в пасмурное небо.

Детей согнали на площадь, и они стояли, испуганно переглядываясь, будто искали защиту в глазах друг друга. Беспорядочные ряды тревожно месили комковатую слякоть. Стейнеру не хотелось заходить в школу, и он остался под аркой. Снегопад прекратился, но холод до сих пор пробирал до костей.

– Мне страшно, Стейнер, – хрипло прошептала Хьелльрунн.

Он кивнул и заметил спокойно:

– Как и всем. Ступай к остальным. Скоро всё закончится.

Хьелльрунн пробралась сквозь толчею поближе к одноклассникам. Её встретили молчаливым отчуждением, не удостоив и взглядом. Местные чурались любознательной девочки, на уме у которой лишь древние боги и всё то, что для жителей Нордвласта уже устарело. Поговаривали, что здесь, как в Дракефьёрде и по всей Империи, вскоре тоже запретят любое упоминание о Фрёйе и Фрейне.

Первыми появились солдаты и встали по углам дворика чёрными тенями, сжимая шипастые булавы. Стейнера охватил неописуемый ужас; ему нестерпимо захотелось оглянуться. Затем подошли сразу двое членов Синода. Одежда на них была одинаковая: подбитые бежевые сюртуки до колен и длинные кожаные накидки без рукавов. Выкрашенные в цвет засохшей крови плащи украшало тиснение в виде геометрического узора, знака Святейшего Синода. Различались лишь маски. Один выбрал блестящую серебряную личину с растянутым в добродушной улыбке ртом, другой – совершенно невыразительную, с нахмуренными бровями над прорезями для глаз. Вся её бронза была изъедена рытвинами, и казалось, что Зоркий явился из древней зловещей сказки. По двору разнёсся оглушительно громкий голос, и дети вздрогнули.

– Я – иерарх Ширинов из Святейшего Синода Сольминдренской империи. Со мной прибыл иерарх Хигир.

Грубый сольский говор тяжёлым свинцом наполнял каждое слово. Ширинов по-стариковски опирался на трость, но годы не ослабили его голос.

– Не страшитесь, дети Циндерфела, – печально произнёс Хигир. – Горька доля Обожжённых республик, но земли эти нечасто рождают колдовство.

Стейнер нахмурился. Когда речь заходила об исполнении поручений Императора, Зоркие всегда действовали группой, известной как «Тройка». Странно видеть в Циндерфеле только двоих. Не кроется ли здесь опасность?

– Знайте же, что я заберу лишь нечистые меченые души, – заявил Ширинов. – Я не палач, но лекарь, что исцеляет хворь – драконье колдовство.

Зоркий остановился перед Хьелльрунн. Серебряная маска почти касалась её носа.

– Как твоё имя, дитя?

– Хьелльрунн Вартиаинен, – ответила она.

У Стейнера мгновенно взмокли ладони. Неужели иерарх выбрал её не случайно? Разве брат не узнал бы, что родная сестра заражена драконьей скверной? Люди шепчутся, что человеческое тело отвергает колдовство: бледнеет кожа, скрючиваются или отнимаются конечности. Хьелльрунн выглядела здоровой. А ещё молва приписывает меченым чудные сны или способность читать чужие мысли. Ничего подобного за Хьелль не водилось, и всё же Стейнера вдруг охватила уверенность, что сестру непременно заберут на корабль и навсегда увезут на Владибогдан. Юноша пообещал себе: если иерарх сейчас отвернётся, если Хьелль пройдёт последнее Испытание, он станет для неё лучшим братом, будет заботиться о ней до конца своих дней.

– Что ж. – Голос Ширинова громом разнёсся над площадью. – Посмотрим, что нам откроется.

Раздался плач. Дети дрожали и бессмысленно глядели в пространство. Хьелльрунн, стиснув кулаки, держала голову прямо, как велел брат.

– Умница, Хьелль, – выдохнул Стейнер. – Не показывай страха.

Ширинов вновь уткнулся маской ей в лицо, и молодой кузнец забыл, как дышать. Но вот иерарх отвёл взгляд и заковылял прочь: Хьелльрунн потеряла для него интерес.

