Текст книги "Человек, который знал об этом городе всё"

Человек, который знал об этом городе всё
Денис Никков

***

Неужели я не понимаю, что я сам погибший человек. Но – почему ж я не могу воскреснуть!

Фёдор Михайлович Достоевский «Игрок»

***

Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала хватило бы и на праведника, и на подлеца.

Иоганн Вольфганг Гёте

Дизайнер обложки Юлиссис Невмер

© Денис Никков, 2017

© Юлиссис Невмер, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-1954-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Поздно…

Сейчас, когда с тех пор прошло столько времени, и картинки былой жизни видятся с некоторым спокойствием и обречением, я нахожу в прошлом важные мелочи, которые не смог заметить вовремя.

Меня зовут Александр, и предпочел бы в начале не называть свою фамилию, потому что это не моя история. И это книга не о любви и не об измене, не о дружбе и не о предательстве, не о войне и не о временном перемирии, и даже не о разнице между хорошим общением и пустыми сплетнями.

Это история о человеке, которого звали Фрэнсис Стейп. И как так случилось, что от простого бармена, зависели в некоторой степени судьбы многих людей: от простых рабочих до влиятельных деятелей разных сфер. Последние частенько заходили в «YOURS» за дозой аперитива, ведь это был самый престижный бар в городе. Они попросту должны были туда приходить. А иные мечтали посетить бар лишь затем, чтобы рассказывать о своем походе на работе, в компании приятелей либо подруг.

Но при всей той наигранности и пустоте глаз посетителей бывали дни и неплохие. Факт смогли бы подтвердить те люди, которые пришли в бар украсить одиночество и даже те, у кого было неплохое настроение и до принятия алкоголя – важная деталь. И о ней смогли бы рассказать многие из тех людей, которым посчастливилось побывать в баре «YOURS» и беседовать с Фрэнсисом Стейпом.

Особое обоняние, прозрачность суждений, внимательность, властная жизнерадостность – все в нем было так заложено природой, что внушало жизнь, борьбу со смертью.

Когда находится рядом с тобой, стоит ему сказать пару фраз, и ты почему-то желаешь быть честным и откровенным в ответ. Ловишь себя на этом.

Да, подтвердили бы многие, но вероятно, тех уже нет в живых, а иные давно покинули эту часть суши, гонясь за счастьем – человек так устроен. Я знаю, знаю не понаслышке, что он постоянно мечется, а тот, кто не делает того, обязательно восполнит сей факт в тишине – там, где всякий шорох так властен над тобой.

***

Бар «YOURS» уже давно не существует. А нынче на его месте другое заведение круглосуточного типа. Но оно лишь отдаленно напоминает место, в которое посчастливилось захаживать мне, когда был молод.

«Ни о чем не жалей» – теперь я знаю, что это пустая фраза. Всякий человек о чем-либо жалеет, если он жив и все еще не потерял рассудок. Так вот, я жалею о том, что тогда не нашел Фрэнсиса. Пусть спустя год, спустя три или четыре лета. Все равно! Но осмысленной попытки с моей стороны не было. Слишком поздно я начал об этом думать. В конце концов: кто он?

А те старания, что случались до этого, вовсе были направлены не на то, что нужно. Правда тогда была неразличима. Я метался в тумане любопытства, наивно полагая, что он вскоре развеется лучами истины. Но новые факты вновь и вновь влекли меня туда, где затем практически ничего не видел.

Так уж произошло, что мы познакомились с Фрэнсисом в этом самом баре. Бар «YOURS». Непросто произносить это название, понимая, что располагаешь лишь воспоминаниями. А они – то четкие, то не совсем. Но магия воспоминаний в том, что их можно уничтожить другими либо прокручивать в голове заново – снова и снова.

Так почему мне не довериться подобному фокусу?

Бар «YOURS» занимает центральное место в рассказе. До того момента, как Фрэнсис рассказал свою историю, которая и создала эту книгу, мы встречались всего пару раз, но я запомнил некоторые моменты, связанные с этим человеком, а означает ли это, что запомнил его самого?

С тех пор, как мне в руки попала записная книга Фрэнсиса, где он все так подробно помечал, прошло немало время. Я обосновался в другом городе, но не оставлял мысли, и желал рассказать об этом человеке, прекрасно понимая, что спешка может убить мое скромное желание.

Однако медлить больше нельзя.

ЧАСТЬ I

I

Летний вечер растворился в надеждах. Выпускной бал рассветом миновал, ознаменовав закат юности – это случилось вчера.

