Текст книги "Через"

Денис Соболев
Через
Стихи

© Соболев Д., текст, 2020

© Геликон Плюс, оформление, 2020

* * *

Камнепад

 
Небо в серой пене жары.
Камни, выскальзывающие
Из-под подошв. Ищущие
Опору ноги. Скользкое
Тело скалы, по руслу,
По тропинке, вниз.
 
 
Шаг, движение стопы,
Шаг, шаг, еще
 
 
Серая земля, красные
Скалы, черные скалы.
Небо в голубизне,
Жаркой, густой,
Наполненной, сладкой.
В синем окоеме небо,
Тело напитано потом.
Серое небо жары,
Небо в сером, в серезне.
 
 
Но стопы продолжают
Спускаться,
Шаг, жар.
 
 
Горячий воздух
Руки жары вытягиваются
Пытаются забрать.
Что?
 
 
Вдруг холодно.
Жарко, холодно,
Но почему?
Где?
 
 
Наверное,
Об этом спрашиваю,
Где, здесь, куда.
Нет, и это тоже —
Это не тот вопрос.
 
 
Холодно. Если бы шапка,
Ее нет с собой.
Да, была бы куртка,
Валенки, перчатки, шарф,
Или просто
Было тепло.
 
 
Тогда, наверное,
Было бы можно
Не бояться холода;
Или даже
Холода темноты.
Но не помнить о нем
Нельзя. Помнить – значит
Бояться? И лгать?
В любом случае, их нет.
 
 
Шорох падающих камней.
Тишина других шагов.
 
 
Когда-то казалось,
Что идем вместе.
Не как в фильмах,
Конечно, обмахиваясь
Прибаутками,
Перемигиваясь.
Но все-таки в таком
Общем что ли, без имени.
 
 
Почему же все они вот так
Попрападали? Первыми,
Вторыми. Что-нибудь
Да нашли, наверное, не воду,
Струящуюся из-под камней.
Деньги, комфорт, стремления,
Зависть, забвение, усталость,
И рутину.
О, наезженное!
Наезженное вскользь.
 
 
Или только делают вид,
Что нашли?
Или, может быть,
Их и не было?
Это неважно.
Сейчас они не идут.
 
 
А те, другие,
Были такими реальными,
Несомненными, телесными,
Умеющими быть нежными,
Хотя и чуть призрачные
Слишком сменяющиеся.
С ними бывает так людно,
Шумно, так тесно,
Почти что тучно,
Когда они рядом.
А потом их нет.
Как будто и не было.
 
 
И все же после них
Нет пустоты. Только
Странно. Сухость, где
Уже нет нежности, но
Время снова становится
Просторным. Еще
Разочарованность:
Чуть болезненный
Разрыв очарования,
Или очень больно,
А потом ничего.
 
 
Не это ли быть в плену,
В захваченности ничем,
Одержимость ничто?
Нет, не так, они не ничто,
Любовь не ничто,
Не ничто и влечение.
Они здесь, преходящее.
Но и их вдруг тоже
Не стало среди скал
Долины. Пусто.
 
 
Неожиданно
Вечер, темнеет.
Усталость. Временами.
Все чаще.
Но все так же жарко.
Еще жарче.
 
 
Где-то там те дальние,
Те далекие страны,
Бывшие и небывшие,
Великие и неприметные,
Уютные, захватывающие.
Но и они не здесь.
Как же они так могли?
Целая страна пропасть?
Целые земли – и нигде?
А что где?
 
 
Раз, раз, раз,
Незаметно, вслед за шагом
Теряя. Но теряя куда?
Где они те любящие глаза,
Собеседники, пространство,
Иллюзии. Может, все они
Тоже видения, но они
Не иллюзии, просто
Тропа спускается
Сквозь скалы,
Через время,
Сквозь темноту.
Дальше.
 
 
Усталость проходит.
Приходит. Проходит снова.
 
 
Так шаг за шагом
Теряя, оставляя вдоль тропы.
Чужие глаза, руки, слова.
Книги, звуки, превратное.
Желания, сны, даже мечты,
Куртки, шапки, носки,
Вещи, припасенные
Накопленные, припрятанные.
А если там внизу, к ночи,
Будет холоднее?
 
 
Все равно, оставляя
Вдоль тропинки
И футболку, и брюки,
Ключи от машины,
Ключи от дома,
Документы,
Кроссовки, трусы,
И кожу
 
 
Сначала царапая,
Потом обдирая,
Как коленки в детстве,
Ссадинами, лоскутками,
Теряя вдоль шагов,
Где становится жарче
Вдоль долины,
И уже так темно,
Что невидно, осталась ли
Еще кожа, еще тело,
Осталась ли память,
Или ничего.
 
