Текст книги "Изумрудные глаза"
Автор книги: Дэниел Моран
Жанр: Зарубежная фантастика, Фантастика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Дэниел Моран
Изумрудные глаза
Все герои романа вымышлены, всякое сходство с реальными личностями, живыми или умершими, даже если оно бросается в глаза, – случайно, исключая мою сестру, чьи черты характера удивительно точно подходят к персонажу по имени Джоди Джоди.
Посвящается членам коллегии Неразрывного Времени, чьи адреса входят в перечень получателей электронной почты. С их помощью мне удалось вспомнить давно забытое, о чем, по правде говоря, я сам нередко мечтал. Также посвящаю роман читателям, решившим ознакомиться с этими хрониками. Надеюсь, чтение доставит им удовольствие.
Особая признательность Шону Эрику Фагану, Керку Ривзу, Дэйву Флауэру, Уильяму Сезаротти, а также Бобу Ховарду, без поддержки которых книга очень долго не вышла бы в свет.
Не бывает чуда там, где наука отказывается его признать. Опыт, без всяких исключений, показывает, что чудеса случаются только в тех местах, только в те периоды, когда живет потребность в необычайном. Кроме того, совершенно необходимо присутствие людей, желающих встречи с чудом.
Эпикур
Предтечи
2030 год григорианского календаря
1
Что вы слышали о Неразрывном Времени? Известны ли вам такие имена, как Карл Кастанаверас, Сюзанна Монтинье, Малко Калхари? Нет? Тогда вам обязательно следует познакомиться с ними. Это были наши прародители. Они, как и все обычные люди, такие как вы и я, любили мечтать и умели воплощать мечты в жизнь. Природа поступила с ними так же, как она обычно поступает с сотнями и тысячами других мечтателей, – разбила их надежды и планы вдребезги. Своим орудием она выбрала Дэррила Амньера, Джеррила Карсона и других высокопоставленных чинов, входивших в руководящие органы ООН, Эти люди решили противопоставить свою правду правде истории.
Под правдой истории здесь и далее будет пониматься необратимый ход событий, изменить который не в силах ни люди, ни мы, боги грядущего, которым поклоняются последователи Зарадинской церкви. Один из них – это я сам, Рассказчик, волею судьбы принявший непосредственное участие в описываемых здесь событиях, произошедших спустя шестьдесят пять тысяч лет после того, как завершилась последняя война во времени. Эта война надежно обеспечила неразрывность временного потока. Через много тысяч лет река непрерывного времени достигла момента, когда наши прародители появились на свет.
Моя роль в этой истории невелика. Я всего лишь вовремя подтолкнул нужную молекулу, принудил ее встать на то место, которое было уготовано ей судьбой. Этот поступок нельзя назвать ни определяющим, ни поворотным. После того как Сюзанна Монтинье решила теоретическую задачу планомерного и целенаправленного вмешательства в геном homo sapiens, процесс, что называется, пошел, и остановить его уже было невозможно. Мое вмешательство разве что ускорило рождение первого на Земле телепата.
Но какова цена успеха?
Этот вопрос до сих пор не дает мне покоя. Появление Карла Кастанавераса оказалось невозможным без жертвоприношения, и агнцем в этом случае оказался сотрудник Центра генетических исследований Хорхе Родригес. Сколько раз я спрашивал себя – почему всякий шаг в грядущее непременно связан с пролитием невинной крови? Зачем судьба моими руками принесла Родригеса в жертву прогрессу и не могла ли его смерть таинственным образом предопределить трагическую судьбу Карла Кастанавераса и его подопечных?
До сих пор не могу найти ответ на эти вопросы, может, потому и испытываю горечь…
Мне уже приходилось рассказывать эту историю, одну из самых важных в Хрониках Неразрывного Времени. Наступит день, когда я каким-либо иным образом, может быть, в иной форме, вновь поведаю ее. Теперь же она прозвучит так, как прозвучит.