Испытания проходили по-разному. Порой Зоркие хищно осматривали детей одного за другим и, не найдя следов колдовства, быстро отпускали. В таком случае везло первому, а вот последний до самого конца мучился невыносимой тревогой.

– Ожидание подобно смерти, – любил повторять Вернер. И теперь, волнуясь за Хьелльрунн, Стейнер в полной мере это познал.

Одни говорили, что колдовская метка источает запах, чувствовать который способны лишь Зоркие. Другие верили, что она клубится на холоде призрачным облаком или тенью. Стейнер же не знал правды и просто радовался, что свои Испытания уже прошёл.

Ширинов осматривал детей не по очереди, не ряд за рядом, а неспешно прохаживался и беспорядочно кружил. Иерарх Хигир так и не тронулся с места – не пожелал или не смог ходить среди детей, и изучал их издалека.

Трижды иерарх Ширинов возвращался к Дитлефу, чтобы обнюхать, пока мальчик не побледнел, как молоко, а волосы на лбу не слиплись от пота. Родителям в такое время не поплачешься. Тех, кто потерял сознание или, хуже того, не сдержался и опорожнил мочевой пузырь, дразнили весь месяц после Испытания. Стейнер задумался, не могли ли Зоркие передать часть своей жестокости детям?

Тянулись тягостные мгновения. Кто пожелает носить драконью скверну? Кто захочет проклятие колдовских сил? Семьдесят пять лет Империя старательно изживала все следы драконов, уничтожала всякого, кто обладал их даром.

Иерарх кружил по рядам, топтал комья грязи, с ненавистью вонзал трость в землю. Затем Ширинов вновь приблизился к Хьелльрунн, и Стейнер беспомощно ожидал, как ему казалось, неизбежного.

– Ступайте, дети Циндерфела, вы свободны, – рявкнул старик.

Он устало и измученно опёрся на трость, словно был разочарован. Кто-то облегчённо вскрикивал, остальные же собрали остатки сил и поспешили убраться прочь. Хьелльрунн подошла к брату, неуверенно ступая, будто спросонья.

– Не верится, – прошептала она. – Когда он подошёл ко мне вначале…

Брат с сестрой крепко обнялись, и Стейнер подавил всхлип, но Хьелль и сама хлюпнула носом.

– Идём, – юноша глянул на иерархов. – Расскажем новости отцу.

Они вместе выскользнули из дворика с улыбками на измученных лицах. Стейнеру не терпелось оказаться дома и навсегда забыть об этих пытках.

– Всё закончилось, Хьелль. Больше тебе не придётся проходить через это.

Сестра кивнула и улыбнулась сквозь слёзы, струящиеся дорожками по щекам.

– Сегодня сделаю рыбную похлёбку, – пообещал Стейнер.

– И варёный картофель с маслом и травами?

Он кивнул. Не лучший праздничный ужин, но важно праздновать маленькие победы. В Циндерфеле других и не бывает.

– Стой, – Хьелльрунн замерла.

– Что случилось?

– Брошь. Она отстегнулась. Я почувствовала, что она упала, но не видела, куда.

Они принялись искать брошь Марека в грязи, пока вокруг родители обнимали детей.

– Где-то здесь, – сказал Стейнер, разглядывая грязь под ногами.

– Нужно её найти, – взмолилась Хьелльрунн. – Она мамина.

– Знаю, – ответил юноша. Он не верил предрассудкам, но грубый кусок металла явно принёс сестре удачу, позволив выскользнуть из лап Зорких.

– Вы! Стойте!

Стейнер замер, как и люди вокруг. На их лицах разлилась тоскливая тревога. Ширинов и Хигир вынырнули из арки, на серебряной маске красовалась застывшая улыбка, а на бронзовой навек отпечатались нахмуренные брови.

– Беги, Стейнер, – прошептала Хьелльрунн.

Двое солдат присоединилось к иерархам, выскользнув из школы. Вниз по улице ждали ещё двое имперцев.

– Некуда бежать, – ответил ей брат. – От имперцев не сбежишь.

Ширинов ковылял к ним, оставляя в грязи след от волочащейся трости. За его спиной хмурой громадой маячил Хигир.