 
Почти совсем ничего.
 
 
Не совсем.
 
 
Не ничего.
 
 
Как в темноте звучит боль?
Как струна без скрипки?
Как слово без говорящего?
Как разрез без тела?
Как огонь без ветра?
Разрывает небытие.
Как свет без долины?
 
 
Почему же воет душа?
Черное на черном.
Черная ночь души.
Горят стопы.
Красные на красном.
Вокруг так темно.
А в душе светло,
Вспышками, сполохами
Ясности. Выжигающей.
Делающей видимым.
Светящейся. Исчезающей
В темноте.
 
 
Спускаться дальше —
и есть подниматься.
Становится жарче —
там где холоднее.
Помнить о другом крае,
не боясь, что его нет;
Конечно же, боясь,
что его нет.
 
 
Шаги вниз уходят шагами вверх,
Сбросивший кожу
Ее не найдет.
Но найдет не кожу.
Найдет ли?
 
 
Ступни продолжают спускаться.
Но нет ступеней,
И нет ступней.
 
 
Спускаться – подниматься.
Подниматься – спускаться.
Идти не значит стоять.
 
 
Шаги сквозь огонь и ветер
К там свету. К свету здесь.
 
 
Сквозь жар пути
Горит земля.
 

Хайфа 2011

Портреты

Листья

 
Отпечатки ступней на песке, косогоре времени;
Отпечатки лиц на ладонях памяти. Как помнят?
Как забывают? Дубовая рама, узкий багет, там.
А что здесь? Лица, осколки слов, оттенки кожи.
 
 
Портреты – как дыхание, здесь островки бытия
Там, губы пока без движенья потом начинают
Двигаться. Холст, грунт, краска, рама, но руки,
Глаза не здесь и там, во встречах, неутраченных.
 
 
Листья людей разрезают провалы времени, искры
Вспыхивают, затухают; под небом дня и ночи,
На ветру, листопадом. Мира, где уже нет, не будет.
Вместе быть – невозможно, неизбежно, случайно.
 
 
Листопад лиц – наполненных, пустых, дышащих;
Ничто, пыль случая, зеркало взгляда, они с собой.
 

Олива

 
Город, светом взошедший над пустой землей,
Памяти узкой и тесной вкус горячий, сухой.
Снег кружится в забвении над растаявшим льдом,
По холодным пространствам ты пройдешь босиком.
 
 
Волны памяти меркнут, как огни над мостом,
Как шаги по тропе за прибрежным песком.
Тени памяти вспыхнут и наполнится круг,
Той любовью и ложью, синевой и листвой.
 
 
Говори же ты с ними, чей так короток взгляд,
Обращенный в пространство и ушедший назад;
Там скользит над землею уходящей волной
Страсти, горечи, боли, равнодушия рой.
 
 
Я забуду прощаний ясный горестный ряд,
Облегченье, молчанье, шум бесцельных бравад.
 

Тростник

 
Как волны светлые наполнены дождем,
Так ясен и высок твой взгляд в промозглой
Ночи, где по краям земли и рубежам обочин
Горьким огнем весны горят ее цветы.
 
 
Ты помнишь темноту, далекий плеск шагов?
Невидимых, речных, знакомых, бессловесных.
Шуршание воды и эхо дальних тесных,
Слишком приземистых, ответных голосов.
 
 
Сквозь воды, снегопад, пустынный жар
Земли я помню отблеск глаз холодных и
Бессветных, тугих, возвышенных, телесных,
Бесчувственных – оставшихся, как пар,
 
 
Загадкою, принявшей форму зеркала души.
Но чьей души? Я видел отраженье лишь своей.
 

Рябина

 
Заиндевевшие поля земли и неба
Коснулись темноты, коснулись глухоты.
Мы шли вдоль луга, посветлевшего от снега,
И зачарованно на снег смотрела ты.
 
 
Узкая речушка ледяным межзвездьем
Вилась между холмов, пологих и нагих.
А церковь на излучине, прямой и вечной
Тенью, протягивала свет к окраинам души.
 
 
Дул слабый зябкий ветер, замерзали уши,
Вечер горел огнем дальних домов и звезд.
Ты шла безмолвно и бесслезно, не касаясь
Суши, в вечернем свете на краю земных шагов.
 
 
Потом сказала, «Что-то я замерзла. Задолбало
Топать. Пора похавать и потрахаться, и спать».
 

