Текст книги "Смешно и грустно. Сборник рассказов"

* * *

Она:

– Я полюбила его за его пылкое и доброе сердце, за то, что не был законченным эгоистом и всегда переживал за других людей сильнее, чем за себя. И уж, конечно, за то, что всегда могла опереться на его мужественное плечо. Впрочем, разве можно точно сказать, за что любишь человека? Мы просто нашли друг друга и поняли, что это наша судьба. Когда Сашу забрали в армию, я осталась одна. Писала письма, молилась и ждала. Когда узнала, что он попал в Чечню, целый день проплакала. Подруги говорили, что мы с ним не пара: у меня институт, связи родителей и хорошие перспективы, а он либо станет инвалидом, либо вернётся отмороженным на всю голову, если вообще вернётся. Я перестала общаться с подругами. Я ждала. Не слушала никого и не верила ни чему. Я чувствовала, что нужна ему, что он верит в нас и в то, что я буду ждать. Я ждала. Я ждала и дождалась, и счастью моему не было предела! Нашему счастью не было предела! Хотелось петь и летать, а мир вокруг расцвёл небывалыми красками. Мы поженились, а через два месяца его посадили за драку. Его посадили, и горе наше было столь же велико, как счастье, которое оно сменило. Мрак, слёзы в подушку, чувство безысходности и гаснущая нереальная надежда. Его посадили – я ждала. Снова письма, горечь снов, тревога как вечное состояние и косые взгляды знакомых. Пять лет. Пять лет одиночества, тоски и неизрасходованной ласки. Два нервных срыва. Я не писала ему. Об этом не пишут. После третьего срыва, попала в больницу. Полгода пролежала там. Какими-то уколами доводили до состояния комы, а потом быстро выводили обратно, пичкали таблетками… Помогли в общем. Письма под мою диктовку писали соседки по палате, которые были не в таком тяжёлом состоянии.

Родители уговаривали подать на развод и уехать. Я перестала звонить родителям. Подруги знакомили с кавалерами. Но, если любишь, то и пять и десять лет выдержишь и двадцать. Я переругалась с последними подругами. Одиночество моё стало полным. Я испила эту чашу до дна и выстрадала своё счастье. Мы оба выстрадали наше счастье. Я снова дождалась. Но это был уже совсем не мой Саша. Он по-прежнему любит и поцелуи его такие же сладкие, а объятия крепкие и горячие. Но он стал закрытым, жёстким и даже каким-то нелюдимым. Морщины на его лице вросли в душу и состарили его там внутри. Теперь я снова жду, хотя он рядом. Я всё ещё жду, что он снова станет тем Сашей, которого я знала и любила. Любви становится всё меньше, а отчаяния всё больше. Я вижу, как Добро и Зло постоянно бьются в нём, может быть, как в каждом человеке, и молюсь, молюсь, молюсь… Но, если человек стал полем брани, жди, что после боя это поле будет взрыто и изорвано снарядами.

Иногда он становится просто неуправляемым, агрессивным, и я начинаю бояться. Разве можно любить того, кого боишься? Но я стараюсь любить и жду.

Ведь дело не только в том, через что проходит человек, но и в том, как он это проходит, что переживает внутри и переживает ли вообще. Врачи сказали мне, что это состояние душевной ущемлённости, которое свойственно всем, кто вернулся оттуда, и что это скоро должно пройти. Но время идёт, а легче не становится. Он всё больше отдаляется от меня, становится чужим и грубым, и я ничего не могу с этим сделать, ничего…

Мы до сих пор ещё не говорили о детях. Я понимаю, что в такой атмосфере рожать нельзя. Он тоже понимает и поэтому молчит. Иногда мы подолгу смотрим друг другу в глаза и молчим, любуясь, всё прекрасно понимая, читая мысли друг друга, лаская взглядами души друг друга… В такие минуты я начинаю верить, что не всё ещё потеряно, что битва ещё не проиграна и что это моя битва. Он – мужчина. Мужчины воюют кулаками и оружием. А я – женщина. Женщины воюют в подплане, в мире чувств. И не известно ещё, какая война страшнее. Нет во вселенной оружия сильнее, чем ЛЮБОВЬ! Только она одна способна и убивать, и воскрешать!

