Текст книги "Бешеный ангел. Два тела Раймонда Луллия"

– Скажи мне, добрый Хьюго: как следует поступить? Этот Луллий говорит совершенно безобидные речи, но каким-то образом обращает их против меня!

К его удивлению, придворный заулыбался.

– Я действительно не слышал ничего оскорбительного в его словах, – попытался успокоить короля граф. – Хотя, признаться, старик довольно горяч на язык, как и многие каталонцы. Стоит ли обращать внимание на двусмысленные речи этого человека? Как и все алхимики, он говорит так запутанно и туманно, что не удивлюсь, если за его оскорблениями скрываются комплименты.

– Что ты говоришь, Хьюго! Ведь он болтал о нас с тобой!

– Мне нет никакого дела до того, что болтают о нас. Даже если сам папа выпишет буллу о запрете на наши отношения, это нисколько не охладит мои чувства!

– Спасибо тебе, мой добрый Хьюго, но всё-таки я должен проучить этого мошенника.

– Не забывайте, государь, что этот мошенник нужен нам. Он сам выразил согласие помочь. Стоит ли пресекать его действия, прежде чем они успели начаться?

Эдуард отпустил руку фаворита и принялся гладить свою бороду.

– Пригласите коннетабля, – распорядился он.

Диспенсер поклонился и снова исчез за дверью, ведущей в большой зал. Спустя минуту он вернулся в компании Сигрейва.

– Какое из мест, предложенных вами для лаборатории, лучше охраняется? – поинтересовался король.

– Помещение в Фонарной башне, безусловно, удобней для присмотра, – ответил Сигрейв.

– В таком случае пусть наш гость располагается там. Выполняйте все его требования, что касаются производства золота. Свинец, ртуть, болотная жижа или дерьмо дракона – доставьте ему всё, что необходимо. После обеда я выпишу указ, который обеспечит вам поддержку и полностью покроет все расходы. Надеюсь, они будут невелики. Что касается содержания самого Луллия: я не хочу, чтобы этот человек покидал замок. Пусть остаётся в своей лаборатории при условии, что там будет всё необходимое для нормальной жизни. Думаю, он не слишком требователен. – Эдуард вопросительно взглянул на коннетабля. Тот утвердительно кивнул. – Кроме того, я желаю, чтобы вся переписка этого алхимика отсылалась лично мне. Я с советниками решу, следует ли этим письмам отправляться дальше. Иными словами, сеньор Луллий остаётся в Тауэре на положении пленника, и вы несёте за него ответ.

Коннетабль поклонился вновь.

– Скажите мне вот что, – задумчиво продолжил король, – возможно ли сделать так, чтобы за покоями Фонарной башни можно было вести незаметное наблюдение?

– Да, ваше величество. Это можно сделать.

– А есть среди ваших солдат беспрекословно преданный и не болтающий лишнего? Мне нужен человек верный и исполнительный, на которого вы можете положиться.

Сигрейв посмотрел на короля, словно не понимая, что от него хотят, затем перевёл взгляд на Диспенсера.

– Безусловно, такой человек найдется, – проговорил он медленно. – Например Джон Кроулер – это мой лучший сержант.

– Отлично! Организуйте постоянное наблюдение за нашим дорогим гостем. Ступайте – на этом пока всё.

Коннетабль поклонился напоследок и вновь исчез за дверями.

– Что ты думаешь по этому поводу? – спросил король Диспенсера после нескольких минут молчания.

Придворный глубоко вздохнул.

– У нашего гостя имеются великие покровители. Я слышал, что кардинал Ксимен высоко ценит его знания, не говоря уже о самом папе!

Эдуард улыбнулся, сам довольный своей смелостью.

– А что, интересно, скажут кардиналы с папой, узнав про богохульные речи этого испанца? Клянусь святым распятием: этот алхимик – первый кандидат для сожжения на костре после Жака де Моле! То, что я слышал сегодня из его уст, немногим отличается от ереси тамплиеров. Зная его преклонение перед арабской мудростью, я не удивлюсь, когда увижу, что ночами он совершает те же мерзостные обряды, что свели с пути истинного целый рыцарский орден. Говорю тебе, Хьюго: если этот алхимик не сделает нам золото, он навсегда останется в Тауэре. Живым или мёртвым.

