Текст книги "Необычный Рюрикович"

Глава 8

Надо признать шпыняли нас не зря. Три с половиной года безжалостной подготовки не прошли даром, пусть мы и столкнулись с неизведанным, но навыки заставляют работать на уровне инстинктов.

– Короткими прыжками, пригнувшись, вперед, – выкрикивает Григорий, срываясь с места.

Форсированно практически пролетаем расстояние до последней груды камней, за которой открывается сюрреалистическая картина.

Атака идет со стороны запада, где, как и на севере, открытое пространство, пусть и не такое большое. Два с половиной десятка гуманоидных фигур, двигаясь с чудовищной скоростью, буквально скользят по льду, приближаясь к станции. Они несутся двумя волнами, причем первая ведет беспрерывный огонь.

В условиях космического вакуума боеприпас не теряет своих поражающих свойств и при этом обладает гораздо большей пробивной силой. Град пуль, обрушившийся на станцию, покрывает её белый корпус градом отметин. О скафандрах и говорить нечего. Несколько фигур лежащих неподвижно свидетельствуют о наших потерях.

– Твою м…! – шок, страх, злость и куча других эмоций вихрем пролетают в моей голове.

Нападение явно оказалось неожиданным, часть наших оказалась за пределами станции и пытается отвечать, укрывшись за небольшими камнями, но проклятая отдача выбрасывает их на открытое пространство, лишая защиты, где их накрывает попаданиями. Противник бьет практически не целясь, но в шквале пуль то одна, то другая находит цель. Достаточно просто попасть и отказ систем жизнеобеспечения скафандра выводит курсанта из строя.

При этом Чужие не испытывают, кажется, особых проблем от отдачи, продолжая приближаться, и подлетев на расстояние нескольких сотен метров, где их волны начинают чередоваться. Первая волна резко тормозит и перестает стрелять, вторая выкатывается из-за их спин и подхватывает инициативу. Их потери составили две, может быть три единицы, а у нас уже больше десятка. Само столкновение идет при этом минуту с небольшим.

– Веремеев, Джапаров, Петренко шаг вперед, мы подопрем вас сзади, – рявкает Лемехов и, дождавшись выполнения команды, продолжает – огонь!

Дальше события несутся вскачь. Три автоматные очереди несутся навстречу противнику, который, не подозревая о нашем присутствии, подставляет левый бок, к тому же перед самой станции открытое пространство немного сужается и им приходится сбросить скорость плюс смена волн. В общем наступающие скучиваются, становясь большой мишенью, в которую и врезаются наши пули. Как минимум четверо из них сразу летят на лед.

Осознав угрозу, часть Чужих разворачиваются и открывают ответный огонь, после чего разделяются. Пятеро кидаются в нашу сторону, остальные продолжают движение к станции, точнее пытаются.

Не успевают они проскользить вперед, как навстречу им кидается фигура в скафандре, поучает несколько очередей в упор, но в последний момент успевает активировать гранату точнее, несколько гранат. От взрыва его разрывает на части, но и нападавших расшвыривает в стороны как кегли после удара мяча.

За дальнейшими событиями вдали следить некогда, поскольку пятерка приближается к нам. Они двигаются быстро и уверенно, так же ведя огонь. Дергается и прекращает стрелять Джапаров, вскрикивает и замолкает Веремеев, рявкают три наших гранатомета. Спустя пару мгновений противник оказывается рядом и начинается бешено-безумный танец смерти.

Один из приближающихся Чужих с издевательской элегантностью подпрыгивает в воздух, очередью срезает кого-то из наших, после чего с неожиданным ускорением улетает назад, внезапно заработали законы физики, и отдача от собственного огня отправляет его в неуправляемый полет.

Другой посылает длинный шлейф пуль, практически не целясь, отпрыгивает, уворачиваясь от наших «гостинцев», уклоняется от посланной гранаты. Однако та, взорвавшись сзади него, рассылает град осколков, часть которых врезается ему в спину и бросает на лед недалеко от меня. Да он успевает, шатнувшись встать на ноги, но только для того, чтобы получить от меня пять или шесть пуль практически в упор, две из которых пробивают его шлем. Фигура, дергаясь в конвульсиях, падает обратно на лед.

