Текст книги "Кинжал и монета. Книга 2. Королевская кровь"

Клара

К счастью, Джорею удалось уговорить Гедера Паллиако не привлекать к делу приятелей из Кешета, поэтому церемонию, которую решили проводить наутро после открытия сезона и огненного зрелища у Канла Даскеллина, назначили в главном храме. Правда, для всех должных приготовлений оставалось не так много времени. Клара устроила два обеда с леди Скестинин и один совместный для обеих семей. Лорд Скестинин прибыл только утром перед самой церемонией, ради этого бросив флот почти без присмотра. С ним приехал Барриат, а Викариан тоже получил особое позволение отвлечься от штудий, так что все сыновья Клары собрались вместе. Существовала даже вероятность, что им удастся обойтись без буйных выходок – если не ради Джорея, то ради Сабиги.

По правде говоря, если бы Джорей подыскивал себе невесту исключительно с целью заставить братьев прилично вести себя на празднестве, он и тогда бы не сумел сделать лучшего выбора. Клара понимала, что риск скандала и порицания, висящий над таким брачным союзом, только сплотит ее сыновей. Дай им невесту с безупречной репутацией, они неминуемо примутся ее поддразнивать и мгновенно увлекутся, так что насмешки перейдут всякие границы раньше, чем мальчики вообще задумаются о границах.

Элисия, впрочем, с извинениями сообщила, что не сможет приехать. Как ни странно было надеяться на то, что дочь больна, Клара все же предпочла поверить, что у Элисии и вправду кишечное расстройство. В конце концов, болезнь рано или поздно проходит, а стыд и вероломство по отношению к собственной семье преодолеть не так легко. Однако эту трудность пришлось оставить на потом – сейчас Кларе и без того хватало забот.

Храм сам по себе был великолепен.

Всю поверхность пола, составляющего гигантский круг, покрывал белый мрамор, выточенный поколения назад и отполированный временем до состояния водной глади. Над черно-зеленым алтарем, поставленным в центре, возвышался огромный сводчатый купол, арки которого по всей поверхности покрывала резьба в виде драконьих крыльев, обнимающих широкое светлое пространство. Клара заранее распорядилась доставить сюда цветущие, пока почти безлистные ветви вишневых деревьев из ее собственных садов, и теперь лепестки бутонов вбирали в себя белизну мраморных стен. На скамьях, стоящих по окружности храма, лежали шелковые подушки, цвета которых – красный, золотой, коричневый, черный, темно-синий – совпадали с гербовыми цветами семей, для которых предназначались скамьи. Впереди на почетных местах стояли кресла из кованой меди для семьи невесты и бронзовые – для семьи Клары. Серебряные кресла, покрытые серым и синим в честь дома Паллиако, предназначались для Гедера и принца Астера.

До церемонии оставались считаные часы. Шаги баронессы отдавались эхом, шуршала складками шелковистая парча одежд. Клара подошла к своему креслу и взглянула наверх, в огромные невидящие глаза дракона, устремленные на нее. Как и у других аристократов в высших придворных кругах, ее благочестие всегда было неким продолжением этикета. Бог существовал, поэтому считалось невежливым дремать под храмовые песнопения или почесываться во время жертвенного ритуала. Сейчас, при взгляде вверх, Клару переполнили разом печаль и надежда, и она простерла руки к дракону.

– Пусть они будут счастливы друг с другом! – произнесла она.

– Думаешь, не будут? – спросил Доусон из-за колонн напротив.

Сегодня он облачился в черное с золотом – цвета Бессмертного города. На фоне светлого камня сукно казалось богаче и темнее, словно ткань вырезали из полуночного неба. Клара улыбнулась мужу:

– Надеюсь, что их ждет счастье. Вот и все. А поскольку я бессильна, то и прибегаю к тому, что доступно бессильным.

– К молитве?

Клара протянула руки, словно показывая пример. Доусон сделал несколько шагов по мраморному полу, выходя из тени каменного дракона. Усталый, довольный. Красивый. Обняв жену за талию, он повернулся туда, куда она смотрела. Клара прильнула к его телу. Его руки были такими же сильными и надежными, как в тот далекий памятный день.