Кипарис

 
Подожди меня в кафе, внизу, я сейчас спущусь,
Ты пришла чуть раньше, чем сказала, что ты.
Должен был подумать, что так будет, и ждать,
Ты идешь впереди времени, но оно недвижно.
 
 
Светятся ли твои глаза или сквозь них душа?
Улыбка полна смеха, а тело движений. Руки
Держат чашку, отброшены, касаются ладоней,
Записывают. Мне не уследить за их листвой.
 
 
Искрами полноты мира пересыпан твой шепот.
Невозможно не радоваться тебе. Но я помню
И то, какой ты бываешь перед собой, наедине
С холодом мира, где искры пусты. Как наполнив
 
 
Ладонь таблетками от абсурда, сказала, «хватит».
И сейчас, смеясь, ты думаешь: завтра или потом?
 

Тис

 
«Давай выпьем», сказала ты тогда равнодушно.
«Давай», согласился я. «Ты только не подумай»,
Продолжила, «Обычно я не пью, даже не курю».
За окном черные ботинки и туфли под дождем.
 
 
Ты рассказывала об отце с холодными глазами,
Матери-истеричке между кухней и телефоном,
О молодых людях, живших планами на успех.
«Расскажи о себе», добавила ты, «Пожалуйста».
 
 
Утром твои белые волосы на белой подушке.
Ответила взглядом озабоченным, недоуменным.
«О чем мы вчера говорили?». «Да так, толком
Не помню», сказал я. Ты кивнула, «Хорошо.
 
 
Не выношу разговоров по душам. У каждого
Свое одиночество, и незачем их смешивать».
 

Ясень

 
Голубая земля, белые стволы, черные письмена.
Ты дремлешь о земле, где полны глаза и весна;
Говоришь о мире, в котором сбывается – светлое,
Как утренний снег; среди осколков и руин побег
 
 
Сна из времени и во время. Твое будущее цветное,
В полушаге; тебе снится яркое, мирское, земное.
Твои глаза деятельны и слова горят; в упругий шаг
Складываются поступки; ты бежишь, вслед и в ряд,
 
 
По ступенькам самообмана – в городе циклопических
Башен и дальних дорог. Иногда тебе кажется, рядом,
Что еще шаг; иногда кажется, никогда. Нежностью
Полны твои глаза, но раздаешь ты ее с расчетом.
 
 
Обманывают ли тебя – ту, еще в мире белых стволов?
Обманываешь ли себя сама, ради корысти и свечения?
 

Бамбук

 
В грацию мелочей кажешься погруженной, проходя
Мимо вещей будто касаясь; упругие движения ламы,
Прозрачный сон среди душной тяжести людей. Горящей
Чернотой полон взгляд; ты ведь знаешь, смотрят на тебя.
 
 
Вытягиваешь руки и опускаешь; шаг, отклик тела.
Лицо обращено, искренность наполнена, касающиеся
Губы чуть дрожат. Грация твоих слов, истина тела, как
Хочется им верить, легко поднимаются над мирозданием.
 
 
Твое тело прекрасно. Не иллюзия сотворенная, не иллюзия
Несотворенная; отражение души, потерявшейся в лабиринте
Самообмана. Винить тебя в этом? Ты черства, непрозрачна,
Но как рысь, рыщущая в поисках добычи, только тень иного.
 
 
Убила ли ты в себе душу? Не знаю. На ладонях остатки пепла.
Если будешь ее искать, нить к ней в памяти о любивших тебя.
 

Лебеда

 
За окном льется холодный дождь, дрожат кусты.
Опустив голову в ладони, ты думаешь о том
Теплом, уютном, полном, что на краю горизонта,
О сытном, о недоставшемся. О том, что у других.
 
 
Там поют золотые цветы, наполненные солнцем,
Там время ярко, а земля плодоносит черешней.
Мне жалко тебя, мне всегда тебя было жалко.
Ты плачешь над каплями своей разбитой души.
 
 
Но знакома ли жалость тебе? Скажи, каков ее вкус?
Чье сердце ты согрела, делясь душой или раздавая
Благодарность, открывая руки? Ты не услышишь,
Если тебя спросить. Или ответишь: «Кара? Месть?»
 
 
Справедливости мало. И, нет, конечно, это не месть.
Но оглянись. Ты живешь в том мире, который твой.
 

Жасмин

 
Да, дорогая, ты смотришь на себя, как на товар.
Многие настоящие мужчины тебя этому научили,
Многие заботливые подруги научили тому же.
Так зачем же увиливать: ты видишь в себе товар.
 
 
Здравствуй, витрина, здравствуй. Разве можно
Не радоваться тебе? Твои чудесные волосы
Легко положить на ладонь; твои губы полны
Поцелуями, глаза – словами, а тело – влеченьем.
 
