Текст книги "Мальчики в лодке"

– Не переставай смотреть, – всегда говорил отец, – держи глаза открытыми. Ты ведь не знаешь, когда ей вздумается упасть. Ты не сможешь увидеть звезды только тогда, когда перестанешь смотреть на небо.

Джо скучал по этому, ужасно скучал. Сидя ночью на крыльце школы и глядя в небо в одиночестве, он переживал совсем другие чувства.

Джо сильно вырос за то лето, в основном в высоту, хотя из-за постоянных походов с горы и на гору у него быстро стали расти мышцы на ногах и бедрах, а из-за постоянной работы топором на дворе школы и таскания тяжелых подносов на кухне стала формироваться верхняя часть его тела. Он жадно ел у матушки Кливленд, однако никогда не наедался досыта, и мысли о пище редко выходили из его головы.

Одним осенним днем учитель взял Джо и остальных студентов в лес, на урок естествознания. Он подвел их к старому, трухлявому пню, на котором рос большой белый гриб – круглая, витая масса сочных складок и морщин. Учитель сорвал гриб с пня, поднял его в воздух и назвал его грибной капустой – Sparassis radicata. Как заверил учитель, гриб был не только съедобным, но и очень вкусным, если его потушить на медленном огне. Это открытие громом поразило Джо, ведь он теперь мог найти бесплатную еду, просто сев на пень в лесу. В ту ночь он лежал на своей койке в здании школы и, глядя наверх, на темные опорные балки, думал. Это было больше, чем школьный урок естествоведения и открытие нового гриба. Если просто держать глаза открытыми, оказалось, можно найти кое-что ценное в самых непредсказуемых местах. Загвоздка была в том, чтобы распознать хорошую вещь, когда ее увидишь, не важно, насколько бесполезной она может показаться на первый взгляд, и не важно, кто уже прошел мимо, не удостоив ее даже взглядом.

Глава третья

Любой хороший тренер по гребле, каждый по-своему, прививает своим парням тот вид самодисциплины, который необходим для достижения максимальной отдачи от мозга, сердца и тела. И поэтому каждый бывший спортсмен скажет вам, что получил более важные и фундаментальные знания, сидя в лодке, а не сидя за партой.

Джордж Йеоманс Покок

Соревнования по гребле – это событие невероятной красоты и величия, которому предшествуют недели и месяцы жестоких лишений. В отличие от большинства других видов спорта, в которых в основном напрягается какая-то определенная группа мышц, в гребле постоянная и очень сильная нагрузка ложится почти на всю мускулатуру тела человека, несмотря на то, что гребец, как любил говорить Албриксон, «борется с самим собой». И в гребле это напряжение мускулов происходит не случайными интервалами, а быстрыми повторениями в течение продолжительного промежутка времени, следующими без остановки. Однажды, понаблюдав за тренировкой первокурсников Вашингтона, журналист «Сиэтл Пост-Интеллиженсер» Роял Броухэм так восхищался суровостью этого спорта: «Никто еще никогда не брал тайм-аутов в гонке по гребле, – заметил он. – Здесь нельзя остановиться и сделать желанный глоток воды или глубоко вдохнуть прохладного, освежающего воздуха. Ты просто останавливаешь взгляд на красной, потной шее сидящего впереди парня и гребешь до тех пор, пока тебе не скажут, что все закончилось… Друзья, эта игра не для слабаков».

