Текст книги "Колдовство на Руси. Политическая история от Крещения до «Антихриста»"

Все во зло – что верить кудесникам, что сжигать их. А вот особо «злой обычай» – вырывать захороненных «висельников или утопленников». Дескать, думают люди, что это им вредит, а потому трупы из земли изымают и выбрасывают. Но ненастья не из-за размещения мертвых телес происходят – а из-за «людской неправды». А казнить своих единоверцев совсем непотребно. Даже язычники своих не убивают – поддерживают, помогают.

Серапион никак не против казни реальных преступников и сатанистов, но настаивает, чтоб уличали их надежно. Главный критерий, конечно, не способность плавать, а исповедь – признание, которое только священник может понять. Серапиона иногда называют первым русским инквизитором, в связи с тем, что он, понимая реальность колдовства, описал критерии его выявления. Но это лишь штамп. Он сделал определенные подсказки для церковных судов, но никакой инквизиции на Руси никогда не было.

Священники же прежде всего заботились о благополучии прихожан – их вере как защите от дьявольских каверз. Вовсе не о наказании заблудших и расслабившихся. В посланиях митрополита Фотия, направленных в Новгород и Псков в 1410 г., помечено: «Также учите их, чтобы басней не слушали, лихих баб не принимали, ни узлов, ни примолвлениа, ни зелья, ни вороженья или чего такова, занеже с того гнев Божий приходит; и где таковые лихие бабы находятся, учите их, чтобы престали и каялись бы, а не будут слушать, не благословляйте их и крестьянам заказывайте, чтобы их не держали межу себя нигде, гнали бы их от себя, а сами бы от них бегали, аки от нечистоты. А кто не будет вас слушать, и вы тех такоже от церкви отлучайте»[74]74
  РИБ, 6. Стб. 274, 283.


[Закрыть].

Кроме широкого распространения влияния ведьм – «лихих баб» на северо-западе Руси митрополит Фотий порицал такую традицию, как сквернословие: «А еще учите своих детей духовных, чтобы престали от скверных словес неподобных, чтоб лаять именем отцевым и материным, занеже того во крестьянах нигде нет»[75]75
  Там же.


[Закрыть]. В этом контексте русский мат – мелкий грех, щелка, через которую бесы проникают в душу. Ругающийся думает, что под защитой креста, а на деле сам призывает нечистого, своими же устами – справится ли крест?

Обращал Фотий внимание также на ранние браки: «Еще чтоб не венчали девок меньше 12 лет, но венчайте, как на 13 лето поступит»[76]76
  Там же. Стб. 275, 284.


[Закрыть]. Детородный возраст девочки может настать ранее 12 лет, но священник не должен с этим разбираться, чтоб бабки приходили и трясли перед ним кровавыми тряпками. Его дело – господню волю транслировать, а не в физиологию вникать. В 13 лет все девочки обычно уже оформились, и греха в том нет, если к мужу она уходит. Сейчас закон устанавливает брачный возраст в 18 лет, а все, что прежде, называет развратом. Этот парадокс советского времени не всегда можно назвать забавным. Казалось бы, разврат – это вне брака, но брак-то запрещен. В итоге – сплошной искус. В самом важном для становления человека возрасте его подвергают тяжелому и бессмысленному испытанию, которое упирается в светские предписания эпохи торжества сатанистов. Тяжелые времена случались не только в XV в.

* * *

Тексты Фотия были популярны у современников. На их основе создавали и другие наставления священникам, среди которых: «А ворожей бы баб, ни мужиков колдунов не было у вас никого в приходе; а у кого в приходе есть, и вы мне скажите; а кто не скажет, а выму, ино священника отлучу, а бабу или мужика колдуна выдам прикащиком, и они казнят градским законом»[77]77
  Там же. Стб. 919.


[Закрыть].

Согласно неписаным «градским законам» ведьм – «лихих баб» – в начале XV в. в Новгороде и Пскове сжигали. Не чтя увещеваний Серапиона, с колдунами связывали недороды и прочие ненастья. Летопись нечасто фиксирует такие почти обиходные события. Но крупные дела отмечены.

