Текст книги "Культурный код. Секреты чрезвычайно успешных групп и организаций"

2
День стоимостью миллиард долларов, когда ничего не произошло

В начале 2000-х гг. лучшие умы Америки участвовали в невидимой гонке. Ее цель состояла в создании программного обеспечения, которое связывало бы пользователей интернета с целевой рекламой. Эта на первый взгляд необычная задача могла открыть многомиллиардный рынок. Вопрос заключался в том, какая компания победит.

Несомненным фаворитом считалась Overture, солидная компания из Лос-Анджелеса, которой руководил блестящий бизнесмен по имени Билл Гросс. Гросс был пионером в области интернет-рекламы. Он придумал рекламную модель «плата за клик», написал соответствующую программу и превратил Overture в процветающий бизнес, который приносил сотни миллионов долларов прибыли; размещение акций компании на бирже в результате дало миллиард долларов. Другими словами, Overture выглядела гораздо сильнее своих конкурентов. Рынок сделал ставку миллиард долларов на Overture по той же причине, по которой вы поставите на магистров делового администрирования, а не на дошкольников в соревновании по строительству башни из спагетти и зефира. У Overture имелись преимущества – интеллект, опыт и ресурсы.

Но победила не Overture. Выиграла гонку маленькая молодая компания под названием Google. Более того, мы можем точно назвать момент, когда чаша весов начала склоняться в ее сторону. Двадцать четвертого мая 2002 г. на кухне в офисе компании, располагавшемся по адресу: 2400 Бэйшор Паркуэй в Маунтин-Вью, штат Калифорния, сооснователь Google Ларри Пейдж прикрепил записку к стене. В записке было всего три слова:

Эта реклама – отстой.

В традиционном бизнесе не принято оставлять такого рода записки на кухне. Но Ларри Пейдж не был обычным бизнесменом. Внешне он напоминал семиклассника: большие внимательные глаза, стрижка «под горшок» и быстрая, отрывистая речь. Его главный метод руководства – если это вообще можно назвать методом – заключался в инициировании и поддержании широкой, энергичной и открытой дискуссии относительно разработки лучших стратегий, продуктов и идей. Работа в Google – это участие в гигантском, непрерывном борцовском поединке, где ни один человек не может считать себя выше происходящего и оставаться в стороне.

Такой подход распространялся и на уличные хоккейные баталии на парковке, в которых участвовали все сотрудники (как вспоминал один из игроков, «никто не осторожничал, когда боролся за шайбу с основателями компаний»), и на пятничные форумы, на которых любой работник мог задать руководителям какой угодно вопрос, даже самый неприятный, и наоборот. Подобно хоккейным матчам, пятничные форумы часто превращались в серьезные баталии.

В тот день, когда Пейдж прикрепил записку к стене кухни, состязание с Overture складывалось для Google не слишком удачно. Проект, названный движком AdWords, буксовал на пути к главной цели – связать поисковые запросы с соответствующей рекламой. Например, набрав в строке поиска «мотоцикл Kawasaki H1B», вы могли получить рекламу от юристов, которые предлагали помощь в оформлении визы по форме H1B – именно такие ошибки могли загубить весь проект. Поэтому Пейдж распечатал примеры подобных ошибок, заглавными буквами написал свой вердикт из трех слов и прикрепил к доске объявлений на кухне. И ушел.

Одним из последних в офисе Google записку Пейджа увидел Джефф Дин. Тихий худощавый инженер из Миннесоты мог считаться во многом противоположностью Пейджа: улыбчивый, общительный, неизменно вежливый, известный среди сотрудников своей любовью к капучино. У Дина не было причин беспокоиться из-за проблем с AdWords. Он работал в другом подразделении компании, которое занималось механизмами поиска, и у него хватало своих проблем. Как бы то ни было, в пятницу вечером Дин зашел на кухню, чтобы сделать себе капучино, и увидел записку Пейджа. Он пролистал прикрепленные страницы с примерами, и у него мелькнула мысль, что с подобной загвоздкой он уже сталкивался.