* * *
Дэррил Амньер, инспектор Объединенного Совета ООН, не имел ни научной степени, ни какого-либо звания. Вряд ли можно назвать авторитетным человека без степени и звания, однако Амньера это не смущало. К регалиям он был равнодушен, его интересовала только власть, а в чем и в какой форме она будет выражаться, все равно.
– Расскажи-ка о них поподробней, – обратился он к своему помощнику.
– Oui. [1]1
Да (фр)
[Закрыть].
Секретарь Амньера был француз, ведь в ту пору в руководящие органы союзного государства, попросту называемого Объединением, входило наводящее уныние количество представителей Франции.
– Директора Центра генетических исследований зовут Сьюзен Монтинье, – продолжил он. – Родилась во Франции. В Соединенных Штатах оказалась в две тысячи пятнадцатом году. По-видимому, ее родители, спасаясь от Объединительной войны, бежали из Европы. Тогда ей исполнилось четырнадцать лет. Точных сведений о том, чем она занималась, покинув Францию, у нас нет. Известно только, что в США она прибыла за год до того, как Объединительная война докатилась до Американского континента. Сразу после начала боевых действий ее отец и мать погибли, скорее всего были растерзаны местными патриотами где-то в окрестностях Нью-Йорка. Можно предположить, что после того случая девушка будет испытывать неприязнь к Соединенным Штатам, а то и просто возненавидит их, однако факты этого не подтверждают. Подробные и точные данные о том, где она жила и чем занималась, начинаются с две тысячи восемнадцатого года, после ее поступления в колледж, расположенный на территории Камденского протектората. Это, как вам известно, в Нью-Джерси. Ей удалось добиться стипендии. Как утверждают люд и, знавшие ее в те годы, по-английски она разговаривала без акцента, ее выговор нельзя было отличить от местного. В то же время свое имя она до сих пор произносит на французский манер – Сюзанна, хотя в письменной форме употребляет американский вариант – Сьюзен. То же касается и фамилии, которая здесь звучит как Монтини. В две тысячи двадцать четвертом году Монтинье с отличием окончила колледж, через два года ее успехи в области генной инженерии позволили ей занять высокое положение в ЦГИ, в Нью-Джерси, которое она занимает и сейчас. В ЦГИ она ведет проект «Сверхчеловек».
Здесь он сделал паузу, бросил взгляд на шефа.
Амньер был невысок, голова совершенно седая, под глазами большие мешки. Особенно старил Дэррила рот, точнее капризно опущенные кончики губ. После короткого раздумья он откликнулся:
– Не надо использовать такое название. Это не совсем правильно.
Помощник немного помолчал, затем продолжил:
– Министр по контролю за рождаемостью выдал ей неограниченную лицензию для работы над этим проектом, а также в полном объеме обеспечил финансирование. Что касается ее политических воззрений, она, кажется, равнодушна к политике, за исключением разве что некоторых странностей, хотя их можно назвать сохранившимися с детства привычками.
– Что вы имеете в виду?
– Мсье, она проживает в оккупированной части Америки, среди населения, как бы поточнее выразиться, не испытывающего восторга при виде наших миротворцев. Они считают себя как бы завоеванными. Понимаете? Очевидная неприязнь к ООН может сослужить нам хорошую службу. За этот пунктик всегда можно зацепиться.
– А как вы лично отнеслись бы к тем, кто затягивает у вас на шее удавку?
– Простите, не понял.
– Не важно. Что насчет Малко Калхари?
– Насчет Калхари?..
На этот раз вопрос показался помощнику вполне приемлемым. Он лучезарно улыбнулся, словно выкопал что-то такое о полковнике, что обязательно заинтересует начальство, после чего доверительно сообщил:
– Сэр, кроме того, что уже известно, я вряд ли могу добавить что-нибудь существенное в отношении полковника Калхари.
12 декабря 2029 года, в среду, Дэррил Амньер отправился в Нью-Джерси, в расположенный там Центр генетических исследований. Приехал из столичного города, то есть из Нью-Йорка, затемно, немного раньше восьми утра. Работники службы охраны, ознакомившись с удостоверением, дававшим его предъявителю неограниченное право посещения любого помещения на любом секретном объекте, беспрекословно позволили ему пройти в кабинет научного руководителя ЦГИ.
