Текст книги "Смешно и грустно. Сборник рассказов"

***

Нестройный топот многочисленных ног спешащих куда-то людей становится громким, заполняет всё пространство и, перемежаясь с возмущёнными сигналами машин, скрипом тормозов и хлопаньем автобусных дверей, мгновенно заставляет ощутить бешенный ритм городской жизни.11
  Переход от темы к теме заполняется бегом спешащих куда-то людей по нескольким определённым направлениям, как муравьи по своим тропкам.


[Закрыть]

Сцена снова наполняется людьми и шумом. Уличный музыкант становится рядом с остановкой и начинает играть и петь, положив свою кепку на асфальт. Он играет рок:

– Запил сосед, у них на фабрике стачка!

С чаем беда, осталась одна пачка…

Сцена пустеет, остаются Автор и музыкант.

Автор:

– Послушай, уважаемый, вот тебе деньги, только, пожалуйста, иди от сюда, а?

Кладёт в кепку деньги.

Музыкант:

– Вам что, не нравится, как я играю?

Автор:

– Нравится, просто не вовремя. Понимаешь, в каменных джунглях всегда хочется рока, тяжести металла и я не исключение, но когда остановишься и услышишь тишину, хотя бы на минуту, тогда сразу вспоминается что-то душевное и лирическое… Помнишь это: Па-ба, па-паба-паба-паба, па-паба-паба па-паба-па, па-паба-паба-па…?

Музыкант:

– А-а, понимаю.

Музыкант достаёт саксофон и играет. Он рассказывает свою историю, «оставшись в кадре» один.

Разрешите познакомиться

Я увидел её в парке у фонтана. Она сидела на деревянной скамейке, закинув ногу на ногу, и задумчиво смотрела на взвивающиеся в вышину, шипящие струи воды, несущие такую желанную и такую блаженную прохладу в утомительно жаркий июльский полдень. Вокруг фонтана суетились мамы с маленькими детьми, которые визжали от восторга и постоянно пытались прыгнуть внутрь этого самого фонтана. (Разумеется, дети, а не мамы). Мамам же самим неимоверно сильно хотелось с головой окунуться в спасительную прозрачно-голубую воду, судя по выражениям на лицах, и, наверное, от осознания невозможности воплощения заветного желания, они следили за своими малышами с особой бдительностью. Почти все скамейки по обеим сторонам тенистой аллеи были заняты, на тех, что ближе к фонтану восседали пожилые дамы, молодые семейные пары с колясками и бесполая посредственная молодежь (бесполая, потому что всё, что должно бы их интересовать в этом плане давно заменили бессмертная бутылка пива, пачка сигарет и пакет семечек); а дальние скамейки, что почти полностью скрыты ветвями деревьев, вовсю эксплуатировали влюблённые и… и другие, косящие под влюблённых, люди.

Иду вдоль аллеи в пёстрой гавайской рубашке, белых брючках, лакированными белыми туфлями отбиваю ритм по узорной плитке и с презрением смотрю на своих сверстников, что заплевали и засыпали шелухой от семечек не только дорогу, скамейку и кустарники, но даже собственные шорты с китайского рынка и сланцы для ванной, являющиеся, как видно, непременным атрибутом каждого из них. Кстати говоря, когда проходишь мимо, то различить таких людей между собой практически невозможно, а сосчитать тем более – все на одно лицо, наглядный пример детской игры «Найди десять отличий». Впрочем, всё это меня мало волновало. Погода отличная, фонтан шумит, брызги летят во все стороны и восхитительно сверкают на солнце…. И вот она: стройная, как берёзка, красивое, умное лицо, длинные чёрные волосы, платье цвета морской волны и такие же туфли. Я застыл, на мгновенье мне показалось, что лицо её светится каким-то невероятным светом, который слегка приглушают солнцезащитные очки. Она сидела одна, несколько склонив голову набок и обхватив ладонями колено правой ноги. Я понял, что должен познакомиться с ней, во что бы то ни стало. Я присел рядом и заговорил, совершенно не глядя на девушку, чтобы не показаться нахальным, а наоборот принялся рассматривать голубя, который чистил пёрышки, недалеко от воды.