Дин вернулся за свой стол и принялся за работу – исправлять движок AdWords. Он ни у кого не спрашивал разрешения, никому ничего не говорил, а просто решал задачу. Его действия выглядели бессмысленными – с любой точки зрения. Он игнорировал горы работы на своем столе, чтобы сразиться с трудной задачей, которую ему никто не поручал. Он мог бросить это занятие в любой момент, и никто об этом не узнал бы. Однако он не бросил. Более того, Дин пришел в офис в субботу и несколько часов бился над решением задачи. В воскресенье вечером он поужинал с семьей и уложил спать двух своих маленьких детей. Около девяти вечера вернулся в офис, сварил себе капучино и работал всю ночь. В 5:05 утра понедельника Дин отправил по электронной почте письмо, в котором описывал предлагаемое решение. Потом поехал домой, лег в постель и заснул.

Он оказался прав. Исправления, внесенные Дином, решили проблему, мгновенно повысив точность движка в десятки раз. В результате этих и последующих изменений AdWords быстро стал лидером на рынке «платы за клик». Усилия компании Overture, которой мешали внутренние распри и бюрократия, ни к чему не привели. В течение года после внесения Дином исправлений прибыль Google увеличилась с 6 до 99 миллионов долларов. В 2014 г. движок AdWords приносил 160 миллионов долларов в день, а доходы от рекламы составили 90 % всех доходов Google. Успех движка AdWords, как писал Стивен Леви, был «неожиданным, преобразующим, поворотным, а для инвесторов и сотрудников Google – выдающимся… Он превратился в источник жизненной силы Google, из которого финансировались все последующие идеи и инновации компании».

Однако самое необычное в этой истории другое. В компании Google работал сыгравший ключевую роль человек, для которого этот случай не казался важным – в его памяти события тех судьбоносных выходных почти не сохранились, и он с трудом их вспомнил.

В 2013 г. один из советников Google, Джонатан Розенберг, который вместе со своим соавтором работал над книгой о компании, обратился к Дину. Розенберг хотел услышать версию Дина и начал разговор – «я хочу, чтобы вы рассказали мне о движке AdWords, записке Ларри, кухне», – ожидая, что Дин подхватит тему и погрузится в воспоминания. Но Дин повел себя странно – он просто смотрел на собеседника, вежливо улыбаясь. Розенберг смутился и стал выкладывать подробности того случая. И только тогда лицо Дина просветлело: «Ах да!»

Реакция Дина была неожиданной. Представьте, что Майкл Джордан забыл бы, как шесть раз становился чемпионом НБА. Но именно таково было отношение Дина – и остается по сей день.

«То есть, конечно, я помню, – сказал мне Дин. – Но, если честно, это событие не слишком сильно отпечаталось у меня в памяти, потому что не казалось важным. Ничего особенного или необычного. Это было нормально. Такие вещи происходят постоянно».

Это было нормально. Сотрудники Google взаимодействовали между собой точно так же, как дошкольники в эксперименте со спагетти и зефиром. Они не выясняли свой статус и не беспокоились о том, кто из них главный. Небольшое помещение обеспечивало высокий уровень пространственной близости и непосредственного взаимодействия. Метод Пейджа, заключавшийся в организации общего обсуждения серьезных проблем, посылал мощный сигнал идентичности и связи – как и хоккейные матчи, где все равны, и открытые форумы по пятницам (все члены группы говорят и слушают приблизительно одинаковое время). Их взаимодействие было кратким и непосредственным (все члены группы общаются напрямую друг с другом, а их разговоры и жесты отличаются энергичностью). Google можно назвать настоящим рассадником сигналов принадлежности: сотрудники работали плечом к плечу, чувствовали себя в безопасности, были тесно связаны друг с другом и увлечены своими проектами. Компании Overture, несмотря на фору во времени и миллиардный бюджет, мешала бюрократия. Принятию решений предшествовали многочисленные совещания по техническим, тактическим и стратегическим вопросам; все должно было быть одобрено несколькими комиссиями. Уровень ощущения принадлежности в Overture, скорее всего, можно назвать низким. «Полный бардак», – признался один из сотрудников компании журналу Wired. Google победила не потому, что ее сотрудники умнее – просто они чувствовали себя в большей безопасности.[6]6
  Закономерность, отмеченная в соревновании Google / Overture, не уникальна. В 1990-х гг. социологи Джеймс Барон и Майкл Ханнан проанализировали основополагающие культуры почти 200 технологических стартапов в Кремниевой долине. Выяснилось, что большинство следовало трем базовым моделям: звездной, профессиональной и модели преданности. Звездная модель предполагает поиск и наем самых лучших исполнителей. Профессиональная модель объединяет в группу людей с определенным набором навыков. Модель преданности стремится к формированию группы с общими ценностями и сильными эмоциональными связями. Самый больший процент успеха отмечался именно у модели преданности. В 2000 г., когда лопнул пузырь высокотехнологичных компаний, процент выживания у стартапов, использовавших модель преданности, был гораздо выше, чем у сторонников двух других моделей, и они в три раза чаще выходили на первоначальное публичное размещение акций.


