Текст книги "Крушение"

У подножья

– … Ну так что, И.? Ответь мне, кто ты без меня? Что, язык проглотил?

Пальцы, наконец, нащупывают пластиковую коробочку в заднем кармане и, нервно подрагивая, извлекают на свет небольшое, чёрное, прямоугольное устройство. Повертев его в руках и проверив на наличие повреждений, И. плотно сжимает в ладони механизм. В тех местах, где кожа соприкасается с корпусом пробегает тусклое сияние: «Снятие отпечатка… iD подтвержден», – вспыхивает на узком пиксельном дисплее; затем на нём появляется информация об уровне запаса химических элементов для синтеза веществ.

– Успокойся, он полный. Ты же сам ночью ходил, пополнял его у этих барыг в гетто-районах.

И. щелкает по кнопкам и выбирает молекулярную структуру препарата и чистоту: «0,3… или нет, 0,4%».

– Ты уверен? Не боишься, что дыхание перехватит?

Он уже подносит механизм к лицу, как вдруг замечает на себе взгляд пассажира, который сидит по диагонали напротив.

Незнакомец сперва уставился на медикаментозный органайзер у И. в руках, а позже поднял глаза на его лицо и замер. Когда же И. заметил пожилого пассажира в очках, тот неожиданно встрепенулся и, придя в себя, уткнулся обратно в голографическую книгу в руках.

– Только взгляни на себя. Они думают, ты наркоман.

И. поворачивается к окну. Там, среди мрака, как и прежде, отражается его бледное, худое, до жути серьёзное лицо, из-под нахмуренных бровей которого уже давно пропало голубое сияние.

– Берегись!

Он отшатывается назад, а через мгновение солнечный свет за стеклом снова начинает мелькать.

– Ты что, спишь!? Приди же в себя наконец!

Когда же бетонные блоки заканчиваются, за окном вновь открывается вид на бескрайнюю пустошь. Но буквально через несколько секунд из-за дальнего края окна появляется город – он с огромной скоростью выезжает навстречу движению…

Все начинается с нескольких тёмных точек вдали, но с каждым мгновением их становится всё больше и больше. Они словно высыпаются на поверхность раскалённой пустоши по необъятной дуге. Постепенно небольшие серые объекты превращаются в 40—45 этажные блоки, расположенные настолько плотно, что кажется, они взбираются друг на друга по склонам песчаных дюн, а некоторые из них возводятся прямо сейчас на границе с пустыней.

Очень быстро бесчисленные постройки заполняют большую часть вида за окном, и гипертрейн неожиданно пересекает черту города и продолжает нестись уже над крышами домов. С большой скалистой возвышенности, над которой проходит вакуумная трасса, отлично видны залитые солнечным светом бесконечные каменные джунгли, что раскинулись на просторах холмистых равнин. Прямо над городом тянутся широкие полосы автострад, вырывающиеся из пустоши, а над открытыми участками бетонных долин потоки знойного ветра разносят огрызки длинного, темного материала, когда-то давно служившего защитой для всех дворов-колодцев от яростных лучей. Огромные ошметки брезентовых навесов, словно флюгеры, бьются над верхушками построек, устремляясь то в одну сторону, то в мгновение ока меняя направление, перед тем как снова на время опуститься.

Эти не имеющие ни конца ни края районы-лабиринты, утопающие в пыли, песке и нелегальных постройках, раскинулись здесь на десятки тысяч километров вокруг центральной области и вместили более миллиарда человек, большая часть из которых живет далеко за чертой бедности.

Голод, разруха, наркотики, криминал – здесь есть все преимущества настоящих трущоб.

Это – «Нищий город».

А прямо над ним возвышается Роковая Башня, с жадностью пожирающая горизонт…

– Стоит признать, вид на этот клоповник, просто обалденный.

Когда Величайшее Строение на Земле вырастает из-за края окна, И. поднимает на него взгляд.

– Охренеть можно. Ты, наверно, уже и забыл, насколько она огромная…

На другой стороне салона видно, как её темные массивные стены продолжают захватывать один иллюминатор за другим.