– Брошь! – прошептала Хьелль, бешено шаря взглядом по земле.

– Забудь, её уже не вернёшь, – отмахнулся Стейнер и теснее прижал сестру. – Спрячься за меня.

4
Стейнер

«И хотя общество обычно избегает подобного разделения, Святейший Синод выстроил иерархию: послушник, брат/сестра, святая мать/святой отец, священник, иерарх, экзарх, патриарх/матриарх. Синод вверяет Испытание самым преданным из святых матерей и отцов, и всё же порой он призывает более искушённые умы».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

– Ты! – чересчур громко гаркнул Ширинов. – Как твоё имя?

– Я не глухой, – сердито огрызнулся Стейнер.

– Этому не занимать мужества, – приблизившись, заметил Хигир и сложил ладони «домиком». – Назови своё имя, дитя.

– Стейнер. Стейнер Эрдаль Вартиаинен.

– Стейнер. Значит, «каменный», – заметил первый иерарх. – Верно, на голову каменный?

– Уж лучше на голову, нежели на сердце, – подметил молодой кузнец.

– Что ты здесь делаешь? – Ширинов навалился на трость.

– Приводил сестру. – Стейнер возвышался над иерархом на целую ладонь и смотрел на него сверху вниз, и всё же руки юноши дрожали от страха и злости, так что он отчаянно стискивал кулаки, лишь бы не выдать своего волнения. – А теперь забираю домой.

– А ты уже прошёл Испытание?

Стейнер судорожно сглотнул, но взгляда не отвёл, отыскав в себе смелость глядеть прямо. Он не сделал ничего дурного.

– Я прошёл все: первое в своё десятое лето и последнее в шестнадцать, когда закончил школу.

– Пора возвращаться, – позвал Хигир.

– Не торопись, брат, – ответил Ширинов.

Он шагнул к Стейнеру, и за улыбающейся маской был ясно слышен отчетливый звук. Иерарх принюхивался, как ищейка тянет носом, идя по следу лисы или зайца.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать. Я же сказал, что прошёл все шесть Испытаний. И моя сестра тоже. Мы уходим.

– Нет. Не думаю. – Ширинов подался вперёд и склонил голову к плечу. – Я чую в тебе скверну. – Он вновь принюхался. – На тебе след колдовской метки.

– Что за ерунда! – возмутился Стейнер. – Это ложь!

Хьелльрунн стиснула его ладонь.

– Я чую силу земли, – продолжал Ширинов. – И моря. В тебе огромная сила. Не знаю, как ты прошёл Испытания, но теперь ты попался.

Стейнер открыл рот, но слова никак не выходили. Сила моря? Земли? Если уж у кого и могла быть колдовская метка, то у Хьелльрунн, а не у него. Сестра вновь сжала его руку, но он едва ли почувствовал – брат неотрывно смотрел в улыбчивую личину иерарха.

– Это ложь! – повторил молодой кузнец и будто услышал себя со стороны, как бывает во сне. Неужели он бы не знал? Наверняка случилось бы что-то необычное.

– Меня называли по-разному, Стейнер Эрдаль Вартиаинен, но лжецом – никогда, – отозвался Ширинов.

– Всё из-за моей дерзости, да?

– Вовсе нет. Я чувствую в тебе силу земли и силу воды. Не узнай мы этого, какие беды ты мог бы принести Империи? Какие ужасы призвать?

– Призвать? Я не обладаю даром, старик.

Однако слова унёс ветер, подобно тлеющим углям или прозрачному дымку. Мир для Стейнера померк. Ужасная неуверенность навалилась на него, дыхание перехватило, силы утекали.

– Явишься поутру в гавань, – велел Ширинов. – Иначе я пошлю за тобой солдат.

– Не пытайся сбежать, мастер Вартиаинен, – посоветовал второй иерарх с притворной заботой. – Если мы не найдём тебя завтра к полудню, то обшарим весь город. – Хигир подался ближе. – А это кончится худо. Поиск приводит к жертвам, случайным, разумеется.