Господи! Как же я люблю его!!! Как же сильно я люблю его!!! Ты знаешь, ты видишь это, Господи. Так помоги же нам! Сколько сил ещё нужно, чтобы победить? – я всё вынесу! Сколько лет ещё нужно, чтобы всё замолить? – я вытерплю! Сколько слёз ещё нужно? – я отолью! Господи! Слышишь ли ты меня?!

(плачет)

Я стала позволять себе выпивать вместе с ним, чтобы он не уходил из дома и не пьянствовал в подворотнях, как многие. Я бросила хорошую прибыльную работу и перешла в продавцы на рынок, чтобы больше времени проводить с ним. Мало-по-малу, мне удалось вывести его на нормальный уровень. Он и сам не хочет пить, просто боль от прожитого в его душе настолько велика, что он не справляется и постоянно страдает. Я это вижу, чувствую, я страдаю вместе с ним. Поражение в этой войне означает гибель нас обоих.

Но я знаю главное: я буду с ним до конца. Не важно, какими мы станем, не важно, что будут говорить другие, не важно, что ещё преподнесёт судьба, мы должны быть вместе! И я не отступлю – я буду биться за своего любимого, за своего Сашу.

* * *

Он:

– Иногда я слишком явно начинаю осознавать, что болен. Моя психика неуравновешенна, а нервы расшатаны. Но сердце моё обливается кровью не от этого, а от того, что я вижу, как из-за меня страдает она – моя любимая. Мы никогда не обсуждали этого вслух, но мне хватает одного короткого взгляда в её добрые уставшие глаза, чтобы мне захотелось выть. Несколько раз хотел уйти из этой жизни, чтобы освободить её от тяжести жалкого существования со мной, но она будто чувствовала, даже знала и каждый раз опережала мои тайные желания, не давала оставаться одному, снимала напряжение… В эти моменты я понимал, что нужно идти к психиатру, к психологу, да хоть к чёрту, только бы что-то изменить, но уже через мгновение дёргал сам себя за рукав мыслью о том, что таких, как я много. Много нас, прошедших через войну, через тюрьму, через боль и разлуки. Многие адаптировались и живут нормальной жизнью. Неужели я слабее других? Справлюсь. Вместе мы справимся. Потому что не должно быть такого, чтобы любовь проиграла битву! Если бы не любил, давно бы уже спился. Да что говорить…

Ненаглядная моя! Я бы, наверное, не выжил, если бы не знал, что она ждёт меня…

Она:

– Я жду.

Он:

– Я бы, наверное, не выжил, если бы не знал, что она любит меня…

Она:

– Я люблю.

Он:

– …если бы не чувствовал, что она всегда рядом…

Она:

– Я с тобой.

Он:

– …если бы не видел каждую ночь во сне её прекрасных глаз…

Она:

– Я с тобой.

Он:

– …если бы нежные слова из писем, написанных на тетрадных листах, не звучали в моих ушах сказочной песней…

Она:

– Я с тобой.

Он:

– Я давно ушёл бы отсюда, если бы не чувствовал каждый день её нежных пальцев, её милых пухлых губ…

Она (плачет):

– Я с тобой…

Он (плачет):

– …если бы не понимал, скольким она жертвует ради меня…

Она:

– Я с тобой…

Он:

– Я с тобой…

Она:

– Я с тобой…

Он (тише):

– Я с тобой…

Она (тише):

– Я с тобой…

Он (совсем тихо):

– Я с тобой…

Она (совсем тихо):

– Я с тобой…

***

Воспоминания гаснут вместе со светом фонарей. На остановке снова остаются дворник и Автор.