– Пусть они будут счастливы друг с другом, – повторил Доусон слова Клары.

Камень отозвался эхом. Молитва, конечно же, предназначалась не дракону или Богу: то было подношение жене, дань послушания.

– Помнишь, когда был наш черед здесь стоять?

– Помню, – ответила Клара. – Ну, частично. Я перед тем не раз хлебнула вина для храбрости и слегка перебрала.

– О да. Да, еще бы.

Клара склонилась к его лицу и спросила:

– Меня ждут?

– Да. Юнец Паллиако не знает, куда себя деть, да и Джорею пора готовиться.

Клара глубоко вздохнула и выпрямила спину:

– Веди меня к боевым шеренгам, муж мой.

Как и на любых весенних свадьбах в безветренную погоду, трапезу устроили в саду у храма. Приглашения гостям, выданные Кларой, исчислялись пятью сотнями, однако из-за скученности казалось, будто на празднование собралось не меньше тысячи. Рядом с узорчатым занавесом в фамильных цветах Скестининов, который по традиции привязали к ветвям деревьев, стояли в церемониальных клетках рабы из нескольких рас, поющие гимны в честь Антеи, Бога и возвращения весны. Джорея, в настороженности не отходившего от Гедера Паллиако, Клара обнаружила у одной такой клетки, где миниатюрная девочка-циннийка – тонкая и бледная, словно изваянная из карамельной нити, – усиленно распевала гордую, восторженную песнь на незнакомом Кларе языке.

Затруднение Клара распознала мгновенно. Дочь Канла Даскеллина, Санна, бросала ледяные взгляды на старшую дочь лорда Банниена, а Несин Пиреллин готова была залиться слезами. У Клары от неловкости заныло сердце – неужели и ей случалось вести себя так откровенно и недостойно? Она все-таки надеялась, что нет.

Не сказать чтобы вина лежала только на девушках. Роль женщины в придворной жизни всегда зависела исключительно от замужества, и в этом заключалась некоторая доля блага. Клара в свое время, раньше двадцатых именин, встала к алтарю в этом же храме и тем самым получила место при дворе, которое с тех пор не менялось. Она сделалась леди Каллиам, баронессой Остерлингских Урочищ, однако так же легко могла стать баронессой Нурнинг или попросту леди Мивекилли, женой графа Лоупорта. В любом случае ее положение и ранг были бы определены раз и навсегда, и внутри этих границ она была бы так же вольна устраивать жизнь по собственной прихоти, как и теперь. Без Доусона она все равно оставалась бы Кларой. Однако смысл этого был бы иным. Сейчас девушки смотрят на Гедера Паллиако и видят шансы на упорядоченную жизнь, статус и власть. Потому что их так научили – и потому что они правы.

Впрочем, это не дает им повода испортить праздник.

– Барон Эббингбау! – воскликнула Клара, устремляясь к Гедеру и беря его под руку. – Я вас всюду ищу. Ты не будешь против, дорогой, если я уведу от тебя лорда Паллиако?

– Пожалуйста, матушка, – ответил Джорей, выражая взглядом благодарность, которую не мог высказать вслух.

Клара улыбнулась и осторожно направила Гедера в сторону, стараясь увести его так, чтобы никто не заметил принужденности. Уютная ниша в стене храма вполне годилась для бесед, хотя Клара совершенно не представляла себе, о чем говорить. Одна из странностей Гедера Паллиако, о которой до сих пор никто не упоминал, состояла в том, как быстро он способен меняться и как разительны такие перемены. Прежде чем Гедер вместе с Джореем отправился воевать в Вольноградье, Клара слыхала о нем лишь отдаленно – как и о любом из тех, кто не входит в ближний придворный круг. После его возвращения, когда она танцевала с ним на празднестве в его честь, ошеломленный и растерянный Гедер глядел на все с изумлением ребенка, впервые в жизни видящего, как ведун превращает воду в песок. Затем он исчез на все лето – долгое, ужасное лето – и вернулся похудевшим, жестким и уверенным. Каким-то образом он узнал все о Фелии Маас и ее муже. Теперь, после зимы в новом поместье, у него наметился второй подбородок, а беспокойство окутывало его настолько плотно, что, казалось, иссушало кожу.