Но завтрашний день уже стал сегодняшним. И предыдущее предложение успело взять свое у реальности ни один раз.

Тем не менее тот день запомнился многим. А ведь еще совсем недавно они вместе ехали навстречу, казалось бы, незнакомому, но безумно желанному веселью. Возгласы, крики, смех и улыбки. Двухъярусный автобус остановился. Пора было выходить.

– Стейп, может, сегодня тебе удастся достучаться до сердца Грейс. Другого шанса уже не представится. Конечно, если оно у нее есть.

Уильям Джефф наиграно похлопал по плечу Фрэнсиса, когда они выходили из автобуса и затем рассмеялся.

С тех пор как Грейс перевелась к ним из другого университета, Стейп уделял ей наибольшее внимание из всех девушек в группе.

***

В отличие от своих теперь уже бывших сокурсников Фрэнсис не ощущал новизны, пленяющей бодрости, приходящей из-за приятной лжи, говорящей, что молодость никуда не уйдет. Да, именно бывших сокурсников, ведь волей-неволей он уже давно ощутил, что общаться за дверями университета будет не со многими. А спустя некоторое время, вероятно, и вовсе ни с кем из них.

Впереди новая жизнь, по-настоящему взрослая. Она должна ворваться, как желанный ураган, но быть гостеприимна, как бриз вместе со всеми надеждами, которые так бережно хранились и переносились из года в год. Тем утром они все вместе наблюдали рассвет, следуя старой традиции, и Стейп едва не поддался опьяняющему чувству, всегда рождающемуся в минуты комфорта, когда природа так искусно гармонирует в температуре воздуха близкой к двадцати градусам по Цельсию. Хочется дышать чаще, еще и еще, глотая свежий воздух. И невольно хочешь верить в свое перерождение. Вот-вот жизнь начнется заново. Кажется…

Однако Фрэнсис не мог не ощутить тени разоблачения этих иллюзий. А их не мог не подкинуть гипнотизирующий вид красного диска солнца, медленно поднимающегося из-за полосы леса.

Стейп не мог принять и другую сторону. Ту, где хранятся разочарования.

Еще один этап жизни пройден. Не просто отрезок, а один из самых счастливых периодов. А именно так кто-то и говорил, когда Фрэнсис учился еще на первом курсе, не упуская возможности напоминать об этом на протяжении учебы. Кто-то пытался всех клятвенно уверовать в истинность сказанного, словно бы очень доверял этим словам, поэтому, наверное, и навязывал многим фразу. Будто бы он, желал предостеречь всех от ошибок, которые совершаться, так или иначе. Однако вспоминать об этом человеке Фрэнсис сейчас не хотел. Ровным счетом, как и оспаривать то, прав он был или же нет. Настало ли уже время для этих ошибок?

Наверняка многие именно благодаря подобной неопознанной дилемме затем и встречают с такой неподконтрольной грустью, «грустью особой» выпускные вечера, встречу рассвета. В один момент ты просыпаешься в одиночестве и понимаешь, что ожидал совсем не этого. А солнце оно одно, и то, что назвал рассветом сейчас, быть может, несколько мгновений тому назад явилось закатом для многих других.

Из всех присутствующих на мосту, особенно тяжело в то утро пришлось Джейн Остер. Джейн держалась безупречно, впрочем, как всегда это получалось перед представителями мужского пола, образовавшими бесхитростными намерениями большую часть сомнительной, но верной публики. Тем не менее, даже она вместе со своей властной внешностью, вдруг отдавшись этой особой грусти, дала слабину, которую позволяла себе лишь перед лучшими подругами в минуты праздника и веселья, обсуждений и сплетен. Слеза вырвалась сокрушительно-напористо и скользнула по ее щеке уместно, словно жест актера данью задумке режиссера, перед законом хорошего кадра, в ту минуту, когда все погрузились в молчание, чтобы отдать рассвету свой взгляд и мысли, если таковые в тот момент имели место быть. Джейн нашла в себе силы и легким жестом смахнула каплю, уже дошедшую до уголка губ, а затем и влажный след, оставленный ею, успевший под властью легкого ветра отдаться обжигающему холоду. Холоду, словно стремительно проходящему кинжалом сквозь кожу.

Слезу заметил боковым зрением лишь Том Лингстон, сидевший рядом с Джейн. Кажется, он мечтал сделать в то утро Джейн Остер предложение и раскрыть перед девушкой чувства, но так и не совершил этого. Но вместе с тем влечение было настолько сильным, что тот, кто хоть немного внимательный по своему складу, не смог бы не заметить сильную тягу.