– Как здорово, что в нашем городе есть фонтаны, – сказал я, не отрывая взгляда от птицы. Девушка промолчала, и я понял, что она полностью разделяет это мнение. Ободрено продолжил:

– Посмотрите, как интересно: каждый вечер сюда сбегается добрая половина города и всем здесь хорошо, всем нравится! Мы уже и думать забыли, что каких-нибудь три года назад здесь ничего не было, кроме грязи и бомжей. А сейчас – это самое романтичное и самое приятное место во всей округе. Где, как ни здесь, можно встретить старых друзей, случайно разговориться с незнакомыми людьми и даже встретить свою будущую спутницу жизни или спутника…. Меня, кстати, Антоном зовут, а вас?

Вот тут я первый раз повернулся к ней лицом и улыбнулся во весь рот, чтобы сразить наповал. Но она продолжала молчать. Более того, она как-то зябко передёрнула плечами и, даже не взглянув на меня, несколько повернулась всем телом в противоположную сторону. Не понятно, откуда, но совсем рядом тихо звучала грубая ритмичная музыка, создавая неподходящий для такого дела фон.

– Так, кардинально меняю тактику, – тут же решил я, но ужасная догадка, пронзившая мозг, точно иглой…, нет спицей… велосипедной, заставила на секунду запнуться. Я осторожно взглянул девушке на руки и облегчённо выдохнул воздух, который, как оказалось, всё это время держал в себе – обручального кольца на пальце не было!

– Давайте познакомимся, хотя бы ради приличия, – сказал я, – всё-таки мы уже несколько минут довольно мило беседуем.

Стена молчания не рухнула, но я не собирался отступать:

– Не убедил? Ладно, тогда скажите (я вижу, вы неглупая девушка), какова вероятность того, что мы, вообще, понравимся друг другу? Как знать, может быть, мы станем лучшими друзьями или просто хорошими знакомыми, а может, через час-другой опротивеем друг другу до непереносимости и разбежимся в разные стороны. Но есть и ещё одна вероятность, пусть даже совсем крохотная, но ради неё стоит попробовать, а вдруг? В любом случае, чтобы понять, что к чему, нужно хотя бы познакомиться.

Её молчание становилось всё более красноречивым и это начало раздражать. Я тут перед ней распинаюсь, весь такой: в белых туфлях, в гавайке с пальмами, дорогим парфюмом за километр несёт; а она… Я встал со скамейки и пристально посмотрел ей в лицо.

– Послушайте, – говорю, – я же не собака, чтобы вот так меня унижать пренебрежением. Ну, не хотите знакомиться – не надо, но просто сказать что-нибудь вы можете или, по-вашему, я даже этого не достоин?!

Как бы я хотел видеть её глаза в тот момент, но солнцезащитные очки стояли непроницаемой стеной на пути наших взглядов. С минуту я стоял перед ней, а она продолжала изводить меня молчанием, как таракана дихлофосом. Я смотрел и понимал, что эта девушка прекрасна, что черты лица её благородны и что непонятная грубая музыка, по-прежнему режет слух. Сложилось впечатление, что кто-то уже раз пятьдесят пытался завести бензопилу, а она ни в какую. Я решил попробовать ещё раз (не пилу завести, разумеется, а обратить на себя внимание той, от которой трудно отвести взгляд). Я снова сел на скамейку – ведь, не гонит же она меня, всё-таки, значит, один плюс от молчания я уже получил.

– Хотите анекдот, – спросил я, ковыряя плитку носком правого ботинка, – нет? А какой? Хотите про еврея, который… ха-ха-ха! Нет, этот не надо. А вот про этого…, про этого… про хохла? Да ладно, что тут мудрить, сам я анекдот ходячий: в коем—то веке девушка понравилась, так она от меня нос воротит. Я не знаю, может быть вам нравятся атлетичные парни со стальными мускулами и полным отсутствием признаков интеллекта на лице, нет? Значит, да? А я чем не подхожу? Могу лицо глупым сделать или ноги расставить на ширину плеч… Арнольда Шварценеггера.

– Чёрт, – думаю, – сейчас пойду, найду того придурка, который эту какофонию с бензопилой врубил на всю улицу и так отделаю с досады, что он у меня потом Штрауса слушать начнёт и Людмилу Зыкину! Я, конечно, и сам не ангел, но это… это просто шиза какая-то – звуки из пыточной камеры подвалов ГЕСТАПО!