– Спасибо, леди Каллиам, – произнес Гедер, вытягивая шею и оглядываясь на знатных девушек то ли в надежде, что за ним побегут, то ли в ужасе от такой перспективы. Скорее всего, смешивалось то и другое. – Я не очень-то знаю, что делать в таких обстоятельствах.

– Порой доходит до неловкости, да?

– Барон без баронессы, – напряженно улыбнулся Гедер. – Раньше они меня и вовсе не замечали.

– Я уверена, что это не так, – произнесла Клара, хотя была совершенно уверена в обратном.

Гедер вдруг зацепился за что-то взглядом, глаза сощурились от радостного предвкушения. Клара обернулась, – оказывается, приехал сэр Алан Клинн.

Его лицо заливала такая бледность, что он казался почти призраком. Зрелище сообщников, казненных за предательство, обрушилось на него как болезнь, и выздоровления пока не предвиделось. Гедер воевал под начальством Клинна, и Клара знала, что между ними существовала какая-то вражда. Ей вдруг пришло на память, как она застала своего старшего сына Барриата, тогда еще семилетнего, за сожжением мотыльков. Невинность и жестокость – свойство мальчишек. То же Клара видела сейчас и в Паллиако и не могла не вспомнить, каково это – растить трех мальчиков.

– Извините, – пробормотал Гедер, высвобождая руку. – Давно хотел повидать кое-кого.

– Да, пожалуйста.

Гедер зашагал к Клинну, в его походке вдруг появилась пружинистость. Очень легкая походка. Клара наблюдала за ним со смесью сочувствия и ужаса. «Не завидую той женщине, которая его подцепит», – пронеслось в голове.

С противоположной стороны храма донеслись крики, затем низкий мужской возглас. Клара поспешила туда, опасаясь очередных осложнений. Небольшая толпа, начавшая собираться, разразилась одобрительными восклицаниями, затем над головами появилась Сабига Скестинин, которую кто-то держал на плечах. Платье ее напоминало цветом молодую весеннюю листву, заплетенные в косы волосы открывали лицо. Сабига, хохоча, крепко держалась за что-то, стараясь не упасть. Вновь послышался мужской возглас, глаза девушки тревожно распахнулись – она начала двигаться. Толпа не спешила расступаться, лишь следовала вплотную позади. Оказалось, что Барриат и Викариан бежали, неся на плечах свою будущую сестру, придерживая ее за щиколотки, чтобы не опрокинулась назад; Сабига для надежности ухватилась за густую черную шевелюру Барриата. На Барриате красовался морской мундир с эмблемой дома Скестинина на плече, в честь командующего. Викариан облачился в белые одежды священнослужителя, только без золотой цепи – символа принятия окончательного обета. Все трое с хохотом и ревом неслись через сад, изображая похищение невесты.

В груди у Клары потеплело от гордости и удовлетворения. Обдуманно ли ее сыновья пошли на такое, или их вел чистый инстинкт – в любом случае смысл деяния был ясен всем. «Девушка теперь принадлежит всей семье, не только Джорею. Она из Каллиамов, и слово против нее – это слово против нас». Клара заметила в толпе отблеск алых с золотом одежд: принц Астер смеялся со всеми, увлеченный общим весельем и обилием юных дам. Для полного совершенства недоставало лишь одного: чтобы рядом с Доусоном шел Симеон.

Церемония началась за час до заката. Доусон и Клара заняли свои кресла, лорд и леди Скестинин – свои. Затем уселись Гедер Паллиако и принц Астер, перешептываясь как школьники; после них медленно и торжественно в зал рядами вступили придворные Антеи. Кавалеры и дамы, которых Клара знала с детства, друзья и враги. Все аристократы двора – или почти все – пришли посмотреть, как сын Клары и дочь лорда Скестинина образуют новый союз.

