Текст книги "Крушение"

«Давненько мы тут не бывали».

Два огромных, жирных толстяка размером с гору выводят И. из сети пешеходных тоннелей на одну из улиц нижних районов верхней части секции N3.

«Какие всё-таки здоровые эти уроды».

Два огромных жирных куска сала начинают растворяться среди толпы, но их заплывшие жиром затылки по-прежнему продолжают покачиваться из стороны в сторону, возвышаясь над людьми.

«Ну, хоть это место никогда не меняется».

И. осматривается по сторонам и следует за ними на противоположную сторону улицы.

Небольшой проспект воняет сыростью и полон народа. Гомон людских голосов перемешивается с музыкой, которая доносится со всех сторон. Кругом мерцают сотни вывесок и билбордов, информационные полосы бегут прямо по воздуху, зазывая посетителей в многочисленные заведения. Кое-где раскинулись многометровые галощиты с зацикленными роликами – изображение на них подлагивает и гаснет, от чего превращается в череду искажённых стоп-кадров. А выше, над всей этой мельтешащей суетой, сгущается тьма, которую прорезает тусклый свет одиноких окон жилых блоков.

«Не отставай».

И. опускает взгляд, покатые спины толстяков маячат где-то впереди. Он ускоряет шаг.

Он преследует этих боровов уже давно, ещё с тоннелей после «Сада», когда в них стало происходить что-то не то:

«Да сколько можно здесь идти? Тут по прямой метров триста, не больше…»

И снова глобальная сеть пешеходного движения, переполненная толпой… И снова поворот за поворотом, перекрёсток за перекрёстком остаются позади… И. блуждает по туннелям уже некоторое время… и лишь позже замечает – большинство стрелок указателей изменили направление на одно.

«И что всё это значит?»

Ещё через пару поворотов уже все пункты назначения оказываются по одной стрелке. И. понимает – система координации ведёт их кругом. Позже обращает внимание: толпа, недавно производившая много шума, подозрительно умолкла и, перестав реагировать на сигналы указателей, продолжает идти вперёд, пока на очередном перекрёстке на неё не налетает другой такой же человеческий поток…

«Да что же за день сегодня тако… ОСТОРОЖНО, СЛЕВА!»

Фигуры людей вылетают отовсюду и со всего ходу сталкиваются между собой… Лишь благодаря ловкости и реакции, И. остаётся цел после перекрёстка. Он озирается по сторонам и пытается хоть что-нибудь придумать. Тут из технического канала появляются они.

«Смотри!»

Два огромных жирных толстяка неуклюжей, переваливающейся походкой идут навстречу поредевшему потоку вдоль стены. Никого не замечая, они расталкивают животами во все стороны людей, а в их обвислых, жирных лицах, кажется, нет ни капли сознания: рты раззявлены, пустые глаза тупо смотрят вверх.

«Ну и выродки… Чего же ты ждёшь? Давай за ними!»

И. бросает взгляд вглубь бесконечного прохода – там впереди снова сталкивается народ. Голографические экраны под потолком уже давно потухли, а голос башни велит остановиться не слышащей толпе.

Тогда И. разворачивается и устремляется поперёк потока вслед за пропадающими за поворотом коренными жителями секции N3…

«Быстро же они ходят для таких шматов сала».

И. продолжает идти в глубь яркой, пёстрой, но одновременно с этим мрачной улицы, держась на безопасном расстоянии от толстяков. Он отражается в мутных витринах среди многочисленных проекций и реклам и мимоходом заглядывает в бесчисленные закусочные за ними. А там виднеются тёмные помещения, забитые круглыми, невероятно тучными людьми. На столах перед ними навалены тонны жирной, сладкой, отвратительной на вид еды.

«На что это они вылупились?»