– Пугающее ощущение, правда? Ты ещё не передумал?

И. сжимает в руке позабытый органайзер и опускает на него взгляд. Он подносит его к лицу и уже собирается нажать большую механическую кнопку, но голос Вёрджила останавливает его:

– Не спеши…

Рука замирает в воздухе.

– Лучше дотерпи до подъёма.

Немного пораздумав, И. про себя соглашается и убирает органайзер во внутренний карман – туда, где ему и место.

Вдруг город за окном резко меняется.

Словно взявшиеся из ниоткуда высокие здания из металла и стекла начинают проноситься с обеих сторон непрерывными рядами. Их зеркальные, переливающиеся друг в друге поверхности заставляют И. сощурить глаза, что поднимаются всё выше и выше, пока среди рябящих шпилей не проступают стены Величайшего Строения.

На невероятной высоте виднеется огромное бетонное сооружение, широкой линией опоясывающее первую – нижнюю ступень Башни чуть выше середины. Это – «Верхний кольцевой вокзал». К нему прямо по поверхности крутых стен ползут транспортные тоннели, сильно напоминающие тонких длинных изгибающихся червей…

– С огнем играешь…

Внезапно солнце, выглянувшее из-за верхушек небоскрёбов, скользнуло по векам пассажира и укололо бесчисленными бликами глаза.

– Предупреждал же.

Укрывшись поглубже в тени и прислонив голову к стене фюзеляжа, И. опускает взгляд на основание города, укутанное вечным туманом – белым и густым, как молоко.

Вскоре на салон вновь обрушивается тьма.

– Так-то лучше.

За считанные секунды проскочив «Century City» по узким расщелинам технических каналов, гипертрейн погружается в очередной тоннель и стремительно сбрасывает скорость.

Когда в салоне разгорается свет, становится видно, что большинство пассажиров уже направилось к тамбуру. Сидеть на местах остаются лишь редкие фигуры.

Транспортное средство останавливается и вместе с затихающим гулом электродвигателя опускается на монорельс. «Двери открываются». Люди начинают покидать вагон, освобождая проходы, а им взамен кабина наполняется эхом, обитающим на «Нижнем кольцевом вокзале». За окнами по-прежнему сгущается тьма.

И. вдруг опомнился. Он устремляет взгляд туда, где была та девушка, сидевшая неподалеку – буквально через несколько рядов. Но её там больше нет.

– Что, потерял кого-то?

Он пытается найти её среди убывающей толпы, но его попытки остаются тщетными. И. откидывается на кресло.

– Слышишь? Сейчас самое время.

Он кивает – достаёт медикаментозный органайзер и, отключив его сигнал за несколько минут до напоминания, подносит ко рту и производит двойное нажатие.

Щёлк-щёлк.

Две маленькие синие капсулы закатываются ему в рот по выскочившему желобу…

– Ну же, реакция уже началась…

Подержав их немного под языком, он глотает горьковатые таблетки.

Через язычную артерию молекулы препарата быстро попадают в кровь, из неё – в мозг. Преодолев гематоэнцефалический барьер, активное вещество моментально нарушает баланс нейромедиаторов в межсинопсическом пространстве.

– Ухх, в твоей башке сейчас начинается настоящий хаос…

И. растекается по сидению. Седативный эффект стремительно растет, в то время как сознание угасает. Становится тепло и уютно, а звуки кажутся приглушенными, но одновременно с этим чище…

– Слышишь это? Восприятие изменилось…

«Двери закрываются», – раздается из динамиков. Гулкий удар обрубает вокзальное эхо, и вагон снова наполняется вибрацией и шумом, которые теперь ощущаются совершенно по-иному.

– Взгляни-ка, что там?

За окнами среди мрака вспыхивают сотни ярких ядовитых проекций. Заторможенно реагируя на свет, И. поворачивается к голографическим рекламам.

– Тяжеловато разобрать, да?

Поезд тронулся. Под оглушительный скрежет транспортное средство начинает подниматься вверх, но уже без использования магнитных подушек, а лишь за счет силы тяги и металлических колёс.