При гребке основные мышцы на руках, ногах и спине – а именно квадрицепсы, трицепсы, бицепсы, дельты, широчайшие мышцы спины, пресс, сухожилия и ягодицы – делают большую часть тяжелой работы, продвигая лодку вперед, преодолевая неумолимое сопротивление воды и ветра. В то же самое время сумма усилий более мелких мышц – в шее, кистях, руках и даже стопах – постоянно отлаживает и регулирует движения, поддерживая тело в постоянном равновесии, сохраняя абсолютный баланс, необходимый, чтобы держать лодку шириной всего полметра, что ненамного шире, чем талия взрослого мужчины – на ровном киле. В результате усилий всех групп мышц – как больших, так маленьких – тело спортсмена сжигает калории и потребляет кислород в огромном количестве. По этим показателям гребля несравнима практически ни с одним другим видом деятельности человека. Ученые-психологи подсчитали, что двухкилометровая гонка – Олимпийский стандарт – требует столько же физической энергии, сколько и два баскетбольных матча, сыгранных подряд. Притом что эта энергия расходуется всего за шесть минут.

Независимо от пола, гребец в хорошей форме, выступающий на высоком уровне, должен потреблять не менее восьми литров кислорода в минуту; среднестатистический мужчина в состоянии переработать четыре, максимум пять литров. С каждым вдохом организм олимпийского гребца перерабатывает столько же кислорода, сколько и породистая скаковая лошадь. Это невероятное количество потребления кислорода само по себе немыслимо. Семьдесят пять – восемьдесят процентов энергии, которая вырабатывается за двухкилометровую гонку – это аэробная энергия, топливом для которой является кислород, однако гонки всегда начинаются, да и заканчиваются, очень сильными, мощными рывками. Эти рывки требуют такого напряжения сил, которое превышает способности человеческого тела производить именно аэробную энергию, вне зависимости от количества потребления кислорода. Вместо этого организму тут же приходится вырабатывать анаэробную энергию. Это, в свою очередь, в больших количествах производит молочную кислоту, которая быстро и эффективно растит мышечную ткань. В итоге мышцы начинают гореть от боли, практически с самого начала гонки и до самого ее конца.

Но болят не только мышцы. Вся опорно-двигательная система, к которой эти мышцы присоединены, также выдерживает невероятную нагрузку. Без надлежащих тренировок и хорошей физической формы – а иногда даже с ними – гребцы во время соревнований подвержены широкому ряду травм коленей, бедер, плеч, локтей, ребер, шеи и всего позвоночника. Эти травмы и заболевания могут быть очень разные – от простых мозолей до тяжелых повреждений сухожилий, воспалений тканей, сорванных позвонков, дисфункции плечевого сустава и усталостных переломов, в частности перелома ребер.

И общий знаменатель у всех этих условий гонки – невыносимая боль. Это, вероятно, первая и самая основная вещь, которую все новички должны усвоить о состязательной гребле в высших эшелонах спорта: боль – это одно из основных условий сделки. Вопрос даже не в том, будешь ли ты ее испытывать и насколько сильна она будет, а в том, какие действия и насколько хорошо ты будешь исполнять, постоянно пытаясь с ней справиться.

Все это быстро стало понятно Джо Ранцу и другим парням, которые надеялись попасть в команду первокурсников Вашингтонского университета осенью 1933 года.

Каждый день после занятий Джо проходил длинный путь к лодочной станции. На тренировки он надевал свитер и шорты. Ежедневным ритуалом было взвешивание. Эта процедура проводилась, с одной стороны, чтобы напомнить ребятам, что каждый лишний грамм веса в лодке должен быть оправдан с точки зрения произведенной энергии, и, с другой стороны, дабы убедиться, что парни не тренировались слишком яростно и их вес не падал ниже оптимального. Каждый день Джо смотрел на доску, где было написано, в какую команду его записали сегодня, и присоединялся к толпе мальчишек, собиравшихся у деревянного пандуса перед лодочной станцией, чтобы послушать речь тренера Боллза перед началом тренировки.