Так, в 1411 г. «псковичи сожгли 12 жонок вещих»[78]78
  ПСРЛ, 5 (2). С. 36.


[Закрыть]. Массовая казнь прорицательниц случилась на фоне политических неурядиц общины. В том году горожане сменили князя. Точный повод нам неизвестен. Сообщение сохранилось лишь в одном из списков Псковской летописи и выглядит глухим – лишенным каких-либо пояснений. По другим летописям известно, что в том году случился церковный конфликт между псковским клиром и новгородским владыкой Иваном. Последний накануне Великого Поста прислал в Псков протопопа Тимофея «на попах подъезд брать». Псковичи не согласились с нововведением – запретили обеспечивать бесплатный проезд для священников («псковичи не повелеша попом давати подъезда»). В Новгород отправили ответ: «Коли Бог даст, будет сам владыка во Пскове, тогда возьмет подъезд свой чист, как пошло о прежних по старине»[79]79
  ПСРЛ, 5 (1). С. 33; 5 (2). С. 119.


[Закрыть].

Вплоть до учреждения Патриаршества в 1589 г. в Пскове не было своего епископа – регион был частью новгородской епархии. По церковным канонам это нельзя назвать справедливым. Крупная независимая община обязательно должна иметь своего архипастыря, а не посылать за сотни километров за благословением. Но традиция брала свое. И новгородские владыки никак не хотели упускать духовного водительства, что признавал и митрополит. Судя по всему, речь шла в том числе о распределении доходов – как в случае с подводами для попов. Псковичи сопротивлялись, давали знать о своих правах. В 1411 г. между Новгородом и Псковом происходили трения. Скорее всего, суд над ведьмами был по общинным псковским правилам – без участия столичных экспертов. Выявили ведьм и сожгли. В сочетании с посланиями Фотия ясно, что такое происходило нередко. Даже в Москве знали о распространении колдовских практик в тех землях. Впрочем, в центральных областях страны ситуация была ненамного лучше.

* * *

К концу XIV в. бесовские атаки участились. Это накладывалось на эсхатологические ожидания. Митрополит Киприан (1389–1406) писал игумену Афанасию: «ныне же есть последнее время и летом скончание приходит, и конец веку сему; бес же вельми рыкает, хотя всех поглотить, по небрежению и лености нашей»[80]80
  РИБ, 6. Стб. 266–267.


[Закрыть].

Москве тогда посчастливилось иметь во главе Церкви святого. Потому, может быть, и отсрочил Господь конец света. Киприан являл особую строгость в святительских вопросах, за которые в 1401 г. даже арестовал того самого новгородского архиепископа Ивана, который лихоимствовал над псковичами. В своих посланиях митрополит был озабочен обилием бесноватых, среди которых могли встречаться настоящие слуги дьявола и ведьмы. Особенно греховно было причащать таковых, о чем он специально указал: «Об имущих же дух лукавый, не годится таковым давать причастия, якоже святая правила указают нам; аще бо кто не крещен, таковою болезнью одержим, не приять его к святому крещению, пока болезнь престанет от него, также и о святом причащении. Суть бо таковы, иже на нов месяц емлят таковую болезнью, иные же дважды на месяц; и сего ради немощно таковым святого и животворящего тела Господня даяти: нечисти они суть, нечистым духом одержимы, грех ради неких»[81]81
  РИБ, 6. Стб. 251.


[Закрыть].

Киприан напоминал, что человек особенно беззащитен ночью, когда устал и расслаблен. Именно тогда чаще всего случаются соблазнения и дьявольщины всякие. Причиной может служить как личный порок – слабость или мудрствования, также сатанинская инициатива: «соблазнения во сне бывают от высокоумия, и от слабости телесной, и от зависти бесовской»[82]82
  РИБ, 6. Стб. 248.


[Закрыть]. В мечтаниях искусы особенно сильны. И через ложе они часто проникают. Эй, этимологи, неужели ложе и ложь однокоренные?