Когда король спустя некоторое время вернулся в залу, у него было прекрасное настроение, словно он и не был смертельно оскорблён полчаса назад. Эта написанная на лице безмятежность внушила окружающим ещё бóльшие опасения, нежели гримаса обиды: из-за маски спокойствия явно проглядывала плохо скрытая радость от предстоящего реванша над своими обидчиками. А во время обеда король продемонстрировал такой аппетит, будто только что вернулся с охоты. С Раймондом Луллием он не обмолвился и словом.

4

С тех пор, как королевский двор покинул Тауэр, в Лондоне и на десятки миль вокруг продолжалась дождливая погода. Почти две недели обитатели замка не видели солнца. Каждый день приходилось либо прятаться от ливня, либо терпеть морось, а если солнце и выглядывало на какое-то время, то над землёй тут же поднимался непроглядный туман, к которому примешивался тошнотворный запах тины из крепостных рвов. Это было достойным продолжением летней катастрофы, когда от сырости в Англии погибла большая часть урожая. Пшеница подорожала в восемь раз, а овощи почти невозможно было купить на городских рынках, даже по завышенной цене. Голод второй волной прокатился по стране. Всё чаще и чаще вспыхивали народные волнения, поддерживаемые теми, кто был не в состоянии платить налоги и пошлины; всё больше людей уходило в леса, чтобы посвятить себя дорожным грабежам. Королевские олени беспощадно уничтожались, несмотря на то, что лесничие ужесточали расправы над нарушителями. Бродячие монахи вместо обычных благословений направо и налево отпускали проклятия, наводя ужас страшными предсказаниями о грядущей каре за людские грехи. Кое-где ели лошадей, собак и, по слухам, даже детей.

Пустота в желудках постепенно распространялась и на головы, вытесняя из них всё, кроме апатии и пессимизма. Те лондонцы, что были наиболее склонны к жалобам, вопили о своём плачевном состоянии на всех углах, остальные же погрузились в вязкое безмолвие и сетовали на судьбу лишь своим удручённым видом.

Пессимизм, будто зараза, проник и за крепостные стены – люди ходили по замку с неизменно кислыми лицами, а заступающие на караул солдаты плелись так медленно и неохотно, словно отправлялись на эшафот. Лучники продолжали свои ежедневные тренировки и всё так же ловко попадали в цель, но делали это уже не с гордой улыбкой, а чуть ли не с отвращением. И даже сквайры, всегда с большой радостью бравшиеся за оружие, на этот раз совершали свои упражнения вяло. Джон Кроулер смотрел на лица вооружённых мальчишек и не мог поверить, что это те самые ребята, которые ещё месяц назад принимали все его уроки с несказанным восторгом.

Он поделил сквайров на две группы по четыре человека. Одни получили в руки короткие мечи, другим достались боевые топоры.

– Я знаю, что благородный меч по душе многим из вас, – сказал Кроулер, проходя между ними, – но вы должны одинаково владеть всеми видами оружия. Если в бою вы потеряете свой меч, то вам придётся воспользоваться тем, что окажется в руках. Даже если это будет отрубленная нога вашего товарища, возьмите её и разите врага! У любого оружия есть свои преимущества, но вы оцените их только тогда, когда подержите в руках. Эй, Уолт!

Он повернулся к огромному солдату, стоявшему неподалёку. Тело Уолта было настолько большим, будто свою кольчугу он натянул поверх кованых доспехов. Его длинная рыжая борода веслом ниспадала на грудь – такую широкую, что для её защиты не хватало обычного щита.

– Расскажи им, Уолт, как ты в битве с французами орудовал своим топором.

Гигант приблизился к сквайрам и оглядел их полным бравады взглядом.

