Текст книги "Тридцать три рассказа о журналистах"

Денис Борисович Сухоруков
Тридцать три рассказа о журналистах

© Сухоруков Д. Б., 2022

© Оформление. ООО «Реноме», 2022

Предисловие

Дорогие ребята!

Перед вами тридцать три рассказа о журналистах. Профессия эта необычна тем, что она редко бывает единственной у своего «носителя». Чаще журналист одновременно бывает и кем-то ещё, к примеру разведчиком, писателем, учёным, преподавателем.

Я не случайно начал с разведчиков. У представителей именно этой древней профессии много общего с журналистами: те и другие заняты сбором и анализом информации, причём делают это далеко не всегда открыто, иногда и тайно. И у тех, и у других имеется обычно своя «агентура», свои источники, которые они тщательно скрывают от посторонних глаз. Но только разведчик передаёт собранные данные своему правительству, а журналист – в редакцию.

С писателями тоже есть сходство: как журналист, так и писатель рассказывают людям только о том, что их волнует, о чём болит душа. Правда, делают они это по-разному и с разной скоростью. У писателя на написание романа уходят годы (иногда десятилетия), журналисту же на написание текста отводятся считанные часы, а то и минуты.

Что касается учёного, то тут единства, казалось бы, меньше всего. Журналист – это часто человек с поверхностными, неглубокими знаниями предмета. Он не может посвятить свою жизнь изучению какой-нибудь одной бабочки, как учёный-энтомолог. Ему подавай сразу всех бабочек, слонов, китов, пингвинов, а заодно и вирусы с бактериями, грибы и лишайники. Он знает чуть-чуть обо всём. Однако журналист обязан быть очень образованным, знать много, учиться всю жизнь, проявлять повышенное любопытство и стремиться достичь истины. И в этом он, согласитесь, похож на настоящего учёного.

Журналисты – возможно, и не мозг человеческого общества, но определённо его глаза и уши. Без журналистов мы знали бы о людях и событиях вокруг нас гораздо меньше. Мы были бы, образно выражаясь, как слепые ягнята. И никакие социальные сети никогда не смогут до конца заменить журналистику, потому что журналисты несут ответственность перед обществом, они обязаны говорить людям правду и только правду.

А потому журналист – важная профессия. Цените журналистов, особенно правдивых и честных! О некоторых из них вы прочитаете на страницах этой книги.

С наилучшими пожеланиями,

Ваш автор

Александр Пушкин
(1799–1837)
«Мой первый друг, мой друг бесценный…»

1825 год, Санкт-Петербург

После выпуска из Лицея молодой Александр Сергеевич Пушкин поступил на службу в Коллегию иностранных дел. Он продолжал дружить и встречаться со своими лицейскими товарищами. Одним из них был Кюхельбекер по прозвищу Кюхля. Друзья то веселились вместе, то ссорились. Однажды дело даже дошло до серьёзной обиды. Виноват был Пушкин: он сочинил ядовитую эпиграмму на Кюхлю, в которой намекалось на обжорство последнего.

Стихи дошли до Кюхельбекера. Что тут началось!

– К барьеру! – закричал он Пушкину. – На дуэль!

Александр Сергеевич был молод и горяч, да и просить прощения ему очень уж не хотелось. Он принял вызов.

Ранним утром, чтобы не мешать своей стрельбой петербуржцам, они встретились в тихом месте – на кладбище на Волковом поле. Каждый захватил с собой не только пистолет, но и секунданта, то есть доверенное лицо, помощника. Секундантом Кюхельбекера был Дельвиг, тоже друг поэта.

Как только Кюхля – а он отличался очень слабым зрением – поднял пистолет и начал целиться, водя ствол туда-сюда в поисках жертвы, Пушкин громко заявил:

– Дельвиг! Стань на моё место, здесь безопаснее[1]1
  Басина М. На брегах Невы. Л.: Детская литература, 1976. С. 51.


[Закрыть].

Глаза Кюхельбекера затуманились слезами, он в ярости затрясся и прострелил… фуражку Дельвига.

– Послушай, товарищ, – примирительно обратился к нему Пушкин, – говорю тебе без лести: ты стоишь дружбы без эпиграммы, но пороху не стоишь.

