Текст книги "Ксерокопия Египта"

Предисловие

А критики скажут, что слово «рассол», мол, не римская деталь,

что эта ошибка всю песенку смысла лишает…

Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,

мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Булат Окуджава

Поменяйте Рим на Египет – и получится то же самое…

…тому мужчине, который стоял передо мной в очереди в магазине одежды. В принципе, за многое – хотя он об этом даже не догадывается….

Пролог

Ваш бог ленив, гнев на любовь смирив.

Ваш бог ослеп, нищим давая хлеб.

Король и Шут

Как бы странно это не звучало, но все началось с жуков.

Скарабеи шевелили маленькими лапками нерасторопно, словно только проснувшись и осознав, что нужно опять идти на работу, преодолев при этом все девять кругов насекомого метрополитена. Жуки шуршали, издавали звуки, которые, при желании, можно было бы сложить в мелодию – некоторую современную музыку из чего только не делают. Они копошились в горячем песке, пробираясь сквозь бежевые крупинки, которые нежно чесали их хитиновый покров. И не то чтобы скарабеи чем-то интересовались – просто бегали туда-сюда, не придавая ничему вокруг, как это обычно и бывало, никакого значения.

Но это до поры, до времени.

Песок начал капризничать и меняться – сначала мир черных жучков затрясло, и миниатюрные крупинки задребезжали, словно были мукой, которую решили для воздушности просеять через сито. Потом – если смотреть не с уровня глазиков жуков, а сверху – пустынные барханы начали менять форму, переваливаясь с боку на бок в своем вечном и спокойном сне. А потом, потоки песка водопадами обвалились внутрь, закружились в бешеную воронку, пока не явили миру нечто.

Жуки, итак напуганные до безумия, теперь просто, ну, обалдели – нечто отбрасывало тень, загораживая палящее солнце, которое скарабеем вовсе не мешало, а, наоборот, всегда грело спинку и брюшко.

Насекомые застрекотали – еле-слышно – и поспешили к тому месту, где песок еще не до конца успокоился и, нервничая, вновь собирался в ровные барханы.

Насекомые, по природе своей, не смогли бы понять, что находится перед ними. Но, если, как говорят, «гены – штука страшная», то генетическая память насекомых – штука просто кошмарная.

Эта самая память дернула за определенные нейрончики в миниатюрных головках скарабеев, и жуки тут же, как один, затрещали усиками, в панике разбежавшись прочь.

Они знали.

Ну а что да людей – то, как обычно, успей появиться что-то необычное и неведанное, они обязательно потянутся туда, даже если на стенах этого нечто будет висеть огромная красная табличка с надписью «СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО». Такая деталь даже подольет масла в огонь.

И, конечно, нечто, отпечатанное в генетической памяти скарабеев страшным, оскалившимся, кишащим мрачными флуоресцентными тенями следом, не стало исключением.

***

Рука коснулась шероховатых, не просто потертых, а измученных временем камней – и смахнула очередной слой песчинок, которые миниатюрным водопадиком ссыпались вниз и разлетелись в небытие. Иероглифы, пытающиеся хоть как-то прятаться от внешнего мира, наконец-то стали видны человеку.

– Нет, это точно какое-то татуированное сооружение, – кинул человек. —Когда эти птички-синички на каждом камне – это ненормально.

Второй человек, копошившийся где-то рядышком в песке (забава без пользы и смысла) и прикрытый тенью своей панамки, остановился и поднял голову.

– Птички-синички. Птички-синички, да? Ты вот сейчас серьезно? И это я слышу от профессионального археолога, с настоящим дипломом, а не купленным в каком-нибудьтам переходе. Птички-синички, – мужчина в панамке осмотрел барханы пустыни так, словно перед ним раскинулся великолепный и насыщенный на детали пейзаж – но только собранный полностью из песка. Сомнительное зрелище.

Его коллега фыркнул и продолжил орудовать рукой да кисточкой.