До начала рабочего дня оставалось еще два часа.
Добравшись с сопровождающим до кабинета Сюзанны Монтинье, Дэррил Амньер сразу, как только тот открыл дверь, отослал его. Он вошел в просторную комнату, решительно направился к рабочему столу, устроился в кресле. Кресло Сюзанны гость нашел слишком высоким, он к таким не привык, однако высоту регулировать не стал. В офисе главного специалиста не было окон – это обстоятельство он отметил с нескрываемым удовольствием, вполне созвучным со сдержанностью, проявляемой Амньером всегда, когда дело доходило до удовольствий. Что такое окна в таких центрах, как этот? Один удачный выстрел из снайперской винтовки, и можно ставить крест на исследованиях, обходившихся Объединению в три четверти миллиона кредиток в год.
Обстановка стандартная, мало чем отличающаяся от декора, виденного им в двух десятках таких же кабинетов. Последние четыре месяца он только тем и занимается, что объезжает подобные учреждения, так что его уже ничем не удивишь. С другой стороны, от женщины столь выдающихся способностей можно было ожидать чего-нибудь… этакого. Более оригинального, что ли.
Следующим объектом, привлекшим внимание Амньера, оказался экран монитора. Оставленный включенным компьютер отображал информацию, поступающую из базы данных Медицинского центра ООН. Амньер решил при первой же возможности познакомиться, что именно интересует в правительственном информационном хранилище хозяйку этого кабинета. Он перевел взгляд на декоративную книжную полку на стене. На ней были выставлены справочники, стояли они ровно, в идеальном порядке. Видимо, Монтинье не часто обращается к ним за помощью. Здесь отсутствовали голографии. Неожиданно вспомнился полковник Калхари, тот тоже не любил голографические художественные полотна. Предпочитает старье, усмехнулся Дэррил, что-то из девятнадцатого, а то и из восемнадцатого века. Кстати, ходят слухи, что Монтинье и Калхари любовники.
Бог с ними!
Амньер попробовал открыть ящики стола, все они оказались закрыты на кодовые замки. Амньер прикинул: может, попытаться открыть? – потом решил оставить эту затею. Трудно поверить, что там могло храниться что-нибудь существенное. Или преступное… Монтинье, если за ней водятся подобные грешки, не так глупа, чтобы доверять свои секреты ящикам стола. А есть ли у нее вообще секреты от руководства?
Кто знает.
Он как раз приехал сюда, чтобы прояснить этот вопрос.
Ровно в девять часов в Центре появилась Сюзанна Монтинье. Прежде чем пройти в свой кабинет, она заглянула к полковнику Калхари. Свет в комнате, где располагался начальник службы безопасности, был приглушен, так что, оказавшись после ярко освещенного коридора в полумраке, Сюзанна сначала не смогла разглядеть полковника.
– Малко? – окликнула она.
– Да.
Стола в кабинете не было, только кушетка в углу. На ней начальник охраны и устроился. Одна рука закинута за голову, в другой – чашка кофе. Крупная кисть полковника скрывала чашку, и Сюзанна только по струящемуся пару определила, что именно тот держит в руке. Калхари следил за объемным изображением в голографическом тридивизоре, установленном в противоположном углу. Обликом полковник мало соответствовал своему нежному имени, которое, кстати, он получил от своего дедушки. Это был загорелый, крупный и, по-видимому, очень сильный блондин. Сюзанна обратила внимание, что в голографическом ящике, внизу, высвечивался номер канала – 335, S-STR. Это была программа новостей.
– Что здесь происходит? – резко спросила Сюзанна Монтинье. – Почему ты как ни в чем не бывало глазеешь на экран, в то время как в моем кабинете обосновался какой-то нахал!
Малко долго служил в армии, поэтому никогда не суетился, даже в тех случаях, когда ситуация его не устраивала. Вот и на этот раз он помедлил, дал время Сюзанне успокоиться и продолжил только после некоторой паузы.
