Текст книги "Крушение"

«Мы здесь не для консультаций собрались, Доктор Хилл».

– «Цифровая архитектура» и «нейропрограммирование», – произнес он перед тем, как снова вдохнуть дым. – Я окончил эти направления.

– В те периоды приступы были?

– В те периоды? – с угрюмым удивлением переспросил он, – Нет… Тогда будущее казалось безоблачным. Я оставил приют позади. Был свободен. Я жил, творил, создавал. И казалось, это только начало… – он замолчал и словно погрузился в воспоминания о тех временах вместе с очередной затяжкой тяжелого табака. Но чуть позже он грузно усмехнулся: – Хмм… – дым вылетел у него из ноздрей, – Помню, в начале университета мы собирались группами и устраивали соревнования: нужно было на скорость взломать счёт какой-нибудь крупной коммерческой организации, потом прикрепить к нему самопополняющийся веб кошелёк в цифровой валюте и отсылать какому-нибудь бедняку из списка неимущих, – он затянулся опять, продолжая смотреть куда-то в сторону. – Должно быть, инфляция сделала из них настоящих богачей. Если они, конечно, нашли способ легализовать доходы.

– Это серьёзное нарушение закона, – недоумевающе произнесла она.

– Да? – переспросил он, разглядывая тлеющий огонек на сигарете. – Думаете, кто-нибудь будет искать пару маленьких дыр в грязных хедж-фондах и нелегальных оффшорных счетах? – он поднял на неё глаза. – Мы хотели изменить мир. И думали, нам никто не помешает…

– Поэтому вы избили преподавателя?

– Я не избивал его, – резко ответил он, – просто оттолкнул.

– Причина конфликта?

– С мистером Сливером у нас произошли, так сказать, концептуальные разногласия. Мне жаль, что всё так вышло…

Она заглядывает в его файл и прокручивает ниже:

– Что? Его уволили? – изумленно спрашивает она, – я впервые в жизни вижу отметку об увольнении.

– Руководство факультета решило, что его методы не этичны. Но, по правде сказать, он был одним из лучших учителей, – произнес он и сбросил пепел, накопившийся за это время.

– А вы опять вышли сухим из воды, – она с подозрением посмотрела на него.

– Я был там практически ни при чём. Мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело и отпустили.

– Складывается такое впечатление, что за вами кто-то хорошенько присматривал.

Он недоумевающе взглянул на неё.

– Кто? – словно поперхнувшись дымом. – И кому это нужно?

– Лучше вы ответьте мне.

– Лишь случайное стечение обстоятельств.

Она возвращает к планшету глаза.

– Вскоре после окончания университета вы поступили на государственную службу. Название департамента и отдела, разумеется, скрыто. И «по случайному стечению обстоятельств» вы довольно быстро оказались на руководящей должности, – она поднимает на него взгляд. – Люди веками двигаются к подобным постам, а у вас до этого даже не было опыта работы. Как вы думаете, почему выбрали именно вас?

– Потому что лишь взглянув на строчку кода, я уже знал все нюансы программного обеспечения, оказавшегося передо мной, – произнес он, раздавливая потухающий окурок в пепельнице. – Я был лучшим за всю историю министерства…

«Мисс Хилл, сейчас самое время перейти к главным вопросам».

Она коротко кивает, словно соглашаясь про себя.

– Так что случилась тогда?

Он резко помрачнел…

– Когда болезнь впервые проявила себя?

…и опустил глаза.

– Я точно не помню этого…

– Это нормально, – успокаивает она, – люди годами могут этого не замечать, но попробуйте вспомнить хоть что-нибудь. Может быть, навязчивые мысли, чувства, ощущения, какие-нибудь травмирующие события?

Он задумался.

– Да, точно: ощущение… – пробормотал он, уставившись на стол и покачивая головой. – Полагаю, первые признаки этого появились задолго до появления Болезни, и когда тому, казалось, уже не было особых причин. Всё вроде продолжало идти своим чередом, – рассказывал он. – Но в тот период меня стало преследовать странное ощущение… и с Вёрджилом становилось все больше проблем…

Голоса и вопли золотого призрака эхом отдались у него в голове.

– Вёрджил? Кто это? Ваш друг?

– Друг или демон, – пробормотал он, глядя в одну точку, – трудно сказать…

– Вы общались с демоном? – настороженно переспрашивает она.