– А это ещё кто? – удивляется дворник, – БОМЖей развелось, хоть в банку соли!

Миром правит МАГАРЫЧ

Летний вечер. Человек спит на лавке. На нём драное ношенное пальто, непонятного цвета штаны, тапочки, на лице нелепая борода искусственного вида. Рядом с лавкой сетка с бутылками. Как-то неловко повернувшись, он падает с лавки и просыпается.

– Ёшкин-матрёшкин…, так ведь и упасть не долго.

Поворачивается на другой бок, снова засыпает и громко храпит. Бормочет что-то во сне:

– Хрен тебе, а не магарыч…, своё надо иметь…

Просыпается снова, потягивается.

Магарыч (зрителю):

– Что, думаешь низший сорт, да? Прогнивший элемент? А собирать бутылки, между прочим, легче, чем пахать инженером на заводе. И, ежели хорошенько подумать, то не известно ещё, кто из нас более прогнивший… элемент: я в своём дырявом пальто и вечными выходными или они все такие чистенькие, холёные, на мерсах, при галстуках, только и шныряющие каждый день как рабы утром на работу, вечером с работы. Туда-сюда, туда-сюда… Зачем? Ради того, чтобы раз в год съездить в отпуск в Сочи? Да за год я туда пешком дойду и вернусь…, если захочу. А то, может быть, вообще ка-ак рвану… мыть сапоги в Индийском Океане!

(Смотрит на ноги)

Ну, да – тапки вот эти мыть вместе с Жириком – он давно собирался. Эх, свободен и независим, как вошь в бороде!

(чешет бороду и, потянувшись, садится)

Кстати, достают вошки-то. И чего им от меня надо? Борода ж не моя, а магазинная. Ага, сносу нет. Нет, я не про нос говорю и не про то, что она несносная, а в том смысле, что носить мне её не сносить. Абсурдная вообще история получилась. Да не с бородой, со мной, хотя и с ней тоже…

(пренебрежительно махнув рукой, встаёт с асфальта)

Нереальная… А всё по доброте душевной, по мягкости нутра. Характер у меня всегда мягкий был. Асфальт, правда, вот что-то твёрдый. Ну, ладно.

Всё началось с того, что я выиграл конкурс в газете и получил приз – 100 рублей. Деньги вообще никакие, но приятно. Сразу же от старых знакомых звонки посыпались (от таких, которых и в лицо-то уже забыл, не то, чтобы по имени).

– Привет, дружище, как живёшь? Видели газету – магарыч с тебя!

Ну и всё в таком роде. Сначала я это нормально воспринял, даже с юмором, но через неделю, когда зарплата кончилась, а до следующей ещё 20 дней, постоянные требования магарычей стали несколько раздражать.

(ощупывая рукой ушибленный бок)

Нет, ну кто придумал делать такой твёрдый асфальт? Это ж никакой жизни нормальным людям, никакого комфорту! А ещё двадцать первый век называется! Ёшкин-кочерёшкин… Давно пора полицейских обязать коврики по улицам разносить. А что? В «обезьяннике» места нет – вот тебе коврик и спи спокойно, дорогой товарищ. Эх, здорово было бы!

О чём это я? Ах, да. Засасывают дела-то магарычовые, ой как засасывают! Ещё через неделю пришлось продать машину. Ведь, не откажешь же, неудобно. Как потом людям в глаза смотреть? А у меня семья: жена и дети. Я один раз зажму деньги, еды куплю, а на них потом позору не смываемого. Как так: магарычи ещё не все проставил, а деньги проел?

Так что пришлось кутить на всю катушку. Сам-то я не пью, зато другие пьют да ещё как! А проставиться – это же святое дело. Мне и батюшка сказал во время… мня-мня… употребления, что уклонение от проставки – большой грех, который ляжет тяжёлой наследственной кармой на моих детей.

