Текст книги "Мальчики в лодке"

«Голубой свет» (Das blaue Licht), выпущенный в 1932 году, был не похож ни на что, вышедшее ранее. Это была мистическая сказка, она идеализировала и превозносила простую жизнь немецких фермеров, которые жили в гармонии с природой на родной земле Германии. Она порицала порочность современного индустриального мира. И, как следствие, она также осуждала интеллигенцию. Фильм быстро вызвал международное одобрение, и многие недели шел в кинотеатрах Лондона и Парижа.

В Германии фильм приняли более равнодушно, но Адольф Гитлер пришел в восторг от «Голубого света», видя в нем визуальный и творческий образ самой «крови и земли», идеологии, на которой основывалась вся нацистская система – мысли, что сила нации лежит в ее земле и предках. Гитлер знал о Рифеншталь уже давно, но теперь он стал ей другом. В 1933 году по его личной просьбе она сняла и смонтировала часовой пропагандистский фильм «Победа веры», о съезде Национал-социалистической рабочей партии Германии в Нюрнберге в том же году. Лени сделала фильм за короткий срок, у нее возникли некоторые технические трудности, и она не была удовлетворена результатом, но тем не менее Гитлер был восхищен ее работой. Теперь он надеялся, что осенью она создаст более амбициозный фильм о съезде в Нюрнберге 1934 года.

По мере того как ее звезда все ярче разгоралась на небосводе нацистской элиты, Рифеншталь и Геббельс часто конфликтовали. Геббельса волновало то, насколько большое влияние она имела на Гитлера, и ему не нравился иммунитет, который это влияние давало, к его собственному авторитету. И все же, надо отдать ей должное, он был также увлечен Рифеншталь и преследовал ее в романтическом и сексуальном плане. В то время эта такая неподходящая друг другу пара играла огромную роль в определении того, как весь мир будет смотреть на Олимпийские игры 1936 года в Берлине и, как следствие, на саму природу нового нацистского государства.

Но пока что она была просто одним из водоворота милых личиков, которые приходили и уходили из величественного дома Йозефа и Магды. Хозяева приветствовали их, открывая бутылки шампанского, они пили друг за друга, за свою молодость и красоту, танцевали допоздна, пели, смотрели фильмы и говорили о расовой чистоте, пока маленькая Хильда Геббельс спала у себя в люльке в темной комнате наверху.

Глава седьмая

Выступать на гонке – это целое искусство, а не просто яростная борьба. Необходимо грести, напрягая и голову, не только руки. С первого удара весла все мысли о других командах должны быть заблокированы. Ты должен быть сосредоточен только на себе и собственной лодке, мысли должны всегда быть только хорошие и оптимистичные.

Джордж Йеоманс Покок

Джо Ранц и его товарищи по команде выстроились вдоль борта парома и смотрели на воду, прикрывая руками глаза от яркого дневного солнца. Прошло уже два часа с тех пор, как они обошли первокурсников Калифорнии. Теперь была очередь университетской команды взять верх над парнями Кая Эбрайта.

События, произошедшие за следующие несколько минут, оказались одной из самых великих университетских гонок в истории соперничества Калифорнии и Вашингтона. Сразу после гонки Франк Г. Горри в статье для «Ассошиэйтед Пресс» написал свой подробный отчет и отправил его на восток, для своей аудитории – целой страны: «Знаменитые гоночные восьмерки сверкнули в испещренной солнечными бликами воде и понеслись, будто связанные вместе. Сначала одна, потом другая вырывались вперед, но не больше, чем на пару метров. Калифорния вырвалась вперед в самом начале, потеряла позицию на отметке в полтора километра, высунула нос вперед опять на двухкилометровой отметке, потом ушла назад от Вашингтона, когда тот три раза удачно выполнил по десять мощных гребков на отметке в три с половиной километра, и потом, через мгновение, снова вырвалась вперед».