Они жадно уплетают пищу за обе щеки, а один из них, сидящий прямо у окна, приподнял тарелку и сунул голову в неё. Но почувствовав на себе брезгливый взгляд, толстяк высовывает рожу из супа, по которой стекает бульон, и поднимает глаза на проходящего мимо человека. Словно под весом второго подбородка его нижняя челюсть отваливается вниз. Так и все остальные – лишь завидев за окнами И., толстяки отрываются от еды и, раззявливая рты, провожают его тупыми коровьими взглядами. Но, теряя его из виду, жиртресты вскоре возвращаются к еде…

«Ну и свиньи…»

Все эти люди, давным-давно утратившие человеческий облик, обитают здесь с самого рождения. Они – потомки тех, первых, счастливых жителей, заселивших этот автономный город, расположенный в стенах секции N3. Его беззаботные обитатели с давних пор возвели пищу и аппетиты собственного тела на первое место в своих ничтожных жизнях. Как настоящие животные, одержимые желанием набить свой желудок, эти отвратительные обжоры запихивают себя пищу до тех пор, пока им не становится тошно, и еда не начинает подниматься по пищеводу обратно. Говорят, они постоянно испытывают неконтролируемое чувство голода. Одни утверждают, это болезнь, вторые – что это происходит из-за синтетического грелина в еде, а третьи – из-за того, что они всю жизнь обжираются, как свиньи. Они и им подобные обвиняют в собственной слабости немощь и природу человека. Они до абсурда оправдывают себя даже тем, что подобным недугом страдал и первый человек, не сумевший отказаться от запретного плода, а древние боги, оказавшиеся не в силах устоять перед приступом безумного голода, пожирали собственных детей. Но правда в том, что отчасти всё это место виновно в том, кем они стали…

«Они свернули. Слышишь!?»

И. отрывает взгляд от витрин и обнаруживает – толстяков впереди больше нет. Он срывается с места и тут же растворяется в толпе. Когда И. нагоняет их в тёмном переулке, толстяки уже вызвали технический лифт. Скрип-лязг, двери открываются, и они заходят по одному. В кабину, которая, должно быть, вмещает в себя целый десяток человек, помещаются только эти двое, и остается совсем немного места для одного (прямо между их животами).

«Если ты не хочешь возвращаться в тоннели, тебе лучше спуститься с ними».

И. замечает аварийную лестницу неподалёку, в глубине грязного закоулка.

«Ты же не собираешься под тысячу этажей спускаться пешком? Времени уже нет».

Он резко хватается за грудь – И. подумал, что потерял медикаментозный органайзер, но тот на месте.

Двери лифта вздрагивают и начинают закрываться, но их придерживает один из толстяков.

«Как любезно с его стороны».

Широко раскрытыми глазами толстяк пялится на И.. Потолкав в бок другого, – после чего и вторая пара глаз опускается на И. – он поманиванием руки приглашает того зайти.

«Ну же, прояви вежливость».

И. с трудом заталкивается в кабину и разворачивается лицом к дверям. Прижатые к туловищу локти упираются в их жир.

«Смотри не переборщи, как в прошлый раз».

Он пытается достать медикаментозный органайзер и поглядывает на лифтовую панель. На её верхней части отмечена грузоподъёмность лифта и проиллюстрированы схемы расположения пассажиров. На первой схеме – как и предполагалось, – в стенах подъёмника десять обычных людей. На второй – два толстяка с предельным весом по 850 кг, а между ними небольшой силуэт. В нижней части панели множество потертых кнопок, но последнего десятка попросту нет – они вырваны с корнем.

Огромный, как колбаса, палец приближается к панели и несколько раз неуклюже тычит в одну из нижних клавиш, которая уже горит. Только после этого двери начинают закрываться.

– Лифт дальше не идёт, – неразборчиво пробормотал толстяк. – На самое дно вам придётся спуститься ногами.

Лифт дернулся.

И., сдавленный с обеих сторон, поднял глаза на огромную жирную тушу и кивком поблагодарил, затем вернулся к органайзеру и понизил чистоту до терапевтической.

Щёлк-щёлк.

Над выходом вспыхивает галоэкран. Все три пары глаз поднимаются на него.