Но Том, кажется, не знал в тот момент, что будет безумно радоваться не сказанным словам, ведь осознает, да, он осознает скоро: словами тем утром нельзя уже было ничего изменить. И, вероятно, понимание сбивало с толку, потому что сильнее оружия, чем слово в этом мире не найти.

Том ненавидел себя. Ему казалось, что он жалок, потому что достоин большего. Достоин здесь и сейчас. Том сделал большую ошибку, ведь Джейн Остер в тот момент впустила к себе похожие страхи.

Сейчас ей двадцать два года, до чего же часто она повторяла эту цифру. И будет ли так желанна в свои двадцать семь или двадцать девять?

Джейн нравилась многим, пожалуй, как и нравится любая девушка имевшая удачу, получить от родителей такую внешность, порой поглощающую даже самый холодный и трезвый разум. Джейн очень боялась потерять ее, поэтому часто представляла себя старой. Ей почему-то казалось, что старость приходит неожиданно – в один миг, по щелчку пальцев. Будто это может случиться уже завтра, словно стоит лишь закрыть глаза и открыть. Мгновение и ты…

Такие странные мысли о завтрашнем дне, которому она не доверяла.

Время, которое уделяли все ухажеры, теперь казалось очень ценным. Джейн безумно захотелось уцепиться за чью-нибудь судьбу и подменить ее своею. И именно поэтому Том Лингстон неожиданно мог получить тем утром то, о чем так давно мечтал, кажется, еще с первого курса учебы в университете. Однако лишь получить. Ведь мечта эта рисовалась желанием, которое диктовалось запретным плодом плотской красоты.

Том Лингстон. Молчаливый Том Лингстон мог начать встречаться с Джейн – девушкой, которая старше его на шесть месяцев. И близость выглядела бы неуместно. Затем всякие досужие языки в лице подруг Джейн, рядом присутствующие лишь тогда, когда обстоятельства складываются хорошо, говорили бы всякие гадости, чтобы сбить с толку.

«Ведь как парень может быть младше тебя самой?»

К счастью или же нет, но ни то, ни другое так и не случилось.

А между делом, кто-то рядом яро спорил на тему: «от кого или от чего произошел человек». Тот самый человек, которому дано все и ничего. Тот самый человек…

Спор закончился принятием версии говорившей, что люди раньше занимали другую планету. А кто-то в шутку дополнял, что спустя десятки тысяч лет человек прибыл с определенной миссией: «уничтожить Землю».

Но эти обсуждения интересовали только нескольких. И среди них не было представителей женского пола.

И до чего же сильно голодные взгляды бросались в глаза.

Ведь то были не добрые чувства, а всего лишь мираж, вызванный опустошенностью и завистью. Все как на ладони. Это как разоблачение фокусника, стоит лишь присмотреться.

Вдруг кто-то сказал, что пойдет работать на телевидение. Некоторые откликнулись то ли из зависти, то ли из жажды к участию и возможностью проявить себя во всей красе. Затем кто-то в ответ утверждал, что лев смотрит на того, кто бросил палку, но никак не обращает взгляд на то, что может полететь спустя мгновение в его сторону. Мол, понимая суть маневра, лучше принимать смысл всяких новостей из телевизионного ящика.

И кому-то от выводов стало смешно. Ведь если тот, кого вы принимаете за льва, является фокусником, например. А он только и желает того, чтобы вы смотрели на него самого – не на руки. Вы думаете, что палка брошена, философски смотрите на того, кто ее бросил, а на самом деле у фокусника масса ассистенток и приспособлений, о наличии которых трудно догадаться.

Ты смотрел на него, увидев льва, хищника, убийцу, а между делом упущена и где-то есть маленькая, скромная и такая простая по типу устройства хитрость проверенная годами, а порой и веками.

Однако споры, разговоры выглядели крайне неуместно. Во всем угадывалось рассеянность и искусственные попытки создать движение, хоть как-то придать этим минутам статус какого-нибудь праздника. Что-то застывало в глазах у каждого, оседая где-то глубоко внутри. И это что-то цепной реакцией, неопознанной чумой сражало одного за другим.

Диск солнца показался выше. Один из самых опасных страхов приходил через парадную дверь, сквозь возгласы: «как же красиво».

Миа Сондер открыто выражала свою ненависть, ведь была убеждена, что годы учебы в данном университете – это впустую потраченное время.

– Да, чтоб меня! Лучше бы я покинула стены этого заведения, так же как и моя подруга. Замуж вышла, работает в самом престижном баре. А я что? Да мы уже даже и не подруги!