Первые несколько недель Боллз каждый день говорил о разных вещах, в зависимости от того, как менялась погода в Сиэтле, и от того, какие технические неточности он отметил в предыдущую тренировку. Скоро Джо заметил, что две большие переплетающиеся между собой темы неизбежно всплывали в его речах. Парни слышали снова и снова, что они не могли и представить себе, насколько труден был тот путь, который они выбрали. Что их физические и моральные характеристики будут испытаны в течение следующих месяцев. Что только немногие из них, те, кто обладает сверхчеловеческой физической выносливостью и моральной стойкостью, смогут доказать, что достойны носить знак «W» на груди. Что к рождественским каникулам большинство из них сдадутся, возможно, чтобы заниматься спортом менее напряженным как с физической, так и с моральной точки зрения, например футболом. Но иногда Боллз говорил и о выборе, кардинально меняющем жизнь. Он говорил о шансе стать частью чего-то большего, чем они есть сейчас, о поиске внутри себя вещей, о существовании которых они еще не подозревали, о превращении из мальчишки в мужчину. Временами он понижал голос, немного менял тон и скорость речи и говорил о волшебных моментах на воде – о минутах славы, ликования и глубокой привязанности к своим товарищам по команде, о тех моментах, которые они будут помнить, лелеять и о которых в старости будут рассказывать своим внукам. О тех моментах, которые приблизят их к Всевышнему.

Джордж Покок, «Расти» Кэллоу, Кай Эбрайт, Эл Албриксон

Иногда, в то время пока Боллз произносил речь, парни замечали фигуру человека, спокойно стоящего сзади и слушавшего очень внимательно. В возрасте немного за сорок, он был высоким, как почти все, стоявшие на пандусе, на нем были очки в роговой оправе, за которыми блестели внимательные, проницательные глаза. У него был высокий лоб, и он носил необычную прическу «под горшок» – его темные, волнистые волосы были отпущены сверху, но пострижены над ушами и вокруг, за головой, так что уши казались слишком большими. Почти всегда на нем был неизменный столярный фартук, покрытый красными деревянными опилками и завитками кедровой стружки. Он говорил с очевидным британским акцентом, очень аристократическим, который можно было услышать за стенами Оксфорда или Кембриджа. Многие парни знали, что его зовут Джордж Покок и что он строит гоночные лодки на верхнем этаже их станции – не только для Вашингтона, но и для гребных программ по всей стране. Однако никто из них пока не знал, что многие фразы, которые говорил Боллз – самая суть и душа этих речей, – происходили из спокойной философии и глубоких размышлений британца.

Джордж Йеоманс Покок родился с веслом в руках. Он появился на свет в городе Кингстон-апон-Темс 23 марта 1891 года, на расстоянии вытянутой руки от одного из самых лучших водоемов для гребли в мире. Его семья насчитывала много поколений лодочных мастеров. Его дедушка по отцовской линии зарабатывал на жизнь тем, что строил шлюпки для профессиональных лодочников, которые ходили по Темзе в Лондоне, предоставляя услуги перевозки и переправы так же, как и их предшественники на протяжении многих веков.

С начала девятнадцатого века лондонские лодочники придумали себе новый вид развлечений – гонки на шлюпках и организовали импровизированные соревнования. Это были абсолютно неорганизованные мероприятия. Друзья участников иногда специально выезжали на больших лодках или баржах на путь соперника или забирались на мост над маршрутом гонки для того, чтобы кидать тяжелые камни в лодки участников, когда те проплывали под ними. С 1715 года наиболее искусные гребцы стали также проводить гораздо более организованное и изысканное мероприятие – ежегодную гонку от лондонского моста до Челси, призом в которой было право носить яркий эффектный и очень характерный британский знак отличия: ярко-малиновый мундир с серебряной эмблемой размером с обеденную тарелку, вышитую на левом предплечье, а также подходящие к костюму малиновые бриджи и белые чулки до колена. До сих пор эта гонка, регата Догетта, с большой пышностью и размахом проводится на Темзе каждый июль.