Поначалу он полностью чёрный, но позже на изображении проступает эмблема Башни. Начинается видеоролик, тот самый, с которым почти полтора тысячелетия назад презентовали секцию N3. Сквозь скрип и лязганье кабины слышится приятный женский голос: «Вы когда-нибудь были в городе мечты?». Вспыхивает яркий свет – это пустыня, и из песка на глазах вырастает Башня. «Перенаселение, урбанизация – места в мегаполисах почти не осталось…». Внизу, с высоты птичьего полёта, проносятся грязные, утопающие в пыли и толпе закоулки какого-то города. Затем появляются длинные полупустые проспекты, сделанные с помощью компьютерной графики неотличимой от реальности. «Но только не здесь. По Воле Создателей, мы счастливы представить вам город мечты – «Ville Radieuse»». Появляется надпись. Только представьте: в разгар великой депрессии и всемирного упадка являются Трое и предлагают вам это: «…настоящий город-рай на многокилометровой высоте». Поверьте, каждый из вас захотел бы поселиться здесь. «…скрытый от внешнего мира, светлый город мечты будет возведён в пределах третьей секции Башни Тысячелетия». Увидев настоящий шедевр инженерной мысли, люди были готовы отдать последнее за возможность получить всё то, о чём только могли мечтать простые смертные. «Дети. Счастье. Светлое будущее…». За считанные сутки после презентации – ещё на стадии фундамента Проекта – вся доступная недвижимость была распродана ограниченному числу людей.

Спустя полвека, когда возведение секции было завершено, десятки тысяч переселенцев с разных концов света ринулись в свой новый дом, не дожидаясь завершения остальной части Строения. «Простор. Гармония. Тишина и покой…». Заселяя роскошные апартаменты, новосёлы с удивлением обнаружили, что город практически пуст, а большинство жилищ носит статус «резервного». Оказалось, Создатели даровали возможность всем потомкам первых жителей безвозмездно поселяться здесь – в этом городе. И никто, кроме них, не мог этого сделать.

Сияющий город был идеален: «…современный, уютный, безопасный мегаполис для беззаботной жизни всей вашей семьи…» У них было всё: лучшие квартиры, хорошая работа на благо Башни и всей утопии, миллионы разных развлечений и много, очень много вкусной еды. И всё это лишь «…на расстоянии вытянутой руки…». Казалось, «…что ещё можно пожелать?..» Благодаря гениальному градостроительному плану жителям утопии больше никогда не пришлось покидать пределов этой секции. «Идеальная жизнь…» Но говорят, Создатели, собственноручно спроектировавшие каждую деталь на чертежах своего творения, с самого начала видели в штрихах и линиях всю его долгую и трагичную судьбу. Говорят, когда первые жители заселяли город, они удивлялись – почему вся секция оборудована настолько широкими дверьми.

Время шло, и довольно быстро десятилетия «…идеальной и беспечной жизни…» сделали всех обитателей Сияющего города теми, кем они являются сейчас – людьми «живущими для того, чтобы есть». Именно тогда великая Утопия постепенно начала превращаться в обитель проклятых. Спустя века, как, вероятно, и предвидели Создатели, в момент, когда население достигло пределов вместительности секции N3, идеальный город как будто бы замер, а затем стал увядать. Долгое время Единое Общество верило, что город просто «остановился», но позже стало ясно – звезда некогда лучезарной утопии закатилась навсегда. К тому моменту лик города сильно изменился. Леность, обжорство, ожирение, болезни, самоизоляция, разрушение социальных устоев и падение рождаемости – говорят, это были первые признаки (как позже это назвали социологи) Глобального Вымирания, протекающего настолько медленно, что это длится по сей день.

Несмотря на катаклизмы, потрясшие весь город, сегодня род этих избалованных выродков все ещё существует и продолжает жить и вымирать как ни в чем не бывало. Благодаря их обязательному четырехчасовому рабочему дню в uptown’е (в верхней части секции N3) до сих пор функционирует огромное количество закусочных, ресторанов, баров и магазинов. Являясь, помимо всего прочего, центральным элементом системы межсекционного сообщения всей Башни, секция N3 постоянно переполнена людьми. Поэтому бесчисленные заведения, работающие и днем и ночью, никогда не пустеют, а у их дверей собираются толпы посетителей, охваченных желанием засунуть что-нибудь в рот, побыстрее прожевать и проглотить, чтобы ненадолго позабыть о сводящем с ума чувстве голода. Но уже буквально через несколько часов неутолимый аппетит возвращается снова…

«Ville Radieuse» – здесь ваши мечты исполнятся…» – прозвучало перед тем, как лифт остановился.