– Вы ошибаетесь! – Стейнер покачал головой. – Я прошёл все Испытания!

– Не в этот раз, – ответил Ширинов и явно ухмыльнулся за маской.

Иерархи развернулись и скрылись за колоннадой школы, пока Стейнер глядел им вслед, не сводя глаз. Он окаменел и онемел от потрясения, но тут тяжёлый кулак врезался ему под рёбра, выбив из лёгких воздух.

– Завтра чтобы явился в гавань, и держи свой дерзкий язык за зубами.

Стейнер собирался ответить, но тут его по лицу ударил второй солдат, да с такой силой, что голова мотнулась. И вот он уже оказался на коленях, разглядывая пятна сажи и алые капли на снегу. Кровь, догадался он.

– Стейнер! – Хьелльрунн упала на колени и обняла брата. Плечи её сотрясались от рыданий. – Ох, Стейнер.

Онемевшими пальцами он зарылся в снег, как вдруг на свет показалась брошь.

Ну, хоть украшение нашлось, хотелось сказать ему, но челюсть опухла и не слушалась.

* * *

Они сидели за кухонным столом, и Стейнер размышлял, как такое могло случиться. На прочие думы сил не оставалось. Отец уже оправился от молчаливого потрясения. Сначала он шёпотом выражал недоверие, а теперь гневно рычал и непрерывно строил планы побега.

– Мы не можем рисковать, – возразил Вернер.

– Зоркий, Хигир, сказал, что они сровняют город с землёй, если я завтра не явлюсь. – Стейнер прижал лоскут к порезу на щеке.

– Плевать на город, – возмутилась Хьелльрунн.

– Ты же обещал, что Испытание в этом году отменят, – заметил Марек, тяжело глядя на Вернера. – Ты сказал…

– Я надеялся, что в этом году Синод к нам не явится.

– Почему Зорких было двое? – задумчиво промолвила Хьелльрунн. – Почему не Тройка?

– И оба – иерархи, – добавил Стейнер.

– Никогда прежде Синод не посылал к нам высокопоставленных служителей. – Хьелль покачала головой. – Только святых матерей.

– В Хельвике погибли двое Зорких. Третий же бесследно исчез, – объяснил Вернер. – Солдатам причина неведома. Видимо, Синод отправил двоих Зорких, чтобы расследовать дело.

– И они случайно остановились в Циндерфеле, чтобы провести Испытание, – проронил Марек, тяжело глядя на рыбака.

– Никто не ожидал, что они появятся так скоро, – сказал дядя.

– Двое Зорких мертвы, а третий пропал, – повторил Стейнер.

Вернер кивнул.

– Ты вчера ничего подобного не упоминал.

Моряк лишь пожал плечами и взглянул на Марека, но тот отвёл взгляд.

– Прости, Стейнер.

– Почему ты извиняешься? – Он повертел в руках брошь. – Не ты ведь узрел во мне колдовскую метку. Не ты отправляешь кораблём неизвестно куда.

– Конечно нет, – ответил Вернер. – Просто хочу…

– Поверить не могу, – перебил Марек. – Всё это время… Будь это Хьелль, я бы понял…

– Эй! Не надо говорить обо мне так, будто меня здесь нет. – Хьелльрунн взглянула на брата и вновь уставилась на ревущее в очаге пламя.

– А я только успел полюбить работу, – с горькой улыбкой произнёс Стейнер. – Я мог бы стать хорошим кузнецом.

– Лучшим. – Вернер положил ему ладонь на плечо.

Марек прокашлялся и поднялся, скрипнув стулом.

– У меня для тебя кое-что есть.

– Меня увезут и убьют, вряд ли мне что-то поможет.

Отец взглянул на рыбака, и тот кивнул.

– Мы не знаем наверняка, убивают ли меченых детей, – вздохнув, признался Марек. – Нам неизвестно, что с ними происходит.

– О чём ты говоришь? – прошептала Хьелль. – Всем от Свингеттевея до Нордвласта понятно: детей с колдовской меткой убивают.

– Я уже мёртв, – ответил Стейнер. – Всё остальное – лишь ожидание.

– Идёмте, – позвал Марек. – Кое-что вам покажу.