– Ну что, полегчало? Эй, ты вообще здесь?..

Не в состоянии обработать сенсорную информацию, И. продолжает тупо пялиться на преследующие иллюминатор зацикленные ролики, мелькающие картинки и бегущие строки на сотне разных диалектов.

– Ладно. Отдохни немного. У тебя впереди очень тяжелый путь… Сейчас связь ненадолго пропадет. Услышимся навер…

Часть 1

Секция N1

Вокзал

Связь восстановлена

– ИииИИиии… ОчниИись…

Под скрип и лязганье состава ядовитые проекции за окнами начинают потухать – один ряд за другим.

– …Эй, И… ВставаАаай… Ты что, заснул?.. ДА ПРИДИ ЖЕ В СЕБЯ НАКОНЕЦ!

И. вздрагивает и впервые за долгое время моргает, отрывая взгляд от только что потемневшего иллюминатора.

– Давай, почти подъехали. Пора на выход…

Осмотревшись по сторонам, он с трудом поднимается и, немного покачиваясь, направляется к тамбуру, не обращая никакого внимания на пожилого мужчину в очках – по диагонали напротив, – который продолжает абсолютно неподвижно пялиться в электронную книгу.

– Что это с ними?

По левую сторону салона мягкое сияние начинает перекидываться от одного окна к другому, открывая вид на сумрачный перрон.

– Да взгляни же! У них что, Приступ?

Уже на подходе к тамбуру И. поднимает взгляд на человека, что стоит сбоку от прохода с голографическим планшетом в руках. И. заглядывает ему в лицо, на котором застыло слегка растерянное, обеспокоенное выражение, а в глубине не моргающих, словно сделанных из стекла, глаз переливается отражение мерцающих проекций.

И. взмахивает рукой перед лицом незнакомца, но оно остается совершенно неподвижным. Тогда он смотрит назад и видит такие же оцепеневшие фигуры по всему вагону.

– Здесь нельзя оставаться. Живей!

Двери хлопают за ним…

Вокзал по ту сторону стекла с надписью «Не прислоняться» замедляет ход. Но перед самой остановкой И. вновь хватается за грудь, чтобы принять «ещё немного».

– Ты серьезно?

Свист тормозов, и вагон качнулся…

«Двери открываются».

И. убирает органайзер и натягивает на голову капюшон. Перед глазами предстаёт бесчисленная толпа собравшихся на перроне. Тускло-зелёное сияние под ногами впереди стоящих людей становится алым, и народ расступается, образовывая длинный, но узкий коридор. В воздухе звучит заботливое эхо Башни, подсказывающее вновь прибывшим дорогу:

«Дорогие гости и посетители „Century Tower“! Добро пожаловать на платформу Амсанкт. Следуйте сигналам системы координации толпы: путь в мегаполис – по красному коридору. Зеленые зоны – для пассажиров, покидающих вокзал».

И. сходит на низкий перрон. Алое сияние становится ярче при соприкосновении с подошвой и потухает полностью вслед за движением его ног.

– Хороший мальчик, слушайся бабушку.

Два оживающих бурных потока начинают погружаться в вагон, но через считанные секунды толпа, по-видимому заполнившая электропоезд, останавливается, хотя оставшиеся на перроне люди продолжают смыкаться у И. за спиной.

«Двери закрываются», – отдается эхом.

Под шум толпы и нарастающий гул уходящего состава маленькие красные индикаторы под ногами – точно сияющие жемчужины, – продолжают завораживающе переливаться, каждый раз словно вздрагивая от его шагов.

– С возвращением… Да хватит уже пялиться на пол! Оглянись по сторонам.

И. поднимает взгляд и натыкается на огромное темное пространство между головами людей и невероятно высоким потолком. Раскинувшиеся наверху паутины из сотен изогнутых балок, опор и переборок сплетаются в колонны, которые поддерживают массивный каменный свод. Большая часть вокзала погружена во тьму, лишь на дне горят фонарные столбы, тусклые прожектора и эфемерные табло.