– Нет… Нет, – повторил он, пробуждаясь от всплеска воспоминаний. – Я же не сумасшедший. Это мой ИИ. Вернее, искусственная персона, являющаяся неотъемлемой частью хозяина. Я начал работать над ним ещё до университета. Я всегда мечтал иметь друга равного себе, поэтому решил создать зеркало, способное помочь найти истину; отражение, благодаря которому, человек мог бы стать лучшей версией себя… Я построил эту архитектуру на принципе конкурирующих доминант… и первое время, казалось, что всё идет неплохо. Но позже с ним начало происходить что-то не то. Я не раз искал ошибку в его кодах, но так и не смог найти. А может быть, её там никогда и не было…

Он поднял на неё глаза. На этот раз её лицо оказалось очень серьезным:

– Как любой член Единого Общества, я обязана задать вопрос, – произносит она крайне официальным тоном. – Вы когда-нибудь вводили в сеть не сертифицированное программное обеспечение или пользовались незаконными путями выхода во всемирный интернет?

– Конечно нет, – разумеется, он лгал ей. – Я лучше вас знаю все эти законы. Я больше двадцати лет провел в бюро сертификации программного обеспечения и сегрегации искусственных нейросетей.

Внезапно в помещении за зеркалом раздаётся грохот. Их лица тут же поворачиваются в сторону наблюдательного окна. А буквально через пару мгновений голос в голове ей сообщает:

«Нам придётся ненадолго прерваться. У нас тут ЧП… санитар застыл…»

– У нас небольшие технические неполадки, – передаёт она пациенту. – Придётся немного подождать, – она останавливает запись, щёлкнув пальцем по голографическому экрану над краем стола.

Спустя несколько секунд из коридора доносится громкий топот, многократным эхом отражающийся от стен.

– Что-то не похоже на «небольшие технические неполадки», – говорит он, когда в сияющей щели между дверью и полом проносятся чьи-то тени. Она тоже оборачивается на грохот за спиной.

– Не берите в голову. Скоро всё закончится.

Когда суета в соседнем помещении утихает, он берёт ещё сигарету.

– Угостите меня одной? Я тоже покуривала в университете.

– Конечно, – он подталкивает пачку и пепельницу ближе к ней.

– Благодарю, – говорит она, когда он подносит к её лицу зажигалку.

Некоторое время они сидят в полной тишине. Он делает редкие глубокие затяжки и пускает дым во мрак, задумчиво глядя куда-то в сторону. Она делает короткие, неполные вдохи и часто стряхивает пепел в пепельницу перед собой, и лишь изредка приостанавливается, уставившись в противоположном направлении. Но вскоре звук его голоса разрушает воцарившееся молчание:

– Думаю, с этим лучше справились бы нейросети, – произнес он, продолжая таращиться во тьму.

– Простите? – она поднимает на него глаза.

– Я про модерацию, – он поворачивается к ней и взглядом указывает на планшет, лежащий на столе. – Думаю, с этим лучше справились бы нейросети.

– Ааа, – задумчиво отзывается она, перед тем как поднести сигарету к губам… – Но вы же понимаете, если бы не принцип обеспечения рабочих мест, напротив вас сейчас тоже находилась бы машина.

Он помотал головой:

– Такого бы не случилось, если бы человек был эффективней машины.

– Ну а кто же, по-вашему, может быть «эффективней машины»?

– Да кто угодно, если бы он этого захотел, – он сделал несколько небольших тяг подряд. – Ещё в университете мистер Сливер говорил нам, что человек – это то, что следует превзойти…

Неожиданно свет настольной лампы замелькал и стал тускнеть, но затем, буквально на мгновение, сияние разгорелось ярче прежнего.

– Не обращайте внимания, – говорит она, тоже уставившись на лампу. – Здание очень старое, поэтому здесь довольно часто бывают перепады напряжения, – она наклоняет светильник чуть ниже. – Значит, вы из тех, кто считает, что 11 пакт – это бред? Но согласитесь, если бы не он, бо́льшая часть населения планеты оказалась без средств к существованию.

Он облокотился на стол.

– Я считаю, что подобного рода запреты – ошибочная политика, поощряющая деградацию всего общества, – произнес он и сжал сигарету в губах.

– Но вы же сами работали на эту политическую модель.

– У меня были на это свои причины.

– Какие?

– Вы очень любопытны, доктор К. Хилл.

– Как я понимаю, с вашими способностями вам была открыта дорога куда угодно, но вы пошли именно туда. Почему?