– И вообще, – продолжил панамчатый, – тебе не кажется странным сам факт того, что в пустыне из песка появляется…гробница? Опять же, предположительно. Здания обычно уходят под землю, а не растут из нее, как поганки.

– Ну, я-то птичник-синичник, не мне об этом рассуждать.

– Ой, да ну тебя.

Оба вернулись к работе, подгоняемые знойным маревом, пекущим и плавящим не то чтобы мозги, а само сознание. Тут и до галлюцинаций недалеко.

Стоит появится новому историческому «памятнику», пусть даже на краю света – его тут же облюбуют все археологи мира. Но вот только проблема в том, что за эту новинку готовы биться насмерть – здесь закон такой же, как в психушке. Кто первый халат надел – тот сегодня и доктор. Точно также происходит и с «историческими штуками», тем более, когда онитакие же древние, как, скажем, черствый хлеб.

Ну а если они появляются из ниоткуда – так это вообще бомба замедленного действия. Взрывается она тогда, когда об открытии узнают журналисты – дальше случается сарафанное радио, обеспечивающее такую славу, которую не ведают даже поп-звезды. Умей древние здания мыслить – они бы лихорадочно захворали звездной болезнью.

Еще один слой песка смахнули кисточкой и подчистили рукой. И опять – иероглифы.

– Ну, с фасадом мы вроде закончили, – человек протер лоб рукой и почувствовал дуновение ветерка. – Как-то она хорошо сохранилась.

– Она? – осведомился панамчатый.

– Ну, она, да. Предположительно – гробница.

– И с чего ты это взял, а?

– Ну, я не эксперт в птичках-синичках, но здесь написано… если переводить, – ветерок, непривычный для пустыни, усилился, – то получается что-то типа: «Домдля могильщиков». Ну, это примерный перевод.

– Опять сплошные шарады. Ох уж эти древние египтяне…

Песчинки начали кружиться в ненормальном и нервном танце, лейтмотивом которого стал усилившийся ветер. Крупинки завивались, как во время песчаной бури, вот только делали это более форменно – словно гонимые неведомым скульптором. Частицы собирались в образы, еле-уловимые, но различимые – если быть точным, в один образ.

– Песчаная буря? —панамчатый закрыл глаза рукой.

– С чего это вдруг? – ответил второй, отвлекаясь от иероглифов.

Тут стоит поступить подло и переключить сюжетное внимание на маленького скарабея – одного из смелых – который решил приблизиться к древнему сооружению. В отличие от археологов, ему не нужно было переводить «птичек-синичек» –он знал и понимал все, спасибо генетической памяти. И, будь у него возможность пообщаться с двумя людьми, стоящими неподалеку, жук бы рассказал им чуть больше и поведал бы трактовку всех слов и фраз.

Но скарабей не мог говорить на человечьем – это, наверное, самая важная причина.

Забегая вперед – с двумя археологами уже никто не смог бы поговорить.

Жук зажмурился – сами представьте, как, – а потомвсе же струсил и вновь зарылся поглубже.

А песок, который бешено кружил в воздухе вперемешку с обрывками древних бинтов, выглядел уж слишком живым.

И только скарабеи знали, почему.

Глава 1. «Душистый персик»

Пустынное марево, хотя, вернее сказать, адовая жара, всегда требовала своеобразных оазисов, где любой путник, начинающий галлюцинировать, мог напиться воды и наконец-то передохнуть под ветвями трех пальм аравийской земли. Хотя, все зависело от уровня галлюцинаций – порой, прильнув к живительной влаге можно было начать жевать песок просто потому, что солнышко уже окончательно напекло.

Марево не прекращалось и сейчас. Песчинки прыгали, как блохи на спине собаки, разнося свое тепло, полученное от солнца, по всей округе. А когда ветер поднимался еще сильнее, то картина мира внезапно покрывалась рябью и сепией, становилась похожей на старый фильм, снятый студентами-киношниками на поломанную камеру, купленную на барахолке.