– Словно в прошлое попали, да?

И. качнул головой. Продолжая озираться, он проходит ещё примерно полсотни шагов и задерживается у края дорожки.

«…Путь в башню – по красному коридору направо, вдоль железнодорожных путей. Будьте внимательны к себе и окружающим при вхождении в поток…»

– Не торопись. Пропусти этих.

Мимо него проносятся спешащие фигуры…

– Сейчас!

Он делает шаг, и толпа тут же уносит его прочь…

– Можешь идти хотя бы немного быстрее? Плетёшься еле-еле.

Нога сменяет другую, взгляд блуждает по толпе, тускло-алое сияние пола переливается указывая всем дорогу, фигуры впереди перемешиваются между собой, но иногда всеобщий ход замедляется, чтобы пропустить людей, направляющихся к зонам посадки по проступающим на время зелёным островкам-коридорам.

– Эй, И., взгляни-ка на часы.

Он останавливается прямо посреди потока, алый пол темнеет вокруг него. Глаза поднимаются на огромный голографический циферблат слева вдалеке, над залом ожидания и билетных касс.

– Они показывают неправильное время. Здесь все часы показывают неправильное время…

Взгляд вяло проскальзывает по многочисленным табло сумрачной платформы и снова возвращается к огромным часам над бесчисленной толпой…

Стрелка чуть двинулась. Но не в ту сторону…

– Это похоже на обратный отсчёт… Наверно, сбой какой-то. Ладно, не стой – двигай давай.

Вскоре поток впереди идущих людей делится на небольшие колонны. Это означает, что неподалеку начинаются линии траволатора – длинного пассажирского конвейера, утягивающего всех к вратам за стены башни. Но механизм сейчас, судя по всему, неподвижен, поскольку фигуры, вступающие на него, не приобретают ускорения.

«… на протяжении всего транспортного полотна рекомендуется держаться за поручни и быть готовым к резкой остановке и внезапному началу движения…»

– Да все давно знают твои дурацкие правила!

И. переступает гребёнку и продолжает идти по неподвижным пластинам траволатора. Люди куда-то спешат и обгоняют друг друга по центру просторного прохода. Такая же суета творится и на других линиях конвейера. Шум бесчисленных составов и голос Башни многократным эхом отдается между стен…

– Держись!

Внезапно траволатор вздрагивает. Но тут же замирает, заставляя И. пошатнуться на ногах, в то время как окружающая его толпа издает истошный визг и впивается в перила. Освещение потухает. На секунду воцаряется полная тишина…

– Да что тут вообще происходит?

Возвышаясь над остальными, И. продолжает осматриваться – людей вокруг озаряет слабое сияние откуда-то издалека.

Когда же закоротившие осветительные приборы перестают мелькать, перепуганные лица проступают из полумрака. Съёжившиеся фигуры постепенно распрямляются и, озираясь по сторонам, возобновляют движение…

– А этот на что вылупился?

Продолжив идти, И. замечает на себе взгляд неизвестного, тот шагает впереди метрах в десяти вдоль противоположного борта.

Человек с черным зонтом-тростью в руке обратил внимание на И. ещё во время толчка: высокий, строгий мужчина в капюшоне – единственный, кто не дрогнул в момент встряски. Незнакомец продолжил движение, но вдруг его словно осенило, он изменился в лице и снова обернулся.

– Какого чёрта ему надо?

Его шаги замедляются, неизвестный выходит в центр прохода и останавливается прямо посредине траволатора. «Кажется, я знаю вас…» – бормочет он, и после этих слов замирает. Зонт выскальзывает у него из рук, челюсть отвисает, а глаза становятся как стекло.

Толпа обтекает незнакомца со всех сторон.

– Держись от него подальше, слышишь?!

И. вжимается в перила, пытаясь избежать столкновения, но всё же задевает оцепеневшую фигуру плечом. Время словно замирает на мгновение, а взгляд И. задерживается на лице незнакомца…

Кажется, человек просто погрузился в себя, так же как и те люди в вагоне гипертрейна. Но это не так… Его поразил Приступ очень необычной болезни, которая охватила человечество много сотен лет назад…

– Фухх, пронесло!..