– Вы были там? – спросил он, стряхивая пепел. – Видели бескрайние поля серверов и вычислительных машин, которые без устали работают и днем, и ночью? Когда-нибудь наблюдали за тем, как их сияние переливается во тьме?.. Все, кто учился у нас на потоке, мечтали попасть в один из отделов министерства информации. Самые современные технологии, доступ к данным и ресурсам, открытый только для госслужащих; беспрецедентная вычислительная мощь – безграничные возможности. Только представьте себе: всё ядро веба у вас на ладони, – он протянул перед собой открытую ладонь, между пальцев которой тлела сигарета.

– Но, а что это было именно для вас?

Он опустил руку. Затем откинулся на спинку и опустил глаза:

– Может, это прозвучит глупо, но в то время я думал, что ещё могу хоть что-то изменить. И я был уверен, что на просторах сети сумею найти нечто уникальное. Пропускная способность серверов департамента – тысячи петабайт в сутки. Я надеялся, что рано или поздно наткнусь на что-нибудь такое, что смогло бы меня удивить… Это одно и то же, что изучать звёздное небо через самый мощный телескоп – в самом тёмном уголке может скрываться целая вселенная…

– Звучит красиво, – сказала она, выпустив перед этим дым, – А что вышло вместо этого?

– А вместо этого я столкнулся с реальностью, – он тоже затянулся. – Неквалифицированное начальство. Месяцы ожидания ресурсов аппарата. Гигатонны системных программ и тупых приложений на примитивных языках, а также куча бумажной волокиты при принудительной изоляции нейросетей, не прошедших повторное сертифицирование. И лишь изредка среди всего этого – любопытный софт и расследования следов подозрительной активности. Мелкий, бесполезный бюрократический аппарат… – пробормотал он перед тем, как снова вдохнуть дым, а потом неожиданно начать озираться по сторонам: – Вы это слышите?

Подняв голову, она прислушивается к звукам, которые напоминают хлопки крыльев.

– Да. Наверно, голуби забрались в вентиляционную шахту, – предполагает она.

– Точно, голуби… – прошептал он, блуждая взглядом по воздуховодам и вытяжкам в тени.

– Вы не любите птиц? – она посмотрела на него.

Он помотал головой.

– Почему?

– Они такие глупые и примитивные создания, – он опустил взгляд на неё, – но им дана возможность парить над миром… И это так несправедливо, что среди всех живых существ на планете остались лишь они, крысы и тараканы.

За дверью несколько фигур проплывает в обратном направлении. Она оборачивается на сияющую щель из-за плеча.

– Док, а почему Болезнь называют Болезнью? – спрашивает он, отводя глаза от бледно зияющей щели.

– Почему Болезнь называют Болезнью? – переспрашивает она, возвращаясь взглядом к пациенту, – Исполнительный совет долгое время не мог выбрать подходящее название для этого явления, – она берёт в руки планшет, – поэтому вместо наименования оно носило номер, присвоенный ей в классификации. Но большинство врачей, имеющее с ней дело, между собой называли её просто: Болезнью, – она тушит недокуренную сигарету в пепельнице. – С тех пор это стало её полуофициальным названием. Всё потому, что болезней много, а для нас она одна, понимаете?

После этого она включает планшет. Загорающийся голографический экран, озаряет ей лицо, а в глубине её глаз стали отражаться показатели пациента.

– Вам и вправду полегчало, сердцебиение почти выровнялось, – сообщает она. – Скажите, предварительно просматривая ваши документы, я заметила, что вы никогда не были женаты и даже ни с кем официально не сожительствовали. Почему? Неужели вам никогда не хотелось семьи?

Он ответил не сразу и прежде выдохнул дым в поток света от настольной лампы:

– Свобода всегда была важнее для меня.

И тушит окурок рядом с её.

Из соседнего помещения начинают доноситься приглушенные звуки, и голос в голове сообщает ей: «Всё, можете продолжать».

– Мы продолжаем, – объявляет она и нажимает на проекцию в воздухе, возобновляя запись. – До того, как мы прервались, вы упомянули о конкретном ощущении, которое появилось перед Болезнью. Можно поподробнее о нём?

– Да, – он задумался и прошелся рукой по волосам. – Как я уже сказал, в тот период у меня стало возникать странное чувство, словно я не знаю, куда иду.

– Дезориентация в пространстве?