Пальмовые листья загадочно шуршали, навевая атмосферу какого-то болливдуского кино или романтического произведения, где вот-вот либо выскочит Али и начнет изучать родимые пятна всех рядом стоящих, либо появится граф Монте-Кристо.

Подводя краткий итог – даже с приходом в пустыню цивилизации, ничего особо не изменилось, и потребность в оазисах никуда не ушла. Только вот эти самые оазисы немного эволюционировали.

В одном египетском городе, как говорят, где-то на отшибе мира, такой оазис назывался «Душистым персиком», и был он ни чем иным, как своеобразным кафе (хотя местные навряд ли называли его именно этим словом). Ни одна смертная душа не оставляла заведение без внимания. Бессмертные души тоже с удовольствием бы забегали в "Душистый персик", но вот только их на земле не осталось. Как оказалось, бессмертие – понятие вполне себе конечное.

Если проследить вектор движения некой фигуры, позвать профессоров-физиков, несколько часов подумать и почертить мелом по доске, можно узнать, что фигура направляется ровно к дверям заведения.

Ну а если подключить немного скорости и смекалки, прибавить шагу – то можно оказаться внутри намного раньше шагающего человека.

Кальянный дым клубился тонюсенькими колечками, словно бы кто-то нарезал осьминога и разбросал по помещению. Он аккуратно полз от одной длинной трубке к другой, сплетаясь и скручиваясь в причудливые фигурки. При желании, можно было бы разглядеть сотни спонтанных образов, которые появлялись и тут же растворялись.

Дым во всем его разнообразии, будь то струйки, щупальца или кольца, которые посетители с мастерством фокусника запускали в воздух, нес за собой и запах. «Душистый персик» был заполнен, как бы это странно не прозвучало, душистыми запахами мяты, ананаса, манго и, что не удивительно, персика. В общем, не заведение, а сплошной коктейль из экзотических фруктов – хотя, посетители их таковыми не считали. Ну манго и манго, растет на каждом втором дереве и стоит копейки… До тех пор, пока его не обработают, запакуют, перевезут в холодную страну и накинут такой ценник, что позволить теперь уже «экзотический фрукт» сможет только Ротшильд или Фуггер, да и то – не каждый.

Заглянув в «Душистый персик» так, мимолетом, можно было раствориться в атмосфере кальянного дурмана до такой степени, что мышцы перестали бы работать, а кости стали мягкими, как губки. Очень хорошая техника обезвреживания врага, которую ни одна армия почему-то не возьмет на вооружение. Кальянно-дурманные войска – звучит же!

Говоря иначе, сюда приходили чтобы расслабиться, отдохнуть и перекусить. Сейчас происходило то же самое – гости, скорее местные, чем приезжие, общались, затягиваясь кальянным дымом, выпивали и перекусывали, наслаждаясь разговорами или своими делами.

Но время неумолимо идет, и вот фигура, которую удалось опередить, врывается внутрь, привнося с собой, словно дыхание дракона, горячего воздуха с улицы.

Усы человека, длиннющие, неухоженные, торчащие кисточками в разные стороны так, словно тот сошел с карикатуры, тут же исполнили пируэт от перепада температур. В «Душистом персике» всегда было прохладно – спасибо работающим кондиционером.

Мужчина, не снимая феску с головы, продолжил движение, огибая столики и бегая вокруг глазами. К слову сказать, двигался он как-то странно – его шаги были настолько плавными и воздушными, что, казалось, будто он буквально плыл в пространстве. Словно в его ботинки встроили маленькие колесики, и мужчина катился, накренившись вперед. При этом серый костюм, в два раза больше своего хозяина, раздувался и становился еще раза в три больше.

Глаза человека наконец-то остановились на столике в углу. Мужчина сел за него, закинув ногу на ногу, и принялся ждать, вслушиваясь в играющую арабскую музыку и кивая головой в такт. Новый посетитель принялся разглядывать тарелку с недоеденными фруктами, стоящую с обратной стороны стола.

