Текст книги "Кодекс Арафской дуэли"

Наглец кивнул прелестной головкой.

– Да, ходит легенда, что свою теорему он решал в Кхамбалийской тюрьме, где сидел за противоправную деятельность.

Архилл поморщился. Он прекрасно знал, что это именно красивая легенда. Особенно про убеждения. За воровство он там сидел.

Монтейн вздохнул, и получилось это весьма эффектно. Наглец не собирался выходить из образа.

– Поймите, я ведь снисхождения не прошу: ах, я маленький еще, помогите мне, младенчику… Я уже взрослый и вполне могу отвечать за свои поступки. Мне ни от кого не нужно одолжений. И если я согласился, чтобы Кали выплачивал мне стипендию, это вовсе не потому, что я принимаю от него милостыню. Заметьте, стипендию эту мы выдумали не только для меня.

– Меня эта стипендия поразила до глубины души, – признал Архилл. – Я раньше относился к Кали как к чему-то чисто декоративному. Нет, он милый человек и, я уверен, добросердечный, но слабовольный и легкомысленный.

– Кали? Ну-ну… – ухмыльнулся Монтейн. – Тогда он наверняка преподнесет вам еще немало сюрпризов.

Ближе познакомившись с графом Менкалинаном, Монтейн сделал несколько открытий, часть из которых ему не понравилась. Кали действительно был человеком милым и добросердечным. Но не слабаком и не дураком. Слово «археология» он прекрасно знал. Как и множество других слов на шести разных языках. И прекрасно умел устанавливать границы. И манипулировать людьми. И, между прочим, пил куда меньше, чем полагали окружающие. И искренности в нем не было ни на грош. А криптографию он изучал скорее на профессиональном уровне. Монтейну, во всяком случае, те книжки, что он дал почитать, были пока не по зубам. И, в конце концов, если у вас есть голова, а к голове прилагаются мозги и глаза, достаточно посмотреть, как Кали машет шпагой у Лейме. Слабовольному и легкомысленному человеку трех часов такой тренировки не вынести.

Люди из рода Беруджи декоративными не бывают, как не бывают декоративными тигры. Тигрята тоже выглядят мило – пока не покажут когти. В общем, если граф Менкалинан решил, что ему зачем-то нужен некто Монтейн, – лучше не возражать. Безопаснее будет.

И маленькому человечку Монтейну граф Менкалинан нужен – и по тем соображениям, которые Монтейн высказывал Тенедосу, и по другим. Кое о чем людям не расскажешь. Не может же дворянин, пусть и безденежный, сказать кому-то, что его сестра пребывает в любовницах у самого известного в Столице дуэлянта. Откровенно говоря, Монтейн знал, где она живет, – в уютном домике в тихом районе, однако прийти к ней открыто не мог. Сделать так – придется соблазнителя вызывать на дуэль, а какой сейчас из Монтейна противник? Смех один. Поэтому и упражнялся он с таким усердием у Лейме, поэтому и копил деньги на будущее: даже если удалось бы обойтись без дуэли, просто так забрать сестру Монтейн не смог бы. Небо всемогущее, ведь это надо квартиру снимать, служанку хотя бы одну нанимать, думать, что они с сестрой будут есть и во что одеваться! Прикидывая расходы, Монтейн осознавал, что вдвоем при нынешних обстоятельствах продержаться не удастся. А значит, придется, вероятно, выпрашивать у Кали какое-нибудь место.

Но ведь стыдно будет просить у графа, пусть и приятеля, должность, ничего не зная и ничего не умея!

Хорошо еще, что сестру такое положение ничуть не тяготило. Она была влюблена в своего соблазнителя, и Монтейн, когда украдкой на нее поглядывал, видел неподдельное счастье в ее глазах.

Так что с решением этого вопроса можно было подождать.

Глава 4
Рекомендации

Можно было бы загордиться и почивать на лаврах: и стипендия, и приятельство с Кали, и занятия у Лейме… Живи не хочу, тем более что нередкие посещения «Вулкана» приносили небольшой, но стабильный доход.

Жизнь, однако, тем и хороша (или плоха?), что порой делает неожиданные ходы.

Меньше всего на свете Монтейн ожидал того, что однажды на улице к нему подойдет некто и произнесет его имя. Однако это произошло.

– Господин Монтейн? – услышал он, едва выйдя из дому в не самое прекрасное утро.