 
Твои руки прекрасны до самых краев ногтей,
Бедра немного покачиваются, но не слишком.
А твои ноги? Совсем, как у настоящей куклы,
Их хочется целовать. Милая, ты почти совершенна.
 
 
Что-что, личность? Ведь тебе не стыдно за меня?
А мне за тебя? Отлично! Проведем отличные дни.
 

Плющ

 
Ненасытное тело, вьющееся, час за часом
Ищущее соприкосновений, движений, ласк;
День за днем. Груди, боящиеся потеряться;
Бедра, боящиеся остаться одни. Лицемеришь?
 
 
Засыпаешь. Ты не показываешь себя, тебе
Не до этого. Не играешь в словесные игры,
Зачем они тебе? Сегодня мы уже общались,
Да и говорить проще так, без лицемерия.
 
 
Постель за постелью, но что тебе до того.
Ты лжешь, но не обманываешь; разве
Правду ты ищешь в чужих телах, а они
В тебе? Сегодня утром был кто-то другой.
 
 
От твоих сестер видел хорошее и плохое.
От высокоморальных – плохое. Рядом?
 

Клен

 
«Наверное, нам не стоит друг друга обманывать»,
Ты сказала, прижавшись щекой, «Разве так плохо,
Что наши интересы сошлись, и разве так стыдно,
Разложить их на подушке, как карты мира». «Быть —
 
 
Значит хотеть, хотеть – значит действовать». «Нет
Интереса, нет будущего». Или я придумал эти слова
За тебя? Тебя так учили, раскладывая перед глазами
Карты будущего: козыри, девятки, меченые рубашки.
 
 
«Как я могу тебя любить?», спрашивал я себя тогда,
Выученную к расчету, взвешивающую и скрытную.
Ведь так отчетливо помнил огни души, высокие слова,
Захватывающие и страшные. «Как же я любил тебя?»
 
 
Но рты красивых слов смылись в провалы прошлого;
А ты все еще звонишь и спрашиваешь, «Ну как, блин?»
 

Ольха

 
Поступь быстрая, неустойчивая, незнающая
Рыжие волосы разбросаны, широких скул поверх,
Дыхание сильное, глубокая грудь в полноту
Воздуха, слов потоком живым, переполненным.
 
 
Страсть с перепадами в застенчивость, депрессия
Счастья. Ты живешь в мире, где птицы поют хорами,
Где дома говорят, небеса полны травою, а люди
Полны абсурдом. Глядя на них, ты веришь в лучшее,
 
 
Видя худшее. В нищете ты смеешься. Среди кипарисов
Плачешь. Пьяная среди трезвых, не понимающая в людях,
Мечтающая в мире желаний и планов, ты живая среди
Мертвых. Твое тело – жертва в одиночестве и в радости.
 
 
Протяни мне руку, не спрашивая, венами вверх,
Я хотел бы помнить тебя такой, какой ты сама забудешь.
 

Лавр

 
Я спросил тебя, где здесь вход на вокзал и
Кассы. Ты хотела пойти со мной показать их,
Чтобы я не потерялся один на чужом вокзале.
Мне стало неловко; разумеется, я отказался.
 
 
Тонкий профиль гречанки, о твои глаза, светлый
И чуть надменный взгляд. Небольшой чемодан,
Я предложил его донести. Но ты отказалась.
«Поезд на Салоники отбывает через две минуты».
 
 
«Я еду в Салоники», сказала ты, «Здесь я учусь».
«У вас там семья?» Ты кивнула. «Когда-то там
Жила очень большая семья, а потом стала совсем
Маленькая. Вы, европейцы, знаете, как это бывает».
 
 
«Мне тоже в Салоники», закричал я закрытой кассе,
«Мой поезд уходит в Салоники». Тогда и ежедневно.
 

Сирень

 
Через волны времени, разбивающиеся о скалы утраты,
Сквозь зеленеющие поля, полные весенним ветром,
И осенний снег на лугах, спускающийся к речной
Воде, беззвучно бьющейся в водоворотах, горечь тумана,
 
 
Я вслушиваюсь в твой голос, пытаюсь услышать там
За провалом памяти, где его не коснутся, почему же
Не коснуться голоса, не протянуть руки, не прижать
Руки к его волосам? Бейся душа цветом сирени.
 
 
Тот лжет себе, кто не знает затуманенной горечи утраты,
Давящей пропасти необратимого, жгущего дыхания
Несбывшегося. Ты там, время, за которое не заглянуть,
Сквозь которое не выдохнуть – вода, луг, поле, скала.
 