Дедушка Джорджа по материнской линии тоже работал в торговле и изготовлении лодок, сам придумывал конструкции и построил невероятное количество судов, среди них и «Леди Элис», изготовленную им по специальному заказу секционную лодку, на которой сэр Генри Стенли отправился искать доктора Давида Ливингстона в Центральной Африке в 1874 году. Дядя Джорджа, Билл, построил первую бескилевую лодку в своей мастерской под лондонским мостом. Его отец, Аарон, также занимался семейным делом и строил гоночные лодки для Итонского колледжа, где сыновья благородных джентльменов занимались греблей с конца восемнадцатого века. И как раз здесь, в старом лодочном ангаре Итона, прямо напротив возвышавшегося над берегами реки замка Виндзор, и рос маленький Джордж. Когда ему было пятнадцать, он подписал бумаги, документально подтвердив свое поступление в подмастерья к отцу, и следующие шесть лет они работали бок о бок, искусно орудуя плотницкими инструментами и увеличивая и без того немалый флот Итонского колледжа.

Но Джордж не только строил лодки, он также научился ими управлять и делал это очень хорошо. Он прилежно изучал стиль гребли лодочников Темзы – стиль, характеризующийся короткими, сильными ударами с быстрыми погружениями и быстрыми подъемами весел – и адаптировал их под гоночную академическую лодку. Этот стиль гребка, который он сам разработал, скоро доказал свою чрезвычайную эффективность по многим параметрам по сравнению с традиционными более длинными гребками, которые преподавали в Итоне. Отдыхая на берегах Темзы после официальной тренировки, молодые аристократы из колледжа скоро увидели, что Джордж и его брат, Дик, хотя и были социально ниже по статусу, в гребле оставляли их далеко позади себя. И очень скоро братья Покок стали неофициально давать уроки гребли молодому Энтони Идэну, сиамскому принцу Пражадипоку, и лорду Гросвенору, сыну герцога Вестминстерского.

Джордж Покок, в свою очередь, тоже научился кое-чему у высокородных парней Итона. По природе он был идеалистом и хотел делать все, за что брался, на самом высшем уровне – например, научиться ловко орудовать каждым из инструментов в мастерской отца, понять, как выполнить самый эффективный гребок, построить самую элегантную и самую подходящую для соревнований лодку. Теперь же, остро чувствуя всю тяжесть британского разделения на классы, размышляя и сравнивая, как говорили он и его отец, и как обращались к ним студенты, Джордж решил направить свои усилия на то, чтобы разговаривать грамотно, не с естественным акцентом лондонских кокни, но ясным, «высокообразованным» языком тех парней, которым они прислуживали. Ко всеобщему изумлению, ему это удалось. Его четкая, грамотная речь, доносившаяся из ангара, скоро стала выделяться, но он не выставлял свои способности напоказ, наоборот, это было для него предметом гордости и демонстрацией его глубокой привязанности идеям изящества и утонченности, и в итоге стремление к идеалу стало делом его жизни.

Впечатленный упорством Джорджа, а также его невероятными способностями на воде, Аарон Покок записал сына на профессиональные гонки – спортивный гандикап в Патни, на Темзе, когда тому было семнадцать. Он сказал Джорджу, что тот может построить собственную лодку для соревнований из кусков бревен и остатков древесины из ангара Итона, и дал ему совет, который Джордж помнил потом всю жизнь: «Никто не спросит, сколько времени ушло на постройку лодки, но все захотят знать, кто ее построил». Итак, Джордж не торопился, бережно и тщательно сколачивая одиночную гоночную шлюпку из норвежской сосны и красного дерева. В Патни он столкнул свою лодку на воду, налег на весла и за три тура опередил в общей сложности пятьдесят девять спортсменов. Он вернулся домой с целым состоянием, ему вручили пятьдесят фунтов призовых денег. Вскоре после этого его брат Дик улучшил этот результат, взяв самый крупный из призов в гребном спорте – двухсотлетний мундир на регате Доггета.

