Текст книги "Удачный период в жизни Аркадия Скромникова"

II

Если это был удачный период в жизни Аркадия Скромникова, то каков же был неудачный? О, это, конечно же, детство и юность! Но из той поры, о которой Лев Толстой написал не один, а три романа, Аркадию было вспомнить практически нечего – ранние, самые чистые, невинные и впечатлительные годы своей жизни он прожил как настоящий отличник – от лингвистического детского сада для одарённых детей, художественной и музыкальной школы для дошкольников до лингвистическо-экономического лицея, в котором он отбыл, как наказание, 11 лет, не видя белого света между беспощадным школьным расписанием, занимавшим всю солнечную половину дня, и полуночными попытками угнаться за неиссякающим потоком домашних заданий. Тогда Аркадию казалось, что так жизнь и выглядит, и другой жизни нет, – уроки, контрольные, обед на скорую руку, а после – бесконечные исписанные тетрадки под светом настольной лампы, и всё на разную тематику: одни были разрисованы треугольниками всех форм и пропорций, другие – числами, иксами и игреками, в третьих были помещённые в таблицу эпохи развития культуры, эпохи Возрождения и Средневековья, в четвёртых мерещились каллиграфически переписанные рассказы Пришвина и Паустовского, в пятых были заметки о распределении натуральных ресурсов по территории России и так далее. Установить связь между разными предметами не представлялось возможным, да и времени совершенно не было – лишь бы успеть доделать хоть часть, пока не влепили роковую тройку, которая могла бы испортить четвертные (не дай бог, годовые!) оценки. Ведь после одной тройки уже не получить пятёрку в четверти! Так, по крайней мере, Аркадию рассказывала его мама. Сам он за все школьные годы ни одной тройки не получал. Была у Аркадия и другая тетрадка, которую он втайне от всех завёл лет в 14. Тетрадка со стихами.

О чём же писал Аркадий, откуда находил он в себе поэзию? Ответ прост – в себе он, конечно же, найти её не мог (что видел он в своём затворничестве?), но её было предостаточно в классиках, которых Аркадий, как молитву, заучивал с самых ранних лет своей жизни. И вот у него рождались стихи о Прекрасной Даме (о какой – он сам не знал), о Дороге (ох уж эти русские стансы!) и даже о притеснённых крестьянах. Каждое стихотворение тогда Аркадию казалось непременно гениальным, и так он с 14 до 18 лет написал целых три полновесных книги стихов, ценность которых, пожалуй, была лишь в том, что, возможно, только они не давали ему сойти с ума от монотонности школьной рутины.

Но 11 лет трудов и учений прошли. Отзвенел последний звонок, промелькнул выпускной с пьяными лицами одноклассников и одиноким стоянием на школьном дворе летней ночью (кто мог подумать, что школьный двор способен существовать в таком антураже!) – бессонные ночи Аркадия не прошли даром: он окончил школу круглым отличником, золотым медалистом и стобалльником по русскому и литературе. Аркадия называли не иначе как гордостью школы, тем большей, что он в том году был единственным золотым медалистом. За день до выпускного состоялось торжественное вручение медали – ему, Аркадию, впервые оказавшемуся в центре внимания всей школы. Ну, как всей? Почему-то на эту церемонию из его одноклассников пришло заметно меньше, чем на выпускной на следующий день. Может быть, все действительно приболели, а за ночь чудесно выздоровели, а может, на вручение медали просто нельзя было пронести с собой пакетированное вино и несколько мешочков дешёвой травки. Зато присутствовало много родителей, причём учащихся из других классов. Попали на церемонию и трое ребят, замешанных в громкий тогда скандал с подтасовкой результатов ЕГЭ – все уроженцы Кавказа, они прогремели на всю страну как взяточники и обманщики, их даже в «Пусть говорят» приглашали. Возможно, если бы этот скандал не развязался, Аркадий вовсе бы не был единственным медалистом в том году, но к этой троице было настолько приковано внимание публики, а они настолько явно этих медалей не заслуживали, что директор не рискнула дразнить общественность ещё более, что, однако, ей совсем не помогло – чудом избежав тюремного срока, она всё равно была уволена, стоило выпускным закончиться.

Но всё это было не важно, ведь Аркадий был отличник совершенно честный. Возможно, единственный в своём роде честный отличник. Гордость школы была неподдельна. Некоторые чужие родители тоже почему-то гордились. Чья-то незнакомая мама даже пустила слезу. Несчастная кавказская троица также выказала уважение Аркадию – по-горски они пожали ему руку, обнялись и потрепали по плечу, хотя за все 11 лет вряд ли обменялись и приветствием.