* * *

Стейнер окунулся в темноту кузницы: пышущий красноватым жаром горн, знакомые запахи угольной пыли и раскалённого металла. Воздух отдавал железом – привкусом угрозы и крови.

– Откуда тебе столько известно про Владибогдан? – удивился юноша, как только дверь закрылась. – Дело явно не в том, что ты рыбак. Что ещё вы утаиваете об Империи?

Вернер виновато поморщился.

– Мы следим за перемещениями имперцев и кое с кем делимся информацией, – объяснил он. – Ваш отец сейчас мало помогает – всё время приглядывает за вами. Давным-давно мы уговорились, что не позволим Сольминдренской империи поступать, как заблагорассудится.

– Вы – шпионы, – нахмурилась Хьелльрунн.

– Я кузнец, а не шпион, – возразил Марек. – Знали бы вы, что известно нам об Империи, тоже приложили бы все усилия, чтобы спасти родных.

– Ведь в этом всё и дело. – Стейнер сердито глянул на отца. – Ты никогда не делился знаниями об Империи, едва ли упоминал маму и вообще с нами почти не разговаривал.

– Стейнер! – Марек обошёл наковальню и схватил сына за плечи, но тот отпрянул.

– Это был ты! – зашипел юноша на Вернера. – Ты побывал в Хельвике! – Он перевёл яростный взгляд на дядю. – Ты убил двоих Зорких! Ты пообещал отцу, что Испытание отменят, и Хьелльрунн не проверят в этом году!

– Я никого не убивал, – возразил моряк, но его слова никого не обманули.

– Побойся Фрейны, Стейнер! – Марек покачал головой. – Только послушай себя!

– Нет, – вмешалась Хьелльрунн. – Лучше вы послушайте меня. – Её монотонный голос звучал твёрдо, пока пламя окутывало жутковатым светом фигуру сестры. – Пусть Стейнер и не умеет читать, но он не глупый. Как и я. – Она развернулась к отцу. – Ты отправил Вернера убить Тройку, потому что опасался, что я не пройду Испытание.

– Имперцы прислали бы новых Зорких, – возразил ей брат.

– Да, но в Хельвик, а не в Циндерфел – пока Империя ищет убийцу, ей не до нас.

Марек с мольбой потянулся к детям и покачал головой.

– Я просто хотел вас защитить.

– Эта брошь… – Хьелльрунн указала на металл, поблёскивающий у Стейнера на ладони. – Она ведь скрывает колдовскую метку? Твоя последняя отчаянная попытка спасти меня от Испытания.

– Значит, это правда, – протянул Стейнер. – В тебе есть драконья скверна?

– Мне больше нравится термин «колдовская метка». – Хьелль посмотрела брату в глаза.

– Вы оба знали? И ничего не рассказали мне? – поразился он, переводя взгляд с отца на сестру.

– Я догадывался, – потупившись, признался Марек. – Никогда не сомневался, что так выйдет – очень уж она похожа на мать.

– Хьелль? – ошеломлённо выдохнул Стейнер.

– Я всегда знала, – ответила Хьелльрунн. – Прости, Стейнер. Я хотела тебе рассказать, но не могла решиться. Я даже не знаю, в чём заключается моя сила.

– Ты скрывала… – Стейнер привалился к наковальне. – От собственного брата. Неужели я совсем не заслуживаю доверия?

– Тебя никогда не интересовали древние сказания и богини. Я боялась, Стейнер, думала, ты возненавидишь меня и сгоряча наделаешь глупостей.

– Я бы ни за что не выдал тебя Империи. Хорошего же ты обо мне мнения.

– Мне жаль, Стейнер. Я просто растерялась. – Хьелльрунн обхватила себя руками и понурила голову, укрывшись за нечёсаными вихрами. – Мне духу не хватало кому-то сказать.

– Так вот кого обнаружили иерархи, – догадался юноша. – Ты стояла за моей спиной. И как только брошь откололась, они почуяли беду.

– Не смей так говорить! – Хьелль вздернула подбородок с гневом в глазах. – Я не причиняю вреда и не делаю дурного.