Отдача бросает меня, заставляя скользить на животе по льду. Системы жизнеобеспечения скафандра тревожно мигают, автомат вылетает из рук, что-то ударяет по правой ноге. Третий противник разворачивает оружие в моем направлении, получает неожиданно три пули от неподвижно лежащего Веремеева, падает на колени, всаживает очередь в Вадима, так что скафандр последнего раскалывается.

– Сволочь, ¥&£!!!, – ору я.

Две серии патронов одновременно ударяют в стрелявшего. Может мне показалось, но кажется, они прошивают его насквозь, из Чужого вылетают красные струйки, моментально превращаясь в льдинки, пока тело, обмякнув, падает.

Вскочив, подбираю упавший автомат, охаю от прострелившей боли в ноге, отмечаю машинально красные огни, сигнализирующие о разгерметизации, но аварийная система дыхания работает, а дальше становится не до этого.

Четвертый из нападавших обменивается с кем-то из наших очередью, после чего оба разлетаются в разные стороны, разом пропав из вида. Пятый и последний после отчаянного прыжка приземляется относительно недалеко от меня, стреляет куда-то в сторону, затем переводит огонь на меня, но у него кончаются патроны. Следует новый бешеный прыжок, благодаря которому он уходит от моей ответки.

Автомат в руках изрыгает короткую очередь и замолкает – тоже закончился магазин. Хватаюсь рукой за пояс, но ощущаю пустоту, обоймы с патронами вылетели, пока скользил по льду. Искать их нет времени, противник уже перезаряжает свое оружие. Справа каким-то чудом сохранилась граната, срываю её и…

Местность вокруг внезапно озаряется ярким светом. До этого бой шел в полутемноте и в дикой нереальной тишине, прерываемой только короткими криками и непрекращающимся матом в шлемофоне. Цензурные выражения в такие моменты почему-то забываются напрочь, причем все хорошо понимают собеседников. И вдруг теперь все меняется.

Свет моментально слепит глаза, лишая возможности видеть противников. По-хорошему, сенсоры должны затемнить забрало шлема, но так как скафандр поврежден, они срабатывают с опозданием. Пули, выпущенные дернувшимся Чужим, проходят мимо меня, только одна или две царапают левое плечо. Граната, кинутая мной, пролетает расстояние, невозможное на Диземе, но здесь нет атмосферы, поэтому она разрывается вблизи от нападавшего.

Фигура медленно как в замедленной съемке опускается вниз, продолжая давить на спусковой крючок. Пули продолжают вылетать, впиваясь в лед или отлетая от него, пока обойма не закачивается. К этому времени Чужой уже лежит неподвижно.

Медленно обвожу взглядом вокруг, еще не до конца понимая, что танец смерти закончился. Приспособившийся к свету шлемофон выдает четкую картину, позволяя разобраться в произошедшем. Два наших челнока, зависнув над станцией, включили прожекторы. На них нет оружия, поэтому непосредственно в бою помочь они не могут, но оказалось есть и другой способ. Основной отряд противника теперь виден как на ладони и оставшиеся на станции прижимают их огнем ко льду.

Пытаясь исправить ситуацию, Чужие открывает стрельбу вверх, целясь в челноки и даже попадают, но вскоре их огонь стихает. Не сразу, но до меня доходит, что у них если не закончились, то заканчиваются патроны. К тому же вид спускающихся сверху посудин также действует на нервы и через несколько мгновений, уцелевшие начинают скользить прочь, отступая.

Уходят они грамотно, не по открытой местности, пули там все равно догонят, а эффект внезапности потерян, а, прижимаясь к краям долины или вообще скрываясь за камнями. Это приносит результат – на моих глазах падает при отступлении только один из них. Повреждённый челнок аккуратно спускается вниз, садясь на площадку в стороне от станции.

Встряхиваю пару раз головой и наконец обращаю внимание на датчик в углу шлемофона, он бесстрастно сообщает что воздуха осталось менее чем на полчаса, а это означает повреждение не только скафандра, но и аварийной системы дыхания, воздух улетучивается слишком быстро. Кроме того, ощущаю, как пробирается холод в правую ногу, теряющую чувствительность, и занывшее левое плечо. Если не окажут помощи, то мне и получаса не продержаться.