Джо с восторгом наблюдал, как разворачивается драма. Снова и снова студенты на пароме кричали вашингтонской команде «поторопиться», увеличить гребки и отодвинуть Калифорнию на задний план. Команда соперников взбивала воду в пену с очень высоким темпом в тридцать шесть ударов в минуту, но в первые четыре километра рулевой Вашингтона, Харви Лав, держал частоту гребков на сравнительно низком уровне, тридцати одного удара в минуту, выполняя уровень, необходимый для того, чтобы оставить лодку в соревновании. Он периодически подгонял своих парней вперед, командовал сделать десять больших гребков, когда они были на грани слишком уж сильного отставания, но потом, немного уменьшив отставание, парни снова возвращались на спокойный темп. И только когда в поле их зрения показалась баржа, отмечавшая финишную линию, и после того, как Калифорния, снова и снова пытаясь вырваться вперед, каждый раз все равно стала отставать, Лав наконец скомандовал: «Сейчас! Прибавим ходу!» Частота гребков увеличилась до тридцати восьми и потом почти сразу до сорока. Лодка Вашингтона вырвалась вперед, лодка Калифорнии замешкалась ненадолго, и Вашингтон пересек линию чуть больше чем на секунду впереди Калифорнии, с новым гоночным рекордом в 16:33,4.

Джо и его банджо

Это была волнующая гонка, но для Джо и других первокурсников это было больше – урок и пример, как человек, который осенью станет их тренером, Эл Албриксон, одерживал победы. В некотором роде урок уже был дан Томом Боллзом, когда он скрыл лучший тайминг от Эбрайта и объяснил парням, как важно позволить Калифорнии и дальше себя расхваливать. Но пока он наблюдал за университетской гонкой, Джо усвоил еще один урок. Для того чтобы одолеть равного или даже превосходящего тебя противника, не обязательно выкладываться с самого начала и до самого конца. Нужно просто быть умнее и хитрее своего оппонента. Когда наступал критический момент в гонке, необходимо было понимать то, чего Джо еще не понимал – что внутри у человека есть определенный резерв сил, который он еще в себе не открыл, однажды обнаружив который, перестаешь сомневаться в себе, колебаться тогда, когда это допустимо меньше всего. Как и многое в жизни, в команде многое зависит от ее уверенности в себе и частично от того, насколько хорошо ты знаешь свое сердце.

После гонки 1934 года Калифорния – Вашингтон у первокурсников опять начался спад активности. Изо дня в день они показывали очень неудовлетворительное время. С тех пор, как первокурсники обошли Калифорнию, они, казалось, потеряли концентрацию. Чем больше Том Боллз кричал на них в мегафон, тем хуже они тренировались.

Одним погожим деньком в начале мая, когда теплое солнце жгло их голые спины, ребята гребли настолько вяло, что они не смогли быстро пересечь путь перед надвигающимся буксиром, который тянул за собой баржу. Буксир несся прямо на лодку, выплевывая черные клубы дыма, свистя и гудя парням. Рулевой, Джон Мерилл, крикнул: «Назад! Назад!» Парень с сиденья под номером четыре запаниковал и нелепым образом оказался за бортом, чуть не опрокинув лодку. Буксир тяжело повернул в сторону порта, слегка задел нос лодки и проплыл совсем рядом от парня за бортом. Боллз, глядя на все это со своего катера, был просто в бешенстве. Он вытянул красного, мокрого парня из воды, завел на катере мотор и угнал в сторону лодочной станции.

Парни молча плыли обратно. Боллз их ждал. Он носился по пристани туда-сюда, грозя парням пальцем, пока они сидели в лодке. Том прогремел, что собирается перестроить команду с нуля для регаты в Поукипси в июне. Никто не был в безопасности на своей позиции только потому, что он выступал в команде лодки, которая так впечатляюще обошла Калифорнию. Сердце Джо сжалось. То, что еще недавно казалось решенным вопросом, внезапно опять оказалось в зоне риска. На прошлой неделе он получил уведомление от администрации, в которой говорилось, что он провалил зачет по физкультуре, для которой команда по гребле была заменой. Джо совсем недавно видел смешной мультфильм от студии «Парамаунт» с новым героем на экране, Моряком Попаем, у которого внезапно появлялись силы от банки шпината, так что он написал в своем журнале в стиле Попая: «Я охохо как недоволен».