– Ты не права, – наконец ответил он. – Это очень важное голосование. Объединенный Совет опять погряз в «дискуссиях». Это не я придумал, «дискуссией» они называют бесконечные споры, сопровождаемые воплями, выкриками и угрозами, повторяющимися все сегодняшнее утро. Вопрос сводится к принятию новой редакции девятой поправки, дополняющей их так называемую Декларацию Принципов. Поправка позволяет Генеральному секретарю ООН исполнять обязанности высшего должностного лица столько раз, сколько его изберут. Нынешний Генсек Тенера решил ограничить возможность избрания тремя сроками подряд. Сара Алмундсен в гробу перевернулась бы, узнай, что задумал ее преемник. Девятая поправка, пусть даже она является не более чем прекраснодушной писулькой, разрешала ее более глуповатым наследникам править в ООН хоть до самой смерти.
Сюзанна удивленно глянула на него:
– Какое нам до всего этого дело? Калхари пожал плечами:
– Вопрос не настолько пустяковый, как тебе кажется. Дело в том, что при нынешнем положении власть, по существу, полностью находится в руках секретариата и других исполнительных структур. Им не надо перестраиваться всякий раз, когда в ООН приходит новый Генеральный секретарь. Вряд ли нынешнему Генсеку, этому безмозглому, напыщенному лягушатнику, по силам было придумать что-либо подобное.
Он сделал паузу и, не глядя на Сюзанну, поправился:
– Я не хотел никого обидеть.
– Не прикидывайся, – строго возразила Монтинье. – И не оправдывайся. Лучше объясни, что все это значит?
– Я не оправдываюсь, – усмехнулся полковник и продолжил: – Предложение внесла оппозиция. Правда, смешно называть эту жалкую группку интриганов оппозицией! Открыл дискуссию советник из Шри-Ланки, один из главных авторов новой редакции. Послушала бы ты его! Жалкий лепет. Сессия ООН обязательно провалит предложение Тенеры. Однако сам факт возникновения дискуссии по этому поводу очень примечателен. Чья-то могучая рука направляет этот процесс. С одной стороны, соблюдены все демократические нормы, с другой – власть, как оставалась в распоряжении исполнительных органов, так и останется.
– Понятно, – откликнулась Сюзанна. Полковник пристально посмотрел на нее.
– Амньер здесь, – тихо сообщила Сюзанна. Калхари сделал глоток и ответил:
– Знаю, охрана доложила. С восьми часов сидит в твоем кабинете. Знает наверняка, что до девяти ты в Центре не появляешься. Он может найти в твоих документах что-то нежелательное?
– Ничего он не найдет.
– Тогда и волноваться не о чем.
– Но как же?.. Обосновался в чужом кабинете, наверное, вскрыл ящики стола, копается в моих бумагах. Это так неприятно. Что же мне делать?
– Команда, – неожиданно рявкнул полковник, – чашку кофе.
«Принято», – замигало чуть повыше нижней кромки экрана тридивизора. Далее Калхари заговорил прежним тоном:
– Он как раз и ждет, что ты сразу помчишься в свой кабинет, начнешь протестовать, скандалить. Не встречайся с Амньером до десяти часов.
– Почему?
В этот момент из пола рядом с кушеткой поднялось что-то вроде подноса с ножкой, на котором стояли две чашки горячего кофе. Калхари взял свой кофе, затем отдал приказ, и пластиковый столик покатил в сторону Сюзанны.
– Я не люблю сюрпризов, – сказал Калхари, – особенно со стороны таких высокопоставленных подонков, каким является Амньер. Если он решил действовать подобным методом, значит, рассчитывает поиграть у тебя на нервах. Вдруг ты выпалишь что-нибудь сгоряча! Я его давно знаю, он всегда любил провоцировать коллег, устраивать им сюрпризы. Кстати, он тоже не любит сюрпризов. Вот и надо выбить его из седла. В данный момент он ожидает, что ты ворвешься в кабинет, потребуешь объяснений. А ты не спеши. Присядь, выпей кофе, понаблюдай за политиками, и пусть этот ублюдок ждет.