– Дементьев отзовись, чтоб тебя подери? Как твое состояние? – раздается усталый голос Лемехова.

– Ранен, скафандр поврежден, кислорода на полчаса осталось, – бросаю в ответ.

– Б…ь! Идти можешь, если да, то помоги Митонаро дотащить Вадье, у него серьезное ранение. Мы со Светловым сейчас осматриваемся.

– А остальные, – спрашиваю, внутренне холодея.

– Джапаров, Веремеев и Петренко уже… все. Синицын тоже ранен, но ковыляет до челнока сам.

Мать твою, нас было девять против пятерых, наши потери три убитых, трое раненных. У противника четверо убитых, один ушел. Хреново. Позже уже в челноке, корпус которого не пробит, только двигатели повреждены, а значит внутри можно дышать, узнаю результаты боя.

Мурад погиб мгновенно, пуля, пробив шлем, угодила ему в лоб. Вадим получил три пули и уже раненный во многом спас меня, выпустив свои последние три пули, после чего ему не оставили никаких шансов на выживание. Савелию пришлось хуже всех, причина его смерти то ли охлаждение, то ли удушье, его скафандр слишком сильно треснул после удара о торос, куда его швырнуло от полученной очереди.

Борис был тем, кто обменялся очередью с четвертым нападавшим, в нем засело четыре пули, но Вадье успели дотащить до первого челнока, а сейчас собирались перегружать вместе с другими тремя тяжелораненными на второй исправный, который должен был их поднять на транспортник, нарезавший круги над Меллорой. Там имелся походной госпиталь, дававший надежду на спасение. Женю ранили в плечо, но это не представляло опасности. Более того как оказалось мой внутренний комбез сдержал попавшую в меня пули, которая застряли сразу под кожей и была оперативно извлечены прямо на челноке. Обошлось двумя перевязками и уколами обезболивающего

Другим отделениям тоже не поздоровилось. Помимо трех тяжелораненных еще двенадцать убитых и из оставшихся пострадала половина. Могло быть и больше, если бы не самоубийственный бросок Лавриновича, именно его разорвало на части гранатами. В общей сложности из 39 курсантов и двух офицеров боеспособных осталось половина, а непострадавших – четверть. Станция оказалась вновь повреждена и на этот раз куда серьезнее, количество пробоин в её стенах превышало десяток.

Правда и противнику досталось, то ли шестнадцать, то ли семнадцать тел осталось лежать на льду. Когда с нашими ранеными разобрались, и исправный челнок взмыл вверх, взялись за Чужих. Принявший командование над оставшимися, Снегирев потребовал принести одно из тел, и вскоре Лемехов, затащив ближайший труп в челнок, рывком стаскивает с него шлем.

Глава 9

Если проводить параллели с земными видами, то Чужой больше всего похож на прямоногого кошачьего – кошачий антропоморф. Голова, как и тело, покрыто редкой короткой шерсткой, на голове её чуть побольше наподобие волос, точнее гривы, спускающейся сзади по затылку. Наиболее характерные особенности уши и нос – они очень похожи по форме на наших мурчащих. Цвет шерсти коричневый, кровь, судя по ранам красная.

Скафандр напоминает наш, да некоторые детали отличаются, самое примечательное – это винт, расположенный на спине, он объясняет, почему противник двигался так быстро и не отлетал назад после своих выстрелов. Хорошая задумка для передвижений по открытой местности. Руки похожи на человеческие по пять пальцев. Самое интересное открывается, когда с трудом, но срывают скафандр, а затем и внутренний костюм, напоминающий наш комбез, но при этом даже на вид тоньше и, по-моему, хуже.

– Чего, ….!

У трупа три пары сосков на груди и животе, причем самые верхние заметно больше и напоминают, да женскую грудь они напоминают!

– Это что баба?!

Осмотр внизу только укрепляет подозрения, нахмурившийся Снегирев просит притащить еще одного Чужого и при анализе все повторяется. Единственно отличие, цвет шерсти скорее коричнево-черный, а все остальное совпадает. Проклятья, перемешанные с комментариями, поступают со всех сторон. Ситуация становится все более непонятной и какой-то идиотской, нас атаковал получается какой-то взбесившийся отряд кошачьих амазонок!