Я начал залезать в долги. А тут, как на зло, фирма, где я работал, обанкротилась. И понеслось… за увольнение, за расчёт, за новую работу, за первую зарплату… Вся моя жизнь превратилась в один сплошной непрерывный день магарыча! За именины, за Новый Год по старому и по новому стилю, за Рождество… Жена «пилит», дети смотрят жалобно голодными глазами, у меня у самого сердце кровью обливается, а сделать ничего не могу.

– Я не пью, – вяло пытался отмазаться я от наседающих нахлебников (вернее наспиртников и напивников).

– Ничего, зато мы пьём, – будто сговорившись, одинаково отвечали они.

Я всегда знал, что миром правит МАГАРЫЧ. Я был нормальным человеком, делал подарки и совал деньги, когда было нужно для дела, когда выгода была налицо…, что же со мной случилось?

Я даже ходил к бабке-ведунье и узнал от неё, что соседка (у-у-у соседка! Скипидара ей в штаны), заказала другой бабке сделать из меня алкаша. А я не пью ну, ни в какую. Но самое интересное, что результат один и тот же: дома не ночую, зарплата пропивается, вещи из дома, как и сам дом, пропиваются, … Может, это новая порча такая Магарычовая? Ведунья обещала помочь, но заплатить ей мне было нечем. Деньги находились только на магарыч.

Только я решил, что со всеми расквитался, как на меня обрушился ещё больший шквал звонков, поздравлений, писем… День Рождения! Ёшкин-кочерёшкин – я совсем про него забыл (чтоб он провалился)! Зато нахлебники не забыли. Они носом чуют, где магарычом запахло.

– Я не пью, – привычно отнекивался я.

– Зато мы пьём, – так же привычно отвечали они.

(Магарыч снова хватается рукой за бок и даже начинает прихрамывать)

Нет, всё-таки асфальт – это архаика. Ну, если нет мозгов, чтобы дороги нормальные сделать, то хоть лавки пошире… Привыкли подгонять под китайские… стандарты. А я страдай. Нужно требовать, тре-бо-вать: лавки обить дермантином с паралоновой подкладкой и канализации почистить, а граждан обязать приносить бутылки прямо к люкам, а то ходи целый день – ноги околачивай…

Поскольку денег давно не было, дачу пропили, а в долг уже никто не давал, пришлось заложить квартиру. Ох и погуляли тогда… они!

Наутро я решил, что больше так жить нельзя и нужно срочно что-то менять. Я выключил телефон, побрил налысо голову, приклеил искусственную бороду, пальтишко старое рваное одел и перестал здороваться с соседями.

– Всё, – думаю, – начинается новая жизнь.

В первый же день меня не пустили на работу. Охранник на проходной очень долго и въедливо рассматривал мой пропуск, а потом сказал напарнику:

– Ба! Да это же пропуск Пашки-Магарыча.

И мне:

– Ну, что гражданин, полицию вызывать или сами признаетесь, где документы украли?

– Да вы что, ребята?! – закричал я, – это же я – Пашка, ну, Магарыч. Вот мой паспорт.

Охранник взял паспорт и как заорёт своим:

– Держите этого ловкача! Он и паспорт у Пашки спёр!

Я бросился наутёк и бежал безоглядки до тех пор, пока совсем не выбился из сил. Знаю я наших жлобов из охраны. Доказывать что-то бесполезно. Так отделают, что потом сам себе в зеркало личность подтвердить не сможешь, ёшкин-матрёшкин! А тут ещё эта борода… Прилипла намертво, крепче, чем своя собственная.

(дёргает волоски из бороды)

А в магазине, между прочим, говорили, что это часть маскарадного костюма для детей.

Так я остался и без паспорта, и без работы. Стою, пытаюсь отдышаться и вдруг вижу дочка моя, Леночка, в школу идёт. Она у меня в третьем классе учится.