 
Кто же стоит на рубце времени, на этом краю памяти?
Мне нет дела, кем ты стала по эту сторону прошедшего.
 

Сосна

 
Ты помнишь, как дрожал замерзший Инд,
И как светилось южное сиянье?
Как в облаках, призывно-голубым,
Горели осень, страх и тьма без покаянья?
 
 
Обледенелый ветер бился через сталь,
Звенели стекла, снег кружился над обрывом,
И на губах еще мерцал тибетский чай
Со вкусом поцелуев, неба и крапивы.
 
 
Обледенелое шоссе ветвилось через свет,
Там, где земля и небо сходятся на тонкой
Грани звука, где шум души и вечности ответ
Другу другу откликаются холодным стуком.
 
 
Ты помнишь времени застывшие шаги?
Ты их забыла, ты права, должна была забыть.
 

Береза

 
Светлый неба разлет, эркеры, фонари.
Праздничный невский лед, солнце и свет земли;
Горестный невский лед, серый туман и пурга.
Краем ты не пройдешь, обочина не дорога.
 
 
Встретимся у метро. А где? Внизу, наверху?
Ты натянула на уши шапку, намотала шарф,
Засунула руки в карманы пальто. Холодно,
Скользит поземка, вдоль улиц, где все и никто.
 
 
А у Владимирской церкви не повернуть назад,
В городе, где недели и годы проходят как день,
Но каждый подлунный день – это рай и ад.
Станций теперь стало две, мы ждем не у той.
 
 
Две не отбрасывают тени, двое не встретятся на
Одной. Но я вижу тебя сквозь поземку времени.
 

Ель

 
Высокие скалы памяти, синие ледники.
Мы ли здесь не заблудимся? Нам ли тут не пройти?
Не у высокой ли кромки – тропинка, вешка пути?
Гималаи – горы любви, забвения и реки.
 
 
Реки, что одна из многих, скатывается сквозь туман,
Сквозь дым, покрывающий время,
Ручьи чувств, дальний свет, поленья,
Сквозь тусклую чащу образов. Дальнее – не обман.
 
 
Но никому друг к другу по снегу уже не пройти.
Там на заливе сосны, ряска, соль и песок;
Там на озере солнце, будущих чувств росток.
Время пройдет прибоем, и прошлого не найти.
 
 
То, что не было, – было, будет, не будет – всегда;
Лица, слова, движенья. Но память светлее огня.
 

Хайфа,

2008–2014

Вещь

* * *

 
Стол.
Тени, падающие под углом.
Кофе. Белая чашка.
Чашка кофе.
 
 
Музыка за стойкой бара,
Официантка рассматривает диск.
Кивает.
Мы давно знакомы.
Шум почему-то почти не слышен.
 
 
Сознание разомкнуто, сомкнуто,
Неисчислимо.
Сознание мира
 
 
В белочерной горсти
Воздуха. Точке времени
Здесь и
Через все пространство
Прошлого
Памяти
Рваное
 
 
Но всюду – там.
А что здесь?
Где я?
 

* * *

 
Бесформенный
Рваный
Просвет неба сквозь
 
 
Верхушки сосен.
Я иду,
Ноги легко,
Глядя на него,
Вспыхивает просвет мысли
 
 
Также всполохами,
Пульсируя, неясно.
Как если бы что-то уже
Откликнулось,
 
 
Как если бы тому
Откликающемуся
Мне было что сказать
Отчетливо.
 
 
Заговорить.
 
 
Но не так:
Напряженное, длящееся,
Бессловесное,
Неопределенное —
 
 
Почти что просто густоголубое
Сквозь зеленое.
 

* * *

 
Высокий окоем окна
Гаснущей голубизною
Неба, но
У окна никого
 
 
Пустые диваны
Пустые кресла
Незанятые стулья
 
 
В воздухе тихо
Тихо тяжело
 
 
Брошенная книга
Чистая посуда
Грязная посуда
В раковине
 
 
В раковине
Не слышен
Шум моря
Никому не слышен
 
 
Надо прибраться
Можно не прибираться
Не нужно
 
 
В комнатах тишина
Тромбоны души
Не проливаются
 
 
Здесь нет
Здесь никого
Никто, нет
Не здесь
 

* * *

 
Письменный стол,
За которым
Почти не пишут.
 
 
Письма,
Которые уже не напишут,
У них нет адресатов,
Но еще есть
Адресаты мыслей.
 
 
Поверхность жизни,
Невидимая взглядом.
Попытаться всмотреться?
 