Об этом заболевании до сих пор мало что известно. Никто не знает, откуда оно взялось и когда впервые появилось. О нём ходят лишь слухи, а в сети разыскать можно лишь обрывки информации. Кто-то связывает её появление с изменениями в окружающей среде и пагубным влиянием солнца, кто-то – с метаморфозами, которым подверглась природа человека за тысячи лет, но многие обитатели Башни считают, что это кара богов, ниспосланная на людей за их деяния.

Иногда в публичных местах, подобных этому, можно наткнуться на несчастных, в чьих глазах безвозвратно угасла искра сознания, или же которые грезят прямо наяву. Люди просто замирают, переставая реагировать на происходящее и вступать в контакт с окружающими. Они теряют ориентацию во времени, пространстве, а иногда и в собственной личности, ненадолго забывая, кто они такие… Впадая в трансовые состояния, больные могут пребывать в них от нескольких секунд до целых месяцев. Некоторые утверждают, что во время приступа они переживали моменты ярчайшего просветления, но для остальных эти мгновения переполнены страхом и глубочайшим забвением…

Причины развития и механизмы этого наваждения практически не изучены по сей день, поскольку заболевание не имеет никаких физиологических проявлений и протекает без структурных изменений мозга. Говорят, оно может проявиться у любого абсолютно здорового человека, невзирая на пол, возраст и психическое состояние. Ходят слухи, что с каждым веком пострадавших от этого недуга становится всё больше, несмотря на пустые заявления Единого Общества о победе над заболеванием. Опасаясь пандемии, Министерство по контролю нетипичных заболеваний ежегодно регистрируют десятки тысяч новых больных, внося их в специальные реестры и назначая им дорогостоящие препараты, купирующие симптомы расстройства. А те, кто продолжает демонстрировать изменённые состояния сознания, могут оказаться отрезанными от всего оставшегося мира в специализированных учреждениях, где уже на протяжении многих веков безрезультатно изучают эту необычную болезнь.

Хотя попасть в изолятор сегодня – большая редкость, поскольку все слышали о том, что приступ, подобно зевоте, проявившись у одного, может перекинуться на другого, создавая локальные очаги заражения, переполненные замершими, пребывающими в полном забвении людьми. Поэтому большинство очевидцев, обнаружив больного, не пытается помочь или вызвать службу контроля, вместо этого люди стремятся поскорее убраться подальше. Никто не желает оказаться вблизи источника неизвестного заболевания, тем более попасть под контроль специализированных ведомств…

– И., ты о чем там задумался?

Именно по этой причине перепуганная толпа спешащих по траволатору пытается протиснуться между ограждениями и оцепеневшей фигурой в центре прохода, и как можно быстрее убраться от неё подальше.

– Лучше взгляни-ка на него ещё разок…

…И. продолжает идти по неподвижной линии транспортного конвейера уже некоторое время, оставив незнакомца далеко позади. Но голос Вёрджила вынуждает обернуться:

– Что это с ним?

Он смотрит назад и видит, что застывшая фигура вдалеке уже стоит к нему лицом. Мужчина протягивает руку – словно пытаясь дотянуться до свода, – и продолжает что-то шептать:

«… в этот день время пойдет вспять… и расступятся своды… но не убоится он ничего… и выйдет на свет…»

Тут же вернув взгляд обратно – в направлении указательного жеста, – И. внезапно обнаруживает перед собой целый океан пыли, переливающийся в потоке света над головами людей…

– Ух ты…

Клубы мерцающих частичек, зависших в плотном воздухе вокзала, словно целая галактика из триллионов янтарных звезд… По инерции И. делает ещё несколько шагов и только после этого замечает, что всё его тело: грудь, предплечья, ладони и пальцы на руках пылают в ослепительно-золотом сиянии. Случайно попав под солнечные лучи, он судорожно запрокидывает голову к распахнутым на потолке заслонам и замирает. Ноги врастают в пол, а в глубине сужающихся зрачков начинает расти огненный шар…

Крошечные песчинки кружат всё медленнее и медленнее, пока не застывают вовсе. Все вокруг оборачивается в галлюцинаторное видение, в центре которого царит небесное светило…

– И.! Эй Иииии.! Ты слышишь?! Приди в себя! Очнись! Не стой на месте! Ты должен продолжать идти…

Анамнез

Примерно тридцать лет тому назад…

Он моргнул.