Из-за прозрачно-фиолетовой шторки в углу «Душистого персика», которая выполняла роль двери, вынырнула крупная низенькая женщина. Вынырнула с такой же мощью, с который это мог сделать кит, страдающий ожирением, но желающий парить над морской гладью и вновь плюхаться под волны. Она поправила подолы своего цветастого халата, затянула поясок и, шаркая мягкими домашними тапочками, села за столик. Как раз напротив нового посетителя.

Она поерзала на стуле и затянулась кальяном, явно не обращая внимания на собеседника. Запустив в воздух пару колец, посмаковав и поправив густую седую шевелюру, сплошь измалеванную цветными резинками, женщина опустила глаза.

– Ай, Рахат, дорогой! Ты, как всегда, появляешься из ниоткуда, – проговорила она, весело дергая руками, сжатыми в локтях. Словно бы женщина боялась двигать руками в полную мощь, опасаясь убить кого-нибудь ненароком – учитывая ее габариты, это было вполне реально. – И опять без разрешения занимаешь мой столик, не стыдно тебе? Ай-яй-яй!

Женщина театрально поцокала, а потом еще немного поелозила на стуле, вызвав колебания пространства вокруг – что-то наподобие миниатюрного землетрясения.

– Бабушка Сирануш, я занял его чтобы поговорить с тобой, – ответил Рахат, сняв феску.Обнажился сад волос, за которым уже давным-давно, как казалось, прекратили уход.– Дело не требует отлагательств…

– Говоришь, как какой-то романтик, – она улыбнулась, и лицо заиграло мозаикой из морщинок. – Угощайся!

Женщина провела рукой над тарелкой с фруктами, а потом указала на кальян. Гость помотал головой.

– Нет, нет, я хочу поговорить и пойти доделывать дела…

– За мой счет, естественно.

Бабушка Сирануш хитро улыбнулась, и улыбка ее могла расколоть любой материк напополам. На правах хозяйки «Душистого персика» она могла угощать кого угодно и когда угодно, особенно – постоянных посетителей, особенно – Рахата. Ей не было жалко денег, потому что их было в достатке – в принципе, даже если бы их было не столь много, женщина не утратила бы своей щедрости. Она олицетворяла собой уют и дружелюбие – и попади Сиранушв племя туземцев, они точно бы провозгласили ее богиней домашнего очага, а она прекрасно справилась бы с этой должностью.

За свою долгую – возможно, как говорили некоторые, чересчур долгую жизнь, она повидала множество людей. Некоторые из них были поприятнее Рахата, но все же, было в нем что-то такое… нелепо-противное, что, обычно, играет на руку. Именно это нелепо-противное часто заставляет первых красавиц влюбляться в негодяев, а потом страдать и разводиться, и снова попадать в тот же медвежий капкан.

Бабушка Сирануш, конечно же, не собиралась уподобляться им и влюбляться. Она скорее выполняла роль режиссера, который подметил харизматичного и необычного актера, и теперь стал патроном, выбивающим роли в фильмах.

Рахат улыбнулся, хотя, скорее, это сделали его усы. Они в принципе жили на лице, как отдельный организм – словно бы став частью симбиоза между условной водорослью и лишайником.

Мужчина взял банан, содрал кожуру и, откусив, продолжил:

– Ты слышала новости?

– Не держи меня за старую рыхлю, Рахатик. Я разбираюсь в современных технологиях получше тебя, и я умею обновлять ленту телефона и читать новости…

– Я говорю о других новостях, – отрезал Рахат, приводя бабушку в ступор. – О тех, которые пока не успели напечатать, и их можно узнать только от других людей.

– Ну, просвети меня. И когда ты уже сменишь этот дурацкий пиджак? Он висит на тебе как мертвец на виселице – иными словами, не на своем месте. И эти огромные усищи…

– Это серьезное дело, – нахмурил брови Рахат. Они, кстати, тоже были словно накладными, будто-то бы вместо них наклеили еще две пары усов, но боле аккуратных. Если бы с мужчины за столиком рисовали супергероя, то он бы получил имя «Человек-усы»

Рахат начал историю, в процессе которой выражение лица бабушки Сирануш менялось, словно в мультике – эмоции рисовали и стирали ластиком, заменяя на новые.