– Почему они на нас напали, товарищ командир? И самое главное, как они здесь оказались, непохоже, что они здешние аборигены? – формулирует, наконец, главные вопросы кто-то из отделения Жихарева.

– Не знаю, – мрачно бросает в ответ старлейт, – почувствовав на себя массу вопросительных взглядов.

Повисшее молчание прерывается шумом, когда в челнок заваливаются Светлов с Митонаро.

– Товарищ старший лейтенант, мы тут нашли самый неповрежденный труп, может будет что-то интересное, – говорит Андрей, пока они на пару затаскивают уже третьего Чужого.

– Нэко?! Нэкомусумэ?! – ошарашенно выдает Такеши, уставившись на уже лежащие тела.

– Нэко? Что это значит? Ты их знаешь? – поворачиваюсь к нему я.

– Так у нас в Ниппоне называют женщин-кошек.

В этот момент, сброшенный ими на пол труп Чужого, начинает неожиданно дергаться.

– Да он живой, хватай его!

Несколько курсантов накидываются на зашевелившееся тело, обездвиживая его. Затем вяжут руки за спиной и ноги, срывают шлем и рывком усаживают, привалив к стене. Этот экземпляр темно-серого цвета с челкой над головой, которая светло-серая и явно выделяется. Уши и нос черные, что тоже необычно, прежние два были полностью одноцветны. В первый раз видим глаза – желтые, скорее янтарные с вертикальным узким зрачком, раза в два больше человеческих. Один из них левый немного заплыл, на скуле заметна припухлость, из которой сочится кровь.

Нэко щурит глаза, трясет головой, морщится, не то шипит, не то стонет секунд пять, вздрагивает, её зрачки начинают метаться туда-сюда, расширяются-сужаются, пока взгляд не приобретает четкость, и на лице не проступает осознание происходящего. Раздается серия шипящих звуков и выкриков.

– И что это значит? – риторически спрашивает Лемехов.

– Похоже нас обматерили и послали, – зло бросает кто-то из курсантов взвода покойного Лавриновича.

Он прав ушастый или скорее ушастая испуга не демонстрирует, в её взоре ярость и даже не раздражение, а презрение. Так смотрят на отбросы или нечистоты. Реакция с нашей стороны следует незамедлительно.

– Ах ты дрянь, … кошачья! – рычит в ответ еще один курсант соседнего взвода.

– Грохнем её, она из тех, кто наших убила.

– Нет, она сражалась против нашего отделения, – зло возражает Светлов, – поэтому мы её и убьем.

– Подожди, так получается, это я её вырубил? – удивленно спрашиваю я.

– Да твоя граната оглушила Чужую, хотя мы были уверены, что она труп, – подтверждает Андрей.

С пробудившимся любопытством приближаюсь к сидящей. Нэко это замечает и, повернувшись ко мне, швыряет в лицо новую тираду с тем же презрительным видом. Вспышка ярости накрывает меня с головой, сжав кулаки, делаю шаг вперед, пока в голове проносятся образы прошедшего боя, особенно гибель Вадима.

– Дмитрий, стой! – одновременно кричат Лемехов и Снегирев.

С трудом, но беру себя в руки. Убить Чужую мы всегда успеем, а так может что-то и узнаем. Ушастая опять что-то выдает в мой адрес, шиплю в ответ. Мой взгляд цепляется за торчащий из её скафандра небольшой провод, заканчивающийся непонятным утолщением, похожим на микрофон.

Хотелось бы сказать, что меня посетило озарение, но на деле мои последующие действия ничем не мотивированы. Беру провод и втыкаю в открывшийся опять рот, прерывая поток новых слов. Ушастая на миг замолкает, затем раздается шипящий голос.

– Хоть один мединим сообразил, что делать тупое (неразборчиво), как вы черви посмели так обращаться с зенганом фралар! Немедленно подчинитесь пока не поздно!

От такой подачи мы натурально охренели и несколько секунд озадачено смотрели друг на друга. Зато потом…

– Тихооо! Прекратили орать бойцы (уже не курсанты!), Вы летучая пехота фронтира, а не сопливые подростки, – пресекает поднявшийся шум Снегирев, после чего, повернувшись к пленнице, уже другим тоном добавляет – а ты ничего не попутала, блохастая?