[Закрыть]

Попробуем разобраться, как сигналы принадлежности действуют на ваш мозг. Предположим, я даю вам среднее по сложности задание раскрасить карту разными цветами. Время не ограничено. Объяснив задачу, я выхожу из комнаты. Две минуты спустя я возвращаюсь и протягиваю вам листок бумаги с запиской, сделанной от руки. Я сообщаю, что это записка от другого участника эксперимента по имени Стив, с которым вы не встречались. «Стив решал эту задачу раньше и хочет дать вам подсказку», – говорю я. Вы читаете подсказку и возвращаетесь к работе. Именно в этот момент все меняется.

Вы начинаете усиленно работать. Активизируются глубинные участки вашего мозга. Повышается мотивация – в два раза. Вы работаете на 50 % дольше, значительно энергичнее, и получаете гораздо большее удовольствие. К тому же это состояние оказывается долговременным. Даже через две недели вы остаетесь склонны к решению подобных задач. По сути, тот листок бумаги сделал вас умнее и энергичнее.

Одно маленькое замечание: подсказка Стива была бесполезной. Она не содержала никакой относящейся к делу информации. Все изменения в мотивации и поведении, наблюдавшиеся после прочтения записки, обусловил сигнал: вы связаны с кем-то, кто о вас заботится.

Другой пример работы сигналов принадлежности дает эксперимент, который можно назвать так: «Дадите ли вы незнакомцу свой телефон?» Эксперимент состоит из двух сценариев и вопроса.

Сценарий 1. Вы стоите под дождем на железнодорожной станции. К вам подходит незнакомый человек и вежливо произносит: «Вы разрешите воспользоваться вашим сотовым телефоном?»

Сценарий 2. Вы стоите под дождем на железнодорожной станции. К вам подходит незнакомый человек и вежливо произносит: «Очень жаль, что день выдался дождливым. Вы разрешите воспользоваться вашим сотовым телефоном?»

Вопрос. Кому из двух незнакомцев вы дадите свой телефон?

На первый взгляд разница между двумя сценариями не очень велика. Оба незнакомца обращаются с одной и той же просьбой, выполнение которой требует высокого уровня доверия. Кроме того, самый важный фактор в такой ситуации как будто имеет отношение не к нему, а к вам: насколько вы склонны давать принадлежащие вам ценные вещи незнакомым людям. В общем случае рассудительный человек скажет, что в обоих сценариях процент согласия и отказа будет примерно одинаков.

Рассудительный человек ошибется. Когда Элисон Вуд Брукс из Гарвардской школы бизнеса провела этот эксперимент, она обнаружила, что во втором сценарии количество положительных ответов выросло на 422 %. Эти шесть слов – очень жаль, что день выдался дождливым – изменили поведение людей. Они действовали точно так же, как подсказка Стива в эксперименте с головоломкой. Они подавали недвусмысленный сигнал: это безопасное место для взаимодействия. Вы протягиваете свой сотовый телефон и тем самым формируете связь – не задумываясь.