Слушая песнопения священника, Клара закрыла глаза. Доусон взял ее за руку, и она взглянула на мужа, утирая слезы. Он, разумеется, сидел с сухими глазами, идеально представительный. Церемония действовала на него успокаивающе и вселяла уверенность – она ведь для того и предназначалась. Ритуал, призванный ограждать мир от хаоса. Когда настало время присоединиться к паре у алтаря, Клара исполнила все с большей грацией и уверенностью, чем на собственной свадьбе.

После финального благословения все вышли под вечернее небо. В воздухе веяло зябкой прохладой – зима, не до конца смирившаяся с собственным бессилием, тщилась о себе напомнить. Джорей и Сабига в карете уехали обратно в особняк. Утром девушка присоединится к завтраку вместе с сыновьями Клары, и у всей семьи начнется долгий, осторожный танец слов и жестов этикета, который со временем сделает реальностью сегодняшнее молчаливое заявление братьев. Сабига станет частью рода Каллиамов не только по имени, но и в силу подлинной принадлежности к семье. Времени на это хватит.

А нынче вечером будут долгие беседы в «Медвежьем братстве» и других, не таких многочисленных сообществах. Доусон и лорд Скестинин преподнесут праздничные дары своим друзьям и союзникам, упьются до умопомрачения и проспят все утро. Клара будет сторожить дом и следить, чтобы молодых не беспокоили и не смущали совсем уж развеселыми выходками.

Сейчас, стоя у дверей храма, она наблюдала за тем, как теснятся на улице кареты и паланкины и как лакеи из сотни знатных домов толкаются, сыплют проклятиями и пытаются исполнить повеления своих господ. К ней ненадолго подошла леди Скестинин, и они перемолвились о пустяках – об уходе зимы, о дамских платьях при дворе, о неизбежном кашле, который породило у всех огненное зрелище на празднестве Канла Даскеллина. Леди Скестинин не пыталась выразить благодарность, Клара не пыталась намекнуть, что благодарность необходима. Когда лорд Скестинин вернулся за женой, обе были удовлетворены тем, что понимают настрой друг друга. Так что с этой стороны все было хорошо.

Подъезжая к дому, Клара увидела зажженные фонари во дворе и всю домашнюю челядь – слуг и рабов – снаружи особняка, словно готовилось большое гулянье. С одной стороны, челядь была ее наемным войском, выставленным в дозор: никто не войдет в дом и не выйдет без ведома Клары. А кроме того, если слуги толпятся в аллеях и переходах, наблюдая за садами и окнами, то им некогда подслушивать у спальни Джорея и Сабиги. Ее сына и ее новой дочери.

Клара уселась в своей комнате за чашкой чая, к которой подали хлеб с медом. В голове бродили мысли о внуках. Да, разумеется, один уже есть – в некотором роде. Незаконный сын Сабиги уже умеет звать маму, умеет ползать. Ему неоткуда знать, что мама сегодня начала новую жизнь. Может, он даже и не знает родной матери. Вряд ли лорд Скестинин позволил Сабиге проводить время с ребенком, а тем более за ним ухаживать.

Клара зажгла трубку, взяла в руки вышивание и пообещала себе, что с утра попробует выяснить, в каких условиях живет мальчик. Теперь, когда Сабига стала частью ее семьи, Клара должна быть уверена, что о мальчике заботятся должным образом, в противном случае придется навсегда о нем забыть.

Раздался легкий стук в дверь, Клара откликнулась. Мажордом, успевший рассортировать подарки, принес составленный перечень. Клара взяла у него свиток. Лорд Банниен подарил двух меринов из своих конюшен и малую карету в геральдических цветах дома Каллиам. Лорд Бастин преподнес серебряную шкатулку с полуунцией пряности, которая, если верить его словам, стоила больше всех коней и карет лорда Банниена, вместе взятых. Даже Куртин Иссандриан принес в дар ручное зеркало из стеклянных мастерских Элассы, оправленное в серебро и с вензелем из имен новобрачных.