– Нет. Я говорю об этом мерзком ощущении, будто ты заблудился, перестал понимать, что делаешь, к чему стремишься, зачем живешь. Словно ты бродишь по лабиринту, по одним и тем же закоулкам. Снова и снова. И всё чаще я стал вспоминать об отце…

– Вы всё-таки помните его. Расскажите, хотя бы немного.

– Рассказать о нём? Я помню его очень смутно… Он был настоящий великан. У него были большие сильные руки и ослепительно яркие синие глаза. В отличие от моих они горели постоянно. И лишь изредка тускнели, когда он вспоминал о маме… Помню, он всюду брал меня с собой. Постоянно обо всем рассказывал и всё мне объяснял. Говорил, что правильно, а что нет… Но позже он оставил меня…

– А ваша мать? Вы помните её?

– Я никогда её не видел. Только на фотографиях в раннем детстве. На одной она была такая жизнерадостная… Темные волосы, большие красивые глаза, маленький нос и широкая, искренняя улыбка. Она была такая молодая, намного моложе моего отца… а на другой – она смотрела в окно на Башню. Её залитое солнцем отражение казалось таким печальным… – Он замолчал.

…

– Вы знаете, почему отец оставил вас? – она прерывает возникшую паузу.

– Нет.

«Мисс Хилл, Нас не интересуют семейные проблемы пациента. Мы здесь для того, чтобы изучить Болезнь. Переходите, наконец, к приступам».

– А куда он отправился? – спрашивает она, игнорируя голос.

Он помотал головой:

– Но я очень долго искал его.

– Но так и не нашли…

– Нет. Его след оборвался, когда он покинул планету почти семьдесят лет назад…

– Титаномахия, – пробормотала она.

Он коротко кивнул, подтверждая её слова.

– Когда вы узнали об этом? – спрашивает она, дав ему ещё немного времени. – Задолго до появления первых признаков?

Он подумал перед тем, как дать ответ.

– За несколько лет, или больше…

После этих слов она достает из корпуса планшета стилус и впервые что-то записывает. Он внимательно наблюдает за её рукой.

– Что стало происходить дальше? – спрашивает она, возвращая стилус на место. – Какие ещё симптомы вы стали замечать?

– У меня появилась странная рассеянность. Я стал теряться во времени, путаться в его течении. А позже у меня начались галлюцинации.

– Что вы под этим имеете ввиду?

– Я перестал различать реальность и сновидения. Всё вокруг словно стало оживать…

– А потом?

– А потом начались затяжные приступы, после которых я не мог ничего вспомнить.

– Частичная или полная потеря памяти в таких случаях – обычное дело. Попробуйте описать свои ощущения во время первых помрачений.

– Это очень сложно описать словами… – он в очередной раз погрузился в себя. – В такие мгновения ты словно что-то понимаешь, но что именно не можешь объяснить… твои мысли постепенно затухают, а всё тело охватывает паралич… – тусклое сияние настольной лампы вдруг задрожало и стало медленно потухать, на его лицо опускалась тень. – Ты будто соскальзываешь в какое-то темное место, в котором тебя, кажется, попросту нет… ты настолько не здесь, что твоя личность начинает таять… ты забываешь кто ты, и словно растворяешься в полной темноте… – меркнущий свет почти покинул помещение, – всё становится не важно…

…

– … ухудшатся, верно? эй, пациент? – она несколько раз ударяет по плафону настольной лампы, от чего та зажужжала и разгорелась вновь, – Вы слышите?

– Да, да, – пробормотал он, приходя в себя. – Я слушаю.

– Я спросила: ваше состояние продолжило ухудшаться, верно? – переспрашивает она, поправляя плафон.

Случайный луч света бьет ему в глаза.

– Да, – он медленно поднимает веки, – пугающими темпами. Я даже наяву стал сталкиваться с кошмарами. Они как бы переплетались с реальностью… И всё чаще ко мне стало приходить одно и тоже видение…

– Одно и тоже? – изумленно переспрашивает она. – Странно, обычно в галлюцинациях нет никакой последовательности. Что за видение?

– Это сон, который снился мне с самого детства. Но тогда он стал приходить ко мне и наяву.

– О чем этот сон? Вы можете описать?