«Сигналы взаимодействия – это мощная сила, – говорит доктор Грегори Уолтон из Стэнфорда, проводивший эксперимент с подсказкой Стива и многие другие исследования. – Они полностью меняют взаимоотношения людей, их чувства и поведение».[7]7
  Этот эффект можно использовать: размышления о предках делают вас умнее. Группа исследователей под руководством Питера Фишера обнаружила, что несколько минут размышлений о своем генеалогическом древе (в отличие от размышлений о друге, списке покупок или на любую другую тему) существенно повышают результаты тестов на когнитивный интеллект. Исследователи выдвинули гипотезу, что размышления о связях с группой усиливают чувства независимости и контроля.


[Закрыть]

Один из самых ярких примеров силы сигналов принадлежности был продемонстрирован в работе группы австралийских ученых, которые исследовали 772 пациентов, помещенных в больницу после попытки самоубийства. В течение нескольких месяцев после выписки половина из них получали открытки со следующим текстом:

Дорогой __________!

Прошло совсем немного времени после вашего пребывания здесь, в Newcastle Mater Hospital, и мы надеемся, что у вас все хорошо. Если хотите нам написать, мы будем рады получить от вас весточку.

С наилучшими пожеланиями,

__________

[подпись]

На протяжении следующих двух лет у той половины пациентов, которые получали открытки, количество повторных госпитализаций было в два раза меньше, чем у контрольной группы.

«Даже слабый сигнал может дать огромный эффект, – говорит Уолтон. – Но следует понимать, что нельзя просто подать этот сигнал один раз. Речь идет об установке взаимоотношений, передаче того факта, что вы мне интересны и что вся наша совместная работа протекает в контексте этих взаимоотношений. Это нарратив – и вы обязаны его поддерживать. Здесь есть некоторое сходство с романтическими отношениями. Как часто вы говорите партнеру, что любите его? Наверное, он в этом и не сомневается, но все равно очень важно напоминать снова и снова».

На этой идее – принадлежность следует постоянно обновлять и укреплять – стоит остановиться подробнее. Если бы мозг человека обрабатывал сведения о безопасности с помощью логики, то мы не нуждались бы в постоянном напоминании. Но наш мозг сформировался в итоге миллионов лет естественного отбора вовсе не потому, что опасность оценивалась с помощью логики. Мозг в буквальном смысле одержим поисками опасности.

Эта одержимость обусловлена областью, расположенной в глубине мозга. Она называется мозжечковой миндалиной, и это наш примитивный прибор безопасности, который непрерывно сканирует окружающую среду. Когда мы чувствуем угрозу, мозжечковая миндалина поднимает тревогу, вызывая реакцию «сражайся или беги», в результате чего наш организм насыщается стимулирующими гормонами, а воспринимаемый мир сужается до одного вопроса: что я должен делать, чтобы выжить?

Не так давно ученые выяснили, что мозжечковая миндалина не только реагирует на опасность – она также играет жизненно важную роль в построении социальных связей. Механизм следующий: когда вы получаете сигнал принадлежности, мозжечковая миндалина переключается в другой режим и начинает использовать свои огромные подсознательные возможности, чтобы создавать и поддерживать социальные связи. Она отслеживает членов вашей группы, настраивается на взаимодействие и подготавливает почву для успешного контакта. В мгновение ока она превращается из рычащего сторожевого пса в энергичную собаку-поводыря, преследующую одну-единственную цель – обеспечить тесную связь с людьми из вашей группы.

Сканирование мозга позволяет безошибочно определить этот момент, поскольку активность мозжечковой миндалины резко меняется. «Все переворачивается, – объясняет Джей ван Бэвел, специалист по социальной нейробиологии из Нью-Йоркского университета. – Как только вы становитесь частью группы, мозжечковая миндалина настраивается на членов группы и начинает следить за ними. Потому что эти люди важны для вас. Раньше они были чужаками, но теперь они в вашей команде, что меняет всю динамику. Это мощный переключатель – все переворачивается с ног на голову, идет полная перестройка системы мотивации и принятия решений».

Все это помогает раскрыть парадокс работы механизма принадлежности. На первый взгляд процесс направлен изнутри наружу, но на самом деле наоборот – снаружи внутрь. Наш социальный интеллект активизируется от постоянного прибытия почти незаметных сигналов: мы близки, мы не опасны, у нас общее будущее.