Ни на посыльного, ни на слугу человек, обратившийся к нему, не походил. Он был молод, крепок и как-то тускловат. Незаметен. Монтейн вполне мог принять его за одного из надзирателей Вулкана, но этого человека он в клубе не видел.

– Да? – настороженно произнес Монтейн.

Человек протянул небольшой конверт – в таких обычно посылают визитки. Так и оказалось. «Прошу следовать за подателем сего» – так гласила надпись от руки на оборотной стороне визитки, выполненной из очень качественной бумаги. А на лицевой было напечатано – скромно, без указания титула, имени и фамилии: «Начальник Его Величества Отдельной Тайной Коллегии при Министерстве Охраны Короны». В углу стоял пятизначный номер, набранный типографским шрифтом.

– Хм… – произнес Монтейн. – Чем моя персона привлекла к себе столь высокое внимание? Вы не в курсе?

– Не могу знать, сударь, – бесстрастно ответил человек.

– Куда мне следовать?

Человек указал на стоящий неподалеку экипаж – не серую повозку для арестованных, как можно было предположить, а обычную извозчичью пролетку, на козлах которой сидел такой же неприметный возница. Так что на встречу с человеком, который способен был мановением мизинца стереть его самого и память о нем из этого мира, Монтейн отправился вполне прозаическим способом. Особого страха, впрочем, он почему-то не испытывал. Он прекрасно понимал, что означает это приглашение. Грехи за ним водились, это естественно, но таких, которые могли бы привлечь внимание столь серьезной организации, как ОТК, среди них не было. А вот знакомство с графом Менкалинаном… Кали. Конечно, Кали. Пожалел, что проговорился об Арафской дуэли? Вот и доложился начальству. Интересно, что все-таки последует: строгое внушение, чтоб не разбалтывал дальше? Подписка о неразглашении? Превентивный арест? Ну, это вряд ли.

Пролетка свернула с оживленной улицы на тихую боковую, потом и вовсе проехала по старинному парку и остановилась у малозаметной двери большого особняка, где его сопровождающий сошел с пролетки, предупредительно оставив открытой дверцу. Монтейн последовал за ним. Сопровождающий стукнул дверным молотком; открылось смотровое окошко, потом дверь, и они оказались в небольшой узкой комнате, перегороженной примерно посередине барьером. За столом в дальней половине комнаты сидел человек; перед барьером, сложив руки за спиной, стоял еще один.

– Вашу карточку, сударь, – потребовал тот, что стоял.

Монтейн предъявил.

Тот, что стоял, зачитал вслух регистрационный номер.

– Соответствует, – сказал второй, бросив взгляд на лист бумаги перед собой.

– Фамилия? – спросил первый.

– Монтейн.

– Соответствует, – сказал второй.

Первый открыл дверцу в барьере, пропустил Монтейна и вернул визитку. Зашел за барьер сам и закрыл дверцу. Отступил на два шага, открыл дверь в боковой стене.

– Проходите.

Выходя в дверь, Монтейн оглянулся. Его бывший сопровождающий неподвижно стоял около входной двери. Сзади него стоял человек, который отпирал им дверь.

– Предъявите карточку, – сказали Монтейну во второй комнате.

Он предъявил.

– Следуйте за мной, – сказал ему еще один человек.

Он последовал по длинному коридору до находящейся в его конце большой двери. За ней оказалась просторная приемная, где ему еще раз пришлось предъявить визитную карточку.

– Господин Монтейн? – спросил секретарь, глянув на номер. – Извольте обождать.

Сесть он не предложил, вместо этого исчез за начальственной дверью, однако тут же вернулся и пригласил юношу в кабинет.

Хозяин кабинета стоял у окна. Монтейн вошел и сдержанно поклонился.

– А вот и господин Монтейн. Знаменитый очаровательный господин Монтейн.

В голосе начальника ОТК отчетливо звучала ирония, и Монтейн решил ответить ему тем же. Он отвесил изящный поклон и, глядя на силуэт хозяина, произнес нарочито скромно и любезно:

– Я глубоко польщен, ваше превосходительство, что вам известно мое имя. Однако эпитеты, которыми вы сопроводили его, пожалуй, излишни. Мне лестно, что моя скромная персона могла заинтересовать столь высокопоставленную особу…

– Нахальный щенок, как и следовало ожидать, – констатировал хозяин кабинета. – Садитесь. Не туда. Вот в это кресло. – Он сделал несколько шагов и сам сел в одно из кресел в углу кабинета.