* * *

Позднейшая легенда сохранила историю о том, как уже один из первых московских князей подвергся сатанинской атаке на своем ложе через новую жену.

11 марта 1345 г. преставилась супруга князя Симеона Ивановича Анастасия, дочь великого князя литовского Гедимина. Горевал он недолго и уже летом того года сочетался браком с Евпраксией Федоровной, дочерью смоленского князя Федора Святославича. Выкупом за невесту стал город Волок (ныне Вышний Волочек). Однако уже зимой следующего года он с супругой расстался, вернув отцу. Древнейшие летописи сообщают об этих событиях сухо. В 6853 (1345) г. «женися князь великий Симеон у князя Феодора Святославича», а в 6854 (1346) – «тое же зимы князь великий Симеон отослал княгиню свою Еупраксию к отцу ея, к князю Федору Святославичю, в Волок»[83]83
  ПСРЛ, 7. С. 209–210; 10. С. 216–217; 25. С. 175–176 и др.


[Закрыть]. Считается, что датировка в источниках мартовская, то есть год начинается с 1 марта, а следовательно, венчание Симеона с Евпраксией относится к лету 1345 г., а развод к концу 1346 г.; прожили они вместе около полутора лет. Уже под 6855 (1347) г. известно, что Симеон женился в третий раз, приняв супругу из Твери, Марию, дочь убитого в Орде князя Александра Михайловича, сестру правящего тогда Всеволода Александровича.

Случай возвращения супруги отцу великим князем в русской истории уникален. Обычно неугодную жену отправляли в монастырь, если находили основания для развода, как Соломонию [Сабурову] у великого князя Василия III. Более того, в случае с Евпраксией ее чуть ли не сразу вновь выдали замуж – за князя Федора Константиновича Фоминского (ум. 1387 г.). Позднейшие родословные росписи указывают, что в этом браке она родила четырех детей, но умерла уже в 1348 г. Все это круг потомков последних смоленских князей. От старшей ветви их, к которой относился Федор Фоминский, пошли Травины, от средней – Карповы и Бокеевы, а от младшей – князья Козловские. Родословные списки Фоминских, составленные в самом начале XVI в., содержат разъяснение причин развода Симеона и Евпраксии:

«А как князь великий Семион Гордой женился у князя Федора у Святославича, и князь великий его призвал к собе, а дал ему в вотчину Волок со всем. А великую княгиню на свадьбе испортили, ляжет с великим князем, а она ся покажет великому князю мертвец. И князь великий великую княгиню отослал к отцу ее на Волок»[84]84
  Бычкова Бочкарева 1977. С. 165.


[Закрыть].

В таком виде этот рассказ вошел позднее в книги Государева Родословца и Бархатную книгу, оформив устойчивую родовую легенду. Вообще-то, историки относятся к ней серьезно, поскольку никаких других объяснений беспрецедентного скоропалительного разрыва брака источники не предоставляют. Образ мертвеца интерпретируют как невероятную холодность и неподвижность женщины, оказавшейся на брачном ложе. Например, В. А. Кучкин связывает произошедшее с «фригидностью» Евпраксии и «плохим исполнением супружеских обязанностей»[85]85
  Кучкин 2003. С. 256; Кучкин 2013. С. 14.


[Закрыть].

Вопрос бесплодия преобладает в других записях на эту тему. Однако составленный примерно тогда же, что родословец Фоминских, хронограф редакции 1512 г. представляет виновников с точностью до наоборот:

«В лето [6]853 князь великий Семен Иванович женился у князя Федора Смоленскаго и поя дщерь Еупраксию. И жил с нею два лета, и не бе им чад, и отослал ея и, преступив закон Божий, женился у великого князя Александра у Тверского. Занеже сам бысть неплоден, и от того не бысть ему чад. Не восхоте соблюдением закона Божиа и милостынею умалити Бога, но преступлениемъ закона восхоте получити желаемое, сего ради и не получи, точию грех себе приобрете»[86]86
  ПСРЛ, 22 (1). С. 409–410; РВ 1820. С. 209–210.


[Закрыть].