Он бросил свой пистолет, и друзья помирились.

Вот таким был Пушкин – храбрым, но великодушным. Ведь он вполне мог воспользоваться своим правом на выстрел, но не сделал этого. Это и называется благородством.

Таким же благородством Александр Сергеевич отличался не только на дуэлях, но и во всех других делах. А одним из важных для поэта дел было издание журнала «Современник». Такой труд требует от издателя многих благородных качеств: нужно уметь видеть талант не только у себя, но и у других, ценить товарищей по цеху, не завидовать, но радоваться чужому успеху.

В 1836 году, незадолго до смерти, Пушкин добился права издавать свой собственный журнал. По условиям цензуры это было чисто литературное издание. Поэту не разрешили издавать политический журнал, а тем более газету, хотя он стремился к этому. Журналистика не была для Пушкина чем-то новым. Ранее он уже публиковался в «Литературной газете» у Дельвига и даже сам редактировал несколько выпусков этой газеты. Также Пушкин писал статьи для журнала «Телескоп», который издавал профессор Московского университета Надеждин.

Надо сказать, что журналы в России очень сильно отличались от современных им изданий в Европе. Российские издатели в отличие от европейских не делали ставку на получение прибыли, а часто стремились к просвещению общества, хотели донести до образованных людей самые новые литературные произведения, обсудить с читателями наболевшие общественные проблемы. Как, например, крепостное право. Или взятки чиновников. Или внешнюю политику, как присоединение Кавказа к России.

Изначально пушкинский журнал «Современник» выходил четыре раза в год, чаще не было возможности. Чтобы усыпить бдительность цензуры, проблемы общества маскировались в журнале иносказаниями и намёками. «Современник» не приносил своему издателю денег, он не был успешным с коммерческой точки зрения. У журнала набралось всего около 600 подписчиков, зато с авторами проблем не было. В журнале печатались Николай Гоголь, прославившийся к тому времени своими «Вечерами на хуторе близ Диканьки», основоположник русского романтизма Василий Жуковский, историк и государственный деятель Александр Тургенев, поэты Евгений Боратынский, Николай Языков, Алексей Кольцов и другие замечательные литераторы. Александр Сергеевич открыл всему читающему миру и поэта Фёдора Тютчева – именно на страницах «Современника» впервые были опубликованы 24 тютчевских стихотворения.

Однако денег для уплаты гонораров авторам не хватало, и два последних издания журнала Пушкину более чем наполовину пришлось заполнить своими произведениями. В этих выпусках свет увидели «Пир Петра I» и «Скупой рыцарь», «Капитанская дочка» и «Рославлев», «Из А. Шенье», «Путешествие в Арзрум», «Родословная моего героя», «Сапожник» и «Джон Теннер».

Александр Сергеевич заложил основы такого журналистского жанра, как очерк. Это очень интересный жанр, который не встречался в европейской журналистике. В очерке искусно переплетались вымысел и строгие факты из документов или из собственных наблюдений журналиста. Больше всего публика любила портретные очерки (описание жизни известного человека), путевые очерки (художественный отчёт о путешествии) и научно-популярные очерки. Блестящий пример смешанного портретно-путевого очерка – это пушкинское «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года». Очерк требовал от автора тончайшего журналистского мастерства.

Вот как в своём очерке Пушкин описывает знаменитого генерала Ермолова, покорителя Кавказа: «Ермолов принял меня с обыкновенной своей любезностию. С первого взгляда я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем. Лицо круглое, огненные, серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на Геркулесовом торсе. Улыбка неприятная, потому что не естественна. Когда же он задумывается и хмурится, то он становится прекрасен…»[2]2
  Пушкин А. С. Сочинения в трёх томах. М.: Художественная литература, 1986. Т. 3. С. 372.


[Закрыть] Пушкин всего нескольким штрихами набросал портрет человека, и вот он уже стоит перед нами, как живой…

А вот как в жанре научно-популярного очерка Александр Сергеевич описывал американскую политику на страницах своего журнала: «С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество… такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами»[3]3
  Пушкин А. С. Джон Теннер // Современник. 1836. Кн. III. С. 205–256.


[Закрыть].