Прямо перед ним в широком зеркале размером в бо́льшую часть стены отражается стерильно-белая, но потрёпанная временем комната: стол с настольной лампой, два стула (один напротив другого), дверь на магнитном засове и камеры наблюдения, перемигивающиеся в разных концах помещения… а также его худое, усталое лицо, что находится практически в упор к зеркальной поверхности наблюдательного окна.

Разглядывая в нём собственное отражение, он время от времени улавливает короткие еле различимые фразы людей по ту сторону. Иногда ему кажется, что их перешёптывания – голоса у него в голове.

Но все разговоры умолкают, когда из коридора начинает доноситься эхо ударов звонких каблуков. Торопливые шаги становятся всё отчетливее и громче, пока не оборачиваются оглушительными цоканьем, которое обрывается прямо у дверей. Писк электромагнитного замка, щелчок затвора – и в комнату заходит женщина в белом халате, в руках у неё папка с документами и планшет.

– Присаживайтесь, мы здесь надолго, – сообщает она и направляется к столу.

В воздухе повеяло запахом её парфюма.

Яркая, белая люминесцентная лампа противно гудит и, мерцая, похрустывает у них над головами.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она, когда он сел напротив.

– Вы бы не могли погасить свет? Он слепит меня.

– Гелиофобия?

Он кивнул.

Она подаёт сигнал зеркалу, словно собственному отражению, и, глядя в него, поправляет волосы, собранные на затылке в пучок. Свет потухает, остаётся лишь бледное сияние настольной лампы. В комнате воцарился привычный полумрак.

– Так лучше?

«Приступайте уже, – неожиданно в голове у неё раздаётся голос, – у Нас нет времени тянуть».

– Нам нужно начинать, – произносит она и взмахивает рукой над прибором, встроенным в край стола. В воздухе над ним всплывает тусклая медленно разогревающаяся проекция небольших размеров. Её пальцы касаются эфемерной клавиши «Rec» на ней.

– Здравствуйте, – от её голоса на голографическом экране вздрагивает линия эквалайзера, – меня зовут Доктор Кэрриал Хилл, – так же, как и на бейджике у неё на груди: «Dr. K. Hill». – Наш разговор будет записываться. По результатам экспертизы, – она снова покосилась на отражение, – комиссия вынесет заключение, от которого будет зависеть ваш статус. Вы готовы?

Он снова кивнул.

– Вслух, пожалуйста.

– Да.

– Хорошо…

Она открывает толстую папку и достает из неё медицинскую карту. Её глаза опускаются в текст, отперфорированный на поверхности синтетических листов из мягкого зеленоватого материала.

– Итак, пациент № i129S+1, – читает она на обложке, а затем откидывает её вверх и переходит на следующую страницу. – Вы поступили в изолятор в ночь с пятницы на субботу. Отчёт оперативной группы, прибывшей на место: «Больной в критическом состоянии: не вступает в контакт с окружающими; полное отчуждение от реальности; отсутствие реакции зрачков на свет и физическую боль. Возможны галлюцинации: делирий или онейроид…» Это всё довольно типично, – она заглядывает в следующий лист. – А вот дальше начинаются странности. Следующий комментарий бригады: «У больного наблюдаются серьезные нарушения работы сердца: аномальная тахикардия…». Боже, я таких показателей в жизни не видела «400—450 ударов в минуту…», «…внутривенное введение 0,5 мл 20% раствора Препарата (наименование изъято «защита интересов пациента») нормализовало состояние больного», – закончив со страницей, она перелистывает оставшиеся листы один за другим. – Но в стационаре вы не продемонстрировали никаких отклонений. Тесты и анализы тоже в пределах нормы, за исключением диагностики реакции и мышления, тут вы набрали максимальный результат, – она откладывает медицинскую карту в сторону и заглядывает в планшет, который в реальном времени считывает показатели самочувствия пациента. – Странно, а сейчас ваше сердцебиение снова зашкаливает. Видимо, я вас напугала…

«Мисс Хилл, – в её голове вновь раздается требовательный голос, – в первую очередь Нас интересует информация о звонке. Займитесь этим».