Выходит, что злой рок лишил князя Симеона наследника. На самом деле в других браках дети у него рождались, но умирали в младенчестве. Сам он в 1353 г. сошел от неведомой болезни в самом расцвете сил, прожив только 35 лет.

Исследователи полагают, что это была чума, «черная смерть», эпидемия которой захлестнула тогда Европу, но точных указаний на этот счет нет. Многие тогда умирали, но далеко не все.

Московский трон унаследовал его младший брат Иван, а старшая линия потомков Ивана Калиты пресеклась.

Итак, с одной стороны, фригидная Евпраксия, а с другой – бесплодный Симеон. В недавнем специальном исследовании на эту тему О. И. Хоруженко высказал предположение, что родословная роспись Фоминских «была составлена кем-то из Карповых», а легенда о «мертвеце» «должна была дискредитировать Травиных – представителей старшей ветви» смоленских князей: «Если ей следовать, то Травины не могли бы гордиться своим старшинством»[87]87
  Хоруженко 2016. С. 181–182.


[Закрыть]. Фоминские и Травины, таким образом, происходили от разведенной, а кроме того, околдованной княжны. В этом случае версия Хронографа 1512 г. должна служить оправданием для Травиных-Фоминских, то есть быть составленной в их среде.

По мнению Хоруженко, измышляя легенду о Евпраксии, Карповы использовали фольклорный материал о свадебном сглазе. Этнографы фиксируют, что в случае порчи новобрачный мог увидеть в своей избраннице волка, змею или медведицу, которая в свою очередь могла убежать в лес или скрыться под шкурой зверя. Хоруженко даже допускает, что в тексте первоначально было записано слово «медведь» с учетом выносных знаков, дефекты которых привели к прочтению слова как «мертвец». Предполагается, что в родословце переосмыслен свадебный обряд, закончившийся неудачным браком. Хотя даже сам исследователь отмечает, что первоначально никакого негативного оттенка в наименовании невесты «медведицей» или «косматой» не было. В Нижегородской области зафиксирована традиция венчания в меховой шубе, что предполагало примету «жить богато». Взаимодействие девушек с медведем вообще зачастую прочитывалось как намек на плодовитость, особенно в части рождения мальчиков[88]88
  Подробнее см.: Хоруженко 2016. С. 183–184.


[Закрыть]. В итоге, если в этой истории и есть фольклорный мотив, то сочетание его с медвежьей тематикой затруднительно.

Скорее всего, перед нами действительно намек на холодность княгини в брачных утехах. Насколько это позднейшая сказка или имеет основу в семейной истории – судить сложно. Другое дело, что для XVI в., особенно в эпоху Василия III, темы порчи, женского бесплодия и колдовства были очень востребованы, о чем мы будем говорить в следующей главе. Ясно, что их могли актуализовать или даже просто измыслить. Однако факт внезапного развода, трех браков и позднейшего прерывания династии налицо.

Новую, третью свадьбу Симеон вынужден был даже скрыть от митрополита, который, узнав, не только не благословил, но исключил князя из общения – «затворил церкви». Для разрешения конфликта пришлось посылать в Константинополь к патриарху за согласованием. Судя по всему, потом подарки смягчили сердце первоиерарха и семейная жизнь московского правителя наладилась. Сам же внезапный матримониальный поворот вполне мог быть связан с необходимостью взять в жены тверичанку, то есть примириться с влиятельным соседним княжеством, с которым сохранялась многолетняя вражда. Возможно, возврат Евпраксии был оправдан тем, что брак не был консумирован – супруга осталась девственной в силу тех или иных причин. Это позволило ей потом беспорочно выйти замуж второй раз. Нестандартная ситуация никак не могла сложиться без потустороннего вмешательства. Как же так вышло, чтоб великий князь за полтора года совместной жизни не смог разделить постель со своей женщиной? Он, конечно, часто бывал в отъезде, но такое оправдание ничуть не более убедительно, чем холодность жены, которая деревенела поблизости. С девицами такое бывает. И прав автор хронографа 1512 года, что постом и молитвой подобные изъяны лечат, милостынею и духовными очищениями. Симеон выбрал иной путь. И ошибся, совершив духовный проступок – женился в третий раз при живой второй супружнице. Ни счастья, ни детей это ему не принесло.