Ровно в десять часов Сюзанна Монтинье вошла в свой кабинет и изобразила легкую заинтересованность.
– Кто вы, черт подери, и что здесь делаете?
Дэррил Амньер с удивлением отметил, что в жизни научный руководитель Центра выглядела еще прекрасней, чем на голографических снимках, которые имелись в ее деле. Она была ослепительно, просто соблазнительно хороша. Голограммы с ее изображениями, которые ему приходилось просматривать, не шли ни в какое сравнение с ее естественным обликом. Светлые волосы, собранные в узел и прикрытые сеточкой, напомнили ему школьные годы, первую влюбленность. Такие прически носили сестры в католической школе Святой Марии Магдалины, где он провел детство. Вспомнилась одна из сестер…
Сюзанна Монтинье по-прежнему ждала объяснений. К сожалению, вела себя спокойно, ни капельки гнева, ни всплесков эмоций. Два часа он просидел в полутемном кабинете – верхнее освещение так и не включил, и, оказывается, напрасно. Дэррил вздохнул. Ее первое возмущение не более чем игра, она успела подготовиться к встрече. Жаль, такая красивая женщина – и столько выдержки. Правда, ее немного портила худоба. Ей бы набрать еще килограммов пять. На последней голограмме она выглядела значительно упитаннее.
Дэррил Амньер, не торопясь, поднялся из-за чужого стола, снял шляпу и полупоклоном поприветствовал хозяйку кабинета.
– Меня зовут Дэррил Амньер. Я – генеральный инспектор Объединенного Совета. У меня такая работа, – произнес он по-французски.
Сюзанна Монтинье неприязненно взглянула на него, словно он был какой-то букашкой, обнаруженной в салате, затем, после паузы, кивком ответила на приветствие. Она опустила на стол несколько принесенных с собой папок, затем громко выговорила по-английски:
– Свет.
Под потолком вспыхнули лампы, и Дэррил вновь испытал удивление. Странная седина на голографических изображениях оказалась естественным цветом ее волос.
– Мне известно, кто вы, – заявила Сюзанна. – Интересно, это в ваших привычках врываться в чужие кабинеты за два часа до начала рабочего дня? – поинтересовалась она.
В ее взгляде ясно читался вызов. И поза соответствующая – грудь вперед, плечи расправлены, ну просто борец за правое дело.
– Мадемуазель, – Амньер даже расшаркался, – мне приходится применять подобный метод, когда у меня есть намерение вывести человека, с которым необходимо встретиться, из равновесия. Я сожалею, что решил и на этот раз воспользоваться подобным приемом. Примите мои извинения.
Сюзанна едва заметно улыбнулась:
– Неужели вы полагали, что никто в Центре не предупредит меня, мистер Амньер?
– Я полагал, что вы тотчас поспешите сюда и потребуете объяснений. В этом случае нам было бы легче разговаривать. Интересно, кто вас предупредил?
– Полковник Калхари, – обворожительно улыбнулась она и, помедлив, протянула руку. Дэррил пожал ее и вновь удивился – хватка у этой красавицы была мужская.
– Надеюсь, на этом инцидент исчерпан? – спросил он.
После того как Сюзанна кивнула, он обвел рукой стены.
– Просто удивительный кабинет, вы не находите? – заметил инспектор, разглядывая корешки книг на полке. Он провел пальцем по одному из них – последней монографии де Ностри, посвященной тончайшим нервным структурам.
– Никаких картин, голографии, – продолжал Амньер, искоса наблюдая за Сюзанной.
Монтинье не ответила, приняла вполне мужскую позу – плечи назад, грудь вперед, затем шагнула к рабочему столу. Приложила подушечку указательного пальца к замку. Там что-то щелкнуло, и ящик стола выдвинулся.
– Я редко здесь бываю. Чаще нахожусь в лабораториях, на нижнем этаже. Там у меня рабочее место, стол, раскладушка. Это на тот случай, когда приходится дежурить по ночам.