– Да, десяток лет назад при Монс-ан-Певель мне довелось биться таким вот топориком против трёх французских рыцарей, вооружённых подобными мечами, ну разве что более длинными и увесистыми чем у вас, ребята. В тот день все узнали, чего стоит хорошо натренированная и толково управляемая пехота! – Он водрузил свою тяжёлую ладонь на плечо одного из сквайров. – Мы укрепили нашу оборону заслоном из повозок, чтобы французские всадники не могли обойти нас с флангов, а выдвигаясь вперёд, строились в «корону» и держали круговую оборону. Этим оружием, не менее благородным, чем рыцарский меч, я прикончил пятерых противников, а одного рыцаря сумел взять в плен, вышибив из седла. Правда, этот шевалье оказался таким бедным, что в качестве выкупа я получил лишь его доспехи, коня и десять ливров в придачу. Подумать только: подвиг, достойный сэра Ланселота, – и такое нищенское вознаграждение!

Не скрывая сожаления, Уолт взглянул на сержанта.

– Сейчас могучий Уолт покажет вам несколько способов, как с помощью топора отбиться от врага, вооружённого мечом, – сказал Джон мальчишкам. – После вы поменяетесь своим оружием и продолжите тренировку. Быть сквайром – это нелёгкий труд, зато большая честь для каждого из вас. Больше вы не отсидитесь в тылу во время сражения, а будете сопровождать своего господина даже в самом жарком бою. Для этого одной отваги маловато – нужно многое уметь. Скоро вы научитесь владеть не только мечом и топором, но и копьём, кинжалом, булавой, луком и арбалетом – только так можно заслужить себе славу и получить посвящение в рыцари.

– Сэр Джон, – подал голос один из сквайров, – разве рыцарь пользуется луком и стрелами?

Кроулер строго глянул на выскочку. Тот имел прозвище Быстрый Том – за удивительную способность исчезать и появляться совершенно неожиданно.

– Не стоит обращаться ко мне как к рыцарю. Я хоть и вооружён мечом и кинжалом, имею прекрасного коня, но я только сержант. А вот тебе, мой юный друг, если Господь будет милостив, доведётся стать рыцарем. Тогда ты будешь стоять во главе вооружённых людей, где будут и лучники, и арбалетчики, и бог знает кто ещё. Чего стоит тот командир, который сам не владеет оружием своих подчинённых? Как ты собираешься командовать славными воинами, если не постиг все тонкости их мастерства? Или ты думал заслужить себе славу, участвуя в турнирах?

– На турнирах ли или в настоящем сражении, но я хочу показывать себя! – пылко ответил сквайр.

– Да-да! Всё это ты клятвенно обещал, когда тебе исполнилось двенадцать. Но за это время ты, должно быть, забыл, что рыцарский кодекс требует не только говорить умные речи, но и хранить молчание, если в твоей башке нет умных мыслей. За дело, Быстрый Том! Покажи мне, насколько окрепли твои руки!

Оставив сквайров на попечение большого Уолта, Джон двинулся во внутренний двор. Он взглянул на возвышение Фонарной башни, упиравшееся в небо, будто указующий перст, и попытался разглядеть, не видна ли за маленьким окном едва заметная фигура человека, которого ему приходилось опекать.

Если бы не появление алхимика, жизнь в Тауэре и вовсе сделалась бы невыносимой. Теперь благодаря Луллию стали происходить изменения, с которыми Кроулеру до этого сталкиваться не приходилось. Внутренние покои Фонарной башни с невероятной скоростью перестраивались. Рабочие, то ли окрылённые двойной оплатой, то ли запуганные смертной казнью, за одну ночь возвели несколько дополнительных стен и сделали это так аккуратно, будто покои такими и были со времён Иоанна Безземельного. Из складских помещений в подвале Башни Широкой Стрелы извлекли кирпич и медные трубы, из которых внутри лаборатории вырос настоящий монстр – широкая, изрыгавшая пламя печь. В замок почти ежедневно доставляли таинственные грузы, о назначении которых можно было только догадываться. Бочки, деревянные сундуки, мешки – всё это бесследно исчезало в недрах Фонарной башни, словно яства во рту чревоугодника.