 
Черновики, бумаги,
Провода, карандаши,
Скрепкосшиватель,
Настольная лампа,
Но взгляд не там.
 
 
Он в обрамленном
Черным, стоящим
На столе, окне
Приоткрытости,
Видения и иллюзии —
 
 
Силы присутствия,
Изобилия ненужного,
Иллюзии смысла.
 
 
Но кто мы,
Под взглядом безликого
Оттуда?
 
 
Безликое – не вещь.
 
 
Я не вещь,
Но отражен в вещах
 
 
К себе
 

* * *

 
Мейлы.
Пишут быстрее,
Чем я отвечаю
 
 
Как же их много много
 
 
Хочется назвать письмами,
Но писем не стало.
Звякающее бремя
Опустошенных слов.
 
 
Информация, ложь,
Реклама, объявления,
Вопросы, просьбы,
Претензии, благодарности,
Спам, фейк, треш.
Надоели.
 
 
Хотелось быть человечным,
Даже вежливым.
 
 
Но, получив свое,
Исчезают.
Зачем они все?
 
 
Вокруг мейлов люди,
Звонят, приходят, исповедуются,
Жалуются, пропадают.
Как? Теми же словами.
 
 
Люди-мейлы,
Фейк-люди,
Спам-люди.
Получив свое,
Исчезают.
 

* * *

 
Нить на полу,
На одежде нить,
Я снимаю ее
С рукава,
 
 
Вглядываюсь в нее,
Синяя нитка
Между пальцами,
Оглядываюсь вокруг
 
 
Кругом – сквозь мир
Вещей, книг и людей.
 
 
Где проходит
Нить смысла,
Пульсируя,
Сквозь мир вещей,
Сквозь
Кольцо отражений.
 
 
Я хотел бы
Проследить за ней.
Но она теряется —
 
 
Нить памяти и времени,
Вплетенная в воображаемое.
 
 
Я хотел бы говорить с ней,
Но с нитью
Говорить невозможно.
 
 
А где же дальнее?
 

* * *

 
Тишина
Но голос не звучит
 
 
В зеркале не узнать
Свое лицо
 
 
Присматриваюсь
Вслушиваться не надо.
Воздух полон
Голосами прошлого
 
 
Их нет
 
 
Разные, узнаваемые,
Осязаемые, как вещи.
Но неслышны
 
 
Точки во времени,
Густые, телесные,
Еще полные реальным.
 
 
Голоса из прошлого
Из времени, времен
Уже неданных. Там.
Как же их нет?
 
 
А тот, кто их слышит,
Это ли я? Они не вещи.
Я не вещь.
 
 
Кажется, что их
Не может не быть.
 
 
Но больно.
Присматриваюсь
Подхожу к зеркалу
 
 
Это не я. Наверное,
Это не я
 
 
А в зеркале
Уже не узнать
Своего лица
 

* * *

 
Почти прозрачный стакан
Блики на его стенках
На секунду
Вглядываюсь
 
 
Отблески ламп
На столе
 
 
Дерево с осколками света
Стекло на дереве.
Снова стакан
 
 
Она подходила, спрашивала:
«Как всегда?» «Спасибо»,
Я отвечал и улыбался.
Спрашивал: «А как вы?»
 
 
«Отлично».
Приносила кофе
И почти прозрачный стакан
Со скользящими бликами
И водой
 
 
Иногда оглядывалась
На то, как я пишу —
Взглядом с прозрачными
Отблесками света.
 
 
Как же ее звали?
Почему я никогда
Не спрашивал об этом?
 
 
Обыденное.
 
 
Наверное, я ее не увижу,
Она здесь не работает,
Вообще не понимают,
О ком идет речь.
 
 
Так что ее об этом,
Наверное, не спрошу.
 
 
Где же теперь ее жизнь,
Такая непрозрачная,
Проходившая
У края моих ладоней.
 
 
Горечь и отблески
Невидимых глаз, ее,
 
 
На стекле
 

* * *

 
Ветер катит по тротуару
Пустые жестянки,
 
 
Поднимает и разбрасывает
Брошенную бумагу,
И листки рекламы.
 
 
Кривые вывески,
Замурованные балконы,
Надписи, яркие граффити
На облупившихся фасадах.
 
 
За столом у магазина
Выпивают уже с утра.
 
 
Девушка в мини-юбке
С большими наушниками
Презрительно оглядывается
На меня —
 
 
Неужели я ее рассматривал?
 
 
Я здесь не дома.
 
 
А где, дома?
 

* * *

 
Украденный патрон
Осколок войны на полке,
Такой простой
Безликий предмет.
У кого нет дома
Ворованных патронов?
 