Ранняя смерть Александра Сергеевича оборвала его блестящую литературную работу, и журналистскую тоже. Трагизм заключался в том, что погиб гений, и не было на тот момент в России человека, который по уму и таланту мог бы встать вровень с Пушкиным или хотя бы приблизиться к нему. Некому было его заменить. Журнал «Современник» быстро пришёл в упадок.

Однажды в зрелом уже возрасте Пушкин написал грустное стихотворение и посвятил его своему лицейскому другу Пущину. Оно было написано на расставание, потому что Пущин отправлялся в Сибирь, в ссылку, как участник заговора декабристов. Оба понимали, что скорее всего не увидятся больше.

Трогательное стихотворение начинается словами «Мой первый друг, мой друг бесценный…»

Для нас сегодняшних и сам Пушкин тоже в некотором смысле – первый друг. Мы знакомимся с ним очень рано, в детском саду или даже раньше, ещё до того, как начинаем понимать окружающий нас мир. Потом мы приходим к нему в школе, изучаем уже более глубоко, затем возвращаемся к нему снова и снова на протяжении всей жизни. И так вместе с Пушкиным вырастает поколение за поколением. Он нам и опора, и помощь, и советчик в трудные времена. Он наш первый друг, и он друг бесценный.

Николай некрасов
(1821–1877)
«В кармане моём миллион…»

1839 год, осень, Санкт-Петербург

Холодным, промозглым вечером по улицам Петербурга бредёт юноша лет семнадцати. Волосы на голове его мокрые от дождя, на сутулых, худых плечах висит дырявая шинелишка, на ногах болтаются такие же панталоны. В сущности, он разгуливает в нижнем белье. И это всё после тяжёлого гриппа, от которого только-только оправился. Дело в том, что он снимал квартиру, но не мог больше платить за жильё, и хозяин прогнал его, а все вещи, включая одежду, оставил себе в счёт непогашенного долга. Сколько молодой человек ни кричал, ни ругался, но ничего поделать не мог. И вот поплёлся он куда глаза глядят, а когда силы совсем оставили его, сел на лестнице у одного магазина, закрыл лицо руками и горько заплакал.

Мимо проходит нищий старик с мальчиком.

– Подайте Христа ради, – привычно затягивает мальчик, обращаясь к молодому человеку в панталонах.

– Что ты? – одёргивает мальчугана старик. – Не видишь разве, он сам нищий и больной, до утра не доживёт.

После чего старик обращается к молодому человеку:

– Чего ты тут расселся?

– Ничего, – отвечает тот.

– Ишь ты, гордый! – понимает старик. – Ладно, пойдём с нами.

– Не пойду, оставьте меня.

– Ну, не ломайся. Окоченеешь ведь от холода. Пойдём, не бойся, мы не обидим.

Старик с мальчиком приводят своего нового знакомого в большую квартиру, полную нищих, стариков и детей. Его кладут спать. И даже подушку под голову дают. Он засыпает так крепко и хорошо, как давно уже не спал. А наутро, проснувшись, чувствует в себе силы.

Молодой человек ищет работу то там, то здесь, пишет под заказ стихи за копеечку, денег почти не получает, но зато заводит знакомства среди приличных людей. К ним и приходит просить поесть. Выглядит он по-прежнему жалко, одет всегда плохо. Шею завязывает красным вязаным шарфом, очень рваным. Одна из дам, угощавших его обедом, как-то спросила:

– Зачем вы такой рваный шарф одели?

Он бросает на неё сердитый взгляд и резко отвечает:

– Этот шарф вязала моя мать[4]4
  Скатов Н. Некрасов. М.: Молодая гвардия, 2004. С. 55.


[Закрыть].

Потом пройдут годы. Молодой человек повзрослеет и, вспоминая прошлое, напишет такие стихи о самом себе:

 
Огни зажигались вечерние,
Выл ветер, и дождик мочил,
Когда из Полтавской губернии
Я в город столичный входил.
 
 
В руках была палка предлинная,
Котомка пустая на ней,
На плечах шубёнка овчинная,
В кармане пятнадцать грошей.
 
 
Ни денег, ни званья, ни имени,
Мал ростом и с виду смешон,
Да сорок лет минуло времени —
В кармане моём миллион.
 