– Мне снится, что я падаю… Вначале какие-то обрывки: взрыв, крики, шум, а потом абсолютная тишина.., и я падаю… – напряжение в сети неожиданно подскакивает, и свечение лампы начинает возрастать. – В такие моменты меня обычно бросает в дрожь: мне холодно, но одновременно очень жарко… Я вижу свои руки, и как звёзды переливаются во тьме… Мне снится, что у меня бионические крылья из-за плеч, но от них остались только обгорелые обломки… – сияние светильника становится настолько интенсивным, что стирает все морщины на его лице и изгоняет из комнаты остатки мрака. – Всё моё тело пылает в ослепительно ярком свете, а позади меня горит огромный огненный шар… Я падаю прямо на солнце.., и оно медленно сжигает меня… – он закрывает глаза и отворачивается под натиском нестерпимого светила.

– Гелиофобия… – звучит её шёпот.

Она поправляет разгорающуюся лампу так, чтобы свет, отражённый от стола, не бил ему в лицо. Он медленно поднимает веки.

– Но у вас не только гелиофобия, – отметила она, возвращаясь к пациенту, – у вас есть и акрофобия – боязнь высоты, верно?

Он подтвердил кивком головы.

– После этого вы покинули башню?

Он снова кивнул.

– Но я был вынужден туда возвращаться снова и снова…

Свет лампы резко потускнел, и в комнате воцарился привычный полумрак.

– Как вы думаете, что может значить этот сон?

Он поднимает на неё глаза, укрытые тенью.

– Я хочу выбраться отсюда.

– Не беспокойтесь, думаю мы скоро закончим… – произносит она, а затем меняется в лице. – Вы это видите? – её взгляд устремляется к наблюдательному окну.

Он тоже поворачивается к отражению и замечает – в глубине его глаз разгораются два синих огонька.

– Вы не понимаете, – продолжает он, возвращаясь к ней, – я говорю не об этом. Я хочу выбраться из всего этого…

Он поднимет глаза и обводит взглядом всё темное помещение, а затем переходит на собственное тело, осматривая его, словно оно чужое. Грудь, предплечья, ладони и пальцы на руках. Завершив круг, его сияющий взор возвращается к ней. Но блеск в её глазах, кажется, безвозвратно потух.

«Это что? Приступ?» – подумал он и стал приближаться, заглядывая ей в лицо.

Но внезапно планшет вспыхивает и её лицо озаряется – она приходит в себя из-за вибрации в руках.

Он отшатывается назад.

Входящий вызов.

– Прошу прощения, – растерянно произносит она, сперва взглянув на экран и мельком – на зеркало и пациента.

Она принимает звонок и, немного согнувшись, прикрывает ладонью рот:

– Питт, я же просила не звонить сюда.

«Извини сестренка, но я снова влип».

– Что? Как?

«Это снова произошло. Там была куча народу и повсюду камеры… На этот раз меня точно упекут».

– Ты что, перестал принимать их?

«Извини, но под ними – это не жизнь».

– Нет, нет, – повторяет она. – Подожди секунду, мне надо подумать. Нам обоим нужно успокоиться, и мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо…

«Зачем ты говоришь все это, КЭрри? Мы оба знаем, что это не так…»

Она резко встает. Эхо прогудевшего по полу стула на мгновение задерживается в помещении.

– Мне нужен перерыв, – объявляет она и направляется к двери. – Выпустите меня!

Дёргает за ручку, но дверь не подаётся.

– Да что такое… – шепчет она и, пошарив по карманам, достает из одного из них пластиковый ключ.

Писк считывателя карт, щелчок магнитного затвора – и она выходит в коридор. Ещё пара шагов, и звук её голоса становится практически неразличим за захлопнувшейся дверью.

Он остаётся в комнате один.

Тук. Тук-тук. Тук…

Он перебирает по столу ногтями.

Тук. Тук-тук…

Линия эквалайзера подрагивает ударам в такт. Запись по-прежнему идёт… Он берёт пачку и заглядывает внутрь: там остаётся лишь пара сигарет – достаёт одну и подносит зажигалку.

Щёлк-щёлк

Но перед тем, как прикурить, он на секунду задумывается, уставившись на пламя. Затем переводит взгляд на отражение: там всё ещё переливается тускнеющее сияние его глаз.

Посидев так ещё немного, он гасит зажигалку и кладет вместе с сигаретой обратно на стол. Но как только он встаёт, чтобы подойти к подозрительно тихому окну, в коридоре снова раздаётся звук шагов, щелчок затвора, и дверь открывается.

– Сядьте, нам надо закончить. – говорит она и шагает к столу.

– Всё в порядке? – спрашивает он, когда она опустилась на стул напротив.