Голос у командира тихий, вкрадчивый, все слова цензурные и даже не слишком обидные, но почему-то ощущаю, как мороз проходит по коже. Так старлейт на моей памяти ни разу не разговаривал. Впервые у нэко мелькает тень сомнения, но быстро пропадает.

– Даже если мединим повезло, ему не стать зенган. Вы служите нам, таков закон.

– С… я на твой закон, нам он не указ, говори, что вы сделали с теми, кто был на станции и как оказались на этой планете, – продолжает Снегирев тем же тоном.

В ответ сыпятся, по-видимому, ругательства, потому что часть слов переводчик пропускает.

– По-хорошему не хочешь, тем хуже для тебя. Язык тебе еще пригодится, а вот остальные части тела не факт. Будем отрезать по частям, начиная с ушей, если не расскажешь.

Тишина. Такая густая, что, кажется можно резать ножом, подобному нас не учили, но, а какой может быть выход? Нужна информация и быстро. После пары секунд паузы трое человек становятся рядом с Чужой, двое хватают за плечи, командир вытягивает нож.

– Только не уши! Лучше глаза или убей сразу!

Все дружно застывают от неожиданности. Реакция слишком уж непредсказуемая и однозначно нечеловеческая. Ушастая отчаянно брыкается, пытаясь освободиться, но, разумеется, это бесполезно.

– До глаз дойдем позже, – выдает мерзкую улыбку Снегирев, – рассказывай!

Нэко обводит нас бешено-неистовым взором, нервно сглатывает, пинает, исхитрившись как-то подпрыгнуть, старлейта связанными ногами и, резко сжав зубы, откусывает и проглатывает микрофон.

– Ах ты сучка! – протягивает офицер с нотками нескрываемого восхищения в голосе, – побоялась выдать своих и отрезаешь даже возможность проговориться.

В последней обреченной попытке отсрочить неизбежное, Чужая дергает головой из стороны в сторону, пока её не хватают за ухо. Вскрик боли и порывистой взгляд на приближающееся лезвие ножа.

– Больно, ну ничего сейчас ухо отхватим будет еще хуже, – злорадно говорит один из курсантов.

– Товарищ командир с запада поступают световые сигналы по системе Герке, – прерывает нас голос дозорного.

– Что передают? – после секундного замешательства спрашивает старлейт, отпустив нэко.

– Разбираем череду коротких и длинных сигналов, сейчас. Так, это это ультиматум сложить оружие и…

– Пошли их, если ничего другого не говорят.

– Предлагают, или точнее требуют отдать им корабль, припасы в обмен на сохранение жизни.

– Да они реально ох….! Смотрю наглость для них сойдет за нормальное поведение, сколько их?

– Больше, чем в первый раз, хотя и ненамного. Однако у них численный перевес.

– Наш второй челнок не успеет, тяжело придется, – проговаривает кто-то с нотками то ли паники, то ли злобы.

– Струсили? Пути назад нет, мы их или прогоним или заставим умыться кровью. Вздумали сдаться бабам?!

Слова командира задевают, злость, ярость, желание мстить за погибших товарищей перешибают страх и жажду жизни. Не хочу говорить, что не боюсь, но капитулировать без боя, у меня и у моих товарищей тоже есть гордость, воля и честь!

– Товарищи бойцы занять позиции, а сейчас разберусь с «гостьей» и присоединюсь, – скалится по-звериному Снегирев.

Перехватив его взгляд, Чужая бледнеет, так что челка сливается с остальной шерстью и медленно через силу выдавливает несколько слов. Непонятных, без микрофона переводчик нормально не работает.

Глава 10

Снегирев с раздражением смотрит не неё. Действительно, такая гордая была, а в самом конце и не удержалась, сломалась, только поздно, передатчик уже не работает.

– Дементьев, починить сможешь устройство?

– Починить вряд ли, – отвечаю, оценив повреждения, – но есть другой вариант.

Подтягиваю такой же провод с разодранного скафандра одного из трупов и снова засовываю в рот ушастой.