К середине мая погода в Сиэтле, как иногда случается поздней весной, снова испортилась, и первокурсники снова стали бороться со встречными ветрами, их руки леденели от холода, а белые барашки разбивались о нос их лодки. Однако, к их собственному удивлению и изумлению тренеров, чем хуже становилась погода, тем лучше они стали тренироваться.

Они гребли против резкого северного ветра серыми, промозглыми вечерами в конце мая, брызги летели на них после каждого вывода весел, вода плескалась на дне лодки. Но теперь Джо вместе с членами его команды в первой лодке показали время 10.35, а это всего на четыре секунды позже, чем установленный для такой гонки рекорд. Джордж Покок наблюдал за исполнением заплыва с борта «Алумнуса». Когда он вышел на берег, то поднялся на лодочную станцию к репортеру, задержал его и вынес поразительный вердикт. «У Тома Боллза отличный, очень сильный состав, – тихо, но убедительно сказал он. – Лучший из всех, которые я когда-либо видел». Исходившие из уст Джорджа Покока, тихого и скромного человека, который не был склонен преувеличивать что-либо, особенно способности лодки первокурсников, эти слова были больше похожи на воззвание к божеству. Том Боллз перестал упоминать о наборе новой лодки. Те девять парней, которые обошли Калифорнию, поедут и в Поукипси, чтобы там соревноваться за национальное лидерство.

Вечером первого июня 1934 года марширующий духовой оркестр Вашингтонского университета и вместе с ним более тысячи болельщиков наполнили мраморный холл железнодорожной станции Сиэтла «Кинг Стрит», исполняя боевые песни и издавая радостные возгласы, пока команды первокурсников и университетские команды садились на поезд «Эмпайр Билдер» компании «Грейт Нортен», который отвезет их в Поукипси. Команда первокурсников пребывала в особенно приподнятом настроении. Очень не многие из них когда-либо выезжали за пределы западной части штата Вашингтон; большинство никогда не ездили на поездах. Однако они уже здесь и скоро пересекут целый континент. Для парней, которые выросли, доя коров, махая топорами и таская бревна, которые по именам знали половину населения своих родных городов, чьи родители могли точно сказать, когда впервые увидели автомобиль и дом с проведенным электричеством, это было впечатляюще.

Пока Джо сидел на плюшевом диване и глядел в зеленоватое окно пульмановского спального вагона, слушая гвалт, который доносился с холла на перрон, он никак не мог поверить, что все это с ним происходит. Его никогда ни с чем не поздравляли, но теперь он был частью великого события, не только предмета восторга, но даже поклонения. Это наполняло его гордостью, но в то же время и напряженным, изнутри распирающим беспокойством. И это чувство пробудило те чувства, которые он в последние дни очень сильно старался скрыть поглубже.

Тем вечером, когда их поезд «Эмпайр Билдер» проезжал через Каскадные горы по перевалу Стивенс Пасс и дальше, по засушливым полям восточного Вашингтона, парни развлекались вовсю. Они веселились до поздней ночи, играли в карты, рассказывали пошлые шутки, гоняли туда-сюда по проходам спального вагона, пинали мяч до тех пор, пока в изнеможении не свалились спать на свои койки.

Развлечения возобновились на следующий день, когда кто-то принес упаковку воздушных шариков. Они в уборной наполняли шарики водой, вставали на грохочущие площадки между вагонами, и, пока проезжали через Монтану и Северную Дакоту, радостно швыряли шарики с водой в любую доступную цель – коров, пасущихся на полях, в пыльные машины, ждущие сигнала на железнодорожных переездах, в спящих собак, развалившихся на платформах маленьких городов. Каждый раз они запевали хором «Склонитесь перед Вашингтоном» и проносились мимо своих ошарашенных жертв.