И так уж случилось, что в то утро отдались страхам практически все присутствующие: Мэгги Мэкэвой, Уильям Джефф, Оливия Кеннет, Грейс Литтл, Миа Сондер, Бенджамин Брукман и другие.

Люди, все эти люди. Некоторым из них доведется быть упомянутыми лишь в этой главе. Но, так или иначе, они неотъемлемая часть рассказа – одновременно сложного и до ужаса простого пазла.

Грейс Литтл говорила о том, что у хорошей подруги есть карта посетителя бара «YOURS», начавшего впускать посетителей тринадцать месяцев назад. Нынче Бар крайне популярен. Миа Сондер ненавистно смотрела на Грейс, и кажется, не упускала ее из виду ни на секунду после того, как они вышли из автобуса.

Тем временем открылась единственная тема для разговора, в которой желали участвовать все. Кто-то спрашивал о фамилии и об имени подруги. А кто-то просто хвалил бар «YOURS», хотя ни разу там не бывал.

Но Фрэнсис Стейп понимал о ком идет речь.

– Это невозможно, если конечно твоя подруга не является принцессой Уэльской, – попытался пошутить Бэнджамин. Иные отшучивались в похожей манере.

Бэнджамин Брукман в свои двадцать два года неплохо умел сочинять стихи. Они порой впрямь были хорошими. А Оливия Кеннет – его девушка и вовсе считала их верхом современной поэзии. Сейчас она стояла возле Бэнджамина, спиной прижавшись к его груди. А он, не отвлекаясь на окружение, убрав пальцами правой руки ее шикарные прямые от природы темные волосы, подвел сухие губы к уху слишком близко.

Кто знает, может, в тот вечер он читал Оливии свое новое рифмованное сочинение, вдохновленный пейзажем, мастерски изобразившим восход солнца на небесном холсте. А может, покоренный безотчетной страстью, он всего лишь импровизировал? Ведь как иначе объяснить то, чем он руководствовался перед тем, как произнести следующую фразу вслух, да так, чтобы многие услышали:

– Так или иначе, не мы встречаем восход солнца, а он встречает нас. И если ты в этом мире не странник, тогда, наверное, никто, – сказал он, крепче прижавшись к Оливии.

Кто-то хихикал, услышав это, а кто-то не обратил на внезапный словесный порыв внимания. Мэгги Мэкэвой отнес сказанное Бэнджамином к неуместному фантазированию и посчитал за бред, какого он встречал день ото дня все больше и больше. Мэгги мечтал избавиться от всех этих нравоучений, считал себя взрослым и верил в то, что неплохо разбирается среди словесного хлама нового поколения. Это был критик чужих судеб. Вслед за Мэгги отдалась раздражению и грубости Грэйс Литтл:

– Видно у поэта ранена не душа, а продырявлено нечто иное, и из-за этого он попросту не способен отличить дыхание ветра пронзающего его чувствительное нутро от эха вдохновения. Да и кому на самом деле известно, что такое вдохновение? Вдохновение выдумали лентяи!

Однако Фрэнсису почему-то эти слова запомнились. Как, наверное, и Уильяму Джеффу – высокому, коренастому брюнету, обладающему внешностью поистине редкой безупречности, которая уже давно готова была сделать его будущее сказочным. Случай, заключенный в сложнейшую комбинацию столетий, решил, что непогрешимый выбор внешней красоты должен упасть на него.

В тот момент, когда Бэнджамин неожиданно начал произносить эту короткую речь с мыслью о восходе, с присущим ему оттенком чувственности, Уильям Джефф обернулся в его сторону. И затем смотрел на Брукмана с тревогой. Впрочем, Джефф был тот еще чудак.

Уже более двух лет разыскивает двойника. Он убежден: ему необходимо найти его – человека, который будет крайне похож на него внешне. Ведь это может стать толчком к покорению медийных пространств, или первым камнем стартовой площадки, способной вывести мечты на космические высоты. К тому же он с детства видел себя ведущим центрального телеканала, имеющим претензии на собственные проекты.

Однако то были амбиции не подкрепленные конкретным планом и верой. Пустого мечтателя видно не вооруженным глазом. Однако при всем при этом это был достаточно умный человек, но, словно лишенный умения находить здравый смысл в окружающих людях и вещах.

В то утро Джефф ощутил особый страх. То было чувство, что двойник, которого он найдет, конечно, не разделит с ним его идеи.

Найти его! Найти! Время на поиски осталось немного. Три или четыре года? Все зависело от того промежутка времени, сколько длится молодость.