Всё это чистая правда о Николае Алексеевиче Некрасове, одном из лучших русских поэтов и журналистов. Бывший нищий, беднее нищего, со временем стал миллионером. Фантастически удачливый предприниматель, которому деньги сами шли в руки, один из самых профессиональных журналистов и, вероятно, самый популярный человек в Петербурге своего времени – это Некрасов. Чувствительнейший из людей, поэт, вечно страдающий от своего богатства, с мучительным чувством невыполненного долга перед народом – и это Некрасов. Всю свою жизнь он помогал простым людям и мучился от того, что помогал слишком мало.

А ещё он писал замечательные стихи о родной стране и о тяжёлой судьбе простого человека, которую знал не понаслышке. Многие из них вошли в сокровищницу русской поэзии. Вот, например:

 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!
 

Но давайте сейчас на минуту забудем о том, что Некрасов был поэтом, и займёмся им как журналистом. Дело в том, что Николай Алексеевич создал легендарный журнал «Современник», который почти тридцать лет издавал всё лучшее, что писалось в те годы на русском языке (да и не только на русском). Он рассказывал людям о городе и о стране, в которой они живут, он заставлял своих читателей думать, ставил перед ними самые острые вопросы и помогал находить на них ответы. Он находил, поддерживал и продвигал молодых начинающих авторов, многие из которых сами стали потом гордостью русской литературы.

Вот как это происходило.

Новый журнал открыть было в те времена очень трудно, почти невозможно, так как это требовало личного разрешения государя императора, а тот всем желающим отказывал циничными словами «И без того журналов много». Дело в том, что Николай I и сам читать не любил, и другим не советовал. Поэтому пришлось купить уже существующий журнал «Современник». Его когда-то издавал сам А. С. Пушкин, а после его смерти им занялся один из друзей поэта. Правда, изрядно запустил и превратил в издание скучное и бесцветное, почти без подписчиков.

Николай Алексеевич энергично взялся за дело. Первым делом он раздобыл денег, журнал во все времена был предприятием очень затратным. Своих капиталов у Некрасова в то время ещё не было. Из необходимых пятидесяти тысяч рублей половину он взял у друга Ивана Ивановича Панаева, с типографией и бумажной фабрикой договорился о выгодном кредите.

Во-вторых, Некрасов быстро понял, что реклама – двигатель прогресса. В северной столице повсюду расклеили огромные рекламные афиши – «Современник»! Во всех журналах и газетах печатали рекламные объявления – подписывайтесь на «Современник», читайте «Современник».

В-третьих, Николай Алексеевич привлёк к работе в журнале самых талантливых авторов своего времени: Гончарова, Толстого, Тургенева, Писемского, Белинского. Печатал и свои собственные стихи. Впервые открыл для публики молодого Достоевского. Печатал постоянные переводы из лучших образцов иностранной литературы: Жорж Санд, Гёте, Байрон, Диккенс, Теккерей[5]5
  Скатов Н. Некрасов. С. 115.


[Закрыть].

Кроме того, Некрасов умело соблазнял читателей «бонусами», а именно бесплатными приложениями. К первому номеру журнала, например, прилагалась повесть Герцена «Кто виноват?».

Всё это подействовало наилучшим образом: количество подписчиков росло, как на дрожжах, доходы нарастали с той же скоростью.

Журнал жил в обстановке жёсткой царской цензуры. Так называемые цензоры – специальные государственные чиновники – внимательно прочитывали все материалы до того, как они попадали в печать. Если им что-то не нравилось (например, если им казалось, что автор ругает власти), они имели право вырезать часть текста или запретить его целиком. В самом крайнем случае они могли даже закрыть весь журнал. Именно это и случится с некрасовским «Современником» в 1866 году. Но не будем забегать вперёд.

Николай Алексеевич Некрасов очень ловко работал с цензорами. Он не ругался с ними, не вставал в позу обиженного, а… постоянно приглашал к себе на званые обеды и ужины. Цензоры любили вкусно покушать, а многие из них ещё и выпить, и Некрасов их слабостями умело пользовался. Его столы ломились от яств и напитков. И конечно, сытый цензор был гораздо «добрее» голодного. Не брезговал Николай Алексеевич и взятками. Сохранились сведения о том, что отдельные государственные чиновники отдыхали за границей за его счёт. И, конечно, потом становились более покладистыми, чего он – собственно говоря – и добивался.