Позже Джо, воодушевленный приключением с водными шарами, немного нервничая, достал из чехла гитару, которую взял с собой. Некоторые старшие мальчишки собрались вокруг него, с любопытством наблюдая, как он крутит колки и перебирает струны, чтобы настроить инструмент. Глядя на лады и сосредоточившись на постановке пальцев, он начал бренчать по струнам и петь, начав с композиций, которые он играл в старшей школе – лагерные мелодии и ковбойские песни, которые он выучил, пока жил в шахтерском поселке, или подобрал, слушая радио еще в Секиме.

Сначала мальчики просто глазели на него, пока он пел; потом они стали посматривать друг на друга, потом хихикать и в конце концов стали кричать и улюлюкать.

– Гляньте-ка, ковбой Джо! – закричал один. Другой крикнул в сторону прохода:

– Эй, мальчишки, идите, послушайте Ранца, гребца-трубадура!

Удивленный, Джо поднял глаза и резко прекратил играть, остановившись на середине песни «Желтая роза Техаса». Он покраснел, но его челюсть сжалась, а глаза стали каменно-холодными. Он быстро и неловко запихнул гитару обратно в чехол и пересел в другой вагон.

Очень немногое могло так сильно расстроить Джо. Его музыка освещала самые хмурые дни его детства. В старшей школе она притягивала к нему людей, делала их его друзьями и даже помогала с деньгами в Секиме. Это был его уникальный талант, особенный предмет гордости. Теперь же, внезапно и неожиданно, музыка обернулась против него, напоминая, насколько неуверенно он себя чувствовал в вещах более утонченных. Когда Джо только-только начало казаться, что он становится частью чего-то большего, его опять изгнали и унизили.

Они прибыли в Нью-Йорк шестого июня, и команды Вашингтона перетащили свои лодки с поезда на старый, разваливавшийся эллинг на западной стороне реки Гудзон – на Хайленде, прямо напротив Поукипси. Эллинг был не больше сарая. Расшатанная, продуваемая сквозняком хибара была помещена на тонкие сваи над рекой и оснащена душами, которые качали вонючую воду прямо из Гудзона, выливая ее на головы ребят.

Том Боллз в тот же день выгнал первокурсников на воду, он беспокоился и хотел посмотреть, как они справятся с неизвестной гоночной дистанцией. Это был первый раз, когда они плыли не по озеру, а по реке, более того, первый раз, когда они плыли не по озеру Вашингтон. Погода тоже была не похожей на ту, к которой парни привыкли дома, но жаркой, тяжелой и душной. Пока они несли свою лодку «Город Сиэтл» к воде, они уже взмокли от пота. На воде дул легкий бриз, но даже ветер казался им раскаленным от жары, пока они садились в лодку. Они стянули майки, опустили их в вонючую воду реки Гудзон и снова надели, но это, казалось, только сделало духоту еще более невыносимой. Боллз дал им указания плыть вверх по течению в разминочном темпе в течение нескольких минут. Он залез в катер и поехал за парнями. Когда Боллз решил, что они готовы, то поднял мегафон и скомандовал им проплыть короткий спринт. Парни налегли на весла со всей силы, но Боллз даже не удосужился посмотреть на секундомер. Он с первого момента понял, что они показывали далеко не свой лучший уровень. Хуже того, они выглядели потрепанными, явно убитыми жарой, болтаясь от одной стороны гоночной дистанции до другой. Они могли справиться почти с любым ветром и волнами на озере Вашингтон, но волны реки Гудзон были другими – длинные и низкие, они ударялись о лодку сбоку, так что лопасти то бесполезно молотили по воздуху, то тут же погружались глубоко в воду. Их также ставили в тупик явления приливов и течения. По их логике, вода сама не должна была двигаться под лодкой, она не должна нести их туда, куда они не собирались плыть. Боллз крикнул: «Стой!» в мегафон и позвал парней обратно на станцию. Ему надо было поговорить с Джорджем.