– Ну и что ты об этом скажешь? – Рахат схватил яблоко.

– Ничего хорошего, – выпустила собеседница кольцо дыма. – Здания не должны появляться из-под земли, обычно они туда уходят. Тем более – здания такого рода…

– Но это ведь потрясающе! Новый, скажем так, объект…

– Ты хотел сказать – достопримечательность?

– Да-да, она самая. Немного путаюсь в словах от восхищения, – Рахат подкинул яблоко и ловко поймал его, наклонившись вперед. – Это настоящая золотая жила.

– Я очень рада за тебя и твои древние гробницы, – Сирануш вздохнула, снимая с головы одну из резинок. – Но вот только зачем ты рассказываешь это мне? Мне нет дела до твоих занятий – хватает «Душистого персика». Или ты хочешь и из этого места сделать достопримечательность?

– Нет-нет-нет! – рассмеялся Рахат, и его усы зашуршали, как еловые ветки. – Мне просто надо было выговориться. И, к тому же, это такая удача – ты представляешь, туда еще не успели добраться археологи и журналисты. И те, и те, постоянно суют носы не в свое дело…

– Это как раз-таки их дело, дорогой Рахат, – усмехнулась хозяйка. – Но это и вправду невероятная удача…

Рахат улыбнулся, спрятал яблоко в карман, встал и неспешно вышел. Аккуратно прикрыв входную дверь так, чтобы та не хлопнула, он остановился и поморщил нос, вновь вдыхая прогретый солнцем воздух.

Рахат вновь призадумался о появившемся в пустыни древнем здании – по крайнем мере, древним настолько, что его можно было использовать в определенных целях. Люди его профессии должны четко отличать древность от старости, ведь в первом случае всех привлекает какая-то неестественная аура этой самой древности, а во втором не привлекает ровно ничего. Если только не находятся любители понаблюдать на рушащиеся балки и сгнившие брусья. Будь на то воля Рахата, он начал бы использовать все множественное количество мультивселенных исключительно в туристических целях. Ведь где-то, подумал он, наверняка появились такие же… исторические находки, во всех других вариантах реальности. По крайней мере, если бы Рахат снимал кино, то он сделал бы именно так.

Возможно, в одной снежинке сугроба мультивселенной, Рахат направил бы свою неумолимую энергию на что-нибудь другое.

Но то было бы, а не было.

Надо условиться, что есть только один вариант этой самой множественной вселенной – тот, что находится здесь и сейчас, в котором мозг воспринимает событие как реальные, а не как условные.

И уже совсем не важно, реален этот вариант или нет. Главное, что сейчас вы находитесь именно в нем.

По сути, существование в широком его понимании – это склад многослойных пирогов с начинкой, и каждый такой пирог –ксерокопия другого. Проблема лишь в том, что никто не видел изначальный пирог и не может отличить его от условной «подделки».

То же относится и к Рахату, ксерокопии которого были раскиданы по всем возможным вариациям вселенной.

Но мужчина твердо стоял на земле, держась цепкими руками за канат, который не давал улететь ему в заоблачные розовые дали.

Этим канатом был туризм.

Песчинки ударились о лицо, и мысли вновь вернулись в нужную вселенную –и Рахат шагнул, как говорится, в закат, хотя таковым вообще и не пахло.

Бабушка Сирануш же проводила гостя взглядом, словно привязав свои глаза к Рахату веревкой, подождала несколько минут, а потом резко встала, вновь разволновав пространство (наверняка, одновременно во многих реальностях) и скрылась за шторкой.

Говоря о мультивселенных, любой эксперт-физик назовёт эту теорию лишь догадкой, о которой ничего нельзя сказать наверняка. А предположи такое лет двести назад – и добро пожаловать в жаркие объятья костра. Но, благо, времена изменились. Теперь самый суровый итог такой теории – это ссора со всеми своими коллегами учеными, которых вы и так недолюбливали.