Место это, по всей вероятности, досталось Монтейну неслучайно. Прямо перед ним на стене висело довольно эффектное живописное полотно: эшафот, на эшафоте рядом с палачом – молодой красавец в старинных одеждах. Здесь же некоторое количество официальных лиц: кто с бумагами, кто при оружии. На ступенях – коленопреклоненная красавица со страданием на лице. Ну и вокруг эшафота – зрители, предвкушающие развлечение.

Надо полагать, на посетителей картина должна была производить душераздирающее впечатление. Скорее всего, им следовало тут же каяться во всех грехах.

– Вероятно, один из клиентов вашего ведомства? – спросил Монтейн, указывая на картину.

Начальник коллегии не обернулся.

– Сильная картина, не правда ли? – проговорил он. – Нет, это не клиент. Это основатель коллегии Сайф Кет Тахрайль.

– Казнен на эшафоте? – слегка удивился Монтейн.

– По приговору за измену в пользу Великого царства Махрийского. На самом деле – за нарушение кодекса Арафской дуэли.

Ага, господин начальник ОТК изволит с ходу открывать государственные тайны первому попавшему к нему в кабинет наглому щенку? Похоже, начинается отеческое увещевание случайно узнавшего государственный секрет мальчишки.

– Я слыхал об Арафской дуэли, ваше превосходительство. Но ведь это легенда.

– Да уж такая легенда, что эта дуэль у меня уже в печенках сидит… – заметил начальник ОТК. – Арафская дуэль – головная боль моей коллегии. Вы ведь не знаете, что пятерых бойцов для дуэли выставляет именно ОТК? Коллегия махом лишается пятерых самых лучших своих офицеров.

Его превосходительство, видимо, не собирался тратить свое драгоценное время даром и решил сразу расставить точки над всеми нужными буквами.

– Именно пятерых? – удивился Монтейн. – Всегда пятерых?

– Именно и всегда, – ответил его превосходительство. – Остальных пятерых подбирают по всей Империи. Шансы уцелеть и не получить тяжких увечий во время дуэли весьма невелики. Зато и приз достойный: уцелевший становится Хозяином Арафы.

– Ах да. – Монтейн даже хлопнул себя по лбу, так расстроила его собственная непонятливость. – Я совсем забыл.

– По сути, это не дуэль, а кровавое жертвоприношение, имеющее очень давнюю традицию.

– Жертвоприношение – в наше время? – поразился Монтейн.

– В наше, – жестко сказал начальник. – И вот когда вы, юноша, сядете на мое место и повидаете с мое, тогда я позволю вам рассуждать о нашем просвещенном времени. А пока извольте молчать. Я, между прочим, посвящаю вас в одну из государственных тайн.

«А я здесь при чем?»

– Стоит ли, ваше превосходительство? – быстро спросил Монтейн.

– К сожалению, вы уже запутались в ней по самые уши, – сказал начальник ОТК. – Поэтому сидите и слушайте. Не так просто подобрать десять участников дуэли. Порой подготовительный период длится месяцами, а иногда – годами. Поэтому мы не можем допустить, чтобы срок подготовки затягивался из-за недобросовестного поведения бойцов. По существующей традиции отказаться от дуэли нельзя. Отступнику – позорная смерть, членам семьи – пожизненная ссылка. Участвовать в других дуэлях – нельзя. Жениться, если попал в число дуэлянтов, – нельзя. К сожалению, во время церемонии бракосочетания произносятся некоторые священные формулы… Впрочем, вы не поймете. Если коротко, из-за этих формул нарушается связь с Арафой и человек выбывает из числа дуэлянтов. С Тахрайлем случилось именно это. Тоже, знаете ли, свободомыслящий человек был. И тоже полагал, что живет в просвещенный век… В общем, трагичная история, нехорошая история, и в частности мы сейчас вдаваться не будем. Скажу только, что после того прецедента было решено, что гражданский брак участника дуэли считается таким же законным, как и официальный. В случае смерти мужа женщина признается законной вдовой, дети – законными детьми, ну и имущественные вопросы решаются соответственно.

Монтейн лихорадочно пытался сообразить, какое он имеет отношение ко всему происходящему.