Она вытащила две папки и вновь задвинула ящик. Автоматический замок вновь щелкнул.
Между тем Амньер поинтересовался:
– Я смотрю, у вас вся подборка трудов де Ностри.
– По большей части они все подарены, – объяснила Сюзанна. – Жан-Луи есть Жан-Луи.
Амньер повернулся, бросил удивленный взгляд в ее сторону.
Усмехнувшись, Сюзанна пояснила:
– Он страдает неизлечимой формой самовлюбленности. Де Ностри полагает, что его труды должны украшать кабинет каждого уважающего себя геноинженера.
Гость охотно подхватил эту тему:
– Согласен, де Ностри – эгоист, однако учтите, удачливый эгоист.
Сюзанна улыбнулась еще приятней, еще завлекательней. Она сразу почувствовала, что гость заглотил крючок. Шарм сработал, ей удалось сменить тему и перевести разговор в безопасное, дискуссионное русло. Этакая дружеская болтовня по поводу де Ностри, проблем геноинженерии, от которых можно плавно перейти к причинам неожиданного визита такого высокопоставленного чиновника. Значит, Малко не прав. Амньера не только мальчики интересуют.
– Я бы не согласилась, если кто-то будет утверждать, что наша работа не дала никаких результатов, – осторожно возразила она.
– Но и безусловно успешной ее тоже не назовешь, – возразил Амньер. – Что касается де Ностри – да! У него есть результат. Это его «дети», если это слово уместно в данном случае. Им уже почти два года.
– В данном случае, – отозвалась Сюзанна, – «дети» самое неподходящее слово. Мистер, любой дурак может производить монстров. Смешать различные генные цепочки – не такая уж трудная задача. В ученой среде соединение геномов человека и леопарда считается чем-то вроде игры. Подобный подход вряд ли способен привести к серьезным результатам. Мы здесь занимаемся куда более трудной проблемой, и вы, как мне кажется, прекрасно осведомлены об этом. Существа, которых мы здесь конструируем, по сути, люди. Они человеческие дети!..
– Но они же мрут! Мрут как мухи!..
– Нет! То есть не совсем…
Сюзанна Монтинье взяла себя в руки, подавила гнев. Словно рядом в комнате оказался Малко и что-то успокаивающее прошептал ей на ухо.
Амньер тем временем наслаждался своим остроумием. И Монтинье ему понравилась. Прямота вообще нравилась ему – тех, кто прям, легче ломать. И приятнее.
– Вы приехали сюда, – неожиданно поинтересовалась Сюзанна, – чтобы нас закрыть?
– Я приехал сюда, чтобы решить этот вопрос.
В этот момент в помещениях Центра раздался сигнал тревоги. Амньер и Сюзанна удивленно переглянулись.
* * *
В тот самый момент, когда Амньер в сопровождении сотрудника охраны добрался до кабинета Сюзанны Монтинье, я сумел отыскать разрыв в плотном потоке времени и, воспользовавшись потоком гамма-лучей, оказался в каком-то вытянутом в длину, ограниченном со всех сторон пространстве.
Кажется, в ту эпоху оно называлось коридором.
Ладно, коридор так коридор.
В момент моего появления коридор словно ветром продуло. Одновременно раздалось что-то похожее на громкий хлопок или слабый выстрел. Этот звук был вызван потоком воздуха, промчавшимся со скоростью, во много раз превышающей скорость звука. Если бы кто-нибудь в эту минуту находился поблизости, то почувствовал бы прилив тепла. Обладай наблюдатель орлиными глазами, он еще заметил бы смутную, дробящуюся тень, мгновенно очертившуюся в этом замкнутом пространстве. Но это вряд ли. Таких людей не бывает. Кроме меня. Но меня трудно назвать человеком. Ладно, предположим, что заметил. В таком случае он разглядел бы человеческую фигуру, облаченную во все белое – от обуви на ногах до капюшона, прикрывающего голову. Причем все очертания отличались бы расплывчатостью, так всегда бывает, когда время ускоряется. Люди этого века просто не успели бы сфокусировать взгляд на внезапно возникшем белом призраке.