Сам учёный снаружи практически не показывался. Он выходил лишь для того, чтобы совершить молитву в церкви Святого Петра, но и туда его сопровождал вооружённый конвой.

Пройдя через двор, Кроулер вошёл внутрь башни и стал подниматься наверх мимо вооружённых часовых, дежуривших на каждом этаже. На мгновение он остановился у дверей лаборатории и, оглядевшись, двинулся дальше по коридору. Следующая дверь отворялась только ему. Сержант достал ключ и, отперев замок, вошёл внутрь. В комнате было темно и сыро, лишь слабый свет падал наискось от находящегося сверху маленького оконца. Помещение не обогревалось и не освещалось, ибо не было предназначено для жилья. Мебель отсутствовала, за исключением небольшого кресла с причудливой резьбой. Стену, на которую падал свет из окна, украшал большой гобелен с изображением прекрасной дамы в голубом одеянии, снимающей шпоры с рыцаря.

Джон отодвинул край гобелена и тихо ступил в узкий проход, появившийся в стене. Это был короткий коридорчик, проходивший вдоль основной стены лаборатории и тут же закачивающийся, упираясь во внешнюю стену башни.

Кроулер ступал осторожно – от лаборатории его отделяла лишь тонкая стена с несколькими потайными отверстиями, и слышимость была достаточно хорошей. Здесь почти не лежала пыль, поскольку стены были совсем новыми, зато сильно пахло строительными материалами, к которым примешивался едкий запах, проникающий из комнаты, где орудовал алхимик.

Он остановился у самого дальнего отверстия почти в конце коридора. Отсюда главное помещение Луллия просматривалось лучше всего. Несколько рядов кирпичей в стене отсутствовало, образуя нечто вроде дверного проёма. От наблюдаемых Джона отделял лишь слой деревянной обшивки, которой были отделаны стены лаборатории. Сквозь тонкие отверстия можно было различить почти всё, что происходило внутри.

Помещение, предоставленное Раймонду Луллию для работы, было не очень большим. Это была вытянутая комната с огромным камином прямо напротив двери. Небольшое окно застеклено и раскрашено голубым и зелёным, так же как и деревянная отделка помещения. Рядом с окном у стены располагались длинный стол, заставленный какими-то сосудами и старыми книгами, и такая же длинная скамья. Широкая печь, построенная лондонскими мастерами под руководством самого Луллия, была размещена в двух метрах от камина и, словно пуповиной, связывалась с ним медной трубой. Рядом стоял ещё один невысокий стол с перегонным аппаратом из целого набора реторт и трубок. По стенам в два ряда тянулись деревянные полки, заставленные непонятной утварью; на крючьях висели щипцы самых разных размеров. К лаборатории примыкало три маленьких помещения, недоступных для наблюдения. Одна комната служила спальней алхимику, во второй жил его арабский слуга, а третья была гардеробной.

Алхимик сидел на стуле в центре комнаты и разговаривал со стоящим подле него помощником. Оба изъяснялись по-арабски. «Какой смысл вести наблюдение, – подумал сержант, – если я не понимаю ни слова из их речей, и ещё меньше – из того, что они делают?» У него возникло ощущение, что он проник через тайный ход не в застенки тауэрской башни, а во дворец восточного султана, где всё происходящее поражает своей необычностью.

Луллий перебрался за стол и, расстелив пергамент, принялся писать. Его слуга склонился над печью, словно собираясь забраться внутрь, и начал делать какие-то замеры.

Скоро Кроулер отстранился от перегородки и медленно двинулся назад, придерживаясь рукой за стену, чтобы не споткнуться в темноте и не выдать своего присутствия.