Так вот, из-за этого, посмеем предположить, что где-то в альтернативной реальности (а может – и во многих из них), разговора Рахата и Сирануш не состоялось. Там гость не стащил яблоко, да и в принципе не посетил «Душистый персик», а хозяйка заведения продолжала сидеть за столиком, потягивать кальян и жевать фрукты, периодически хлопоча по каким-то делам.

И в тех вариантах реальности она уж точно не вытащила свою колоду карт Таро.

В комнатушке все окна были занавешены фиолетовыми шторами, и свет словно пролетал через фильтр, преобразовывался и перерождался во всех оттенках пурпурно-фиолетового, придавая комнате атмосферу какого-то бродвейского мюзикла. Свет осторожно, бархатно ступал на предметы, оставляя на тех свой след и тем самым тоже придавая им этот холодный оттенок.

Сирануш устроилась в мягком кресле, раскинула колоду на круглом столике и с серьезным лицом принялась совершать какие-то махинации. Их подробное описание и объяснение здесь совсем не к месту – все равно, что пытаться научить человека выигрывать в покер и незаметно мухлевать за две строчки.

Главное, что бабушка Сирануш знала и понимала, что делает.

Карты метались между столом и ее руками, танцевали, словно психопаты на балу, а потом наконец-то остановились. И они, кстати, были одинаковыми для всех возможных реальностей – точнее, их раскладка. Даже в тех вселенных, где она состоялась лишь теоретически и гипотетически.

Хозяйка заведения еще несколько раз оглядела получившийся результат, безмолвно шевеля губами, а потом, видимо, не удивленная результатом, привстала.

– О боги, боги, боги, – проговорила она. – Недолго вам осталось.

И эти слова, будь у них возможность, пустились бы по всем возможным ксерокопиям реальностей вмультивселенной, став тревожным звоночком, который рано или поздно заставит грохотать колокола паники.

***

Он извивался и кривился, змеем скользя через грани реальности, его реальности, и постоянно ударялся о стенки, словно бы был рыбкой в аквариуме.

Но он – гораздо большее, и постоянные удары о рамки, скажем, темницы, хоть и обширные, раздражали его.

А потом, он услышал слова, которые каким-то образом проникли сюда – и улыбнулся, по крайней мере, так, как он это представлял.

Он ждал и скучал, ударялся головой о границы теперь уже своих владений и вновь отступал от нечего делать. Его интересовал реальный мир… если быть точным, одно из измерений этого мира, один из его пластов.

Несмотря на общее заблуждение, вселенная – один большой слоеный пирог. И его интересовал лишь один слой…

Здесь, вокруг него, все было мертво, все замерло в состоянии стагнации, и как разноцветное желе содрогалось при каждом его движении. Но так и должно было быть – так было всегда.

И он жаждал, жаждал вновь вкусить своей пищи, но пока, столько сотен, тысяч лет – тщетно.

Но гробница, все же, вынырнула из-под песков – а значит, скоро придет время очередного пиршества. Цикл слишком долго был нарушен – и пора всему встать на круги своя.

***

Если бы климат вдруг решил ожить, то он обязательно принял бы форму какого-нибудь животного, пусть и мифического. Очень уж любят силы, неподвластные описанию, принимать формы, этому описанию вполне подвластные.

Сухая, пустынная жара обязательно превратилась бы в огромных ящериц, хотя даже драконов-комодо, которые росли бы с каждым шагом, впитывая в себя вихрящийся песок. Рептилии светились бы оранжево-красным, и медленно, но верно ползли вперед, чавкая жуткими челюстями и шипя языками, готовыми ошпарить все что угодно. В общем, все в лучших традициях психоделического хоррора.