Для понимания того, как работает принадлежность, можно использовать следующую модель: принадлежность подобна пламени и нуждается в постоянной подпитке сигналами безопасной связи. Участвуя в общих дискуссиях, неформальных встречах и азартных хоккейных матчах, Ларри Пейдж и Джефф Дин поддерживали это пламя. Когда Джонатан защищал группу от негативного поведения паршивой овцы, Ника, он поддерживал это пламя. Когда незнакомый человек сетует на дождь, прежде чем попросить у вас сотовый телефон, он поддерживает это пламя. Сплоченность группы достигается не тогда, когда ее члены умнее, а когда они получают четкие непрерывные сигналы безопасной связи.

Эта модель позволяет рассматривать принадлежность не как таинственную судьбу, а как процесс, который можно понять и которым можно управлять. Исследовать этот процесс поможет анализ трех ситуаций, где чувство принадлежности сформировалось вопреки огромному сопротивлению. Первый случай связан с поведением солдат во Фландрии зимой 1914 г. Второй рассказывает об офисных работниках в индийском Бангалоре, а третий о, возможно, худшей культуре на нашей планете.

3
Рождественское перемирие, одночасовой эксперимент и ракетчики

Одно из самых тяжелых и кровопролитных сражений в истории человечества – это позиционная война во Фландрии зимой 1914 г. Военные эксперты считают, что причиной огромного количества жертв стало совмещение современного оружия и средневековой стратегии. На самом деле наибольшая доля вины лежит на грязи. Окопы во Фландрии располагались ниже уровня моря, в жирной глине, так что сильный ливень превращал их в наполненные водой каналы. В них было холодно и грязно – идеальная среда для крыс, блох, болезнетворных микробов и других напастей.

Но хуже всего была, конечно, близость врага. Во многих местах войска противника находились на расстоянии нескольких сотен метров, а иногда и ближе. (На одном участке, недалеко от хребта Вими, два наблюдательных поста разделяли всего семь метров.) Гранаты и артиллерийские снаряды представляли постоянную угрозу; неосторожно зажженная спичка могла привлечь пулю снайпера. Будущий премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан, в то время лейтенант Гренадерского гвардейского полка, писал: «Можно проехать много миль и не увидеть ни одного человеческого существа. Но в этой местности прячутся… тысячи, даже сотни тысяч человек, постоянно замышляющие новые способы убийства друг друга. Не показываясь, они обрушивают друг на друга пули, бомбы, воздушные торпеды и снаряды».

Грязь скрывала более глубокую, уходящую корнями далеко в историю ненависть между союзниками и немцами. Английские и французские газеты печатали безумные мифы о том, как немецкие варвары растапливают тела невинных жертв, чтобы изготовить из них мыло. В Германии дети декламировали «Гимн ненависти» Эрнста Лиссауэра, почти такой же безумный:

 
Но к вам наша злоба
До гроба,
Злоба всегда и везде,
Злоба на земле, на воде,
Злоба наших рук и голов,
Злоба наших молотков и жезлов,
Злоба миллионов людей,
Злоба в миллионах грудей, —
Одна у нас есть злоба, одна!
Она нам навеки дана,
Мы выпьем ее до дна:
Будь проклят наш единственный враг —
Англия![8]8
  Перевод К. Чуковского.


[Закрыть]
 

Война началась в августе. На протяжении недель и месяцев противоборствующие стороны систематически убивали друг друга; тела погибших солдат висели на проволочных заграждениях нейтральной полосы. Приближалось Рождество, и в далеких столицах заговорили о временном прекращении огня. В Риме папа Бенедикт XV призвал к перемирию по случаю праздника; в Вашингтоне сенат потребовал установить 20-дневный перерыв в боях. Военачальники обеих сторон быстро отвергли эту идею как невыполнимую и разослали в войска предупреждение о возможности внезапной атаки на Рождество. Каждый солдат, попытавшийся тайно установить перемирие, попадет под трибунал.

Но в сочельник произошло нечто необычное. Невозможно точно определить место, где все началось, но, похоже, процесс был спонтанным и зародился одновременно на нескольких участках фронта. Сначала были песни: рождественские гимны и военные марши. В большинстве случаев пели попеременно, после чего другая сторона отвечала аплодисментами или насмешками.