– В общем, поскольку никто не ожидает, что эти офицеры после дуэли вернутся на службу, на их место заранее подбирают преемников, – продолжал свою лекцию начальник ОТК. – Имеется традиция – впрочем, не такая уж давняя: офицер пишет рекомендацию тому, кого считает достойным занять его место. Не могу сказать, что эти рекомендации имеют какое-то официальное значение, но все же учитываются, так как служат хорошей характеристикой рекомендуемому. Если человек, которому дана рекомендация, является гражданским лицом, встает вопрос о вступлении его в ряды коллегии. Но прежде коллегия собирает на этого человека досье.

Монтейн молча слушал. Ситуация, в которую он попал, ему сильно не нравилась. То есть кто-то… Кали написал ему рекомендацию? Он-то думал, что Кали всего лишь черкнул объяснительную и сообщил об обстоятельствах. А тут, оказывается… Рекомендацию, о которой он не просил?

– Вот и мои офицеры написали каждый по рекомендации, – проговорил начальник ОТК. – Должен признаться, очень они с этим делом тянули. Мне им раза два пришлось напоминать, пока наконец они не сдали на днях свои рекомендации. И что же оказывается? Оказывается, господин Монтейн, что все пять моих офицеров, не сговариваясь, дали рекомендацию одному и тому же человеку.

Юноша моргнул.

– Не мне, надеюсь? – Он уже понимал, что именно ему. Кто? Кто???..

– Зря надеетесь. Именно вам. И вот теперь скажите мне, дорогой господин Монтейн: а что это в вас такого интересного есть, что мои офицеры, все как один, решили вас так отменно рекомендовать? В карты хорошо играете? Нашли чем удивить! Математику изучаете? Тоже ничего чрезвычайного. За красивые глаза? – Начальник хмыкнул, пристально посмотрев на юношу. – Ну, положим, глаза действительно красивые, но что-то мне не верится, чтобы все пятеро, встретив вас, вдруг решили сменить свои любовные предпочтения. Да и вы в приключениях такого рода пока не замечены.

– Но, возможно… – Монтейн запнулся, помолчал немного и продолжил: – Может быть, там все-таки написано – почему?

– Представьте, да. В том-то и дело, что все как один признают, что из ряда вон выходящими талантами вы не обладаете, но ОТК, несомненно, пригодитесь. Каково? – Начальник строго посмотрел на юношу. – И что, скажите на милость, я должен думать, очаровательный господин Монтейн?

– Не знаю, – сказал юноша. – Полагаю, вы не поверите, если я скажу, что вовсе не собирался кого-то очаровывать. Я даже не знаю этих людей. Могу предполагать, конечно… Разве что Кали… прошу прощения, граф Менкалинан… Ваше превосходительство…

– Да какое вам дело, кто эти люди? – спросил начальник ОТК. – Разве ваше положение хоть как-то изменится от того, что вы узнаете их имена?

Монтейн поднял глаза.

– А что такое с моим положением? – настороженно спросил он.

– Люди, подобные вам, – без причины очаровывающие работников ОТК – находятся под глубочайшим подозрением. Заметьте, слово «очаровывающие» происходит от слова «чары», а чары – как раз то, чем, помимо многого другого, занимается моя коллегия. И я вполне готов поверить, что сознательно вы этими чарами управлять не можете, но ваше положение от этого вовсе не становится легче. Люди с подобными талантами, мой юный друг, опасны для моих людей. Сказать по правде, дорогой господин Монтейн, я испытываю большое искушение. Мне очень хочется отвести вас сейчас же в подвал и полюбоваться вашим расстрелом. Поверьте, я вовсе не садист и не любитель подобного рода развлечений. Однако мне интересно, сумеете ли вы очаровать расстрельную команду…

Монтейн сглотнул, не отводя взгляда от начальника ОТК.

– Надо полагать, вас мне очаровать не удастся?

– Опять же честно: понятия не имею, – признался его превосходительство. – Но, как говорится, предупрежден – значит вооружен. Я уже принял решение и отдал приказ. Любое мое отступление от заранее намеченной линии поведения вызовет немедленные действия. Стрелять будут на поражение. Поражать, естественно, будут вас. Как вы оцениваете свои шансы выжить?

– Не думаю, чтобы они были слишком большими, – медленно проговорил Монтейн.

– Прекрасно, что вы понимаете это. Сейчас вы пройдете вон за ту дверь, – начальник показал, за какую именно, – и ответите письменно на ряд вопросов.