– Я, конечно, не красавец и не олигарх, – продолжил я рассуждать вслух, – но всё же не урод и не нищий. Я обыкновенный инженер с неплохой зарплатой и, заметь, холостой. Подумай, где ты ещё встретишь холостого инженера? (Плавного перехода на «ты» она, кажется, не заметила). Скажешь, что в моём положении все парни холостые? Не соглашусь. Будь мы вечером вдвоём в каком-нибудь безлюдном местечке, тогда конечно…. Но я же пытаюсь познакомиться на глазах огромного числа людей среди белого дня, совершенно не опасаясь, что кто-нибудь меня узнает и расскажет жене или девушке, потому что рассказывать-то не кому. Я абсолютно свободен! А ты? Нет? Значит, да?

Хорошо, когда знаешь наперёд, что ответом будет тишина, из этого можно многое выгадать, например, выбрать ответ, который больше нравится самому.

– Хорошо, не хочешь говорить – не надо. Что я унижаюсь, в самом деле? Ты меня игнорировала, теперь я тебя буду. Вот буду сидеть здесь, молчать и игнорировать! Всё!

Я повернулся к девушке спиной и скрестил руки на груди, обозначив тем самым полный разрыв отношений.

Я выдержал минуты три. За это время к «трелям» нерадивой бензопилы прибавились звуки газонокосилки и экскаватора. Однако, источника их я так и не смог увидеть.

– Ну, что, так и будем, молча, друг другу «глазки строить»? – Спросил я, – Ты знакомиться ко мне подсела или как? Слушай, не доводи меня до зла, иначе я сейчас всем расскажу, что ты проститутка из соседнего двора, что ты здесь на работе, что у тебя пятеро детей, муж – сутенёр, мать алкоголичка, что ты больна СПИДом, триппером, сифилисом, проказой, насморком, что у тебя перхоть и жуткий кариес!!! Вот тогда ты заговоришь, ой как заговоришь! – матом больше.

Когда я понял, что и этот приём не действует, нервы мои сдали, и я снова вскочил со скамейки.

– Ну, что, что мне сделать для тебя?!! – крикнул я в отчаянье, – Хочешь, по всей аллее на руках пройду, хочешь, на колени встану, только не будь ты истуканом каменным – это же невыносимо!!!

На какой-то момент в парке сделалось тихо. Я чувствовал спиной недоумённые взгляды. Даже дети перестали баловаться. Только этот незримый фоновый раздражитель для нервов продолжал нести что-то несусветное.

– В фонтан прыгни! – крикнул из серой толпы совершенно заплёванный семечками парень (или не парень).

– Прыгнуть? – спросил я девушку.

Мне показалось или она утвердительно кивнула головой…

– Прыгнуть?! – выкрикнул я с вызовом.

Она кивнула головой ещё несколько раз и начала теребить пальцами платье.

– Ура! Она хочет, чтоб я прыгнул!

Я разбежался и прямо в одежде, раскинув в стороны руки, влетел в царство холодных бушующих потоков! Дикая молодёжь дико захохотала. Пожилой мужчина покачал головой и покрутил пальцем у виска.

– Этот дядя, что дулак? – спросила маленькая девочка у своей мамы.

– Нет, доченька, он просто пьяный.

– А лазве дулаки не бывают пьяными?

– Ещё как бывают, – подвела черту мама девочки.

Пока я вылезал обратно в полной уверенности, что произвёл неизгладимое впечатление, ещё одна девочка начала хныкать и упрашивать бабушку, чтобы та разрешила ей тоже искупаться в фонтане.

– Детям не всегда можно делать то, что делают взрослые, – строго возражала бабушка.

– А я хочу…, – хныкала девочка, – я уже почти взрослая.

Когда я, хлюпая туфлями, оставляя позади мокрый след, вернулся к скамейке, на которой сидела девушка в платье цвета морской волны, то увидел, что лицо её, по-прежнему, бесстрастно. Мне ужасно захотелось, хотя бы раз посмотреть ей в глаза, и я наклонился совсем близко, чтобы разглядеть сквозь стёкла очков. Холодная капля воды упала с моего мокрого подбородка ей на колено. Девушка вздрогнула, и я увидел, как поднялись веки, как открылись глаза и испугано уставились на меня. Ещё через мгновение она вскочила и отпрыгнула в сторону, пытаясь понять, в чём дело. Привычным и ловким движением она откинула свои красивые чёрные волосы и выдернула из ушей…. Да, в ушах у неё были маленькие наушники, из которых неслись эти противные металлические скрипяще-шипящие звуки и мужские голоса прогавкивали текст на незнакомом языке! Она всё ещё молчала, но теперь я не хотел, чтобы она говорила.