Затем произошла еще более странная вещь: солдаты начали вылезать из траншей и знакомиться. Неподалеку от города Ла-Шапель-д’Армантьер британские солдаты услышали голос, обращавшийся к ним по-английски с немецким акцентом: «Я лейтенант! Джентльмены, моя жизнь в ваших руках, потому что я вылез из траншеи и иду к вам. Может ли кто-нибудь из офицеров встретиться со мной на полпути?»

Стрелок Перси Джонс подумал, что это внезапная атака. Вот что он вспоминал:

Мы принялись приводить в порядок амуницию и винтовки, готовясь к быстрым действиям. Фактически мы были уже готовы дать несколько мощных залпов, когда… услышали голос (вероятно, усиленный мегафоном): «Англичане, англичане! Не стреляйте. Вы не будете стрелять, и мы не будем стрелять». Потом какие-то слова о Рождестве. Все это было очень здорово, но нас столько раз предупреждали о коварстве немцев, что мы смотрели в оба.

Я не знаю, как все произошло, но вскоре после этого наши парни расслабились, и враги стали петь друг другу песни, прерываемые громкими взрывами аплодисментов. С моего сторожевого поста картина казалась поистине невероятной. Прямо впереди горели три больших огня, на фоне которых были прекрасно видны несколько фигур. В немецких траншеях горели сотни маленьких огоньков. Вдали, слева, где наша линия обороны изгибалась, несколько огней горели в траншеях первой роты, и солдаты горланили «Мой маленький серый домик на Западе». А в заключение… саксонцы разразились громкими одобрительными криками и ответили какой-то немецкой песней. Они также спели одну из своих песен на мотив «Боже, храни короля». Мы ответили австрийским гимном, после которого услышали оглушительные аплодисменты.

В ставке британского командования фельдмаршал сэр Джон Френч получал странные рапорты о том, что безоружные немецкие солдаты «бежали от немецких траншей» к окопам противника, «держа над головой рождественские елки». Френч немедленно издал распоряжение «предотвратить любое повторение подобного поведения, а командирам в войсках вести строгий учет». Приказ не возымел действия. Перемирие ширилось. Солдаты, участвовавшие в нем, похоже, понимали причины случившегося не лучше, чем фельдмаршал Френч. Они просто видели происходящее и участвовали в нем, но не находили этому никакого объяснения. Солдаты по обе стороны линии фронта писали о нереальности этого события, сравнивали его с галлюцинацией.

Долгие годы историки считали, что рождественское перемирие – это преувеличенный, изолированный эпизод, раздутый простодушными газетчиками. Но, копнув глубже, они убедились в своей ошибке. Перемирие было гораздо более масштабным, чем сообщали официальные рапорты; в нем участвовали десятки тысяч человек на двух третях удерживаемых британцами позиций. Враги вместе принимали пищу, выпивали, готовили еду, играли в футбол, показывали друг другу фотографии близких, обменивались товарами, хоронили погибших.[9]9
  Одним из солдат, не одобрявших рождественское перемирие, был капрал Адольф Гитлер, подразделение которого находилось в резерве за линией фронта во Фландрии. «В военное время такого не должно быть, – якобы сказал он своим товарищам, которые были согласны с ним. – Неужели у немцев совсем не осталось чувства чести?»


[Закрыть] В анналах истории немного найдется случаев, когда всеобъемлющая ненависть так быстро и всецело сменялась сердечностью. Трудно ответить на вопрос, как это произошло.

Традиционно рождественское перемирие объясняли тем, что общее понимание праздника способно пробудить лучшее в душе человека. Соблазнительная теория, однако она не объясняет того, что случилось на самом деле. В истории существовало множество сражений, когда у противников были общие религиозные праздники, однако не происходило ничего, даже отдаленно напоминающего такой уровень связи.

Но все становится на свои места, если рассматривать ситуацию с точки зрения сигналов принадлежности. Одно из самых подробных описаний тех событий содержится в книге Тони Эшворта «Позиционная война 1914–1918» (Trench Warfare 1914–1918). На 288 страницах книги нам как бы в замедленном темпе демонстрируются силы, которые привели к рождественскому перемирию. Автор показывает, что началось оно не на Рождество, а несколькими неделями раньше, когда повторяющееся взаимодействие создало связи безопасности, общности и доверия. Эшворт сравнивает наступление рождественского перемирия с «внезапным появлением целого айсберга, видимого всем, в том числе не участвующим в боевых действиях, тогда как всю войну этот айсберг по большей части скрывался под водой».