 
Осколок сердца,
Оставленный в аду.
 
 
Когда-то я думал,
Что враги посылают на нас
Бомбы, танковые колонны.
 
 
Потом, что враг – тот, кто,
Обмотавшись взрывчаткой,
Садится в автобус.
 
 
Потом, что враг – это тот,
Кто отправляет нас воевать
С детьми и стариками
На чужой земле.
Потирая в тылу руки,
Раздуваясь и восклицая:
«Нация превыше всего»,
«Главное различать
Своих и чужих».
 
 
Теперь же,
Глядя на них всех,
Потирающих руки,
Думаю, что они
Не стоят того,
Чтобы за них умирать.
 
 
Пусть делают это сами.
 

* * *

 
Сегодня
Я мог бы написать
Всю эту книгу
 
 
Или любую другую
 
 
Страница за страницей,
Взгляд за взглядом,
Нота за нотой,
Боль за болью,
Счастье за счастьем,
Герой за героем.
 
 
Изобилие чувства
Наполняет легкие,
Затапливает комнаты,
Переулки, кустарники,
Ступени, склоны,
Пещеры и дальние горы.
 
 
О, ликование полноты!
 
 
Но я не напишу эту книгу,
Нет, этого я не сделаю.
 
 
Честно говоря,
Книгу невозможно
Написать за день,
 
 
И даже за год
 

* * *

 
Кресла
Рядами, кругами
Удобные, неудобные
 
 
Люди, случайные.
Стоящие, сидящие, проходящие
С сумочками, рюкзаками,
Небольшими чемоданами.
В ожидании.
 
 
Шум ожидания —
Голосов, шагов, сообщений.
Табло скользящие, меняющиеся,
Как в лобби, в холле.
В пути ли они?
 
 
Но чувство дороги
Подступает тонкой ряской
В ожидании неожиданного.
На границе неслучившегося,
Которое не случится.
 
 
Ожидание
Аэропорт
Осознание мгновения
 
 
Душа утончается
До легкого звона
Перед гранью.
Как оно незнакомое?
Как там за?
 
 
Но это не за.
Там гостиницы,
Там впечатления,
Хотя и немного.
Их не будет много.
 
 
А пока грань,
За гранью
Звенит
Внутри.
 

* * *

 
Упругое тело тротуара,
Шаг, шаг – шаги
Незаметны.
 
 
Я не смотрю под ноги,
Плеск, хлюпанье,
Ступням неожиданно
Мокро, холодно.
 
 
Смотрю под ноги,
Оглядываюсь.
 
 
Серая плитка
Почти невидима.
Свет фонарей
Желтый, тусклый,
 
 
Витрины бессветны
Почти все,
В них неясные
Очертания предметов;
 
 
Избыточность скрыта.
Сумерки.
Промозглый ветер.
 
 
Осень
Осень времени
 
 
Контуры мира вокруг
Размыты
 
 
Вещи тонут в тумане,
В полутьме
 
 
Холодный промозглый
Человеческий ветер
 
 
Серая мокрая плитка
Тротуара. Был дождь.
 
 
Лужи.
 
 
В темноте.
 

* * *

 
Близкие облака
Далекие облака
 
 
Высокого неба
Низкого
Темнеющего
Густою накипью
 
 
С красной
Предзакатной пеной
С тяжелым плеском
Дождя, громом.
 
 
Чужого неба
Своего неба
 
 
Ликованием удивления
Дальних земель,
 
 
Теплом чувства:
Я скоро вернусь.
 
 
Меня ждет дом,
Ждет
Теплом узнавания
 
 
Каждой нити
На ощупь,
 
 
Еще немного
И я вернусь.
 
 
Но дом не ждет
Там, здесь не ждет.
 
 
Возвратиться
Невозможно
 
 
Как с этим жить?
 

* * *

 
Белая тарелка
Почти без рисунка.
 
 
Книга, лежащая на столе
Переплетом направо,
Больше нет закладок.
 
 
Брошенные на полу
Кроссовки со следами
Мокрой земли.
 
 
Взгляд мимолетен.
Но можно ли
В них заглянуть?
 
 
Они почти ничего
Не весят.
Должны ли весить?
 
 
Услышать звук.
Но у них нет звучания.
 
 
Близкое, конечное,
Легкое
Лабиринтом
 
 
Не памяти,
Хотя да,
Кроссовки у двери,
Лежали там
И вчера.
 
 
Тогда лабиринт чего?
Напряжение, ускользание
За ними.
 
 
Как в них вглядеться?
Вслушаться
Приоткрыть?
 