– Если это мои фралар, дай поговорить.

– Боишься смерти?

– А ты нет?

– Честь дороже, мы капитулировать не будем, в худшем случае взорвем все нахрен вместе с собой и твоими блохастыми.

– Поэтому и прошу, если не получиться, то, – повисает пауза, но потом нэко продолжает, – не трогай мои уши даже после смерти.

Я был не прав, она держится, с трудом, но держится. Да, закусив губу, видно, что жить хочется, но смотрит по-прежнему упрямо и с вызовом. Пусть логика поведения странная и даже раздражающая, но для нее тоже честь дороже жизни.

– Хорошо, обещаю, – с неохотой, но кивает старлейт.

– Развяжите мне руки, надо настроить.

Командир отдает приказ, освобождаем Чужой руки, но не ноги. К тому же один из нас держит её на прицеле. Переговоры идут долго, дважды Снегирев перепроверяет, не пробуют ли подошедшие атаковать, но все обходиться. Более того, через некоторое время дозорные сообщают, что тени по льду отходят вдаль, пропадая из виду. Правда выглядит это, пожалуй, слишком демонстративно, и не только у одного меня складывается подозрения о нахождении в скалах оставшихся разведчиков.

– Командир, надо бы проверить местность, где к нам можно скрытно подобраться, вряд ли нас будут атаковать открыто, – говорит Лемехов.

– Согласен, взрывчатка была на станции разместите на подходах со стороны скал и торосов. Её мало, но зато разлет осколков куда сильнее, – развернувшись к Чужой Снегирев продолжает – может расскажешь какого черта вам надо в нашей планетарной системе?

Нэко вздрагивает, колеблется, но, зыркнув исподлобья, стискивает зубы. Упрямая, гордая и с непонятными тараканами в голове. Вспоминаю, как нас подростков вызывал на откровенность Черненко.

– Предположить можно, товарищ командир. Судя по всему, разведывательный корабль Чужих прилетел в нашу систему и высадился на первом попавшемся планетоиде. Хотя раз мы его не засекли на подлете, значит он на Меллоре.

– Корабль их где-то здесь, а не улетел?

– Зачем высаживать десятки человек, то есть Чужих, не безжизненной планете, где только лед?

– И поскольку сигнал с нашей станции пропал почти две недели назад, получается, они находятся на Меллоре все это время, не улетели, при этом раз достаточно быстро подошло подкрепление, то они относительно недалеко отсюда – задумчиво бросает Снегирев.

– Их космолет неисправен и убраться отсюда не может, – делаю вывод.

Взгляд полный ненависти обжигает, если бы можно было глазами убивать, то меня сразило бы наповал.

– Пронырливый мединим! …! Чересчур хитрый ремесленник! – далее следует еще несколько слов, явно не предназначенных для перевода.

– Какой я к дьяволу ремесленник? – раздраженно интересуюсь.

– В предметах разбираешься, понял, что с переводчиком делать, чистый ремесленник, правда думать умеешь, неужели чистая кровь затесалась!

Последняя фраза откровенно забавляет, кажется, прерогатива думать полагается только достойнейшим, как их там зенганы, наверное, тамошняя аристократия.

– Нет в нем чистой крови, да и ремесленником он не является, – фыркает старлейт, – вообще это он тебя оглушил во время боя.

– Врешь, – вскидывается ушастая.

Хмыкнув, описаю прошедший бой с подробностями, начиная с момента, когда мы увидели атаку на станцию и заканчивая отступлением противника. Особенно останавливаюсь на нашем столкновении. На лице нэко отражается богатая палитра эмоций: неверие, злость, потрясение и какая-то обида. Не пойму почему, но для нее мой рассказ ломает едва ли не основы мироздания. Видно, как ей хочется отшвырнуть мои слова в сторону и забыть о них, но реальность то не изменится.

– Так это был ты, тебе я проиграла, – даже через переводчик ощущается горечь и досада.

– Другие ничуть не хуже меня, поэтому нечего носом воротить.