* * *

Колдовство преследовало московских князей. Великий князь Дмитрий разбил татар под командованием мурзы Бегича 11 августа 1378 г. в сражении на реке Воже в Рязанских землях. Это была знаменательная победа, предвестник триумфа на Куликовом поле. Господне благоволение отразилось тогда в том, что в ходе военных действий был захвачен перебежчик – некий поп, который был близок Ивану Васильевичу Вельяминову, последнему московскому тысяцкому. Вельяминовы – знатный род, державший власть в Москве, но отстраненный в 1374 г. Иван потом перешел на службу в Тверь, а позднее – к татарскому хану Мамаю. И, как полагают, решил причинить зло прежнему своему сюзерену великому князю Дмитрию. У попа, пойманного на Воже, нашли «злых и лютых зелий мешок». Далее его долго пытали: «истязавше его много». По результатам он был отправлен «в заточение на Лаче озеро», туда, где прежде жил Даниил Заточник («иде же бе Данило Заточеник»)[89]89
  ПСРЛ, 25. С. 200. Ср.: ПСРЛ, 11. с. 43; 20 (1). С. 200; 23. С. 124.


[Закрыть]. Он не заслужил смертного наказания и был всего лишь сослан. В отличие от самого Ивана Васильевича, которого вскоре схватили и обезглавили «мечем» 30 августа 1379 г. в Москве при большом стечении народа. Сопоставление известий обычно приводит исследователей к выводу, что поп был агентом Вельяминовых и готовил чародейскую атаку, хотя прямо об этом в летописи не сказано. Контекст позволяет предположить, что колдун выдал заказчиков и был отправлен на покаяние. Ужасно, что речь идет о священнослужителе, продавшем свою душу дьяволу. Поразительно великодушие властей, которые попытались спасти даже его. Характерно, что эти сюжеты отмечены уникальной откровенностью московского летописца: впервые сообщается о применении пыток и это первое известие о публичной казни в Москве.

* * *

Москва оказалась самым сильным русским княжеством, достойным создания державы и империи. Но пока она не собрала при себе Русь, бесовство распыляло силы в других уделах тоже. Такова история князя Ивана Андреевича Можайского, внука Дмитрия Ивановича Донского, известного впоследствии своими многочисленными предательствами в ходе гражданской войны, причастностью к ослеплению Василия II и бегством за границу. Князь прожил долгую жизнь и умер, кажется, в 1480-е гг., основав в Литве династию князей Стародубских. Ему приписывают неоднократное нарушение клятв и обманы, переход к Дмитрию Шемяке и обратно, но мнительным и подверженным внушению зарекомендовал он себя, судя по всему, много раньше. В 1443 г. он «поимал боярина своего Андрея Дмитреева и с детьми, а жену его Марью сжегл безлеп»[90]90
  ПСРЛ, 23. С. 151.


[Закрыть]. Так в Ермолинской летописи, а другие источники добавляют, что случилось это в Можайске «на Мироносиц» – во второе воскресенье после Пасхи[91]91
  ПСРЛ, 20. С. 256; 12. С. 62.


[Закрыть].

Андрей Дмитриевич был первым исторически известным представителем рода Александра Нетши, внуком которого якобы являлся. Впоследствии эта династия Даниловых-Мамоновых возводила свое происхождение чуть ли не к первому смоленскому князю Ростиславу Мстиславичу. Андрей служил князьям Можайским, а другие родственники – Серпуховским. Эта вторая ветвь фамилии пресеклась в 1462 г., после того, как все ее представители были казнены за попытку освобождения своего сюзерена, князя Василия Ярославича, заточенного в Угличе[92]92
  ПСРЛ, 8. С. 150.


[Закрыть].