Эшворт подробно описывает пространственную близость воюющих сторон. Такая близость влекла за собой не только насилие, но и связь – через запах пищи, звуки голосов, смех, песни. Солдаты по обе стороны линии фронта понимали, что придерживаются приблизительно одинакового распорядка в том, что касается еды, пополнения боеприпасов и ротации войск. И тем и другим приходилось иметь дело с отупляющей рутиной и неподдельным ужасом – с тем, из чего состоит жизнь на фронте. Все ненавидели холод и сырость, всем хотелось домой. Эшворт писал: «Процесс взаимной эмпатии противников был вызван пространственной близостью в позиционной войне и усиливался от того, что вероятные действия противника подтверждались последующими событиями. Более того, познакомившись с “соседом” в траншее по ту сторону нейтральной полосы, каждый солдат понимал, что противник испытывает такой же стресс, так же реагирует на происходящее и, значит, не слишком отличается от него самого».

Локальные перемирия наступили в начале ноября. Англичане и немцы обычно привозили еду на позиции примерно в одно и то же время. Пока солдаты ели, стрельба прекращалась. На следующий день ситуация повторялась – в то же самое время. И на следующий. И на следующий. Кратковременные перемирия распространились и на другие ситуации. Когда начинался сильный дождь, затруднявший передвижения, обе стороны прекращали стрельбу. На некоторых участках в холодные ночи солдаты с обеих сторон выходили на нейтральную полосу, чтобы набрать сухой соломы для подстилки; они не стреляли друг в друга, позволяя каждому заниматься своим делом. Неформальный уговор не открывать огонь распространялся на пути снабжения, туалеты и вынос тел погибших в бою.

Это взаимодействие кажется несущественным, но в действительности каждый из этих небольших поступков содержит совершенно ясный эмоциональный посыл. Одна сторона прекращает огонь, становясь незащищенной. Другая сторона видит эту уязвимость, но ничего не предпринимает. Каждый раз, когда это происходит, обе стороны испытывают благодарность и облегчение от безопасной связи – «они меня видели».

Связи укреплялись. В некоторых секторах определенные участки признавались «запрещенными» для снайперского огня, и их обозначали белыми флагами. В одном артиллерийском подразделении англичане рассказывали о «знакомом снайпере» с немецкой стороны, который каждый вечер ровно в девять пятнадцать посылал «поцелуй на ночь» и больше не стрелял до следующего утра. На другом участке английский пулеметчик несколькими очередями воспроизводил ритм популярной песни «Праздник полицейского»,[10]10
  «Праздник полицейского» (англ. Policeman’s Holiday). Наиболее известны записи Монтагю Эвинга (Montague Ewing) и Джона Доэрти (John Doherty). – Прим. ред.


[Закрыть] а его немецкий коллега отвечал тем же. Траншеи превратились в чашку Петри, в которой вызревали сигналы принадлежности. Каждый из них сам по себе не оказывал существенного воздействия. Но все вместе, повторяясь день за днем, они создавали условия и предпосылки для более глубокой связи.

По воспоминаниям солдат можно проследить, как усиливалась эта связь. Однажды утром в конце ноября, после ожесточенного сражения, Эдвард Халс, капитан 2-го полка Шотландской гвардии, писал о неожиданном моменте эмпатии:

Утром после атаки возникло молчаливое соглашение не стрелять, и около 6:15 утра я увидел восемь или девять немцев, головы и плечи которых появились над бруствером, а потом трое проползли несколько футов вперед и начали тащить своих товарищей, мертвых или раненых… Я приказал своим людям не стрелять, и то же, похоже, произошло по всей линии обороны. Я сам помог одному из немцев, и в меня никто не стрелял.