– Может теперь все– таки изложишь, чего вам надо? Или хотя бы что ты озвучила своим, чтобы они отступили? Да и если вы действительно потерпели аварию и не можете улететь, то на что вообще рассчитывайте? Даже в случае победы сейчас, сюда прибудет наше подкрепление и вас рано или поздно сомнут, – в тоне старлейта чувствуется сходное раздражение.

– Мы будем драться до конца!

– То есть неважно, зачем и где, абы кулаки почесать, поэтому и напали?

– Мы?! Вы сами первые открыли огонь!

– Что?!

Сосредоточенно буравим друг друга взглядами. Да не похоже на ложь, по крайней мере, она сама искренне верит в свои слова, а я не видел, кто первый выстрелил. Старлейт, когда смотрю на него, тоже пожимает плечами.

– Перед станцией дежурило отделение из взвода Лавриновича, они и подняли тревогу, мы отбивались из помещений, но в любом случае, зачем вы подошли тремя десятками? Для чего вообще подходить туда, где вы уже были?

– Неполными десятками. Нам нужны были инструменты и материалы, да и заметили ваш прилет, – нехотя признает нэко.

– Людей со станции вы забрали, дабы они вам помогли с ремонтом корабля или для изучения? – уточняет старлейт, со злым прищуром смотря на ушастую.

– И то и другое – с вызовом отвечает та, – но они живы.

– Это понятно кто-то же должен был вам объяснить систему Герке, – усмехаюсь я.

– Я договорилась о суточном перемирии, потом фралар будут атаковать, нам нужны еще материалы и отступать мы не будем. Деваться нам некуда.

– Фралар, это вы так себя называйте?

Чужая поднимает правую руку и сгибает второй палец, по-нашему указательный. Заметив недоумение, с каким мы на неё смотрим, спохватывается и произносит: «Хе», которое переводится как «да».

– А сразу договориться было нельзя с персоналом станции?

– Зенган не просят мединим, а приказывают тем более фираис! – последнее слова переводчик с затруднением переводит как самец.

– А с нами почему решила заключить перемирие? – с подозрением спрашиваю.

– Вы неправильные фираис, ведете себя как фисаи (самки), слишком агрессивные, драчливые и упрямые, в общем непонятные.

От подобного откровения малость зависаем, даже не знаем, что сказать. Нэко при этом исподлобья смотрит на нас и неожиданно забавно дергает ушками. Фыркаем, получаем в ответ обиженно-недоумённый взгляд.

– Что будем делать товарищ командир? – спрашиваю вполголоса, когда отходим в сторону.

– Не знаю пока. Ситуация у нас не очень. Можно, конечно, вызвать второй челнок загрузиться туда, места должно хватить для всех уцелевших, включая пару пилотов с подбитого корабля, и убраться на транспортник, а там взять курс на Некриду. Однако в этом случае бросим на произвол судьбы персонал станции. Военные, кинувшие мирных – это позор. Останемся, скорее всего, проиграем и погибнем все или почти все и тоже не спасем захваченных. Такой вариант мне тоже не нравится, к тому же обойдется хуже первого. У нас сутки времени, есть еще возможность подумать.

Расклад действительно не очень. Однако кто говорил, что все варианты исчерпываются только противоположными путями. Весь опыт заданий, которые мы проходили в период подготовки, демонстрирует возможность нахождения нескольких вариантов решения одной и той же задачи, особенно в случае её нетривиальности. Идея рождается ближе к вечеру, когда большинство сослуживцев устало дрыхнет в челноке, растянувшись в скафандрах на полу.

Бодрствует несколько человек, присматривая за ушастой, которая скорчилась в углу. Левый глаз заплыл у неё еще сильнее и вид в целом как-то не очень, напряжение немного отпустило, но сказываются последствия контузии. После проглоченного пюре её периодически подташнивает, хотя она старательно пытается ничего не показать.

Добравшись до старлейта озвучиваю свое предложение, тот, задумавшись, хмыкает и требует позвать четырех оставшихся начотделений. Разгорается импровизированное совещание, на котором пусть и с поправками все поддерживают идею. Поскольку инициатива наказуется выполнением, именно инициатора, то бишь меня отправляют к Чужой.

– Есть разговор, – говорю я, садясь рядом с ней, убедившись, что меня внимательно слушают, продолжаю, – твои фралар согласятся обменять персонал станции на материалы?