Она находит среди документов другой зеленоватый листок синтетической бумаги.

– Да, по поводу звонка, – продолжает она, – Он поступил в Службу в 2.18 ночи от анонима через удалённый прокси сервер. Голос также оказался зашифрован, анализ не дал никаких результатов, – отрывает глаза от протокола в руках. – Человек один в запертой изнутри комнате. Встает вопрос: кто, в таком случае, звонил? Предположения или комментарии будут?

Он помотал головой.

– Я так и думала, – произносит она и опускает глаза обратно в текст, – У отдела безопасности к вам много вопросов. В рамках расширенного расследования всё ваше оборудование изъято для проверки. Не думайте, что вам удастся что-то скрыть.

– Мой компьютер? – угрюмо переспросил он. – Разве я дал разрешение?

– В таких случаях оно и не требуется.

Он мгновение помолчал, а позже пробормотал себе под нос:

– Власть толпы…

Она посмотрела на него исподлобья.

– Давайте без этого. Экстремистские заявления только ухудшат ваше положение. Вы же тоже госслужащий, должны понимать. Хотя, теперь уже бывший…

«Доктор Хилл, не отклоняйтесь от основных задач Комиссии. Лучше расспросите пациента об импланте».

– И что касается вашего височного имплантата. В отчетах техников говорится, что он изрядно потрёпан, – она роется в бумагах одной рукой, – а также на нём присутствуют следы взломов и нелегальных манипуляций. Что вы с ним делали? Передавали слишком большие объёмы информации? Устанавливали неофициальное ПО?

– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая глаз.

Покосившись на наблюдательное окно, она несколько секунд подождала дальнейших указаний, но их так и не последовало.

– Ладно, – она берёт в руки планшет. – Чтобы разобраться с историей вашей болезни и вынести заключение, нам необходимо пробежаться по фактам из вашего личного дела, поскольку некоторые события из прошлого могли повлиять на ваше нынешнее состояние, – она открывает файл и в глубине её опустившихся глаз начинают бежать страницы загружающегося текста. – Здесь нет никакой информации о ваших родителях. Предположительно они были нелегальными мигрантами. Верно?

Он пожал плечами.

– Вы что-нибудь помните о них?

Он помотал головой, отводя взгляд куда-то в сторону.

– Понятно. Зато у нас есть файл на вашего опекуна…

Она открывает его досье и медленно, пальцем по воздуху, прокручивает доступную информацию.

– Подозрительный старик. И очень странный выбор протезов, – она задерживается на биометрическом изображении аугментаций ног, которые больше напоминают конечности какого-то копытного. – Но долго вы с ним не прожили, он умер… О нём у вас остались какие-нибудь воспоминания?

– Только то, что он был добр ко мне, – он поднял на неё глаза, скрытые за линией тени.

– Вы видели его смерть?

– Нет, – мрачно ответил он. – Ко мне пришли какие-то люди, сказали, что его больше нет, и забрали меня.

Немного помедлив, она возвращается к планшету.

– После этого вы попали в приют фонда «Капаней». Верно?

Он кивнул.

– Там были зафиксированы акты жестокости с вашей стороны. Можете пояснить?

Он задумался на некоторое время.

– Дети в приюте были жестоки ко мне, – пробормотал он и помолчал ещё немного. – Помню, когда я только попал туда, и меня привели к остальным, все сгрудились вокруг и стали разглядывать меня из-за аномалии, – он провел пальцами у глаз.