Что же чувствовал Аркадий в этот вечер? Ничего! Разве что усталость и какое-то опустошение. 11 лет, и – закончилось, словно раба выпустили на свободу. Да, надо было спешить записаться к новому «хозяину», сдать вступительные, поступить и снова начать учиться, но что это будет за жизнь, Аркадию было совершенно неизвестно и даже страшно было представить.

В каком-то оцепенении Аркадий принял медаль и поздравления. Всё в том же оцепенении он пребывал весь выпускной вечер и всю выпускную ночь. Но совершенно иначе наутро он принял от родителей известие о том, что его приглашают на всероссийский Бал медалистов в Гостином дворе. О, как это звучало! Гостиный двор, Бал – всё это в мыслях Аркадия представлялось невероятно поэтически, как у его любимых классиков. Даже странная, немного зловещая улыбка появилась на его лице, когда фантазии зашли ну уж слишком далеко – там, где Бал, там и Прекрасные Дамы, а где Дамы, там, очень может быть, и дуэль! Да, Бал медалистов должен был быть чем-то совершенно иным, нежели школьный выпускной, на то он и Бал. Скопление такого количества медалистов в одном месте непременно должно было быть высшей концентрацией молодых умов: вот они – друзья, единомышленники, достойные дружбы; вот они – юные, прекрасные девушки, достойные любви. 11 лет безнадёжных трудов вдруг отошли в тень и обрели новый, вселяющий веру смысл.

К Балу был приготовлен прекрасный костюм – дорогой итальянский пиджак, а под ним розовая рубашка. В карман пиджака Аркадий даже хотел вложить розу, но мама сказала ему, что это перебор. Скромников, вопреки своей фамилии, решил одеться совсем не скромно и пусть и официально, но отчасти неформально, как бы по-журналистски, поэтому вместо костюмных брюк были предпочтены бежевые матовые джинсы на подтяжках. Это было смело и элегантно, достойно поэта и медалиста. Неизвестно зачем, Аркадий выпросил у родителей приличное для тех лет количество денег – пять тысяч. Какое развитие этому вечеру он предрекал, известно лишь ему самому.

Перед выездом Аркадий долго разглядывал себя в зеркало и рассуждал несколько лихорадочно, словно влюблённый: «Интересно, по тому, как я выгляжу, видно, что я поэт? Каков я по сравнению с другими медалистами? Много ли среди них поэтов? Когда они меня увидят, они поймут, что я поэт?» Откуда взялись эти мысли и почему они вдруг стали так для Аркадия важны? Что за новые чувства будоражили его кровь? Какое-то ожидание, предвкушение, причём как будто чего-то определённого, ожидание кого-то конкретного, словно встреча уже назначена и отсчитываются последние минуты до неё. Кто должен прийти? Она? А кто она? И как всё пройдёт? Такое событие больше не повторится! Или сейчас, или никогда – там непременно должна быть она!

Ох уж эта она! Сколько боли она доставляет, ещё даже не явившись, а сколько боли доставит, если не явится вовсе!..

В этих мечтах Аркадий провёл всю поездку в такси, пока не высадился неподалёку от Кремля. Как прекрасен июньский вечер в центре Москвы! Оранжевое закатное солнце падало на крыши малоэтажных домов, которые не способны были отбросить слишком длинные тени на улицы. В новом костюме Аркадию было немного жарко, но ради такой элегантности можно было и потерпеть дискомфорт. Воздух был удивительный – немного пыльный, но пыль была совершенно иная, нежели возле шоссейных дорог, перерезающих спальные районы, – пыль была старинная, пыль веков! Всё было так хорошо, так возвышенно, что переступать порог Гостиного двора было страшно и, наверное, и вовсе не стоило его переступать. Но Аркадий сделал неуверенный шаг, окинул старинную улицу будто бы прощальным взглядом и вошёл внутрь.

Внутри Гостиный двор совершенно не соответствовал представлениям Аркадия. Несмотря на старинные балюстрады и изящно оформленные под классические колонны стены, Аркадия неприятно поразил стеклянный купол, который больше подходил какому-нибудь мебельному магазину или автомобильной выставке, нежели старинному Гостиному двору. Сам зал лишь усиливал похабное ощущение выставки – повсюду были расставлены самые дешёвые стенды и шатры с чай– и кофемашинами, возле которых красовались ряды пластмассовых стаканчиков. Где-то в отдалении была сцена, на которой исполнялось что-то несуразное, даже непопулярное, а тем более не соответствующее духу Гостиного двора. Медалисты же составляли серую, прыщавую, одинаково одетую массу: все мальчики – в не подогнанных под размер костюмах, все девочки – в белых платьицах. Аркадий довольно-таки быстро пришёл к выводу, что медалисты по большей части – довольно-таки уродливый люд. «Неужели и я так выгляжу?» – задумался Аркадий, но тут же поймал свой образ в случайном зеркальном отражении – нет, он выглядел совсем не так, но лучше от этого почему-то не становилось.