* * *

 
Осколок памяти
На ладони.
 
 
Снять с полки
Поднести к глазам.
Может быть, даже
Протереть пыль,
Вернуть.
 
 
Сувенир.
Что мы пытаемся
Ими запомнить?
Что мы стараемся
Забыть?
 
 
Кем мы были тогда?
 
 
Если счастливы,
Зачем бы стали покупать
Память о счастье?
Если были несчастны,
Зачем нам об этом
Помнить?
 
 
Кусочек дальнего,
Обломок надежды на счастье,
Осколок воображения
Из сувенирной лавки.
 
 
Что мы помним?
Помним ли себя
Там, где мир был полон,
 
 
А душа восходила
К началу дыхания?
 

* * *

 
Диван,
Широкий диван
 
 
На нем можно
Сидеть или лежать
Вот так
 
 
Читать книгу
Или переписку,
Или новости
По телефону,
Когда нет сил
На людей.
 
 
Можно лежать,
Слушая музыку,
Которою уже
Не напишут.
Или уложить
Случайную гостью.
 
 
А можно просто,
Просто лежать
И смотреть в потолок,
Даже можно
Погасить свет.
 
 
Тогда видны
Огни неба над морем
Или тяжелая луна.
 
 
Но сейчас,
Сижу на диване,
Смотрю фильм,
Как когда-то, иногда,
Телевизор в детстве.
 
 
Сквозь горечь и пустоту
Летающие тарелки,
Сквозь бесконечность
И будущее
Касаются
Полноты бытия.
 
 
Могли ли мы утратить
Необретенное?
 

* * *

 
Голубая тесемка лифчика
На спинке кресла
Уголком,
Голубое на белом.
 
 
Белые стены,
Ранее голубое небо
Под поднятым жалюзи,
Небо под горой.
 
 
Там далеко море,
Там плещется вода
Шумный голос прибоя,
Но слышна только
Слухом мысли.
 
 
Вода плещется в душе,
Легкая, струится,
Тишина, потом шаги.
Входит.
Как же ее зовут?
 
 
Ах, да.
Но не слышна слухом мысли.
Это вина?
Или корабль всех нас?
В движении,
Неуплывающий.
 
 
Белая лямка лифчика
На синем кресле
 

* * *

 
Солнце
 
 
В высокой голубизне,
Густые кипарисы,
Ступеньки к морю
 
 
Камень ступеней
Сбитый, выщербленный,
Наполненный звуком
 
 
Тропинки,
Расходящиеся вдоль горы,
Звучит кустарник
 
 
Высокие скалы
Бесформенные, гладкие
Отвесные, пологие
 
 
Пещеры на склонах
В пещерах тень,
А солнце ждет
Перед входом
Мерцает воздух
 
 
В пещере —
Принесенный скаутами
Старый диван,
Большой облезлый диван
 
 
Свобода внутри
Свобода вне,
Вспыхивает полдень
 
 
Солнце горит
Счастьем
Горит воздух
 
 
Так, насыщенность,
Лишенная смысла,
 
 
Но смысл
Рядом
 

* * *

 
Вербного света день,
Тусклый огонь сирени.
Светлая, яркая тень,
Поверх разбитых ступеней.
 
 
Горящий весенний день,
Сумеречный день осенний —
Время в море песком,
В сухом теченье людском
В одиночестве и в прощенье.
 
 
Вещи звучат и молчат,
Язык и глубок, и пуст.
Над прошлым струится чад,
Он душен, неверен и густ.
 
 
Над прошлым струится свет,
Огонь рожденья души;
Возможно, там есть ответ,
Но к ответу нам не пройти.
 
 
В горечи нет движенья,
В настоящем нет берегов
Земли. Разожжем же
Сырые поленья —
Присутствия, памяти
И весны.
 
 
Над минутой
Повиснет эхо,
Дымом, горечью,
Невпопад.
 
 
Оно не будет сухо,
Не будет глухо,
И, быть может,
Как нам обещали,
В нем отзовется
Тот дальний,
Тот невидимый сад.
 
 
Пусть цветет же
Высокий огонь сирени
На краю берегов весны,
На скалистых склонах
Звучанья,
Ветром света
И ветром отчаяния.
 
 
Полнота, пустота
Не в дальнем,
Но ближнее
Не для нас.
 
 
В промежутке
Загорится, погаснет
 
 
Не в руках
И не на дальних
Склонах,
 
 
Ясность
Развеет ясность,
 
 
Вспыхнет звучанье
Смысла,
 
 
Отступит,
Но не уйдет.
 

Хайфа

2010–2015