Вернувшись в комнату, он опустился в кресло и стал разглядывать гобелен на стене. Прекрасная дама всё ещё снимала с рыцаря шпоры. Слабый луч солнца падал из окна на её бледное лицо. Этот бесчувственный овал воплощал само безразличие. Даме было глубоко плевать на воина, который только что бился в её честь.

Внешний вид рыцаря выражал ещё большее равнодушие. Задрав голову, он уставился в потолок, будто старался подсчитать, сколько денег потратил за последнюю неделю. Должно быть, мастер, выполнявший эту работу, думал вовсе не о рыцарском благородстве, а о чём-то более приземлённом, – и эти мысли нашли свой отпечаток на изображении.

Снаружи раздался шум шагов. Кто-то поднимался по лестнице, бряцая шпорами о каменные ступени. Джон прислушался. Шаги достигли верхнего этажа и остановились у двери лаборатории. Похоже, к Луллию пожаловали гости.

Кроулер вновь нырнул в тёмный коридор и подобрался к смотровому отверстию.

Гостем оказался Стивен Сигрейв – коннетабль Тауэра. Он явился в красно-синем шёлковом камзоле, украшенном серебряной вышивкой, и тёмном, подбитом горностаем плаще. В этом роскошном одеянии коннетабль выглядел странно среди инструментов и реторт, всем своим видом напоминая королевского оленя, случайно оказавшегося в загоне для деревенского скота. Без особого интереса он огляделся по сторонам, чуть задержав взгляд на стене, за которой скрывался сержант.

– Сеньор Луллий, – обратился он к алхимику, – сегодня после обеда я отправляю письмо его величеству королю Англии. Он настоятельно просил меня подробно рассказать о продвижении работ.

– Вы пришли как нельзя кстати, – ответил Луллий, протягивая Сигрейву скрученный пергамент. – Для удачного продвижения мне нужны материалы, перечень которых спешу вам предоставить.

– Как, опять?

– Да, сэр, и этот список далеко не последний. Работа ужасно сложная и требует значительных затрат. Если не возражаете, я буду делать свои запросы не сразу, а по мере необходимости.

– Я, конечно, не возражаю, но боюсь, что у короля будут серьёзные возражения. Затраты уже стали так велики, что его величество обеспокоен. Часть тех товаров, что вы заказали, пришлось везти из Франции – в королевстве их достать просто невозможно, – Резким движением коннетабль развернул пергамент и начал читать: – Ртуть, свинец… Вы уверены, что без этого нельзя начать работу?

– Сэр, – сказал Луллий, улыбаясь, – скорее мой слуга Али наденет папскую тиару, чем кто-то изготовит золото без свинца и ртути.

Коннетабль, судя по выражению лица, не был удовлетворён таким ответом, но ничего не сказал. Он опустился на стул и принялся скручивать пергамент.

– А вы умеете добиваться своего, – произнёс он едва ли не с обидой.

– Добиваться своего не так уж трудно, если это «своё» угодно Богу, – пояснил Луллий. – Все святые и ангелы-хранители встают на помощь человеку, если он действительно занимается богоугодным делом.

– А если он занимается чем-то другим, как поступают ангелы?

– Тогда они пинают его под зад, чтобы вернуть на путь истинный, – ответил учёный, улыбаясь.

Сигрейв расхохотался. Его по-мальчишески круглое лицо быстро стало красным от смеха.

– Представляю себе эти пинки! Должно быть, от них на заднице остаются ожоги, как от греческого огня!

Кроулер, наблюдая за этим разговором из-за перегородки, не улыбался. Подсмотренные им алхимические приготовления походили на жуткий дьявольский ритуал и мало вязались в его представлении с богоугодным делом. Похоже, что и Сигрейву пришло на ум нечто подобное. Коннетабль ещё раз оглядел комнату – на сей раз более пристально.