– Леночка! – закричал я, – Радость моя, помоги папе. Сходи ко мне на работу и скажи, что папа просил паспорт забрать.

А она отпрянула в сторону:

– Что вы такое говорите, дяденька? И откуда вы меня знаете?

Я остолбенел:

– Да ты что, Солнышко моё?! Это же я – твой папка…, папка твой… я.

А она мне:

– Мой папа уважаемый человек. Он рваное пальто не носит… летом. Вы, дяденька, наверное, БОМЖ.

– А без пальто…, без пальто узнаешь меня, Леночка? – спросил я и начал поспешно расстёгивать пуговицы.

– А-а-а! Только разденьтесь – закричу! – выпалила она и убежала.

Слёзы навернулись на глаза. Я сел на бордюр, обхватил лысый затылок руками и сидел так, уставившись тупым взглядом себе под ноги. Вся моя судьба летела в тар-тарары, а мыслей в голове не было никаких.

– Привет, Пашок! – услышал я совсем рядом. Я поднял голову вверх и увидел совсем незнакомое, сияющее от удовольствия лицо.

– Магарыч с тебя, – сказал незнакомец.

– За что? – тихо, почти обречённо спросил я.

– Как за что? За День Рождения, – просиял он, – как говориться, не подмажешь – не поедешь…

– Да? Ну и что тебе намазать? Ты на какой части тела ехать собрался?

– Смешно. Ну, пошли, отметим.

– А ты меня поздравил? – процедил я сквозь зубы.

– Да я тебя уже пять минут поздравляю, – ничуть не смутился он, – магарыч с тебя.

– Ах, магарыч? – я шарил рукой по асфальту в поисках чего-нибудь тяжёлого, – Магарыч тебе?!

Наконец нащупал какой-то булыжник, схватил, размахнулся…

– Магарыч?! А-а-а-а-а!!!

Я гнал его вдоль центральной улицы с камнем в правой руке, занесённой над головой мерзавца, как дамоклов меч, но к счастью так и не догнал. Он с ловкостью ниндзя «рыбкой» прыгнул в один из канализационных люков и скрылся в глубинах его смрадных коридоров. Только брызги полетели в разные стороны… почему-то. Крышки люка не было. Её, видимо, давно сдали на чермет, поэтому, я завалил отверстие обломками дома, снесённого неподалёку, и на этом успокоился. Я впервые за долгое время почувствовал огромное облегчение и с этого дня больше никому и никогда не проставляюсь. Правда, без документов особенно не разживёшься, но зато я ощутил себя по-настоящему свободным. Дурак, конечно, ёшкин-матрёшкин. А дочка оказалась права – теперь я самый обыкновенный БОМЖ. Квартиру вскоре забрали за долги кредиторы, а жена забрала детей и уехала к маме в деревню. Она, хоть и признала меня, но подтвердить личность отказалась. А я и не настаиваю. Кому нужен такой муж? Волосы отросли, нахлебники окончательно отстали, полиция особенно не трогает. Вот только бороду ещё никак не оторву.

(дёргает бороду)

В этой шерсти да с вошками детям на глаза не покажешься. А я ведь их люблю… очень. Может быть, они меня простят, а?

Магарыч правит всем миром, не любовь и не деньги, а именно он – теневой магнат МАГАРЫЧ. Должности продают через магарыч, учатся через магарыч, делишки незаконные обштопывают через магарыч и законные через него же.

(Шёпотом)

По секрету скажу, в тюрьму сажают и то через магарыч. Получается, что между законным делом и незаконным разницы никакой, потому что разницу эту опять же решает что? – Магарыч. Причём, магарычи бывают официальные и неофициальные. Премия к зарплате в пять раз больше самой зарплаты – это официальный магарыч, а, к примеру, прибыль от продажи гуманитарной помощи из Европы и вещей бывшего употребления – это неофициальный. Или так. Сдача стеклянных бутылок – это официальный магарыч, а шашлык из кошаков – неофициальный.