Над головой открывается мрачная бездна, глубиною в сотни этажей, и лишь ближе к uptown’у – на огромном расстоянии отсюда – видно слабое сияние по-прежнему обитаемых уровней. Промокшие ноги, по щиколотку в воде, разбивают кровавый след, расплывающийся по поверхности огромной лужи. Всплески шагов эхом отдаются между стен заброшенных жилых блоков, которые образовывают темный, широкий, полностью затопленный проспект.

«Знаешь, о чём я подумал? Тебе не показалось странным, что тот толстяк в лифте знал, куда тебе идти?»

Два толстяка почти на всем протяжении спуска внимательно разглядывали И., пока тот, не отрывая глаз, пялился на голографический экран.

Когда лифт остановился, и здоровяки, с трудом выбравшись из кабины, – которая подпрыгивала каждый раз, когда очередной толстяк выходил за порог, – пропали восвояси, И. отправился по аварийной лестнице на самое дно.

Как только он сошёл с последней ступеньки и впервые в жизни оказался на дне секции N3, его ботинки с бульканьем погрузились в океан холодной воды. Поверхность луж тут же покрылась рябью, а лицо И. помрачнело, когда он не обнаружил в сети безликих переходов ни единого знака или указателя, лишь редкие люминесцентные лампы вдали.

Не выдержав отвратного запаха гниения, витающего во влажном воздухе, И., не долго думая, двинулся в глубь одного из прохода наугад. Пространство тут же наполнились звуками быстрых шагов и разбивающейся водной глади…

«И как всё это ещё не развалилось?»

С запрокинутой головой И. разглядывает сквозь сумрак бесчисленные балконы-этажи. Он продолжает идти посередине темного проспекта прямо по багровому потоку, который извивается в воде. Иногда вверху вспыхивают закоротившие рекламные галощиты. Их разноцветное мерцание озаряет фасады заброшенных блоков, длинный проспект и площадь-перекрёсток, проступающий где-то там, впереди. Откуда-то издалека доносится журчание воды, а шум ветра создает впечатление, что где-то в глубине жилых районов воет зверь.

«Думаешь, здесь тоже кто-нибудь живет?»

…Странный запах, присутствовавший в воздухе с начала длинного спуска, на самом дне обернулся смрадным зловонием, проникающим даже сквозь ладони, плотно прижатые к лицу. Некоторое время И. бродил по узким бетонным коридорам, ширина которых была достаточна лишь для того, чтобы один единственный толстяк мог свободно пройти. Он пару раз свернул, услышав странные звуки и заметив какое-то движение вдали, но в конце концов понял, что заблудился и не знает, куда идти.

С каждым вдохом тяжёлого спёртого воздуха нарастало ощущение, будто в глотке копится большой, склизкий ком, мешающий дышать. Замученный приступами кашля и рвотными позывами, И. остановился на одном из перекрестков и, навалившись на угол, позволил желудку опорожниться. Наружу отправились остатки желчи и желудочного сока. Сквозь пелену ускользающего сознания И. наблюдал, как течение луж уносит всё то, что секунду назад наполняло его пищевод, в том числе пару синих таблеток, которые успели перевариться в бурлящий бульон. Вскоре на поверхности воды осталось лишь искажённое рябью отражение его лица. Бездонно чёрные глаза смотрели в глубь самих себя, пока на дне лужи не появились сгустки крови, словно маленькие красные медузы растворяющиеся в воде. И. коснулся пальцами кончика языка и поглядел на чистые фаланги.

«Это не твоя кровь…» – раздалось будто издалека.

Тогда И. поднял глаза и увидел – из глубин катакомб спускаются длинные красные полосы. Когда багровая жидкость растеклась у его ног, И. сделал первый шаг по кровавому следу.

«Уверен, что это хорошая идея туда идти?»…

«Да… даже в таком богом забытом месте есть, на что поглядеть».