Джордж только начал тренироваться, чтобы и самому выступить на регате, когда в 1910 году его отца внезапно уволили из Итона, из-за его репутации – считалось, что он был слишком мягок с подчиненными. Внезапно и без веских на то причин Аарону пришлось скитаться по Лондонскому побережью в поисках какой-нибудь судостроительной работы. Джордж и Дик, не желавшие быть обузой для отца, быстро решили эмигрировать в западную Канаду, где, как они слышали, можно было получать по десять фунтов в неделю, работая на вырубке лесов. Они собрали свои вещи и некоторые столярные инструменты и потратили выигранные в гонках деньги, чтобы купить места в третьем классе на пароходе «Тунизиан», который отправлялся в Галифакс из Ливерпуля.

Через две недели, 11 марта 1911 года, проехав через всю Канаду на поезде, братья Покок прибыли в Ванкувер, и на двоих у них осталось всего сорок канадских долларов. Немытые, уставшие и голодные, они побрели пешком от железнодорожной станции до каменного центра Ванкувера под холодным проливным дождем. Это был двадцатый день рождения Джорджа. Дик был всего на год старше. Неожиданно и внезапно выброшенные в водоворот жизни, неуверенные в завтрашнем дне, они оба чувствовали себя неуютно в этом примитивном приграничном городке, так непохожем на спокойные и уютные окрестности Итона. И хотя они были еще во владениях Британской короны, казалось, что они приземлились на другую планету. Братья в конце концов нашли грязную комнатушку в одном из городских домов, сняли ее за восемнадцать долларов в неделю и тут же принялись искать заработок. Так как денег у них оставалось только на две недели оплаты за жилье, они принимались за любую работу, какую только могли найти. Дик стал работать плотником в местной психушке, в учреждении для душевнобольных в окрестностях Кокуитлама. Джордж устроился на лесозаготовительное предприятие на реке Адамс, в окрестностях Ванкувера, где каждый день ему приходилось бродить туда-сюда, с горы и на гору, удовлетворяя неослабевающий механический аппетит парового насоса дровами и водой. Через месяц работы, где он только и делал, что яростно пилил лес и постоянно таскал от реки по два тяжеленных оловянных ведра, он уволился и вернулся в Ванкувер и там нашел место на судостроительном заводе, со сравнительно неплохой оплатой – здесь ему хотя бы не приходилось работать со скоростью парового двигателя. Но это была довольно опасная работа, которая стоила ему двух пальцев руки.

В 1912 году дела у братьев Покок стали налаживаться. Клуб гребли Ванкувера, узнав об их репутации в Англии, поручил парням построить две одиночные шлюпки, за каждую заплатив по сотне долларов. Братья устроили мастерскую в старом заброшенном ангаре, который плавал в гавани Кол Харбор на деревянных брусьях в пятидесяти метрах от берега. Они наконец начали заниматься тем, что в итоге станет делом всей их жизни – созданием хороших гоночных судов. Ребята без устали работали в своей мастерской на нижнем этаже, прекращая работу только ночью, чтобы поспать в холодной комнатке наверху.

Условия были далеко не идеальными. Дневной свет просачивался сквозь крышу, а ветер и дождь без труда проникали сквозь широкие просветы между досками в стенах. Для того чтобы помыться, им приходилось нырять из окна своей спальни в холодные воды гавани. Чтобы набрать питьевой воды, надо было плыть к общественному фонтану в парк Стэнли. Время от времени ангар срывался с якоря и бесцельно дрейфовал ночами среди прибывавших в гавань и отчаливавших океанских лайнеров, пока братья Покок спали. Во время отлива ангар садился на илистую отмель, накреняясь на двадцать пять градусов от носа до кормы. Когда вода возвращалась, раскисшие от воды балки, на которых покоилось все сооружение, набухали и прилипали к илу, не давая ангару всплыть. Позже Джордж писал об их ежедневных бедствиях: «Вода поднималась в мастерской, и мы спасались от нее наверху, пытаясь прикинуть, что будет дальше. Внезапно бревно со свистом и хлюпаньем отлипало от ила, все здание выплывало наверх, как поднимающаяся из глубин субмарина, а вода лилась со всех сторон дома из дверей и окон. Потом мы могли снова продолжить работу – до следующего отлива». Тем не менее, когда братья закончили лодки, молва об их мастерстве распространилась по всей Канаде, и они начали получать новые заказы. К середине 1912 года оба они – одному двадцать, другому – двадцать два – начали наконец вставать на ноги.