(Нормальным голосом)

Как известно, всё имеет свои плюсы и минусы. Вот я на минус и напоролся. Я почитал магарыч как некоего божка и обращался к нему по всякому поводу. Квартиру я покупал по дешёвке через друзей, машину через знакомых, гараж через приятелей, дачу через знакомых приятелей и даже для того, чтобы познакомиться со своей будущей женой в неофициальной обстановке, как бы невзначай, поставил магарыч в виде блока сигарет одному недо-знакомцу! Теперь всё это утекло сквозь пальцы обратно в пустоту и через тот же самый магарыч. Как всё уравновешено в мире! Ёшкин-кочерёшкин…

***

Автор:

– Да, сколько людей, столько и интересных историй, судеб трагических и смешных, обычных и странных, правдоподобных и не очень. В общем потоке повседневности мы часто не обращаем внимания на тех, кто рядом, судим поверхностно, обижаемся, когда о нас самих судят так же… И лишь в моменты остановок, когда прозрение подкрадывается к наконец-то успокоившемуся мозгу, окружающие нас люди предстают по-настоящему живыми, своеобразными и многогранными. Выхватывая моменты у времени и остановки у пространства, вдруг начинаешь понимать, что и сам-то ты гораздо глубже и значительнее, чем привык думать. Выхватывая кусочки судеб из вихря событий, можно увидеть самого себя, как в зеркале. Весь наш мир – это система зеркал, и мы видим то, что отражает собственную сущность, мы видим так, как способен воспринять наш разум. И когда осознаёшь, сколько же вокруг прекрасных сияющих зеркальных частичек себя, то настроение взлетает до небес и хочется петь: Па-ба, па-паба-паба-паба, па-паба-паба па-паба-па, па-паба-паба-па…!

(звучит музыка)

Закончился ещё один день, обычный летний день, даже не входной. Что останется от него завтра? – тень забот, впечатления о погоде или память о том, что в автобусе мне кто-то наступил на ногу? А может быть он уйдёт бесследно, как облако пара, растворившись в прозрачной синеве небосвода? Но в этом облаке был я, и все мы были крошечные капельки чувств и мыслей, разогретые социумом до возвышенного состояния полёта в этом облаке пара уходящего летнего дня. Мы жили в нём, мы умирали в нём, мы радовались и горевали, мы разрушали и творили в нём… и поэтому оно прекрасно! И поэтому оно никогда не будет похоже на другие облака! И поэтому каждый вечер мы ложимся спать с надеждой и верой в будущее, пусть даже с маленькой, но всё же надеждой, пусть даже со слабой, но всё-таки верой… Мы ложимся спать, а новый день уже распаковывает уготованные сюрпризы, разворачивая одну за другой обёртки хитросплетений поступков и характеров. Завтра мы продолжим свой бег, отложив в сторону сентиментальность и чувственность, сбросив с плеч всё лишнее, что может помешать бежать с нужной скоростью, но… остановка быть должна, всего одна маленькая, почти безвременная остановка вот здесь (показывает на сердце) или хотя бы здесь (показывает на голову).

Занавес.