Боже мой, она сидела, закрыв глаза, слушала музыку и ничего не слышала.

– Нет, – сказал я, – не может быть…. Она ничего не слышала, она совсем ничего не слышала!

А потом сорвался на крик:

– Господи! Она же ничего не слышала!!!

Я начал пятиться назад, продолжая смотреть на неё, и шептать:

– Не слышала…, ничего не слышала…

Из глаз невольно брызнули слёзы, я сделал ещё шаг назад, и он оказался лишним. Споткнувшись о парапет фонтана, я кувырком полетел в воду под общий хохот и ехидные замечания. Я лежал там несколько минут, не желая выходить, не желая верить в реальность происходящего…. Так стыдно…, так глупо…. А потом подошли двое с резиновыми дубинками.

– Ну что, пловец, греби сюда, – сказал один из них, – сушить тебя будем.

Второй вызвал по рации машину и меня повели такого мокрого, такого растерянного в белых туфлях, белых брюках и пёстрой гавайской рубашке с пальмами. А она, ну, что она? – снова вставила наушники в уши, села на скамейку и словно превратилась в фарфоровую статуэтку с качающейся головкой.

Теперь думаю, может, и хорошо, что она меня не слышала. Было бы ещё более глупым пытаться найти повод отвязаться от «пустышки» после того, как потратил столько усилий на знакомство с ней.

***

Музыкант снова играет на саксофоне и уходит.

На сцену выбегает запыхавшийся молодой человек с не очень умным лицом в рваной рубашке, мятом галстуке, грязном пиджаке и весь взъерошенный, как воробей перед дождём.

– Уф, кажется, убежал.

Он стоит, облокотившись руками о колени, и пытается отдышаться, к тому же ещё потряхивая головой.

– Ну, народ пошёл, ну, жлобьё! Культуры… ничерта…

Про этикет и про культуру

Я давеча прочитал книжку про этикет и про культуру. Хорошая книжка – толстая. И до того мне обидно стало за народ наш безграмотный…

– Всё, – думаю, – с завтрашнего дня стану примером для общего подражания: никакого хамства, никакой грубости, а тем более мата! Всё! Только вежливость, только улыбка… Ведь в книжке как написано: «Культура общества зависит от культуры каждого человека в этом обществе». О! может быть, глядя на меня, ещё у кого-нибудь совесть грязная проснётся или скрытая тяга к прекрасному проявится… И вообще, пора уже заставить окружающих проникнуться глубоким уважением к себе, как к личности, а то всё Шнурок-Шнурок…

– Подумаешь, – сказал я сам себе в мысленном разговоре, – один раз обмыли покупку шнурков для кроссовок на всю зарплату. Что ж мне теперь всю жизнь с позорной кличкой ходить? И не один же я их обмывал, а с Петькой. Теперь, когда он ко мне в гости заглядывает, соседи так и говорят: «Парный Шнурок пришёл!». Ну ничего, я вот вырасту морально и всем им покажу, где Макар кузькину мать гонял!

В субботу выхожу на улицу, как и обещал: чистенький, в новом костюмчике, с улыбкой на лице и даже галстук повязал. Впереди на дорожке три колобка: женщина с двумя сумками. Ни рук, ни ног не видно, одно туловище катится себе… и два таких же шара по бокам мотыляются. Ясное дело, что обойти это всё просто невозможно! А она ползёт, как черепаха по самой середине дорожки… Попытаться проскользнуть? – расплющит блином по асфальту и все дела. Я сразу представил, как лежу в больнице весь в гипсе. Меня спрашивают: «Кто тебя так?». А я отвечаю: «Колобок прикатал!».

Приблизившись сзади, я осторожно сказал:

– Извините пожалуйста, простите за беспокойство, не будете ли вы столь любезны пропустить меня вперёд? Иначе, налюбовавшись вашим кошмарным толстым задом, я не смогу уснуть целую ночь!

Женщина – ноль эмоций и молчит.

– Разрешите пройти, – снова начал я, – То, что вы распухли на целую улицу, не даёт вам права вести себя подобным образом.

В ответ тишина.

– Уважаемая! – позвал я.

Тишина.

– Дама…, женщина…, тётка…, дай пройти, дура! – я оттолкнул её в сторону и быстро зашагал вперёд.