Понятно, им никогда не приходилось сталкиваться с быстрым временем, это им просто не дано.
Итак, я очутился в пустом коридоре. Цель была близка, и я, с трудом расталкивая молекулы воздуха, двинулся вперед. Здесь стоял полумрак – точнее, царили густые сумерки, в которых то и дело посверкивали микроскопические разряды ультрафиолета. Это исходящие от меня рентгеновские лучи сталкивались с частицами окружавшего мира. Спектр моего зрения основательно сдвинут в сторону радиодиапазона, так что я воспринимаю окружающее несколько иначе, чем местные жители.
Приходилось спешить, прилагать усилия, чтобы пробиться через обволакивающую атмосферу, к чему я не очень-то привык. Не в моих привычках торопиться, суетиться, волноваться. Естественно, в том случае, если речь не идет о жизни или смерти. Тогда приходится поторапливаться. Просто мне нельзя упустить следы врага. Он обещал отрезать мне голову и сожрать ее. Поверьте, я вполне допускаю, что Камбер Тремодиан, дай ему шанс, так и поступит.
А предоставлять ему такую возможность я не намерен. Так что, воплотившись в разрыве быстрого времени, я продолжал упорно продвигаться вперед.
До чего же вязок воздух вашей эпохи!
Проход, где я материализовался, вывел меня к полностью изолированной части здания, в которой проводились генно-инженерные исследования. Сзади, за моей спиной располагалась душевая, отделявшая рабочую зону на первом этаже от всего остального – нестерильного – мира, то есть от второго этажа. Впереди виднелись раздвижные двери, ведущие в маленькую камеру, называемую предбанником. Камера была оборудована раздвижными дверями со специальным блокиратором, не позволявшим створкам открываться одновременно. Пока одна пара створок не сомкнется, другая не тронется с места. Только через предбанник можно попасть в лабораторию.
Другими словами, я находился в самом сердце Центра, входившего в систему научных учреждений, руководимых Бюро биотехнологических исследований ООН. Странно, но здесь отсутствовали шлюзовые камеры, обеспечивающие полную стерильность при входе в рабочую зону, хотя в те времена это уже должно было стать обычной практикой. Наверное, устроители решили, что дешевле поддерживать внутри рабочих помещений небольшое избыточное давление, чем устраивать шлюз с дорогостоящим оборудованием. Когда двери открывались, воздух выдувался наружу, унося с собой все вредные примеси.
Я был в нескольких метрах от предбанника, когда его двери раздвинулись и двое сотрудников в белых накидках, бахилах и перчатках вышли в коридор. Меня развеселило сходство между нашими нарядами – точнее, между людьми и призраком, каким я являлся.
Я, бог, именуемый Рассказчиком, дождался, пока сотрудники окажутся в коридоре. Как только створки начали смыкаться, я, невидимый, успел проскользнуть в предбанник. Здесь намеревался повторить маневр – когда кто-нибудь выйдет из самой лаборатории, я постараюсь проникнуть внутрь.
Бог предполагает, а судьба располагает. Так случилось и со мной. Наступит день, и я подробно расскажу, чем и как жил Хорхе Родригес. Это самое малое, что может сделать человек, убивший его.
Это истина, горькая, неприятная, но что поделать! Мне действительно пришлось пожертвовать Хорхе Родригесом.
Подобно всем другим истинам, у этой тоже могло быть множество толкований. Я вроде бы принял все доступные мне меры предосторожности, чтобы мое посещение этого временного разрыва принесло больше пользы, чем вреда, однако во время таких визитов трудно предусмотреть все мелочи. Эта истина свойственна богу, учредившему Зарадинский культ, как, впрочем, и любому другому живому существу.