IV. Почти фантастика

Если бы не я…

Я очнулся в глубоком космосе. Темнота пространства непроницаема до нереальности. В этом «зашторенном» мире далёкие звёзды казались ещё более яркими и близкими. Я восхищённо смотрел вокруг, инертно плавая в невесомости, словно амёба в межклеточном пространстве мировых (для неё) течений. С мимолётным страхом и всё более нарастающим восторгом я успел заметить хвост кометы, пронесшейся совсем близко. Какая-нибудь жалкая сотня тысяч километров отделила меня от этой великолепной, сияющей огненными переливами, могучей и смертельно опасной силы. Как всегда в мире, самое опасное и неизведанное кажется наиболее притягательным для человека, для этого мотылька, летящего навстречу удовлетворению неиссякаемого на самом деле призрака – любопытства! Я долго любовался быстро удаляющемуся пылающему диву, стараясь ни на секунду не упускать комету из вида вопреки мягко вращающей меня в разные стороны, словно игрушку, силе. Впрочем, я, наверное, сам слишком сильно размахивал руками и ногами… Я продолжал крутить головой до тех пор, пока космическая тьма окончательно ни поглотила, ставшую совсем маленькой, мерцающую точку. Тогда я обратил своё внимание на другое чудо. Мимо меня проплывала планета. Боже мой, до чего же это красиво!!! Голубой сияющий ареол, причудливые очертания материков и океанов, скорость полёта, ощущение собственной ничтожности по сравнению с этим гигантским и очевидно живым шаром…. Огромное счастье переполнило сосуд моей души и выплеснулось наружу. Сдерживать этот поток не было ни сил, ни желания. Казалось, ещё мгновение и яркий ослепительный свет пробьётся изнутри, и я засияю, словно звезда! Описать словами то, что я испытал я просто не смогу. Я жадно пил блаженство, впитывал его кожей. Я любил весь мир и думал о том, что я есть любовь! Я вдыхал новые ощущения, и голова кружилась от прелестных запахов информации.

Мою радостную эйфорию очень неожиданно и совершенно некстати прервал глас разума. Он прозвучал откуда-то из самого центра мозга и то, что я услышал, произнесённое моим собственным голосом было шокирующим, ошеломляющим, невероятным, но абсолютно реальным!

– Чему ты радуешься, глупец? Ты не можешь дышать, – сказал разум, – ты же в космосе.

– Как же так? – испуганно удивился я, – ведь я дышу.

– Всё мираж, – сказал разум и начал душить меня. Я понял, что это именно он, но сделать ничего не мог. Лёгкие обожгло, голова закружилась теперь уже от недостатка кислорода. Я схватился руками за горло, начал непроизвольно открывать рот… Я чувствовал, как глаза вылезают из орбит, как судорогами сводит конечности и жизнь гаснет неумолимо быстро.

– Ты не должен убивать меня, мы погибнем оба, – прохрипел я, выдавив из себя последнюю порцию углекислого газа.

– А я и не убиваю, – совершенно спокойно ответил разум, – это всего-навсего обстоятельства. Поверь, мне тоже совсем не хочется погибать.

– Всё зависит от тебя! – выкрикнул я.

– Нет. Это просто суровая реальность и она такова, что мы находимся в вакууме, а, значит, здесь жить нельзя, – ответил разум и начал рвать меня на куски.

Я понял всё и даже больше. Мозг всегда хватается за физические факты и выстраивает логические цепочки в соответствие с той системой ценностей, которая формировалась с самого рождения и подкреплялась в течение всей жизни. Изменить её одномоментно просто невозможно. Это шок, который выбивает у мозга «почву из-под ног», не даёт ему возможности делать выводы, мыслить и вообще видеть окружающее, потому, что затрагивает самые основы жизни. В результате такого шока человек либо становится совершенно другим более развитым существом, либо просто сходит с ума. Как правило, именно это и происходит.