Дверь была металлической, толстой – такие на сейфах ставят. Комната за ней была невелика. У противоположной двери к стене была прикреплена складная столешница, по обе стороны от нее располагались такие же складные сиденья. На столе лежала стопка бумаги и несколько самозатачивающихся таласских карандашей.

Свет излучали все поверхности в комнате – как стены, так и пол с потолком. Даже стол и сиденья, даже их опоры. Даже умывальник и унитаз в углу рядом с дверью. Карандаши и бумага, правда, были обыкновенными.

– Отвечайте на каждый вопрос на отдельном листе бумаги. Каждый лист бумаги опускайте в щель около стола. Если возникнут вопросы или что-то понадобится, нажмете кнопку над столом, – сказал начальник ОТК и мягко прикрыл дверь.

В комнате наступила полнейшая тишина. Дверь как будто отсекла все звуки.

Монтейн постоял немного посреди комнаты, покачиваясь на каблуках. Было страшно. Было жутко. В душу, шевеля черными щупальцами, заползало ощущение безысходности. Вряд ли эта светящаяся комната – последнее, что он видит в жизни. Но вот предпоследнее – да, возможно. Сейчас он письменно ответит на вопросы. Их прочтут. И пара молчаливых конвоиров, скорее всего, переведут его в другую камеру. Без суда и следствия. До конца жизни.

Он сел за стол. Вопросы были написаны на верхнем листе – ничего особенного. Ничего заковыристого. Ничего такого… угрожающего.

Начнем, пожалуй.

«1. Полное имя. Сословие. Титул (если есть). Псевдонимы и причины их использования.

Джессинар Сафар из Монтейна, нетитулованный дворянин. После прибытия в Столицу стал использовать в качестве фамилии название родового поместья Монтейн. Причина – не хочу носить опозоренную отцом фамилию».

Листок ушел в щель.

Таких нищих, безземельных дворян хватало по всей Империи; обидно было только, что обнищание произошло целиком по отцовской вине. Дед, Дженагар Сафар из Монтейна, не мог похвалиться обширностью поместья или его богатством, однако имение у него было все же крепкое, приносящее доход. Беспутный сын все прогулял и имения, служившего Сафарам гнездом более двух столетий, лишился. Женился, чтобы поправить дела, на дочери богатого крестьянина. Прогулял и приданое.

Семью поселил в сарае за огородами тестя, сам ездил по соседям, продолжая разгульную жизнь. Потом уж и вовсе стал посмешищем для всей округи, отовсюду его прогоняли, потому что воровал и скандалил. Жена терпела все это лет десять, потом тихо умерла. Дети, близнецы Джессинар и Джесса, остались расти, как сорняки при дороге. Дурная отцовская слава намертво приклеилась и к ним; иначе как ворами и попрошайками их не называли, относились к ним хуже, чем к нищим бродягам. Правда, Джессу, миловидную девочку, сердобольные соседки жалели, подкармливали, иной раз дарили какую-нибудь старую одежонку. А Джессинар слыл таким же отпетым подонком, как и его отец.

«2. Причина, по которой покинул дом.

Семейные разногласия».

В родном селе оставаться было нельзя: никаких перспектив, никакого заработка, никакой жизни. Что бы ты хорошего ни сделал, к тебе все равно лучше относиться не будут. Давно бы сбежал в большой мир, да Джесса держала. Куда подашься с девчонкой? Мир опасен.

Вот и тянулось время, растрачиваемое впустую. Когда погода позволяла, бродил по округе с ружьишком, посматривал, какой дичью можно поживиться. Зимой хуже: хорошей одежды не было, в мороз носу из дома не высунешь, по лесу не побродишь. Джесса целыми днями пропадала у соседей, помогала по хозяйству, шила, оставалась на долгие девичьи посиделки. Для посиделок первые годы она была уж слишком молода, но ее не прогоняли, а она забьется куда-нибудь в уголок, тихо сидит, вяжет что-нибудь или вышивает. Джессинару в эти дома ходу не было, не доверяли ему. Сидел тогда с папашей около печурки в сарае. Стены в сарае обрастали инеем, от печки и отходить не хотелось. Папаша со скуки и начал посвящать сыночка в премудрости игорной науки.