Именно эти твари и настигали бы Рахата, который пытался поскорее уйти прочь с солнцепека и укрыться в теньке, куда метафорическое воплощение климата не добралось бы. Преодолев несколько кварталов, задержавшись в тех редких теневых островках, что создавали дома и пальмы, недавний гость бабушки Сирануш наконец-то ворвался в довольно высокое стеклянное здание. Здесь от климатических рептилий спасал самый настоящий Экскалибур, представший в виде кондиционеров, изрыгавших вихри холодного воздуха.

Добравшись до своего кабинета, Рахат плюхнулся в кресло на колесиках, попутно совершив офисный ритуал – сделав два оборота вокруг своей оси на этом сама кресле – и включил монитор. Тот поморгал несколько раз, как бы раскрывая третий глаз, который помогал Рахату глядеть, к его огромному сожалению, не в будущее, а в мир во всей его красе – этакое блюдце с яблочком, волшебное зеркало…

Ну, на самом деле, обычная новостная лента.

Мужчина выпрямил рукой усы, лихорадочно схватился за мышку, словно испугавшись, что она убежит, и пролистал страницу сайта.

Возвращаясь к разговору о множественности вселенных, где-то, в какой-то ксерокопии бытия, там бы уже наверняка всплыла та новость, которую Рахат так боялся увидеть – и ничего, в принципе, не случилась бы. Точнее, что-то, да случилось бы, но вот только это было бы что-то другое, не такое, как здесь.

Но здесь и сейчас лента была пуста – и Рахат, облегченно сдувшись, откинулся на спинку.

Усища как-то странно шевельнулись. Они точно были водорослью лишайника по имени Рахат – все остальное тело стало грибом. Непонятнее всего было, кто какую функцию в этом симбиозе выполнял. Если позвать несколько ученых исследователей и отдать им Рахата на растерзание, они придут к выводу, что усы, все же, отвечают за туризм.

Ах, да, туризм.

Именно он – по крайней мере, последние дни – стал причиной столь яростного влечения Рахата к ленте новостей. Любой версальский любовник позавидовал бы тому рвению, с которым мужчина пожирал глазами монитор – при том каждые несколько часов, если не минут.

Ну, ладно, ничего, от отсутствия одной новости мир не сломается – даже станет чуточку спокойнее. А ему это лишь сыграет на руку.

Рахат обладал таким уровнем цинизма что, будь он оператором, ради красивой картинки лесных пожаров он мог бы поджечь деревце-другое – проблема в том, что именно из-за этого и начинались пожары, которых до Рахата не было

Мысли начали спотыкаться друг о дружку, и последняя из них, очевидно, запьяневшая меньше всего, успела маякнуть в черепную коробку интересное предположение. А почему, собственно, журналисты еще не написали эту новость?

Впрочем, прежде чем мозг успел как-то отреагировать на такой дерзкий запрос, самая стойкая мысль рухнула вместе с остальными, и Рахат провалился в сон.

Кусочки трезвого сознания отрывались и крупинками мерцали в пространстве. Стоило пустить их через огромный провод и подключить к какой-нибудь жуткой машине, которая переводит, допустим, двоичный код в какой-нибудь тетраидоичный. Но об этом лучше узнавать у экспертов.Дилетантство в таких вещах ни к чему хорошему не приводит.

Вобщем, крупинки мыслей постепенно генерировались бы в 010101, потом в 16FG, и уже потом чудесным образом превращались в маленькие частички песка, которые носились по пустыне.

Вполне реально носились.

Они собирались в группы, словно представители тайных обществ, и объединенной массой налегали на следы двух археологов, уже почти незаметные на теле пустыни. А довольно скоро, припорошенные песком и изредка бинтами, отпечатки ног и вовсе исчезли.

Как, впрочем, и сами ученые мужи.

Скарабеи осмелели – видимо, решили почувствовать себя героями. Жучки начали тихонько, словно идя ночью на кухню перекусить и при этом стараясь не разбудить спящую родню, подкрадываться к появившемуся из-под пустыни зданию. И каждый раз, делая маленький шажок – ну, жучий шажок, как бы он не выглядел, – насекомые вздрагивали, останавливались, но продолжали свой путь. Траектория их была похожая на прямую линию, нарисованную на компьютерном экране, но слишком уж нечеткую, размытую до пикселей.