Парни, удрученные неудачей, положили на место лодку, помылись в едкой речной воде и пошли пешком по длинной дорожке наверх, к железнодорожным путям, которые шли вдоль западного побережья, а потом забрались на отвесный берег Хайлэнда, к пансиону Флоренс Палмер, где они поселились. Домик миссис Палмер был маленький, оплата за него – небольшой. Скудные запасы ее кухни не могли удовлетворить аппетиты двадцати четырех высоких здоровых парней и команды тренеров и рулевых. Парни съели все, что только смогли найти, и потом устало забрались на чердак, в спальни, где, набитые по шесть человек в комнату, попытались уснуть во влажной, удушающей жаре на койках, которые больше походили на орудия пыток, чем на кровати.

Регата Межуниверситетской ассоциации гребли в Поукипси была легендарным мероприятием, корнями уходящим глубоко в историю Американской гребли.

Первое большое соревнование по гребле в Америке прошло в Нью-Йоркской бухте в 1824 году, это были двойные гонки между командами четырех нью-йоркских лодочников, которые плавали на семиметровой гребной лодке под названием «Звезда Америки», против четырех моряков с посетившего город британского военного корабля, которые плавали на такой же лодке под названием «Верная Смерть». У не забывавших войну 1812 года и сожженный Белый дом болельщиков и участников регаты эмоции были на пределе, особенно с американской стороны. Американцы выиграли гонку, а с ней и большой приз в размере тысячи долларов, пройдя дистанцию от Бэттери-парк до Хобокена и обратно на глазах у оживленной публики, составлявшей примерно от пятидесяти тысяч до ста тысяч зрителей, что на тот момент было самым большим скоплением американцев, которое когда-либо присутствовало на спортивном событии.

В 1830-х годах в городах в Америке начали появляться частные гребные клубы, и к 1840-м несколько восточных университетов набрали команды. Первая университетская командная гонка в Америке – и, по сути, первое в Америке межуниверситетское спортивное событие – прошла между Гарвардом и Йелем в 1852 году на озере Уиннипесоки в Нью-Гэмпшире. С несколькими перерывами – широкомасштабными войнами, во время которых власти призывали молодых людей из каждого учреждения для других, более рискованных занятий, – регата между Гарвардом и Йелем проводилась каждый последующий год начиная с 1859-го. Большую часть этого периода регата была одним из главных спортивных событий в стране. В 1869 году Гарвард в соревнованиях на Темзе встретился с самым элитным заведением Британии – Оксфордом. Перед огромной толпой Оксфорд разгромил Гарвард, но событие было так широко разрекламировано в США, что произвело взрыв интереса к гребле. Оно также придало этому спорту ауру элитности, которая витала вокруг него и по сей день.

Другие восточные университеты скоро также начали воспитывать гребные команды, и многие из них стали соревноваться друг с другом в регатах один на один. Но Гарвард и Йель не выступали ни в одном из межвузовских чемпионатов, кроме их собственной ежегодной встречи, да и ничего похожего на национальные чемпионаты не было в США вплоть до 1895 года. Тогда, с подачи Центрального железнодорожного управления Нью-Йорка, университеты Корнелла, Колумбии и Пенсильвании договорились создать Межвузовскую ассоциацию гребли и ежегодно встречаться на прямом шестикилометровом участке реки Гудзон в Поукипси, где любители, так же как и профессиональные спортсмены, соревновались друг с другом еще с 1860-х годов. Почти сразу же после первой их встречи, на которой 21 июня 1895 года победил Корнелл, другие учебные заведения тоже стали приглашать в Поукипси, и регата понемногу становилась самой престижной гонкой гребных команд в стране, затмевая даже ежегодную гонку Гарвард – Йель и понемногу становясь эквивалентом национального первенства.

К началу двадцатого века гребные клубы обустроились и в анклавах богачей. В роскошных отелях и океанских лайнерах, а среди них и на «Титанике» установили по несколько гребных тренажеров, чтобы их клиенты могли оставаться в форме и следовать примеру их героев-гребцов. Ко второму десятилетию нового XX века десятки тысяч фанатов – в 1929 году эта цифра составила 125 тысяч – приезжали в Поукипси, чтобы лично посмотреть ежегодную регату, и еще много миллионов человек слушали радиотрансляцию. Регата стала соперничать по популярности с Кентуки Дерби, Роуз-Боул и Мировой серией как главное национальное спортивное событие.