– Да, флюоресценция зрачков и радужки. Об этом есть в вашем деле – очень редкое генетическое отклонение. – она отматывает немного назад. – Это служило причиной конфликтов?

– Да. Они обзывали меня уродом… до тех пор, пока я не понял, что могу давать им отпор…

– Вы сломали мальчику спину…

– Точно, – он словно разглядывал что-то в темноте. – Я спустил одного забияку с лестницы. Он пролетел несколько метров перед тем, как упасть. После того раза в младших группах ко мне мало кто вообще подходил.

– И у вас из-за этого не было никаких проблем?

– Нет… Возможно, наставники понимали, что он этого заслуживал. Он был старше нас и многих задирал…

«Мисс Хилл, члены Комиссии хотят услышать больше об аномалии», – всё тот же голос раздается в её голове.

Она бросает недовольный взгляд на тусклое отражение, но возвращается обратно к пациенту:

– Можно ещё несколько вопросов по поводу ваших глаз? Когда впервые была обнаружена светимость?

– Не знаю, – безразлично ответил он. – До того, как я попал в приют, никому не было до этого дела.

– А почему они не флуоресцируют сейчас? – спрашивает она, заглядывая ему в глаза.

– Тяжело сказать. С возрастом они горели всё тусклее и реже, пока сияние не стало пропадать вовсе.

– Когда вы заметили снижение интенсивности светимости?

– Не помню. Я не обращал на это особого внимания. Может быть, где-то в старших классах интерната.

– Это могло быть как-то связанно с вашим психологическим или физическим состоянием?

Он равнодушно пожал плечами, а затем, словно что-то услышав, поглядел на зеркало и спросил:

– А у вас здесь курят? Я обычно не курю, только когда нервничаю. Пристрастился ещё в университете.

Она поворачивается в сторону наблюдательного окна:

– Это можно как-нибудь устроить?

Через мгновение раздраженный голос отвечает:

«Я только взял пачку в руки… – И выдерживает паузу: – Минуту».

– Сейчас, – объявляет она.

– Классические, если можно, – добавил он, обращаясь к зеркалу.

Спустя некоторое время в коридоре раздаётся грохот и звук шагов. Дверь открывается и тусклый свет, проникающий в тёмное помещение, заставляет пациента зажмуриться. В комнату заходит санитар. Он подходит к столу и кладёт на край сигареты и электронную зажигалку в пепельнице. Пациент и доктор на мгновение поднимают на него глаза. Санитар уходит. Дверь громко хлопает за ним.

«Прошу, продолжайте».

Она возвращается к планшету, а он достает из полупустой пачки несколько сигарет из полимерных материалов.

– Итак… Вижу, детский психолог отметил, что у вас был воображаемый друг, но для того возраста и положения это обычное дело. Значит, несмотря на инциденты, вы учились очень даже неплохо. Ваш общий коэффициент обучаемости просто феноменален, – отмечает она, обратив внимание на проценты в конце копии акта об успеваемости. – Сложно было?

Он покачал головой, прикуривая сам себе.

– Затем вы поступили и с отличием окончили Центральное учебное заведение планеты: «CUOTW», – она быстро отбарабанивает его аббревиатуру. – Как вам это удалось? Обучение там, должно быть, стоит целое состояние.

– Общественная стипендия высшей категории, – ответил он, выпуская остатки дыма изо рта. – Она присуждалась лучшим студентам. Благодаря ей я ни в чем не нуждался на протяжении десятилетий своего ученичества, – пояснил он и снова поднес сигарету губам.

– Какой факультет окончили?

– Разве там не написано? – он кивает на планшет, сбрасывая пепел сигареты в блюдце-пепельницу из темного псевдо-стекла.

– Эти данные изъяты: принцип конфиденциальности пациента. Но вы можете раскрыть информацию, если не считаете её компрометирующей.

– А кто определяет, какие данные оставить, а какие нет?

– Модераторы. Им предоставляют разрозненные куски личных дел и, следуя правилам, они отбирают ключевую информацию и изымают частную.