– На чём я остановилась? – она растерянно уставилась на документы, разбросанные по столу. – Точно. Нам осталось выяснить причины вашего состояния в тот вечер, – она поднимает на него красноватые, опустошённые глаза. – У вас есть какие-нибудь предположения, чем могло быть это вызвано?

Он неуверенно помотал головой.

Её пустой взгляд опускается обратно на документы и некоторое время бесцельно блуждает, но позже возвращается к пациенту:

– Давайте прямо, – предлагает она изменившимся, жёстким голосом. – Ваши симптомы напоминают пагубные последствия приема сильнодействующих веществ. Вы когда-нибудь приобретали специализированные медицинские препараты без назначения врача?

Он вновь отрицательно помотал головой.

– Превышали рекомендованные дозировки?

– Может быть, употребляли психотропные вещества? – допрашивала она, не дожидаясь ответа пациента.

– Диссоциативы, стимуляторы, – продолжает она, – галлюциногены, психоделики?

– Вы когда-нибудь пробовали плоды?

Он нервно сглотнул, но, как и прежде, ничего не ответил.

– Что случилось тогда? Кто был с вами в тот вечер?

По-прежнему нет ответа.

– Вы думаете, что самый умный, да? Такие, как вы, всегда считают себя умнее остальных. Только взгляните на себя. Сколько вам лет? – она смотрит на номер пациента на обложке медицинской карты, в котором зашифрован год его рождения без последней цифры. – И у вас до сих пор нет ни близких, ни друзей, ни родных. Вы всю жизнь отталкивали от себя всех, кто приближался… Скажите честно, вы когда-нибудь думали о ком-либо, кроме себя? Или заботились о ком-нибудь другом? Вы хоть раз в жизни пытались сделать счастливым кого-нибудь, кроме себя самого? – он отвёл глаза. – Это и видно. Такие, как вы, всегда думают только о себе. Признайтесь, до этого момента вы даже не подозревали, что мир крутится не только вокруг вас? Но даже после всего этого… этот поиск отца, история об искусственном друге и детские кошмары… правда в том, что вы до ужаса боитесь остаться один. Сколько вы уже сидите на препаратах?.. Слишком долго, правда? – она несколько секунд пристально смотрит на него. – Вы злой, одинокий, глупый, зацикленный на себе человек с подавленным синдромом жертвы; вы всю жизнь считали себя особенным и думали, что вы такой один… – она откидывается на спинку стула и замолкает ненадолго. – Ладно. На этом я закончу, у меня ещё много дел, – останавливает запись и начинает собирать документы. – Включите свет!

Но в комнате по-прежнему остаётся гореть лишь настольная лампа.

– Вы там что, заснули все? – она кидает взгляд на отражение.

– И что всё это значит? – спрашивает он. – Я болен?

– Разумеется, – она прерывается на секунду, – и у вас целый набор сопутствующих расстройств. Мания, депрессия, диссоциальность, ряд фобических расстройств, возможно биполярное, шизоидное расстройство. К тому же вы наркоман, хотя и умело это скрываете.

Она берет в охапку вещи и идет к выходу.

– Что со мной будет?

Писк замка и щелчок затвора.

– Что с вами будет? – она остановилась в дверях и обернулась, но не подняла на пациента глаз. – Думаю, вас отпустят. Вам назначат поддерживающую терапию, купирующую симптомы растройства, и отпустят. Все изоляторы уже давно переполнены больными, чьё состояние намного хуже вашего… Когда-то на таких как вы можно было построить карьеру, но теперь до вас нет никому дела… – произносит она и добавляет: – До нас всех больше нет никому никакого дела…

Она замирает, словно глубоко погрузившись в себя…

Некоторое время он сидит и просто смотрит на неё. Позже – встаёт, но на полпути к ней останавливается, посмотрев на смотровое окно. Недолго думая, он делает шаг и, прислонившись к зеркалу, заглядывает внутрь. А там, по другую сторону, в небольшом тёмном помещении в полном безмолвии сидит десяток неподвижных фигур…

Осторожно, не касаясь доктора Кэрриал Хилл, пациент протискивается между её оцепеневшим телом и дверным проёмом.

Когда И. выходит в коридор, он осматривается по сторонам. В одном конце длинного пролёта горит красная надпись «EXIT аварийный выход», ниже значок – человечек, выбегающий в дверь. Но И., пораздумав, разворачивается и идёт в другую сторону – обратно в крыло, где находятся палаты для больных.