По большей части в первой четверти века восточные колледжи доминировали в первенстве. Ни одна западная команда не принимала участие в соревнованиях до тех пор, пока в 1912 году не появился Стэнфорд, который, однако, финишировал тогда лишь шестым. На следующий год Хирам Конибер впервые привез университетскую команду Вашингтона на восток. Хотя его деревенские мальчики не выиграли, однако они пришли третьими, и даже этот результат шокировал восточных фанатов и прессу. В 1915 году их опять шокировал Стэнфорд, который пришел вторым. Один пораженный этим фактом нью-йоркский писатель в том году отметил, что «если бы Стэнфорд не использовал грубо сколоченную западную лодку, он мог бы выиграть». На самом деле Стэнфорд плавал на лодке, изготовленной на востоке, оставив свое гладкое судно, изоготовленное Джорджем Пококом, дома, в Пало-Альто.

В следующее десятилетие западные школы – Калифорния, Стэнфорд и Вашингтон – только изредка отваживались показаться на Поукипси. Было сложно оправдать это путешествие. Перевезти всю команду и несколько хрупких академических лодок на восток было довольно дорогим удовольствием, да и западных парней каждый раз встречали неприятной смесью простецкого любопытства, снисходительности, а иногда и открытыми насмешками. Восточные болельщики, выпускники учебных заведений и спортивные корреспонденты, так же как и национальная пресса, привыкли видеть детей сенаторов, губернаторов, титанов промышленности и даже президентов – а не фермеров, рыбаков и дровосеков, – сидящими в изящных лодках на реке Гудзон.

Но одним дождливым июньским вечером 1923 года команда Вашингтона вернулась в Поукипси под предводительством нового главного тренера, Рассела Кэллоу по кличке Расти. Оторвавшись от остальных соперников, Вашингтон и элитная команда Академии морского флота вышли на финишную прямую нос к носу. Когда рев толпы стал заглушать команды рулевого Вашингтона, Дона Гранта, он внезапно поднял красный флаг (который в спешке отрезали от знамени Корнэлла прямо перед гонкой) над головой для того, чтобы подать сигнал своим парням, что настал момент выложиться по полной. Загребное весло вашингтонской команды, Доу Уоллинг, одна нога которого уже была сильно воспалена и на ней были три огромных нарыва, подался вперед на слайдере, уперся обеими ногами в корму и еще увеличил частоту гребков, еще выше, хотя и до этого они шли на бешеных сорока ударах в минуту. Лодка рванула вперед, и Вашингтон почти зубами вырвал первую победу западной команды на регате Межвузовской ассоциации гребли. Неудержимая команда «Хаски» бережно вытащила Уоллинга из лодки, и его увезли в больницу. Пораженные болельщики и журналисты собрались вокруг ребят на пристани, усыпая вопросами: Вашингтонский университет расположен в округе Колумбия? Где именно на карте Сиэтл? У них в команде действительно есть дровосеки?

Парни, сверкая широкими улыбками, говорили мало и все время смущались, так что скоро им просто отдали миниатюрные кубки.

Наблюдая финал гонки с тренерского катера, Джордж Покок кричал и улюлюкал, что для него было очень нехарактерно. Позже обычно сдержанный британец признавался: «Я, должно быть, вел себя как дитя». Но у него была на это причина. Это он построил лодку из испанского кедра, на которой выиграл Вашингтон. Это был первый раз, когда у восточных жителей был шанс увидеть творение его рук. В течение нескольких последующих дней, пока они возвращались в Сиэтл, заказы в общей сложности на восемь новых восьмиместных лодок поступили в его мастерскую. Не пройдет и десятка лет, и большинство лодок у команд, участвующих в Поукипси, будут его. К 1943 году все они – всего тридцать академических судов – будут его.