Если вы хотя бы несколько минут пообщались с Джеффом, то он успел бы Вам навязать эту теорию и рассказал бы, что, на самом деле, у каждого в этом мире где-то есть человек, выглядящий также как и ты.

И сейчас он не мог оторваться от экрана мобильного телефона. Он проверял не пришло ли ему электронное сообщение от одной из контор, услугами которых пользовался, чтобы скорее отыскать двойника.

– Но если есть восход, значит, будет и закат… – произнес негромко Бэнджамин, посмотрев на возлюбленную, ведь он, наверняка, верил, что это она сейчас стоит перед ним. Он сказал без ноты обречения, будто это была заученная фраза лишенная всякого актерского таланта. Брукман сказал, быть может, вспомнив про то, что любовь длиться недолго, даже самая настоящая.

Тревожные мысли о недалеком будущем и о таком, казалось бы, близком вчерашнем дне.

Иные вовсе не замечали то, чего уже так сильно боятся. Будто бы страхи вели их все это время сюда – на этот мост, чтобы каждый осознал, что давным-давно спрыгнул с него вниз.

Однако в то утро присутствовали с виду безучастные – такие, как Фрэнсис Стейп. И он не думал о том, что не хочет отдавать свое время полученной профессии. Глядя на Грейс Литтл, он тихо повторил слова из недавно прочитанной книги:

– Так или иначе, так или иначе…

Во всем были виноваты философствования вслух Бэнджамина Брукмана.

Цепная реакция – мать всяких глупых случайностей, которые липнут ко всем людям без исключения.

И Фрэнсис сейчас вдруг подумал о том, какая же глупая случайность завела его сюда, – на этот мост, ведь он не любит шумные компании, где каждый сам за себя. Однако причина все же имелась.

Фрэнсис Стэйп успел надоесть многим в тот вечер непринужденностью, некоторой отстраненностью, казавшейся многим наигранной. Впрочем, многие хоть и относились по-дружески нейтрально, но при этом считали его белой вороной.

Фрэнсис перевелся в этот университет на последнем курсе. Он уже успел побывать на государственной военной службе и не рассказал о ней ни одной истории, ни одного слова – именно так вспоминали о нем многие из тех, кого сейчас уже и нет в живых.

– Какой-то странный тип, который в компании общается то с одной, то с другой девушкой, но и та и другая новая, кажется, слушает его лишь любопытства ради, лишь потому, что никто в тот момент не говорит ничего. Взять, к примеру, даже Грейс Литтл. Сколько он за ней ходит, а она по-прежнему холодна. Поговаривали даже, что Стейп едва не согласился добровольно уехать на фронт, туда, где гражданская война выворачивает людскую сущность наизнанку. Он хотел принять участие в боевых действиях, протекающих в то время на юге соседнего государства. Государства, где он некогда родился. Крайне странный тип – так считали они.

О многом мне рассказала сама Грейс Литтл, когда нашел ее аккаунт в сети интернет и отправил электронное сообщение.

Позже я захочу написать ей снова, но виртуальная страница будет удалена, а иных я не найду.

Однако было еще кое-что, и что-то более странное, более интересное и весомое.

Но ни кому, наверно, не приходило в голову, что Фрэнсис не жаждал внимания к себе. Он всегда невольно стремился к общению, к новым знакомствам, – это было заложено в нем природой.

Желание общаться воспитало чувство меры, интуицию, внимательность. Мне, кажется: этот факт и явился затем одним из определяющих в истории.

Хороший рассказчик – прозрачен, не навязчив. Ты смотришь на него как на распахнутое окно, за которым шумят деревья. Твои глаза ловят их цвет и расслабляются, ведь они нуждаются в зеленых тонах. Какие пышные кроны! Вот тому дубу уже сто двадцать лет. Ошеломительно. Дыхание природы. Твой слух становится чувствительнее. Еще и еще! Начинаешь улавливать звуки и думать о том, что там, в ветвях деревьев происходит сейчас, невольно бросаешь взгляд в небо – а вдруг там тучи. А вдруг надвигается буря?

Буря…

Хотя о ней рассказчиком не было сказано ни слова, но ты ловишь себя на мысли, что это неотъемлемая часть этой картины.

Фрэнсис Стейп…

Однако в последние секунды рассвета только он подумал о том, что через несколько мгновений в мире не станет еще одного хорошего коллектива. Дело не в том, что кто-то может выглядеть хуже или лучше. Ведь именно хорошего, потому что постарается сохранить его таковым в своей памяти.