– Чёрт возьми, если бы я не знал, на что пойдёт ваше золото, я бы сильно сомневался в поддержке святых! Но раз крестовый поход не за горами, то Господь, должно быть, терпит всё это. Если мы и совершаем нечто противоречащее церковным законам, то делаем это ради победы над неверными. Не так ли? Клянусь ранами Христа: ради будущего прощения всех грехов на Святой земле можно и немного согрешить здесь, в Англии! – Он поднялся и слегка склонил голову. – Однако сейчас я вынужден попрощаться. Его величество ждёт моего письма. И да помогут нам всем святые!

С этими словами коннетабль покинул лабораторию. Какое-то время лязг его шпор всё ещё раздавался из коридора.

Оставшись один, алхимик направился к окну и долго смотрел наружу через раскрашенное стекло. Его силуэт стал настолько неподвижным, что учёного можно было легко принять за ещё один лабораторный предмет. Кроулеру показалось, что даже время в комнате остановилось, и сам он не решался пошевелить пальцем, боясь разрушить неведомые чары. И даже передвижение Али у входа было каким-то беззвучным. Двигаясь тихо, словно призрак, слуга вышел на самую середину помещения и остановился, повернувшись к Луллию.

В следующее мгновение Кроулер чуть было не вскрикнул от неожиданности.

В правой руке слуги сверкнул кинжал. Резким движением араб бросился на алхимика и с силой вонзил лезвие ему в спину. Силуэт вздрогнул, потеряв свою неподвижность, и стал падать на пол. Склонившись над ослабевшим телом, Али схватил Луллия за волосы и, приподняв его голову, приготовился резать горло.

Джон машинально схватился за меч. Бежать на выручку было уже слишком поздно, поэтому он просто навалился всем телом на деревянную перегородку, отделявшую его от лаборатории. Раздался страшный треск – дерево не выдержало и разломалось на длинные щепы. Сержант провалился в образовавшийся проём, и, похоже, только это остановило Али. Остолбеневший араб круглыми глазами смотрел на человека, который со страшным шумом вышел прямо из стены. Сержант быстро поднялся на ноги и тут же, обнажив меч, бросился вперёд.

При виде грозного оружия оцепенение слуги прошло. Он ловко вскочил с бесчувственного тела и выставил перед собой кинжал. Это оружие давало ему мало преимущества на дальней дистанции, и он, быстро сориентировавшись, бросился вперёд. Кроулер ещё не успел занять подходящую позицию, чтобы пустить в дело меч, как араб уже был рядом. Рука с кинжалом взметнулась, нанося сокрушительный удар в грудь. Выставив перед собой левую руку, Джону всё же удалось остановить это движение, и клинок лишь скользнул по его левому плечу, оставив небольшой порез. Он попытался развернуть меч, но враг был слишком близко. Кроулер просто поднял руку с оружием и с силой ударил Али в лицо яблоком эфеса.

Араба отбросило назад, но на ногах он устоял. Из его глотки вдруг вырвался нечеловеческий крик. Задрав голову вверх, слуга принялся вопить так неистово, словно собрался превратиться в волка. Слюни вперемешку с кровью вылетали из его разинутого рта.

Наблюдая эту необычную реакцию, сержант почувствовал приближение страха. Чтобы остановить это безумие, он сделал шаг вперёд и снова ударил Али. Раздался хруст выбиваемых зубов. Араба отбросило к стене, и, лишившись сознания, он рухнул на пол; кинжал выскользнул из его руки и звякнул о каменную плитку.

Джон оглянулся. Тело алхимика лежало под окном с раскинутыми руками, точно повторяя форму распятия, а по полу с головокружительной быстротой растекалась лужа крови. Кроулер поднял кинжал поверженного араба и, склонившись над телом Луллия, разрезал на нём одежду. Нужно было скорее прикрыть рану. Он схватил берет учёного и прижал к его спине. Ткань мгновенно пропиталась тёмной кровью.

«Где же стража? – подумал сержант, – неужто мало шума я наделал своим вторжением?»

Он вскочил на ноги и быстро выбежал в безлюдный коридор.

– Эй, караульные! Скорее наверх!

На лестнице раздались торопливые шаги. Два вооружённых солдата быстро поднялись на этаж.