Доктор Лоял Шауди – выдающийся и невероятно преданный выпускник Вашингтонского университета, был так впечатлен достижением парней, что взял их всех в Нью-Йорк в тот вечер и в их честь организовал званый ужин. На мероприятии каждый парень нашел в своей тарелке купюру в десять долларов и пурпурный галстук. И в течение еще многих лет после этого членов вашингтонской команды в конце каждого сезона гребли чествовали на банкете Лояла Шауди, и каждый спортсмен на своей тарелке неизменно находил пурпурный галстук.

На следующий, 1924 год Вашингтон вернулся в Поукипси с молодым Элом Албриксоном в команде в роли загребного и опять выиграл основную гонку, и на этот раз победа была решительной. В 1926 году они повторили свой подвиг, на этот раз Албриксон греб последние полкилометра с порванной на одной руке мышцей. В 1928 году команда Калифорнии «Беарс» впервые взяла первенство в Поукипси на пути к участию и победе на Олимпиаде в том же году и потом еще раз, в 1932-м. К 1934 году западные школы на этом мероприятии наконец-то стали воспринимать всерьез. Однако для большинства зрителей, которые садились на свои яхты и плыли вверх по реке Гудзон, чтобы посмотреть июньские гонки с Манхэттена или с Хэмптонс, считалось естественным думать, что уж в этом году Восток опять восстановит надлежащую и подходящую им роль в мире гребли.

Успех западных команд, может быть, и шокировал восточных болельщиков, но очень радовал редакторов газет по всей стране в 1930-е годы. История как нельзя кстати вливалась в более широкий контекст спортивных достижений, интерес к которому подпитывал продажи газет и кинохроники еще с тех пор, как началось соперничество двух боксеров – бедного, наполовину индейца Чероки из Колорадо по имени Джек Демпси и бывшего морского пехотинца с Востока по имени Джин Танни, которое привлекло внимание общественности по всей стране в 1920-х годах. Соперничество Восток – Запад после этого перешло в американский футбол вместе с организацией ежегодного матча «Ист-Уэст Шрайн Гейм» и подогревало интерес каждый январь к Роуз-Боул – соревнованиям, которые по масштабности ближе всего были к национальному университетскому первенству. Вдобавок еще больше оживления в это соперничество привнес очень живой и диковатый скакун по кличке Сухарь, который появился на западном горизонте для того, чтобы завоевать кучу наград и одержать победу над любимцем всего мира конного спорта, короля восточных ипподромов по кличке Адмирал.

Главной частью всего этого Восточно-Западного соперничества был тот факт, что представители западного спорта почти всегда являлись ярким контрастом своим восточным коллегам. Как правило, они всего добились самостоятельно, и пусть немного неотесанные и диковатые, это были естественные, крепкие, простые ребята, разве что, по бытовавшему тогда мнению, немного грубоватые; их восточные соперники по большей части были хорошо воспитаны, – утонченные, богатые и изысканные, они, в собственных глазах, по крайней мере, были гораздо более совершенны. Очень часто в этих мнениях действительно был элемент правды. Но восточное восприятие конкуренции очень часто смешивалось со снобизмом, и это очень злило западных спортсменов и болельщиков.

Кроме того, весь Запад был недоволен, что предрассудки Востока чаще всего преобладали в национальной прессе, которая нередко основывалась на убеждениях, что все, расположенное восточнее Скалистых гор, – это Китай. Иногда то же самое отношение проскальзывало и в восточной прессе. Все 30-е годы, даже несмотря на многочисленные победы Вашингтона и Калифорнии в Поукипси, газета «Лос-Анджелес таймс», например, гораздо больше потратила чернил, описывая экипировку, позиции в лодке, смену тренерского состава и пробные заезды восточных команд, чем абсолютные победы и невероятно впечатляющие рекордные показатели западных.