Преодолев не одну сотню метров по тёмному проспекту, тень И. выходит на пересечение с другой такой же затопленной улицей. Он останавливается посередине тёмной площади и поднимает голову. Глаза, привыкшие ко мраку, слепят яркие вспышки заглючивших реклам, но взгляд продолжает скользить вверх по тупым углам четырех «небоскребов» – гигантских спальных корпусов. Бесчисленные этажи, перекрытия, пролеты, целые балконы-улицы ныряют во мрак, а на самом верху горит, переливаясь, огромный, раскинувшийся над всеми улицами, темно-оранжевый пылающий крест… Это сияние верхних уровней downtown’а… Его свет сгущается над площадью и тускнеет на протяжении проспектов…

«Смотри-ка, в глубине других улиц окна все ещё горят…»

…После того как И. вывернуло наизнанку, ему заметно полегчало. Поднявшись вдоль багровеющих полос, он оставил позади лабиринт коридоров и оказался в рекреации заброшенных жилых районов. На удивление хорошо освещённые пролеты были переполнены огромным количеством плотно поставленных дверей в некогда жилые помещения. Горы мусора и хлама образовывали острова на утопающем в лужах полу. Но в одной из рекреаций И. заметил следы, указывающие на то, что здесь совсем недавно кто-то был.

«Ты это слышишь?»

И. подошел к одной из металлических дверей и подставил ухо. Из комнаты доносилось приглушенное чавканье, а также бормотание и фальшивый смех развлекательных трансляций. Как вдруг другая дверь – дальше по коридору – распахнулась, и в рекреацию вышел жирный гигант. Проход казался ему не по размеру, но, как и у других толстяков, его нижняя челюсть была раззявлена, а глаза уперлись в потолок. Никого и ничего не замечая, толстяк шёл навстречу, разбивая резиновыми сапогами груды мусора, грязь и багровый поток.

«Чего ты вылупился? В СТОРОНУ!».

Чтобы дать ему дорогу И. пришлось прижаться к стенке. После того как гигантская туша прошла мимо и пошатывающейся походкой скрылась за ближайшим углом, И. вышел обратно на середину прохода. На спине остались грязные следы.

«Они что, вообще не смотрят, куда идут?»

И. поднял глаза и заметил на потолке небольшую табличку – толстый человечек и стрелочка, обозначающая одностороннее движение.

«Понятно, привычка».

Чуть опомнившись, он двинулся дальше по коридору. Очень скоро кровавый след вывел его в центр жилого района – на тёмный, широкий, полностью затопленный проспект. Воздух стал чище. И. набрал полную грудь.

* * *

Система из двадцати четырёх колодцев, на дне одного из которых оказался И., пронзают бо́льшую часть секции N3. Проходя почти по всей высоте нижнего города, они образуют гигантские крестообразные атриумы с пустым пространством внутри для обеспечения естественного воздухообмена. Раньше эти вымершие кварталы были местом обитания для сотен тысяч горожан «Ville Radieuse». Они жили и работали здесь, обслуживая не только инфраструктуру секции, но и поддерживая основные системы жизнеобеспечения всего Города-Башни. Вплоть до последних трёх-четырёх столетий эта секция была настоящим бьющимся сердцем, которое вдоволь насыщало каждый закоулок строения кислородом, энергией и водой. Но сегодня всё здесь пришло в упадок…

Когда места в верхней части секции перестало хватать, потомки первых жителей начали заполонять районы downtown’а. Небольшое, но по-прежнему комфортное жильё, с каждым уровнем становилось всё меньше и теснее, пока на дне не превращалось в крохотные каморки, идеально обустроенные для «уютной жизни» одной единственной персоны. «Блошиные банки» – так их называли наверху.

О людях, обитавших здесь, практически ничего не известно, кроме того, что они жили в ужасающих условиях – в перенаселенном аду, который выстроили, исходя из формул коэффициента минимальных жилых стандартов, помноженного на предельную массу тела его обитателя.

Трудно представить, но когда-то все эти улицы были переполнены толпами горожан, которые, переваливаясь с ноги на ногу, шли по своим делам…

И. по-прежнему стоит в центре затопленной площади. В его глазах заброшенные проспекты начинают оживать: окна и освещение загораются, лужи исчезают, а улицы наполняются фантомами жителей угасшей утопии.

Возможно, они тоже останавливались здесь и засматривались на сияние верхней части города…

Один из толстяков в толпе останавливается в центре площади и поднимает глаза. Его плечи уныло опущены, в руках – пакеты, доверху набитый едой.