Однажды пасмурным ветреным днем, когда Джордж Покок посмотрел из окна своей плавающей мастерской, он увидел долговязого и неуклюжего человека с копной рыжеватых, начавших седеть волос, развевающихся на ветру, который греб в их сторону так яростно, что видны были одни локти и колени. Он молотил веслами, «как разъяренный краб» – вспоминал потом Джордж. Мужчина, видимо, пытался добраться до них, но у него это плохо получалось. На самом деле его движения в лодке были настолько неуклюжими и беспомощными, что братья решили, что он пьян. В конце концов они отыскали багор, подцепили им лодку неизвестного и подтянули ее к борту мастерской. После того как они осторожно помогли ему выбраться из шлюпки, мужчина ухмыльнулся, вытянул большую руку и прогремел: «Меня зовут Хирам Конибер. Я тренер Вашингтонского университета по гребле».

Конибер, которого впоследствии нарекут отцом Вашингтонской гребли, стал тренером гребной команды только потому, что никого другого, подходящего на эту должность, просто не было, а не потому, что он знал о гребле хоть что-то. Он был профессиональным велосипедистом – еще в те времена, когда восемь человек могли забраться на один многоместный велосипед и маневрировать по неровным грязным гоночным трекам в яростной борьбе за первенство, которая часто заканчивалась кровавыми столкновениями. Он решил двигаться дальше и стал спортивным тренером университетской команды по футболу и легкой атлетике, а совсем недавно, в 1906 году, обзавелся титулом тренера мировых чемпионов – бейсбольной команды «Чикаго Уайт Сокс». Когда в 1907 году он приехал в Вашингтон в качестве тренера по легкой атлетике, к тому моменту греблей он занимался только четыре недели своей жизни – летом 1905 года, когда тренировался на четырехвесельной барке на озере Чатоква в Нью-Йорке. Тем не менее в 1908 году он заступил на пост командного тренера, можно сказать, по умолчанию, заменяя пару временных тренеров.

Конибер был, по словам тех, кто хорошо его знал, «простым, прямым и бесстрашным». Он с головой ринулся в новую работу – как позже сказал Джордж Покок, с «неукротимым энтузиазмом». Не имея никаких навыков тренера по гребле, он бегал туда-сюда по берегу озера Вашингтон, крича на своих парней через мегафон, яростно перемешивая бейсбольный сленг с терминологией гребли и обильно сдабривая свою речь ругательствами. Он ругался так часто, громко и живо, что оскорбленные до глубины души жители округи скоро стали жаловаться в университет. Таким образом его убедили, что преподавание гребной техники должно быть более научным, и он стал корпеть над книгами по анатомии и физиологии. Потом он стащил скелет человека из кабинета биологии, закрепил его в лодке, привязал руки к черенку метлы и внимательно наблюдал за движениями костей, пока его помощники-студенты управляли скелетом, симулируя различные виды гребка. Как только он решил, что встал на правильный путь изучения механики этого вида спорта, то сосредоточил свое внимание на самих лодках. Вашингтон в то время тренировался на самодельных лодках, большинство из которых были очень пузатые и медленные, а некоторые даже разваливались, если на них слишком уж быстро гребли. У одной из этих лодок было настолько круглое дно, и она так часто переворачивалась, что Гомер Кирби, загребное весло команды 1908 года, как-то пошутил, что для того, чтобы держать эту лодку на ровном киле, волосы необходимо зачесать исключительно на ровный пробор, а жевательный табак распределить поровну за обе щеки.