По всей видимости, этот инцидент произвел огромное впечатление на Халса. Несколько недель спустя, находясь за линией фронта, он составил план. Вот что он писал:

Завтра мы возвращаемся на передовую и будем там на Рождество. Немцы или не немцы… мы устроим настоящую пирушку, со сливовым пудингом, для всего батальона. Я отобрал маленький отряд, который займет позицию в наших траншеях, ближе всего к врагу, около 80 ярдов,[11]11
  80 ярдов ≈ 73 м.


[Закрыть] и начиная с 10 часов мы, ведомые моим зычным голосом, покажем им, что такое слаженное пение, от гимнов до «Типперери»[12]12
  «Долог путь до Типперери» (англ. It’s a Long Way to Tipperary) – маршевая песня британской армии. Существует несколько записей этой песни в вольных переводах на русский язык. – Прим. ред.


[Закрыть]… Моих парней эта идея увлекла, и мы здорово позабавимся, когда ее осуществим. Наша цель – спеть уже такие знакомые мелодии, как «Германия превыше всего»[13]13
  «Германия превыше всего» (нем. Deutschland über Alles), или «Песнь немцев», – произведение на музыку Франца Йозефа Гайдна. Третий куплет впоследствии стал официальным гимном сначала ФРГ, а затем всей объединенной Германии. – Прим. ред.


[Закрыть] и «Стража на Рейне»,[14]14
  «Стража на Рейне» (нем. Die Wacht am Rhein) – немецкая патриотическая песня, обретшая особенную популярность во время Франко-прусской и Первой мировой войн, а также в период Третьего рейха. – Прим. ред.


[Закрыть] которые каждый вечер доносились из их траншей.

Немцы ответили своей подборкой песен. Некоторые из них были похожи на английские, а гимны на латыни вообще совпадали. С точки зрения психологии они передавали смысл, который понимали обе стороны, – общий всплеск веры и идентичности.

Халс выбрался из траншеи и встретился со своим противником, немецким майором. Немцы помогли англичанам похоронить погибших, и немецкий командир передал Халсу медаль и несколько писем, принадлежавших английскому капитану, тело которого упало в немецкую траншею неделей раньше. В порыве чувств Халс снял с шеи шелковый шарф и протянул немцу. «Это было совершенно невероятно, – впоследствии писал он. – Если бы я увидел это в кино, то был бы готов поклясться, что все это выдумка!»

В нескольких милях от них, неподалеку от Плугстирского леса, капрал Джон Фергюсон сидел на корточках в своей траншее, пытаясь понять, что происходит. Впоследствии он писал:

Мы перекрикивались, пока Старый Фриц [немецкий офицер] не выбрался из траншеи, и я пошел ему навстречу в сопровождении трех товарищей из моего взвода… «Идите на свет!» – крикнул он, и когда мы приблизились, то увидели, что в руке у него лампа, которую он открывает и закрывает, указывая нам путь.

Мы пожали друг другу руки, пожелали счастливого Рождества и вскоре уже болтали, словно были знакомы много лет. Мы стояли перед их проволочными заграждениями, окруженные немцами, – мы с Фрицем беседовали, и Фриц время от времени переводил друзьям свои слова. Мы стояли в центре круга, словно уличные ораторы… Те, кто не знал чужого языка, объяснялись жестами, и все прекрасно понимали друг друга. Мы смеялись и болтали с людьми, которых всего лишь несколько часов назад пытались убить!

Халс и Фергюсон, подобно многим другим, были удивлены, хотя и не слишком сильно. К тому моменту, когда англичане и немцы решились на такой шаг, они на самом деле уже давно разговаривали друг с другом; обе стороны обрушивали друг на друга залпы сигналов принадлежности, которые активизировали их мозжечковые миндалины с помощью простого сообщения: мы одинаковые. Мы в безопасности. Я пройду полпути, если ты хочешь. Именно так они и сделали.[15]15
  Последняя глава этой истории не столь вдохновляющая, но не менее информативная. Генералы обеих противоборствующих сторон, узнав о перемирии, довольно легко положили ему конец. Они приказали провести рейды, сменили войска на передовой, чтобы прекратить братание, и быстро уничтожили фундамент принадлежности, который строился с таким трудом. На следующее Рождество на фронте шли обычные бои.


[Закрыть]