Для этого-то и предназначались свадьбы. Послужить поводом для любезности и щедрости. Дать прошлогодним врагам стать друзьями или, если не выйдет, хотя бы приветливыми знакомыми. Такое выстраивание связей и отношений составляло оборотную сторону битв и интриг. Так создавалась ткань цивилизации. То, что Доусон защищал с помощью традиций и ритуалов, Клара творила для себя из благодарственных посланий и изготовленных в чужой земле ручных зеркал. Обе стратегии были необходимы, обе в равной степени ценны.

Не дожидаясь возвращения Доусона домой, Клара легла в постель и тут же уснула. Из дремы, в которой ей снились мыши и крутящееся колесо, ее вывело прикосновение знакомой руки. Сон мало-помалу схлынул, комната вновь приняла знакомые очертания. Доусон сидел на краю постели, по-прежнему в праздничных черно-золотых одеждах. На миг Кларе показалось, что он не прочь отпраздновать событие известным ему способом, и неспешно улыбнулась при мысли о супружеских объятиях.

Отблеск свечи упал на лицо Доусона, высветив дорожки слез на щеках, и весь сон разом пропал. Клара села на постели:

– Что случилось?

Доусон покачал головой. От него пахло крепленым вином и табачным дымом. Мысли Клары метнулись к Джорею, к Сабиге. Слишком уж много печальных песен связывалось с бедами брачной ночи. Она потрясла мужа за плечо и развернула к себе; глаза их встретились.

– Любовь моя, – стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла Клара, – скажи мне, что случилось.

– Я старик и делаюсь все старше. У младшего сына теперь собственная семья, а от меня уходят друзья детства. Исчезают во тьме.

Несмотря на опьянение, печаль в его голосе была настоящей, и не вино было причиной расстроенных чувств, а наоборот – он пытался напиться для того, чтобы не чувствовать горя.

– Симеон? – спросила Клара.

Доусон ответил, и в голосе его звенела тоска:

– Король умер.

Китрин

На северо-востоке, в Наринландии, – серый каменный город Столлборн, центр морской торговли. На юго-востоке, в Гереце, – город Дэун с его собаками, светильниками и знаменитыми копями дартинов. На юге, в Элассе, – пятиградие Суддапала, заправляющее всей торговлей на Внутреннем море. В Нордкосте – Карс, некрополь драконов и Комме Медеан с его главной дирекцией банка. Недавно, в Вольноградье, – город Ванайи. А сейчас, в южной части Биранкура, – Порте-Олива. Филиалы Медеанского банка расходились в стороны по всему континенту, как спицы колеса.

Китрин, сидя за столом, водила пальцем по карте и раздумывала.

Сколько она себя помнила, ее жизнь протекала в Ванайях. Когда город погиб от пожара, с ним сгорело и ее прошлое. Улицы и каналы, на которых Китрин играла в детстве, погибли, как и почти все люди, которые их знали. Если она не сможет вспомнить, к югу или северу от рыночной площади шла некая улица, то это знание попросту перестанет существовать для мира: не будет способов выяснить, и, что еще хуже, не будет для этого причин.

Порте-Олива стала ее домом, потому что сюда ее забросила судьба. Филиал банка принадлежал Китрин – в той степени, в какой он не принадлежал Пыкк, – именно потому, что она сделала ставку в игре и выиграла. И еще потому, что магистр Иманиэль научил ее банковскому делу. Суддапал для нее – лишь город из чужих рассказов. Она никогда не бывала так далеко на востоке, никогда не видела города, составленного из пяти частей, на берегу океана. Никогда не слышала крики черных чаек и не наблюдала, как собираются вместе утопленцы под океанскими волнами. Однако она знала довольно много о том, как через Суддапал попадают на материк золото и пряности из Лионеи. Как волов Пу’та перевозят на огромных плоских баржах вдоль берега и продают на прибрежных рынках ниже города. Стоит ей посидеть неделю над книгами в конторе, она поймет логику функционирования Суддапала и влияющие на него силы лучше, чем любой из его уроженцев. У монет своя логика и свои законы, это она знала. Так что в некотором смысле она знала весь мир, любые его края, даже если никогда там не бывала.