Теперь Конибер хотел найти лодки, подобные тем, которые делали в Англии: длинные, гладкие, элегантные лодки. Быстрые лодки. И когда он узнал, что пара английских мастеров обосновалась на севере, в Ванкувере, то отправился на их поиски.

Когда он в итоге нашел плавающую мастерскую в Коул Харбор, то сказал братьям Покок, что планирует создать настоящую гребную флотилию. Ему только надо было купить сами суда, вероятно не менее пятидесяти, но уж точно никак не меньше двенадцати восьмиместных лодок. Он хотел, чтобы парни немедленно переехали в Сиэтл, где он сможет обеспечить мастерскую на территории университета – сухое помещение на твердой земле, – в которой они будут строить тренеру флот.

Удивленные, но обрадованные размерами потенциального заказа, братья приехали в Сиэтл, а потом послали телеграмму отцу в Англию, уговаривая его поторопиться в Вашингтон, так как они нашли работу, которой хватит на троих. И когда Аарон уже пересекал Атлантику, Джордж и Дик получили отрезвляющее письмо от Конибера. Оказалось, он давал им несколько преждевременные обещания. У него, как выяснилось, было достаточно средств, чтобы купить только одну лодку, а не двенадцать. Когда Аарону рассказали о неудаче с заказом, он сухо ответил сыновьям: «Вам следовало учесть, что мистер Конибер – американец».

Несмотря на заметно снизившиеся ожидания, семья Покок скоро устроилась на территории Вашингтонского университета, и Хирам Конибер вскоре понял, что в лице Джорджа он приобрел гораздо больше, чем просто хорошего столяра. Когда Джордж увидел вашингтонских гребцов во время тренировок, он быстро приметил те неточности в механике весельных ударов, которые не исправят и сотни экспериментов со скелетом. Сначала он не вмешивался, так как по природе своей не был склонен давать непрошеных советов. Но когда Конибер стал интересоваться мнением братьев о гребле студентов, Джордж понемногу стал говорить. Он начал учить Конибера тем элементам гребка, которым сам научился у лодочников Темзы в детстве и которым потом обучал парней Итона. Тренер же внимательно слушал, быстро учился, и скоро из этих уроков родилось то, что впоследствии назовут «гребком Конибера». В отличие от общепринятого стиля, он характеризовался слабым прогибом, быстрым ударом весла и коротким, но очень сильным толчком от воды. Такая техника позволяла спортсменам в конце каждого гребка занимать более прямую позицию тела, что подготавливало их к скольжению вперед на сиденье и началу следующего гребка быстрее и с меньшими затратами усилий. Он заметно отличался от более длинных гребков, принятых в восточных школах (в том числе и в Итоне), с усиленным отклонением назад и более долгим возвращением на исходную позицию. Практически сразу же первые крупные победы Вашингтона стали результатом новой, улучшенной техники. Вскоре и восточные школы стали замечать «гребок Конибера» и пытались понять, как стиль, столь отличающийся от общепринятого, может быть таким успешным.

Конибер умер всего через несколько лет, в 1917 году, когда, собирая сливы у себя в саду, слишком далеко забрался на ветку дерева и вниз головой свалился с нее. К тому времени, однако, команда Вашингтона стала серьезным соперником на Западном побережье, достойным оппонентом для Стэнфорда, Калифорнии и Британской Колумбии, почти такой, как мечтал, собирая команду, Конибер: «Корнелльский университет Тихого океана».

После Великой войны Дик Покок переехал на восток, чтобы строить лодки для Йельского университета, а Джордж остался в Сиэтле, и заказы на его искусно изготовленные лодки стали стекаться со всей страны. За следующие несколько десятилетий поколения тренеров и команд Вашингтона поняли, что британец, тихо работавший на чердачном этаже их лодочной станции, многому может их научить. Они приходили посмотреть на него, как на какое-то чудо, и на современном жаргоне его можно было назвать «фанатиком гребли». Его понимание всех деталей спорта – физики воды, ветра и дерева, из которого состояли доски лодки, а также биомеханики мыщц и костей человека – было выдающимся.