Избыточное давление распирало меня изнутри. Кровь потекла из носа, ушей и глаз. Какая адская боль! Я почувствовал, как с хлопком лопнули лёгкие, как вслед за ними взорвалось сердце, и моё мёртвое тело безвольно повисло в пространстве. Затем разлетелись другие органы, но мне было уже всё равно: боль ушла также внезапно, как и появилась; пропали привычные ощущения собственного тела; ушёл страх; и смотрел я на себя откуда-то со стороны, а точнее, со всех сторон сразу. Я видел своё страшное серое лицо, разукрашенное багровыми ручейками крови, застывшие в невесомости холодные капли, видел неестественно вывернутую шею и костенеющие пальцы рук, видел даже разорванные внутренности, перемешавшиеся в один непонятный смазанный комок…. Я понял, что мёртв и одновременно осознал, что всё ещё жив. Я не был тем, к чему привык, но я всё ещё мыслил. Мысли не возникали, как прежде, в голове, ведь ни головы, ни рук, ни ног у меня больше не было. Мыслеобразы приходили ниоткуда и, разворачиваясь реальными мирами, словно объёмными цветными полотнами, жили мной, а я ими каждым по очереди и всеми вместе одновременно – я стал МЫСЛЬЮ! Видимо только так ощущает себя душа.

– Ты умер, – сказал разум и развернул во мне полотно смерти.

– Душа бессмертна, – пропел я васильковым лугом в первых лучах восходящего солнца.

Но злой человеческий разум ни в какую не хотел отпускать меня.

– Ты не душа, – сказал он, – ты – это я, а я – последняя разумная мысль угасающего, разрушенного мозга! И мысль эта: «Я умираю».

Ужас! Кошмар!!! Он – это я. Я – это он. Мы – это я. Меня нет – нас нет. И это не вопрос веры.

Поняв это, он стёр нас обоих, как стирают ластиком проявление детских фантазий, сумбурно начерченных на тетрадном листе простым карандашом. Я – он – сделал это, я – он – стал Отсутствием данной реальности, я – он – исчез. Остался только вечный космос, покрытый тайной и тьмой, в которой нет ничего, и есть всё, из чего возникают жизнь и смерть, слова и мысли, свет, добро, зло и многое другое, о чём человек в своём крохотном, безобразном, исковерканном амбициями земном мирке даже понятия не имеет. Тьма, с которой всё началось, и которой непременно заканчивается, тьма, которая вовсе не является тьмой в абсолюте и может быть любой, в зависимости от субъективного восприятия. Для меня она стала прозрачной слезой, сияющей переливами золотого и радужного! Я не успел осознать себя в этом прекрасном безвременном и беспространственном потоке, когда Отсутствие реальности тенью ненасытного разума напомнило о себе, и я растворился в слезе, сделавшись таким же чистым, сияющим – ослепительно сияющим золотым…, я стал космосом!

И лишь теперь я до конца прочувствовал бездонную глубину всего произошедшего сегодня, а вернее сказать произошедшего всегда. Я – НЕ Я. Я – всегда, Я – везде. НЕ Я – нигде и никогда. Я – НЕ Я – никто. Может быть, я бог? Реально всё, что есть, всё, что может быть и всё, чего никогда не произойдёт. Я был жив, пока ни сказал себе, что должен умереть. Я был мёртв, пока это мне ни надоело. Чуть-чуть необычной обстановки, чуть-чуть острых ощущений, боль пустоты и радость бытия…. Всё во мне, я во всём.

Почему так глупо? Если бы не я, я был бы таким же, как все. Если бы не я, я был бы я. Если бы не я, я был бы жив и, возможно, даже счастлив. Если бы не я…

Я думаю, я рассуждаю, я делаю выводы, значит, я снова стал мыслью. Я – многогранный, постоянно меняющийся мир, не знающий покоя. Я, сидящий за деревянным письменным столом и торопливо царапающий на бумаге воспоминания будущих жизней и смертей, не покидающих меня ни на мгновение, настолько же реален, как я, которого нет в мире и, как я, для которого никакого мира нет! Я пишу, значит, кто-то прочтёт это, и я окажусь в новой реальности, вот только в какой? Вывалившись из привычной среды, каждый может совершать ошибки, которые со стороны назовут верными решениями в соответствии с общепринятым мировоззрением. Лишь тот, кто не боится сойти с ума, способен стать единственным умным среди безумцев, считающих себя нормальными.

PS: Если здравый смысл способен убить, к чёрту такую реальность!