– Какой хам! – послышалось вслед.

– Почему всегда так, подумал я, – чем воспитанней и вежливей человек, тем больше оскорблений и упрёков в хамстве он получает? А главное от кого?

Забравшись в автобус, я решил прокатиться до центрального рынка. Вот уж где пиршество бескультурья! Там и нужно вести основную воспитательную работу. Смотрю, на стекле автобуса несколько объявлений приклеено. Читаю первое:

«Уважаемые пассажиры, убедительная просьба…»

– Нет, – думаю, – есть и у нас что-то хорошее. Ты смотри, как красиво написано!

Дочитываю:

«Уважаемые пассажиры, убедительная просьба: бананы, семечки и орехи в салоне есть со шкурками!»

Второе ещё круче:

«Хочешь выйти – кричи!»

Вот так да! Я возмутился:

– Кто повесил эту похабщину?! Ни грамоты, ни культуры. Какие у орехов могут быть шкурки? – они же в скорлупе!

Водителю передали, что кто-то кричит… и я вышел (второе объявление). Причём выйти мне весь автобус помогал: новый костюм испортили, все пуговицы оторвали…, но я успел в кого-то плюнуть. Идиоты, единственного нормального человека высадили. Слава богу, что я почти приехал.

А на рынке-е-е: толпа, шум, пыль, целлофановые пакеты, летающие над головами, наглые бродячие собаки и ещё более наглые бродячие грузчики, шныряющие взад-вперёд разносчики чая и цыгане, отсвечивающие на солнце рядами золотых зубов… Помимо рабочих, полгорода здесь. Сразу видно, что людям нечем заняться: ходят глазеют, толкаются и пытаются выразить всем своим существом очень важный вид, покупая какую-нибудь безделушку. А я? Что я? Я по делу – по важному делу. Я инспектирую уровень развития общественного сознания. Всё подмечаю и исправляю так, как должно быть. Посудите сами, например, у входа в магазин висит табличка «Секонд хэнд люкс». Именно так – русскими буквами. Я, конечно, подошёл к продавцу и сказал, что это элементарная безграмотность.

– Это, – говорю, – как её? Туфталогия.

(Тоже в одной книжке вычитал).

– Чиво? – не понял он.

Я ему:

– Туфта…

А он мне:

– Конечно, туфта! А что вы хотите за такие деньги?

И всё.

Иду дальше, смотрю, красная икра распухла от воды так, что три штуки на ладони не умещаются. Одна икринка полкило весит! Да, если б рыба такую икру вздумала метать, это была бы последняя мысль в её рыбьей жизни. Разорвало бы к чёртовой матери! Простите за выражение. Такие кегли не то, что в рыбу, в человека не засунешь.

К одной… продавцу под прилавок заглянул, смотрю, а она икру ещё и подсаливает, чтоб водой не так отдавало.

А тут вижу, как какая-то женщина ругается с продавщицей (правильно говорить «с продавцом»), мол, та её обвесила, помидоров мало положила. Женщина кричит:

– Вы мне два килограмма завешивали, а на контрольных весах кило двести оказалось!

Продавец ей:

– Откуда я знаю, куда ты их дела? У меня весы точные.

Из-за соседнего лотка кричат:

– Я сама видела, как она помидоры уплетала, шельмовка!

Тут вмешался я. Говорю продавцу:

– Нельзя, уважаемая, покупателям грубить. Покупатель всегда прав. А уж, если решили обвесить, то сделайте это вежливо, вот так: разрешите, я недовешу вам 600…хо-хо…700 граммов в пользу фонда малоимущих семей в счёт сделанных мною скидок?

Вокруг воцарилась тишина. Я улыбнулся довольный произведённым эффектом, а продавец мне:

– Те чё надо, придурок? Вали отсюда!

– Не тебе, а Вам, – гордо поправил я.

Пока мы таким образом мирно беседовали, «пострадавшая» сунула себе в карманы несколько огурцов с прилавка и начала двигаться поближе к луку.

– Извините, гражданочка, – говорю я ей, – но то, что вы делаете, по меньшей мере неприлично. Вам следует извиниться и положить огурцы обратно.

Что тут началось! Я не буду говорить, какими словами она меня называла… В общем, теми же, какими продавец называла её. Их все знают. Хотя, комбинации были изощрённые.