Но влияние Покока не заканчивалось на технических деталях спорта. Здесь оно только начиналось. Многие годы он наблюдал, как менялись поколения успешных гребцов, и он видел, как невероятно сильные и гордые мальчишки стараются преодолеть все трудности этого спорта. Пока Джордж работал с ними, давал им советы, он слышал, как парни рассказывали о своих мечтах и признавались в недостатках, и многое понял о сердцах и душах молодых людей. Он научился видеть надежду там, где парням казалось, что надежды нет, видеть навыки там, где они были затуманены самомнением или страхом. Он наблюдал за тем, насколько хрупка уверенность и сильно доверие друг другу. Он понял силу тех тонких нитей привязанности, которые иногда возникали между парой молодых парней или между целой командой, вместе прилагавшей все усилия, чтобы достичь одной цели. И постепенно он пришел к пониманию того, как эти практически волшебные связи доверия и привязанности, если их правильно направить, могут поднять всю команду над обыденностью, переместить ее на тот священный уровень, где девять парней становятся одним целым – целым, границы которого невозможно постичь, целым, которое было настолько в гармонии с водой, землей и небом над ней, что тяжелый труд гребного спорта заменялся практически наслаждением. Это было очень редким и почти священным явлением, в которое стоило верить. И за то время, которое он провел здесь, в Вашингтоне, Джордж Покок потихоньку стал первосвященником этой религии.

Через много лет рулевой вашингтонской команды выразит одной фразой чувства сотен мальчишек, на которых он оказал свое влияние: «В его присутствии гребцы команды Вашингтона всегда стояли, так как он был тем символом, в присутствии которого дети Господа не могут сидеть».

Каждый день, после того как Том Боллз заканчивал свою речь, Джордж Покок поднимался обратно в свою мастерскую, а парни брали со стоек длинные весла с белыми лопастями, несли их к воде и готовились к заплыву. Они еще не были готовы сесть в изящную гоночную академическую лодку, так что они ждали очереди на посадку в школьный тренировочный баркас под названием «Олд Неро». Судно – широкий ял с плоским дном, длинным проходом посередине и лавками для шестнадцати гребцов-новичков – служило начальным этапом испытаний для первокурсников с 1907 года, то есть уже практически тридцать лет, с того момента, как у Вашингтона появилась программа гребли.

Пока первокурсники 1933 года молотили веслами по воде, в первые несколько дней Том Боллз и Эл Албриксон каждую тренировку прогуливались туда-сюда по проходу «Олд Неро» в серых фланелевых костюмах и фетровых шляпах. Албриксон чаще всего просто молча наблюдал за мальчиками, пытаясь составить о них свое окончательное мнение. Боллз, наоборот, постоянно командовал ими – взять весла так, а не эдак, погружать лопасти в воду ровно, выпрямить спину, согнуть колени, разогнуть колени, налегать сильнее, потом слабее. Все это приводило ребят в замешательство и казалось им каторжным трудом. «Олд Неро» отчасти был создан для того, чтобы те парни, которые по темпераменту не были способны выступать в команде гребцов – Албриксон звал таких «тряпками», – быстро это поняли и смирились с этим, прежде чем начнут ломать дорогое академическое снаряжение. Ребята напрягались, толкали лодку веслами, шумно и глубоко дыша, но, несмотря на все усилия, «Олд Неро» двигалась медленно и неравномерно, выходя из залива Кат на покрытые рябью просторы озера Вашингтон. Они очень старались усвоить уроки, перенять новый опыт и добиться синхронности усилий, но постоянно боялись совершить одну из тех грубых ошибок, на которые им указывал Боллз.