Роду Андрея Дмитриевича повезло больше – его сын Григорий по прозвищу Мамон выдвинулся при дворе московского великого князя – царя Ивана III, став его доверенным лицом[93]93
  См.: Веселовский 1969. С. 450–452.


[Закрыть]. Под 1480 г. в летописи сохранился рассказ о противостоянии с ордынским ханом Ахматом на Угре. Все уговаривали Ивана принять бой и заслонить войском земли русские, а когда тот отказался от наступательных действий и даже уехал в Москву, то осуждали, кляли и уличали в трусости. В итоге, как известно, с первыми заморозками татары от Угры бежали – Ахмат не решился напасть, а потом вскоре был убит у себя в ставке. Эти события в учебниках обычно отмечают как Стояние на Угре и конец ордынского ига. Так вот, совет не вступать в бой Ивану дал именно Григорий Мамона. Но летописец, осуждавший такую пассивность, зафиксировал неприязненное к нему отношение и отметил про него: «… иже матерь его князь Иван Андреевич Можайский за волшебство сжег»[94]94
  ПСРЛ, 20 (1). С. 345.


[Закрыть].

Из этого позднего упоминания становится известно, что в 1443 г. в Можайске была сожжена жена боярина Андрея Дмитриевича Нетшина, а сам он с детьми арестован. Дети потом как-то выправились, перейдя на службу в Москву. Один из них, Григорий, в 1499/1500 г. стал окольничим и служил еще при дворе Василия III. Он умер в преклонных годах в 1510 г. Что-то мешало его быстрому продвижению по службе, и пасквили про судьбу матери тому свидетель. Кроме того, он носил обидное прозвище Мамон (Мамона) – в честь злого духа, воплощающего алчность и стяжательство. Нет никаких указаний на то, что он действительно был склонен к этим грехам. Напротив, удачным советом на Угре обеспечил победу малой кровью москвичей над татарами.

Как бы то ни было, судьба Нетшиной супруги знаменует сохранение давних традиций борьбы с ведьмами, о которых известно с XIII в. – их сжигали. И сколько ни ратовал Серапион Владимирский за осторожность при вынесении приговора, суды это не всегда убеждало. Так поступали новгородцы в 1227 г., псковичи в 1411 г., можайский князь в 1443 г. Во всех случаях решение о казни принято, судя по всему, светскими властями.

* * *

В Западной Европе к этому времени оформилось убеждение в виновности жертвы дьявольской злобы, если она транслируется на других. До XV в. дела о волшебстве были там редкостью, хотя первые церковные постановления против чародеев оформились уже давно. Прежде всего, было принято ориентироваться на каноническое правило Episcopi, известное с X в. По своду Corpus juris canonici Грациана (XII в.) он звучит так (c. 26, q. 5, can. 12): «Епископы и их служители должны всемерно стремиться искоренить в своих приходах пагубное искусство гадания и магии, как вымышленное дьяволом, а если найдут кого-либо, мужчину или женщину, уличенными в этом преступлении, то пусть изгонят его из своего прихода с позором».

Реальность колдовства и возможность «вредоносной деятельности» дьявола обосновывалась в трудах Августина Блаженного, Исидора Севильского, Бернара Клервоского и так далее. Предполагалось, что вера в возможность того, что какие-либо трансмутации производятся ведьмами, а не силой бесовской, является ересью. Однако по мере усложнения искусов мнения менялись. Вскоре потребовалось вмешательство карающих сил. Первое постановление против ведовства было выпущено 13 декабря 1258 г. папой Александром IV и адресовано инквизиторам-францисканцам. Впоследствии чародейство упоминалось в 1317 г. в булле папы Иоанна XXII, который жаловался, что сатанинскими практиками гадания и предсказаний увлечены даже при его дворе. Он проклинал всех чародеев, «вступающих в сделку со смертью и адом». Наконец 5 декабря 1484 г. папа Иннокентий VIII выпустил упоминавшийся и оправдывающий самые жестокие наказания колдунам указ Summis desiderantes affectibus, составленный, как полагают, самим инквизитором Инститорисом, автором «Молота ведьм». Запылали костры, ведьм стали изобличать и наказывать.