– По правде, – помолчав, сказал Марек, – детей не казнят на том острове.

– Так мы думаем, – добавил Вернер.

– Мне нельзя на остров, – заявил Стейнер. – Что там со мной будет?

Марек и Вернер переглянулись, и дядя пожал плечами:

– Неизвестно. Мы давно пытаемся заслать на остров сторонника Обожжённых республик.

– И всё-таки вы – шпионы, – понял Стейнер.

– Послушай. – Вернер говорил мягко, словно извиняясь. – Пусть и жестокая, но это – удача. Что, если именно тебе суждено проникнуть на остров?

Стейнер в упор посмотрел на дядю и покачал головой.

– Я был уверен, что хорошо тебя знаю, но ты готов без сожалений отправить меня на Владибогдан.

Он развернулся и обвинительно наставил на отца палец.

– Ты должен меня защищать. Разве не так поступают родители? Что ты за отец?

– Я не желал для тебя дурного, – возразил Марек, но не справился с голосом и отвернулся.

– Стейнер, просто выслушай, – взмолилась Хьелльрунн.

– Потому что так лучше для тебя, да? Пожертвовать мной, чтобы избежать острова?

– Ей нельзя туда, – сказал Марек. – Империя заставит её использовать силу, и тогда…

– Что? Что ты знаешь? – Стейнер шагнул к отцу.

– Колдовство выжигает человека, – попытался втолковать Вернер. – Опустошает, делает слабым и больным, подобно огню, сжигающему уголь или дерево.

– Хьелль умрёт, – коротко объяснил Марек.

– Думаете, меня пожалеют, когда узнают, что я не умею… – Стейнер покрутил рукой, изображая нечто неопределённое. Но все поняли, что он имел в виду колдовство.

– Тебе нельзя на остров, Хьелль, – повторил Марек. – Добром это не кончится.

– Если рассказать Зорким о Хьелль… – Вернер покачал головой. – Они наверняка заберут вас обоих. Никто не должен знать, что Зоркие ошибаются.

– Рад, что между вами такое согласие, – с горечью произнёс Стейнер. – А я, пожалуй, буду наслаждаться последними часами свободы.

* * *

Кристофин стояла у входа в таверну. При виде Стейнера она улыбнулась, но глаза остались грустными.

– Здравствуй, Стейнер.

– И тебе привет. Слышала новости?

Девушка со вздохом кивнула.

– Впустишь? Хочется выпить и забыться… Утром, правда, ничего не изменится.

– Не могу. Отец боится распугать посетителей.

– Да нет на мне метки, – простонал Стейнер. – Это ошибка.

Кристофин вновь кивнула, но с места не двинулась.

– Отец предупредил, что ты так скажешь. Почему не остался дома с семьёй?

– Мы повздорили.

Юноша отвернулся – в голове вдруг опустело, дыхание перехватило. Он не мог выразить словами, что чувствовал к Хьелльрунн, Вернеру и Мареку.

Кристофин подошла и тронула его за руку.

– Ступай в конюшню, – велела она, прервав мрачные размышления. – А я принесу медовуху.

– Я не собираюсь пить в конюшне. На мне нет метки, и я не лошадь.

– Или конюшня, или ничего. Иди. И постарайся пробраться незаметно.

Стейнер неохотно кивнул. Как в дурмане, он задворками обошёл таверну. Конюшня, обветшалое деревянное строение, нищенски ютилось позади. Из трактира доносились громкие отрывистые голоса, и юноше даже почудилось, что он вот-вот услышит своё имя. Сквозь закрытые ставни пробивался свет и приковывал взгляд. Стейнер с наслаждением воображал застарелый запах пива и беспорядочный ворох соломы на полу; он жадно прислушивался к громовым взрывам хохота и приглушённому гулу разговоров. Вряд ли на острове его ждут подобные удовольствия.

Молодой кузнец юркнул в конюшню и нашёл пустое стойло. Кристофин заранее всё подготовила: два табурета, фонарь и две глубокие кружки. Солому покрывала старая попона. Дочь трактирщика проскользнула следом с глиняной кружкой в руках и озорной улыбкой на лице.