– Живо беги за лекарем, – приказал Кроулер одному, – а ты иди за мной. Возьми этого красавца-сарацина и брось в узилище на цокольном этаже. Да врежь посильнее, если будет брыкаться.

Они вошли в лабораторию и замерли на месте. Раймонд Луллий – прямой, как стрела, – стоял посредине комнаты, лицом бледнее собственной седой бороды. Один глаз алхимика выглядел таким безжизненным, словно уже прозревал потусторонний мир. Длинные следы крови тянулись к центру комнаты от самого окна. Эти причудливые узоры удивительным образом вписывались в цветовую гамму помещения.

Пока Кроулер удивлённо таращился на алхимика, солдат, не понявший этого поразительного оживления, начал своё дело. Он схватил уже подававшего признаки жизни Али и потащил наружу.

Раймонд Луллий сделал шаг навстречу.

– Пойдите в мою спальню, – произнёс он едва слышно; струйка крови стекала у него изо рта и чёрным цветом окрашивала бороду. – Найдите серебряную капсулу.

– Господи, сэр, да вы одной ногой в могиле! Давайте я положу вас, пока не пришёл лекарь. Ранение нужно закрыть!

Кроулер ловким движением подхватил алхимика на руки и понёс в спальню. Он почувствовал, как его руки становятся липкими от тёплой крови.

Опочивальня Луллия представляла собой маленькую комнату с мраморной умывальней, кроватью и небольшим столиком, заставленным склянками самых разных форм и размеров.

– Капсула, – едва слышно напомнил учёный.

Джон опустил обескровленное тело на постель и кинулся к столу. Среди склянок он действительно нашел серебряную капсулу с изображением ангела, прижимавшего к груди книгу.

– Наберите воды в кружку, – распорядился Луллий, указывая на стол, – и растворите в ней половину порошка.

Кроулер взял кружку и набрал из умывальни воды. Он снял с капсулы серебряную крышку и дрожащими руками стал торопливо сыпать голубоватый порошок в воду. Жидкость приобрела мутный серый оттенок и зашипела, будто гадюка. Джон передал кружку алхимику, и тот, приложившись к ней губами, сделал несколько больших глотков.

– Остальное вылейте на рану, – сказал Луллий, поворачиваясь.

Джон осторожно раздвинул пропитанные кровью складки одежды. Рана красовалась посредине спины, ближе к одной из лопаток. Лезвие прошло далеко от сердца, но лёгкое было наверняка повреждено. Кроулер вылил содержимое кружки на кровоточащее отверстие – и рана будто ожила. Она раздвинулась, словно истомившиеся жаждой губы, и жадно впитала влагу, затем выплюнула на поверхность несколько розовых пузырей, и кровь остановилась.

– Поставьте капсулу на место, – попросил Луллий, переворачиваясь обратно. – Не нужно, чтобы она привлекала внимание.

Джон послушно выполнил указание.

– Вы спасли мою жизнь. Позвольте пожать вашу руку.

Кроулер пожал протянутую ему ладонь. Силы в ней оказалось гораздо больше, чем должно было быть у раненого человека.

– Ваш слуга… зачем он сделал это?

– Затем, что сэр коннетабль говорит очень много лишнего. Он свободно рассуждает о покорении неверных, не принимая во внимание, что один из них находится за его спиной. Али с трудом говорит по-английски, но многое понимает, поверьте мне. Что ему оставалось делать, когда он узнал, что его работа направлена против единоверцев? Конечно, мне бы следовало объяснить, что нынешний поход будет сильно отличаться от предыдущих кровавых расправ. Я как раз подбирал для этого нужные слова… да вы и сами всё видели.

– Вы знали о моём присутствии?

– Почти с самого начала.

В коридоре послышался топот ног, и через несколько секунд в спальню явился лекарь, готовый оказать помощь умирающему. «Только нуждался ли умирающий в этой помощи?» – думал Кроулер. Священника сержант решил не звать – уж исповедь Раймонду Луллию точно не требовалась.