Китрин обвела пальцем западное побережье. В Принсип-с’Аннальдэ нет филиала банка. Зато там родичи ее матери, чистокровной циннийки. Китрин о них знала лишь одно: когда ее, сироту-полукровку, хотели отдать им в семью, они отказали. Страдать из-за этого Китрин не собиралась – точно так же взрослый человек не вздумал бы страдать от отсутствия мизинца на ноге, если с рождения жил без него. Отказ родичей был для нее таким же фактом жизни, как цвет неба или ритм морского прибоя. Семья, кровные родичи живут вот здесь – Китрин постучала пальцем по карте, – но для нее смысла в этом не больше, чем если бы они сгорели в Ванайях.

А к северу оттуда – Нордкост. К западу от него Тонкое море и Наринландия, к востоку – Астерилхолд и имперская Антея. В Нордкосте находится центр банковской сети, которая затрагивает всю северную торговлю и простирает свою тень до теплых вод Внутреннего моря.

«Может, и будут доверять, если узнают тебя получше».

Что бы капитан ни говорил, банк ей доверять никогда не будет. Завоевать доверие владельцев – Китрин надеялась, что не только гипотетическое, – можно лишь одним способом: ее отчетами, отсылаемыми на север. Если бы там увидели, как она управляет филиалом, как соотносятся убытки и прибыль, как растет число контрактов, то владельцы поняли бы, как работает ее ум. Однако Китрин, связанная по рукам и ногам присутствием нотариуса, оказалась служанкой своей служанки, и способов освободиться не существовало.

Китрин страстно желала отослать Пыкк прочь. Если бы случилась какая-нибудь срочная нужда, важная необходимость присутствия в другом месте без ограничения количества средств в обороте – тогда у Пыкк, возможно, не осталось бы выбора и она передала бы дела в руки Китрин.

А еще лучше – если бы проснулся дракон, утащил Пыкк в море и скормил ее гигантскому крабу. Мечтать так мечтать.

Грезы прервал стук в уличную дверь. Встав из-за стола, Китрин оправила платье: главное для банкира – выглядеть так, будто ты занят совсем не тем, чем занят на деле. В ее случае это значило выглядеть так, будто ты хоть что-то значишь.

Стук повторился.

– Сейчас! – откликнулась Китрин.

Она откинула волосы назад – по давним словам Кэри и мастера Кита, выходило, что с такой прической она будет казаться старше, – и скрепила их шпильками. Взглянула на краски для лица, которыми пользовалась мало и лишь для того, чтобы зрительно прибавить себе возраст. Сегодня она не красилась, и если у магистры Китрин выдался день, в который она выглядела моложе обычного, то, может быть, это просто потому, что жизнь кажется ей прекрасной. Даже мысленные шутки выходили сейчас ерническими.

У порога ее ждала женщина в одежде цветов наместника. Светло-коричневый мех на лице, вплетенные в шкуру бусины в геральдических цветах города – зеленые и золотые. На шее медное ожерелье, подтверждающее статус посыльного.

– Магистра Китрин бель-Саркур?

– Это я.

Куртадамка поклонилась и протянула конверт из бумаги сливочного цвета, запечатанный воском с печатью наместника. По торжественности посланницы впору было заподозрить, что магистре вручают судьбу короля враждебной державы. Китрин взяла конверт двумя пальцами и сломала печать.

Магистре Китрин бель-Саркур, доверенному лицу и представителю Медеанского банка в Порте-Оливе, я, Идерриго Беллинд Сиден, волею ее королевского величества верховный наместник Порте-Оливы…

Китрин пробежала глазами страницу, не столько читая, сколько схватывая нужный смысл, будто снимая пенку с молока. Официальный ужин через месяц, в честь трехсотлетия основания города. Разумеется, до нынешнего города здесь стоял другой, а до него – предыдущий, и так вспять до эпохи драконов. В холмах за городом торчали руины стен, некогда высеченных из каменной породы и разрушившихся почти до основания. Однако триста лет назад кто-то подписал кусок бумаги, надрезал палец и оставил на странице кровавый оттиск, и теперь другим придется забивать свиней, пить молодое вино и произносить речи.