Возможно, они мечтали покинуть это место… но так и не решались сделать это… или же…

Другие жители утопии проходят мимо толстяка, не обращая на него и вид над головой никакого внимания.

«Верно, ты понял… – в голове прозвучал низкий сиплый голос. И. узнал его. – Они не могли покинуть его. Им некуда было идти».

– А может к черту все это? – прошептал толстяк, разглядывая сияние города. – Может быть, взять, да уехать куда-нибудь? Куда-нибудь подальше отсюда…

«Они были пленниками этой секции…»

Толстяк задумался ненадолго.

– Да… – пробормотал И.. В его глазах, как и в луже под ним, отражается сияние города. Оно разгорается и меркнет, затем незаметно вспыхивает опять. – Жестокая воля Создателей…

– Ну и куда же я поеду? – разочарованно спросил толстяк, стоя на перегруженном перекрёстке. Некоторые фигуры, проходя мимо, задевают его плечом. – Здесь всё, что у меня есть. И если так подумать, тут наверно не так уж плохо…

«Выброшенные на задворки секции, они оказались ненужными ни городу, ни остальному миру. Они были вынуждены остаться здесь и гнить заживо».

Толстяк опустил взгляд и, немного помявшись, побрёл дальше. Он стал исчезать среди других таких же тучных фигур.

– Отверженные…

«Да, – подтвердил голос. – Утратив надежду, а вместе с ней свои души, им ничего больше не оставалось, кроме как поддерживать цикл своего существования и есть, есть и есть…»

– Да когда же всё это кончится? – пробормотал толстяк перед тем, как бесследно испариться вместе с толпой фантомов и оставить после себя лишь темный, пустой, затопленный проспект.

«Возможно, они даже мечтали о конце… но об этом никому не известно. Их истории навсегда утеряны в потоке времён…»

– Но так или иначе, однажды «конец» для них всё-таки настал…

Именно отсюда началось Глобальное Вымирание:

Гниющие трупы несчастных толстяков – жителей уже давно увядшей утопии – находили повсюду: в коридорах среди мусора, в маленьких комнатах, в которые они ещё при жизни с трудом помещались из-за непомерно огромных животов.

Говорят, умерших было настолько много, что в один момент их даже перестали убирать. Гигантские туши разлагались прямо под ногами других таких же безразличных толстяков. Примерно в тот же период из строя вышли многие системы обеспечения города и нижние уровни превратились в зловонные клоаки. Большая часть downtown’а стала выглядеть так, словно по ней прокатилась чума… Таким было Глобальное Вымирание.

По расчётам некоторых учёных (изучающих феномен секции N3), утопия ещё несколько веков назад должна была погибнуть, но вопреки предсказаниям толстяки всё ещё обитают в верхней части города, хотя уже больше трёхсот лет никто не видел круглых, как шарики, детишек утопии, которые, по рассказам, не затыкаясь, орали и плакали, пока им в рот не засовывали жратву. Это означает только одно: живущие сегодня толстяки – последние жители некогда лучезарной утопии…

Но несмотря на то, что тут произошло, сил умирающей секции всё ещё хватает на обеспечение функционирования жизнеобеспечения Башни. Многие говорят, что Мегаполис не может существовать за счёт пары работоспособных уровней. Поговаривают, что где-то в недрах заброшенной части downtown’а по-прежнему работают автоматизированные системы обеспечения, но, оказавшись на дне, становится ясно – здесь могут существовать целые обитаемые улицы и даже кварталы, поддерживающие Строение на ходу.

Невзирая на значимость этого места, сюда уже давно никто не спускается. Никто даже не делает попыток спасти жизненно важные системы увядающего Города-Башни. Пока всё идет своим чередом, людям нет дела до того, что тут происходит. Они просто ждут, что всё наладится само, и будут ждать этого до тех пор, пока стены Величайшего Строения не обрушатся им на головы…

– И всё-таки, что же значило это послание Создателей? Это пророчество? Или предупреждение?

«Наверняка, лишь Им было известно…»

И., наконец, оторвал взгляд от сияния города и проморгался. Напоследок посмотрев в глубь затопленных проспектов, он двинулся дальше по багровому потоку, растворяющемуся во тьме…