Во всей этой заварушке краем глаза я увидел платный туалет и быстренько нырнул в полуподвал, заплатив положенную таксу. Стою, делаю своё дело. Смотрю, и здесь объявлений понавешали. Читаю:

«Тутанхамоны, смывайте свои пирамиды!»

Ну, что ж это такое? Подхожу к охраннику. (Молодой, симпатичный парень, а работает…). Говорю ему:

– Что ж ты такую глупость на стену повесил? Ты хоть знаешь, кто такие эти тутанхамоны? Они, между прочим, были южнокорейскими императорами, а ты их…

– Пердила, – говорю, – ты деревенская! Такие, как ты, позорят нашу страну!

Охранник встал, похрустел косточками, закрыл на ключ входную дверь зачем-то, намотал на свой здоровенный кулак мой красивый новый галстук и, пристально глядя в мои испуганные глаза, сказал:

– Пердила – не пердила…, но, если ты за собой не смыл, я тебя так отделаю – тутанхамонам позавидуешь!

…и пошёл проверять кабинку, таща меня за собой с помощью галстука, как собачку на поводке.

Честно говоря, я даже не помню, через какую щель вырвался оттуда.

Побродив ещё какое-то время по рынку, я жутко проголодался и решил съесть что-нибудь. Ага…, съел. Мой желудок до сих пор не может понять, за какие грехи его так целенаправленно травят? Он протестует и требует мяса!

А мозг говорит:

– Ты ж только что котлету переварил!

Желудок удивляется:

– Я? Когда? Это была котлета? Да я это и не переваривал. Могу вернуть!

Да что там говорить, иногда такие вещи попадаются, до которых здоровый человек в жизни не додумается: в сметану добавляют жидкий пластик с сахаром (главное, с сахаром); в растительное масло могут чуть-чуть моторного плеснуть; в пиво – аспирин «упса»; а халву прямо на прилавке из пульверизатора ядом опрыскивают, чтоб пчёлы дохли. Ну, достали пчёлы. Одна женщина заподозрила что-то и спросила у торговки:

– Что это у вас вокруг халвы пчёлы мёртвые валяются по всему стеллажу?

Знаете, что она ответила?

– Обожрались! Вкусная халва очень.

И та поверила, 3кг купила.

Чтобы хоть чем-то перебить вкус котлеты, я решил съесть чего-нибудь сладенького и зашёл в кондитерскую полуподвального типа. Стою, присматриваю лакомство, а продавцы как раз в это время уборку затеяли. Одна… барышня начинает подметать: «хлобысь-хлобысь» веником по сторонам с размахом полтора метра; а сама так и норовит по тортику смазать. Клубы пыли поднялись вверх и настолько наполнили собой помещение, что стало невозможно дышать. Я закашлялся, а продавец зыркнула на меня так, что я подавился собственным кашлем. В её взгляде отразилась вся ненависть фашистов к евреям, будто я одним своим присутствием уже осквернил этот светлый мир, в котором она наводит порядок…. Вторая стала снимать паутину с безобразно грязного потолка, и вся эта многовековая взвесь, весь этот мусор начал стремительно оседать на открытые стеллажи с пирожным. Ото всего этого вида мне стало дурно…, в глазах потемнело…. Я не выдержал и стал кричать:

– Прекратите это безобразие! Я буду жаловаться! Да что же вы делаете?!

Самое интересное, что она даже не поняла:

– А что?

Я ей:

– Но вы же весь зал побелкой засыпали!

Она не растерялась: быстренько соскочила со стула, на котором стояла, в одно мгновение присыпала пирожные белым порошком и говорит мне:

– Какая побелка? Это ж пудра, сахарная пудра. Вы ошиблись.

За дурака меня сочла. А я ей:

– А это на пиджаке у меня что? Тоже пудра?!

А она:

– Нет. Это перхоть. Вам нужен специальный шампунь.

Но я не успокоился. Обратился к другой:

– Прекратите махать веником, Вы…. Он же грязный. Его же в руки брать страшно – это…, это просто новое бактериологическое оружие!

– Он стерильный! – зло ответила она, разогнулась, подняла веник вверх и поднесла к самому моему носу.

– Бежать, – подумал я, – бежать, куда глаза глядят. Прочь из этого Ада!

– Возьмите медовое пирожное, – вмешалась другой продавец.