И конечно же, Китрин пойдет. Даже если ее конкурент и былой любовник Кахуар Эм тоже там окажется. Даже если вечер не принесет ничего, кроме скуки и раздражения. Она будет смеяться, болтать и вести себя так, словно у нее и вправду есть власть. Если этого не делать, кто-нибудь заметит, и тогда потускневшую иллюзию трудно будет восстановить.

– Спасибо, – кивнула Китрин. – Можете идти.

Куртадамка, отвесив поклон, зашагала прочь, звякая бусинами. Китрин хотела было подняться к себе и, может, даже накраситься наконец, однако передумала. В кофейне предстояла встреча, пустая формальность, которую лучше не пропускать. Девушка закрыла дверь и повернула ключ в замке.

Поразительно, как много можно узнать о состоянии города по улицам вокруг главного рынка. При взгляде на торговцев едой, стоящих по углам, поймешь, какие овощи и фрукты нынче уродились, а какие нет. Если снизилась преступность, на улицах будут кучи конского и воловьего навоза, пока магистраты Порте-Оливы не наберут новых узников. По количеству попрошаек, которых заносит в город с драконьей дороги, можно судить, ожидаются ли караваны издалека, или весь поток в воротах состоит из местных. Примерно так же ведун по запаху изо рта определяет состояние печени. Китрин такие умозаключения проделывала автоматически всю жизнь, с самого детства. Правда, теперь с ней не было магистра Иманиэля, к которому можно прибежать и поделиться выводами. Осталась лишь привычка наблюдать.

Пыкк в кофейне не обнаружилось. С одной стороны, такая удача означала, что несколько часов можно провести без этой несносной женщины и позаниматься делами банка, с другой – что все сделанное придется обсуждать с Пыкк позже. Вокруг мелькали знакомые лица. Маэстро Азанпур с улыбкой подмигнул Китрин глазом с бельмом.

– Минутку, – предупредил он и исчез в дальнем краю помещения.

Она знала, что через несколько мгновений он вернется с кружкой свежего кофе и чуть подслащенной медовой булочкой.

Китрин села, расположилась за столиком так, чтобы видеть площадь, и принялась ждать. Маэстро Азанпур принес ей именно то, что она предвкушала, привычно потрепал по плечу и медленно убрел обратно внутрь кофейни. Китрин пришло в голову, что он когда-нибудь умрет и кофейня изменится. Станет совсем другой, незнакомой. Интересно какой.

Когда появился тот, кого ждала Китрин, она сразу поняла: это он. Она никогда с ним не встречалась, лишь видела оставленные им в банке письма с деловыми предложениями. Сейчас он уверенно пересекал площадь. Для дартина его плечи были слишком массивными, глаза горели необычайно ярко. На кожаной куртке красовалась эмблема дракона, выведенная чернилами. Китрин дождалась, пока он подойдет, и указала место напротив. Дартин с грацией танцора сел и склонился вперед, опершись локтями о столик.

– Дарр Синлама, полагаю, – произнесла Китрин.

– Магистра бель-Саркур, – приветствовал ее дартин, склоняя голову.

– Я прочла ваши предложения. К сожалению, у банка нет опыта финансирования экспедиций, подобных вашей.

– Риск велик, без сомнения. Однако велика и выгода. Когда Сейлия Пелласиан обнаружила Солнечный храм, она вернулась домой с золотом и каменьями на сумму, которой хватило бы на сотню жизней. Саркик Пелласиан золота не нашел, зато его рисунки в старой библиотеке сейчас используются всеми для эмблем и гербов. Список этот огромен, магистра.

– И в нем нет никого из ныне живущих, – заметила Китрин.