Джо и другие вашингтонские первокурсники, которые приехали в 1934 году на регату в Поукипси, были в самом подходящем составе, чтобы сыграть большую роль в надвигающемся региональном конфликте. Экономические трудности последних нескольких лет только обострили различия между ними и восточными парнями, у которых они собирались выиграть эту гонку. Однако это только сделало их историю более интригующей для всей американской нации. Регата 1934 года вновь обещала стать столкновением восточных привилегий и престижа с одной стороны и западной искренности и грубой силы – с другой. Если смотреть со стороны финансовой, это было аллегорией конфликта старых денег и безденежной системы.

За несколько дней до регаты тренеры большинства восемнадцати выступавших команд начали проводить тренировки очень поздно вечером, чтобы уберечь парней от жестокой полуденной жары и одновременно используя прикрытие темноты, чтобы скрыть временные показатели и гоночную стратегию друг от друга и от легионов пытливых спортивных корреспондентов, которые уже начали прибывать на берег реки со стороны Поукипси.

День гонки, 16 июня, суббота, был ясным и жарким. К полудню, когда зрители начали прибывать на поездах и автомобилях со всего Востока, некоторые мужчины уже избавлялись от пиджаков и галстуков, а женщины надевали широкополые шляпы от солнца и солнечные очки. К середине дня Поукипси пульсировал толпами народа. Залы гостиниц и ресторанов были наполнены поклонниками гребли, которые потягивали разнообразные ледяные коктейли, иногда с доброй долей алкоголя в них, ведь Сухой закон больше не действовал. На улицах продавцы с тележками пробирались сквозь толпу, продавая хот-доги и рожки с мороженым.

Весь день трамваи со стороны Поукипси грохотали вниз, по крутому, обрывистому берегу реки Гудзон, подвозя болельщиков к воде. Серый душный туман висел над рекой. Белые электрические паромы сновали туда-сюда, перевозя толпы людей на западную сторону, где их ждала обзорная электричка с тринадцатью вагонами-платформами, окантованными белой полосой и снабженными местами под открытым небом. К пяти часам более семидесяти пяти тысяч человек выстроились на обоих берегах реки, сидя на скамейках, стоя на причалах, забравшись на крыши, холмы и частоколы вдоль гоночной дистанции, потягивая лимонад и пролистывая копии программок.

Гонка первокурсников должна была начаться первой, на дистанции в три километра, потом, с часовыми перерывами, выступят вторые составы университетских команд на дистанции в пять километров и потом, наконец, университетские основные составы по шесть с половиной километров. Когда Джо и члены его команды вытаскивали «Сити оф Сиэтл» из своего эллинга и опускали его в реку, они впервые хорошенько рассмотрели гоночную дистанцию и окружающий ее пейзаж регаты Поукипси. В полутора километрах вверх по реке от вздымающегося стального и ажурного железнодорожного моста длиной в два километра, построенного в 1889 году, растянулась через реку полоса контрольных шлюпок – семь одинаковых гребных лодочек, поставленных на якорь на линии старта. В каждой контрольной шлюпке сидел судья, задачей которого было держать корму академической лодки, которая поплывет по его дорожке до того момента, пока не прозвучит стартовый выстрел. Внизу, почти в километре от железнодорожного моста, был новый автомобильный мост, на котором стояли десятки дополнительных судей. Между двумя мостами, ближе к финишной линии, река была усеяна яхтами, вставшими на якоря, на тиковых палубах которых толпились болельщики, одетые в большинстве в кипенно-белую морскую форму и ярко-синие фуражки с золотой окантовкой. Каноэ и деревянные моторные лодки шныряли туда-сюда среди больших яхт. Только семь гоночных дорожек посередине оставались открытой водой. Прямо рядом с финишной линией стоял блестящий белый восьмидесятиметровый катер береговой охраны, который назывался «Камплейн». Он был пришвартован в тени внушительного, серого и угрюмого эсминца Военно-морского флота США, команда которого пришла сюда, чтобы поддержать своих курсантов из Аннаполиса. Огромное разнообразие больших кораблей с темными остовами – шхун и баркасов, построенных еще в прошлом веке – тоже стояли на якоре вверх и вниз по течению. Яркие ряды морских знамен висели на их мачтах.