Когда от игры уже тошнило, Джессинар уходил в убогую сельскую школу. Нехитрые науки, которые там преподавали, – грамоту и арифметику – он давно уже усвоил, поэтому просто читал книжки, позаимствованные у учителя. Тот и сам был, разумеется, не ахти как образован, но книжки у него имелись – и свои, и те, что от прежних учителей остались. Немножко по истории, немножко по географии, десяток бульварных романов и – гордость молодого учителя! – «Кладезь познаний, необходимых благородному молодому человеку, с присовокуплением Именного справочника титулованного Имперского дворянства». Учителю до титулованного дворянства было еще дальше, чем Джессинару, был он из простых мещан, но приобщиться к светскому шику хотелось. Вот и Джессинар от нечего делать «Кладезь» как следует проштудировал и теперь даже спросонья мог сказать, в каких случаях благородный человек должен носить белые перчатки, в каких – желтые, а в каких мог преспокойно обойтись без перчаток. Тогда казалось – не пригодится в жизни ему этот этикет. Гляди ж ты, как все обернулось… Как только в Столицу попал, так без «Кладезя» ему и не обойтись. Так что задумываться над вопросами, каким узлом уместно завязать галстук и можно ли к серому сюртуку надеть коричневые башмаки, элегантному господину Монтейну не приходилось – ответ появлялся едва ли не раньше, чем возникал подобный вопрос.

Однако «Кладезь», как уже было сказано, Джессинар оценил уже много позже, став Монтейном. И «Именной справочник» пригодился, когда драгоценный господин Монтейн стал бывать у «Вулкана», а особенно – когда попал в компанию Кали. Само собой в голове всплывало, например, при нечаянной встрече в парке с матушкой Тирена, что к ней надо обращаться «ваша милость», к сестре Кали – «ваша светлость», а не приведи небо столкнуться с самим герцогом Беруджи – тут уже нужно упоминать «ваше высочество».

В тягучие деревенские зимние времена «Кладезь» был не более чем лекарством от скуки. Но потом в школьном чулане случайно нашлись две книжки, оставленные кем-то из прежних учителей: «Досуги на старой мельнице» и «Введение в алгебру и аналитическую геометрию» преподобного отца Бахари, и жить стало намного интереснее. Начал Джессинар, само собой, с «Досугов»: там формул было меньше, зато задачки занимательные. Вошел во вкус – и взялся за «Введение». Обе книжки были в весьма плачевном состоянии, многих страниц не хватало, и кое о чем просто приходилось догадываться. Деревенский учитель помочь ничем не мог: он знал только четыре арифметических действия и дроби, сама алгебраическая идея заменять конкретные числа буквами не укладывалась в его сознании.

А Джессинар с удовольствием смаковал новые сведения. Принцип логарифма показался ему настолько остроумной шуткой, что он с азартом попробовал, как свежий анекдот, пересказать его учителю… и понял, что соли этой шутки тот не оценит. Как и никто другой из его знакомых.

Теперь Джессинар грезил о канонических уравнениях, преобразованиях тригонометрических функций и комплексных числах. Теперь он мечтал о Столице – хоть одним глазком посмотреть на людей, которые пишут такие интересные книги.

О небо! Как?..

Взять Джессу с собой он не мог – дураком не был и в общих чертах представлял, какие опасности грозят беззащитной девушке в большом городе. Сумеет ли он ее защитить? Оставить в деревне одну тоже нельзя было: отец все чаще распускал руки, бил всерьез, зверел на глазах. Сын лет с четырнадцати приучился давать сдачи, так папаша переключился на дочку. Джессинар защищал сестру как мог. Оставлять ее с отцом одну было нельзя – забьет до смерти рано или поздно. Замуж ее не возьмут: бесприданница. Красивая, правда, но это ничего не значило. Крестьянин на такой не женится – дворяночка, благородная кровь; такую заставлять работать, как деревенскую молодицу, неприлично. Дворянин не женится и подавно – воспитания благородного нет.

Он уже почти решился уходить из деревни, взяв Джессу с собой, но тут все и случилось, вдруг и сразу, как с горы кувырком.

Ах, какое счастье для сплетницы первой доложить непутевому соседу, что дочка его тоже с прямого пути сошла! Самое начало событий Джессинар упустил, наслаждаясь разделом об алгебре высказываний. Услышав рев папаши «Убью распутницу!», он мигом рванулся на помощь сестре, потому что отец явно не шутил…