– Пока нет, – с улыбкой согласился дартин. – Однако за последние десятилетия никто не осмелился на попытку. Историческое прошлое сочится из всех щелей. Драконы жили везде. Мы привязаны к дорогам и путешествуем лишь туда, куда ведет удобный путь. Строим там, где удобно строить. Однако наше удобство – для драконов ничто. Их дороги – по всему небу. Есть ли затерянные сокровища в Порте-Оливе? Нет. Люди строили один ярус поверх другого с незапамятных времен. А в Сухих Пустошах? Или на севере Биранкура, где нет драконьих дорог? Там никто не пытается копнуть глубже, чем вонзается в землю плуг. Я вырос в таких местах. Мы выходили на поле и выкапывали драконьи зубы. Когда я оттуда уезжал, у меня их было с десяток.

Речь была убедительна и произносилась с гладкостью хорошо отрепетированного монолога. Китрин покачала головой:

– Рассказ хороший, со смыслом. Однако…

Дартин подался вперед и положил перед ней какой-то предмет. Драконий зуб – изогнутый, длиной с ладонь. Острие неровное, в зазубринах, со стороны корня – разделенные промежутками крюкообразные выступы, которыми зуб крепился в массивной челюсти. Взяв его в руки, Китрин подивилась немалому весу.

– В мире полно скрытых вещей, – добавил дартин. – Больше, чем вы можете вообразить. И некоторые из них годятся не только на безделушки.

Китрин повертела огромный зуб в руках; мозг жгло как огнем. Ни царапин от инструментов мастера-камнереза, ни плоского следа от формы для отливки. Если он фальшивый, то ей этого никак не обнаружить. А если даже и настоящий, то мало ли зверей соответствующей величины. Интересно, как выглядели бивни Пыкк до того, как их удалили? Может, и этот клык – никакая не экзотика, а попросту бивень массивного йеммута.

А может, это зуб дракона.

– После падения драконов много чего исчезло, – продолжал дартин. Горящие глаза походили на пламенеющие свечи, сквозь веки при мигании становились видны кровеносные сосуды. – Что могло сгнить, уже сгнило, однако есть и то, что неподвластно времени. Дайте мне ссуду на повозки и лопаты, и я привезу вам сокровища, о которых человечество успело позабыть. Сокровища, которые оно видело лишь в мечтах.

Да, чуть не выпалила Китрин. Да, возьми ссуду и вытащи меня из этого города, давай добудем кучу денег, чтобы создать новый банк и выставить на улицу Комме Медеана с его Пыкк Устерхолл.

Вместо этого она отодвинула от себя драконий зуб. Красивая сказка. Несбыточный сон. Даже не будь Пыкк, преграждающей дорогу к сейфу, все равно для Китрин единственным ответом оставалось бы «нет». Дартин предлагал отчаянную игру, и тот факт, что Китрин к ней потянуло, говорил больше о состоянии ума Китрин, чем о деловых рисках.

Дарр Синлама насупился:

– Стало быть, нет?

– Нет, – покачала головой Китрин. – Кого-нибудь отыщете. Монолог у вас хороший, его логика увлечет любого, кто склонен увлекаться. Отлично подойдет аристократ, у которого денег больше, чем здравого смысла. Я руковожу банком. Мы зарабатываем деньги не на великодушных жестах и увлекательных приключениях.

– Сочувствую. Значит, считаете, что я мошенник? Пытаюсь сыграть на вашем доверии?

– Нет. Думаю, вы вполне искренни. Однако не стану вас презирать, если это не так.

Дартин кивнул и встал.

– Не выпьете ли кофе? – предложила Китрин.

– Нет, – мотнул он головой. – Спасибо, магистра. Буду искать аристократа, у которого денег больше, чем здравого смысла. Предпочтительно из тех, кого вы еще не обчистили.

В голосе слышалось раздражение. Неудивительно, ведь он надеялся на другой исход.

– Не забудьте драконий зуб, – ответила Китрин.

– Пусть останется у вас. Когда услышите, что я нашел кое-что получше, он вам обо мне напомнит.

– Что ж, спасибо, – произнесла Китрин, провожая его взглядом.