Песчинки садились скарабеем на хвост (образно говоря) и неслись по той же линии, только вот бояться им было не чем. По сравнению с песком, жуки просто гении – для начала потому, что у насекомых хотя бы есть некое подобие мозга.

Еще у насекомых была генетическая память, которая все еще не давала заползти под исписанные иероглифами камни. Словно однажды здание посчитало, что выглядит слишком скучно, и вопреки всем протестам решило набить себе пару изображений, но татуировщик уж чересчур разошелся.

Песчинки же не могли бояться ничего и никого – они разгонялись, залетали в щели и неслись уже во мраке, преодолевая извилистые коридоры, мрачные изображения богов и людей, начерченных на стенах, но… рано или поздно, они опадали на землю и смешивались со своими собратьями.

Одна крупинка песка только что свалилось в пузатый сосуд. Она провалилась на самое дно, хотя, при правильных обстоятельствах, не смогла бы проделать такой трюк физически.

Песчинка упокоилась на дне одного из четырех горшочков-канопа. Крышки в форме божественных голов валялись в стороне, притом – расколотые. Сразу было видно – у четырех детишек Гора день явно не задался.

И увидь это пара-тройка египетских жрецов, они тут же пошли бы и покончили с собой – чтобы не накликать божественны гнев. Лучше уж самим, до того, как Ра узнает об их ошибке. Как-то спокойнее потом будет гулять по загробному миру.

Ах, да. А еще сосуды были пустые.

Розовое облако наслаждения и спокойствия лопнуло вокруг Рахата с таким треском, который издают только разрушающиеся мечты – даже снесенные здания обваливаются на землю тише. Осколки стекол от нежно-розовых очков, видимо, попали турагенту в глаза, потому что он бахнул смартфоном по столу, заставив усомниться в своей адекватности всех других посетителей «Душистого персика».

– Черт! Они все-таки успели написать эту идиотскую новость, – усища запрыгали вверх-вниз, словно желая сорваться со своего место и как-следует навалять виновникам катастрофы Рахатового масштаба.

– Рахат, – бабушка Сирануш продолжила перетасовывать колоду Таро, – это просто случилось раньше, а не позже. Поверь, о таком никто не стал бы молчать. К тому же, одна фотография с высоты вертолетного полета – ну, не такая уж сенсация…

– Ага, конечно, – отмахнулся гид и поправил феску. – Они из чего угодно смогут раздуть новость – а представь, что эти фото попадут тем людям, которые пишут о всяких там теориях заговорах…

– Да, они-то уж точно постараются. Но для тебя это плохо не обернется.

– И почему же ты так уверена?

Сирануш поправила прическу, а потом, сверкнув кольцами в свете ламп, раскинула колоду карт по столу.

– А вот почему.

– Ты что, будущее по ним предсказываешь?

– Рахат, каких фильмов ты насмотрелся и книг начитался? – в воздух вылетела струя кальянного дыма. – Будущее предсказать невозможно, оно как пустыня – столько крупинок, и все вродекак разные, а вроде как –одинаковые. И, самое главное, они все складываются воедино – без каждой отдельно взятой крупинки не было бы и пустыни…

– Это смесь философии и оккультизма? – дернул усом Рахат.

Сирануш откинулась на спинку.

– Нет, это размышления старой женщины. И этот звучит адекватнее, чем многое из того, что ты порой читаешь. Чтобы видеть древние тайны, иногда нужно просто посмотреть на карты, а не читать очередной журнал о проклятиях.

– Ой, не начинай.

– Я начала говорить об этой новости, но не закончила, – вдруг вспомнила хозяйка «Душистого персика», мысли который с акробатической точностью сплетались в один огромной носок рассуждения, такая метафора здесь уместна более всего. – Тебе она не помешает, потому что… тебе она уже помешала при другом развитии событий. И вообще, лучше бы тебе не соваться в эту гробницу.