Я дёрнулся к двери, но путь мне преградила огромная, расплывшаяся от жира, фигура вульгарной бабы, которая повторила:

– ВОЗЬМИТЕ МЕДОВОЕ!

Её слова эхом звучали у меня в голове. На её месте мне уже виделся огромный и ужасный динозавр.

– ОТ НАС НИКТО НЕ УХОДИТ БЕЗ СЛАДКОГО! – сказал динозавр, потрясая веником.

Её пальцы сжали веник с такой силой, что тот захрустел от боли. Я представил на его месте свою шею, и это окончательно ввергло меня в отчаяние. Я рванулся изо всех сил, проскользнул у неё подмышкой, вскочил вверх по ступенькам и уже от двери, развернувшись, с выражением победы и радости на лице стал показывать им фиги с обеих рук.

– Вот вам! Вот вам! – кричал я.

Они переглянулись. Я толкнул рукой дверь…. Дверь не поддалась. Я толкнул сильнее… не может быть!

Я стал трясти – закрыто! Я разбежался, чтобы выбить дверь плечом, но споткнулся на ступеньках, упал и разбил нос…. Горе-кондитеры подбежали ко мне, подняли, стали успокаивать:

– Ну, что вы так нервничаете? Это же не та дверь.

– Не та? – переспросил я.

– Не та, – повторили они, – Это вход в подвал, а выход слева.

– Правда? – риторически спросил я, сел на ступеньки и заплакал.

– Ну, не плачьте, вы же взрослый человек! – пробасил динозавр, наконец, выпустив веник из рук.

– Съешьте рожок со взбитыми сливками, сразу полегчает, – сказала другая, протягивая мне пирожное.

Я взял и стал медленно есть, тупо смотря в одну точку на полу. Пирожное пахло селёдкой. Побелка хрустела на зубах. Я давился, но продолжал жевать.

– Это сон, – успокаивал я себя и продолжал давиться, – Сон. Такого не бывает по правде. Ведь, я ем побелку вместо крема. Никто не ест побелку, а я ем. Скоро я проснусь, и весь этот кошмар кончится. Это просто сон.

Продавцы продолжали что-то говорить, но я их не слышал.

– Сон…, – бормотал я, пытаясь проглотить клочок целлофана, предусмотрительно закатанного в рожок, – Сон…

Напротив меня так же давился пирожным и плакал большой усатый таракан, взобравшийся на прилавок. По обречённому выражению его грустных глаз я понял, что большей гадости он в своей тараканьей жизни ещё не пробовал. Но пересилить себя и отказаться не мог. Животный инстинкт заставлял его жевать, и он жевал. Мы молча смотрели друг на друга и давились, давились, давились…

Наконец, меня подняли со ступенек.

– Двадцать рублей с вас – сказал динозавр.

– Что? – не понял я.

– Двадцать рублей, – повторила она.

Я отдал деньги, и они выпроводили… т.е. проводили меня к выходу.

Окончательно расстроившись, я сел в автобус, развалился на сидении и тупо уставился вперёд.

– Неужели, – думаю, – в этом городе нет ни одного, хоть немного, культурного, вежливого человека, кроме меня?

Рядом топталась какая-то скрюченная и смятая, словно фантик от конфеты, бабка с клюкой в одной руке и с авоськой в другой. Ей, явно, было тяжело стоять, и она очень хотела бы сесть.

– Вот, – думаю, – вот тот самый случай, когда можно проявить себя.

– Милая женщина, – начал я, – вы не могли бы перестать топтаться и отойти в сторону. Это же неприлично, стоять над душой и ждать, когда вам уступят место!

Старушка отошла.

– Садитесь, пожалуйста, – услышал я мужской голос сзади, который добавил через секунду, – А этому козлу надо рога поотшибать!

Я пулей выскочил из автобуса и рванул к подъезду. Ну, культуры у русских людей – ни черта, хоть из дома не выходи, честное слово! Остаётся лишь одно средство: найду те самые шнурки от кроссовок, бессовестно напьюсь вечером с Петькой до полной… метаморфозы сознания в грубое воплощение свиньи, начну отстранённо хрюкать и сразу забуду всю эту глупость про этикет. Потому что в этом состоянии от меня, кроме мата, ничего не услышишь, зато я буду чувствовать себя абсолютно культурным и вежливым человеком!

Парень уходит под общий хохот автора и дворника. Дворник снова начинает мести улицу, но от остановки не уходит.