Хорхе Родригес вошел в предбанник спустя несколько секунд после того, как его товарищи, сотрудники исследовательского Центра, скрылись за сомкнувшимися створками. Как я уже говорил, двери в этом чрезвычайно тесном помещении были устроены таким образом, что их нельзя открыть одновременно. К тому же, к моему крайнему разочарованию, предбанник оказался таким тесным, что мне просто не хватило места обойти Родригеса и скользнуть в закрывающиеся двери. Придется подождать, пока мужчина выйдет в коридор, и, дождавшись, когда внешние створки у него за спиной сомкнутся, нажать на педаль и проникнуть в лабораторию. К сожалению, я не мог долго оставаться в неподвижном положении. У меня в запасе оставалось несколько секунд, и, несмотря на скудное освещение в ультрафиолетовой области спектра, я сумел разобрать его имя на бейджике, приколотом на рабочем комбинезоне. Значок представлял собой небольшой, шириной в два пальца, пластмассовый прямоугольник с встроенной внутрь непроявленной фотопленкой.
У меня и в мыслях не было ничего дурного. Я уже приготовился проделать свой незамысловатый трюк. Однако Родригес неожиданно замер посреди предбанника и загородил мне проход. Я надеялся, что эта задержка займет не более мгновения, не дольше. Сейчас он сделает шаг вперед, нажмет педаль в полу, внешние створки разойдутся, потом закроются, и я смогу продолжить путь. Тоже нажму педаль – и вперед. Для тех, кто находился внутри, это будет выглядеть так, словно створки сами собой открылись, затем закрылись; такое часто происходит с их достаточно примитивной техникой, и никто не стал бы поднимать тревогу. Ну, сработали вхолостую, и бог с ними.
Однако Хорхе Родригес продолжал торчать в дверях. Мгновения текли невыносимо медленно, если принять во внимание мою личную временную шкалу. Более того, он вдруг сделал шаг назад. С издевательской неторопливостью сунул руку в карман комбинезона, вытащил маленький белый цилиндр и сунул его в рот. Тесное помещение не могло вместить нас двоих, так что мне, чтобы не выдавать своего присутствия, пришлось вжаться в угол, затем переместиться вперед. Статичное положение сразу отбрасывает меня в область видимого спектра.
Сначала мои перемещения вызвали лишь легкий ветерок в предбаннике. Дальше еще хуже – Родригес с невыразимым сладострастием выпустил дым изо рта и носа и опрометчиво оперся спиной о задние двери, через которые я хотел проскользнуть внутрь. Он еще раз выпустил дым – этот процесс, противный, даже отвратительный, называется «курение». Вам, должно быть, приходилось с ним сталкиваться. Что он курил – табак или марихуану, две самые распространенные отравы в тот период, – я не знал. И знать не хотел. Меня куда больше интересовал вопрос, сколько он будет тянуть этот набитый дерьмом цилиндрик. По опыту я мог предположить, что это «курение» продлится не менее минуты-другой. Ясно, что так долго я не мог выдержать.
Пришлось погрузиться в местное время.
Для меня этот переход длился не более мгновения. Для Родригеса еще короче. Представьте его изумление, когда я, материализовавшийся, предстал в виде неподвижной, напоминающей статую фигуры. Виден я был не более секунды. Однако он успел разглядеть меня. Его глаза широко открылись, изумление быстро сменилось ужасом. Его губы начали раздвигаться – вероятно, он собрался закричать. Меня охватил страх, и я, не соображая, что делаю, коснулся пальцами его лба и погрузил Родригеса в сон. Постарался проделать это как можно деликатнее, ведь сон-то мог оказаться вечным. Тело его обмякло, намерение закричать выродилось в слабый выдох. Вероятно, последний в его жизни…
Родригес начал оседать на пол, но не успел. Я подхватил его и вытащил в коридор. Затем, в последние мгновения его сознания, еще мерцающего в присущей ему оконечности времени, я стер в голове Хорхе Родригеса всякое воспоминание обо мне и вернулся в предбанник, где произошло несчастье. Здесь нажал на педаль. Створки, ведущие в лабораторию, раздвинулись. Я еще раз скользнул в быстрое время и проник в рабочую зону.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?