Но не следует думать, что Некрасов занимался только финансами и «укрощением» цензоров. Он тащил на себе весь журнал: искал новых авторов, читал и правил все рукописи (иногда по много раз), следил не только за соблюдением правил грамматики, но и за логикой в тексте. В этом и заключается тяжёлый и однообразный труд редактора.

Николай Некрасов одним из первых в журналистике открыл жанр эмоциональной публицистики – репортаж. Он поместил в журнале рассказ рядового солдата «Восемь месяцев в плену у французов». Материал начинался словами: «Автор – лицо новое: это армейский солдат, уроженец Владимирской губернии, города Шуи, Татарский». Конечно, журнал все читали с удовольствием, а его издателя ценили и уважали.

Вот каким был Николай Алексеевич Некрасов.

Василий Немирович-Данченко
(1845–1936)
Герой Шипки

Декабрь 1877 года, перевал Шипка, Болгария

«Здесь, на скатах гор, да и на их вершинах, постоянный туман… Сырость ложится на земляную кровлю и просачивается в землянку, так что, спите ли вы, обедаете, читаете, пишете – в лицо, в тарелку, на книгу… одна за другой падают крупные капли. Весь здесь сидишь мокрый: ложишься на мокрый тюфяк, накрываешься мокрым одеялом, пишешь на мокрой бумаге и это – зимой!»[6]6
  Немирович-Данченко В. И. Год войны. Дневники русского корреспондента. СПб., 1878−1879.


[Закрыть]

«Начиная от генерала и кончая последним кашеваром, всем здесь приходилось очень скверно. Уже шестой месяц – в царстве вьюг и морозов, на негостеприимных высотах… Ночи и дни, дни и ночи. Недели проходили за неделями, месяцы – за месяцами, а конца сидению, казалось, и не предвидится. Как кроты, люди зарывались в землю. Днем не видели света Божьего, а ночью им только светили кроткие южные звезды…»[7]7
  Там же.


[Закрыть]

«От продолжительного сидения в сырых местах ранее морозов уже здесь начали повторяться частые случаи отмораживания. Вымокнут солдаты и к костру греться, а потом доктора удивляются, что последствия одинаковые с отмораживанием. Когда здесь пошли первые снега, полушубков, теплых чулок и фуфаек не оказалось. Солдаты закутывали головы и шеи в башлыки и сверх платья накидывали палатки, как женские ротонды.

Очень некрасив по наружности солдат был в это время. Палатка на нем стояла коробом, шинель на морозе деревенела. Мне, смеясь, рассказывали солдаты, что они точно в “карналине шуршали по земле”. Ноги закутывали тоже особенным образом. От сухарей оставались мешки. Каждую ногу с сапогом, уже надетым, – в мешок. Сверху подвязывали бечевками. Сверх того, от битого скота оставались шкуры. В эти шкуры шерстью вверх завертывали уже обутую таким образом ступню. В общем, что-то вроде самоеда или лапландца зимою, зато тепло…»[8]8
  Там же.


[Закрыть]

Так писал известный журналист Василий Иванович Немирович-Данченко о Русско-турецкой войне на Балканах. Дело происходило в самом сердце Болгарии, на горном перевале Шипка. Этот перевал стал важнейшим стратегическим пунктом, не единожды он переходил из рук в руки в штыковых атаках. Какая же сила заставила русскую армию терпеть лишения и проливать кровь вдали от дома, в чужой стране?

Дело в том, что вот уже почти пятьсот лет православные народы Балканского полуострова – болгары, румыны, сербы, черногорцы, македонцы и другие – страдали под гнётом Турции. Турки заставляли их насильно принимать ислам и вообще любили применять силу по отношению к мирному населению, иногда в самых зверских формах. И вот наши балканские братья начали проявлять недовольство. Все они, от стариков до детей, надеялись на вмешательство России и русского царя. И это случилось. Россия, будучи православным государством, не смогла оставаться в стороне. Многие физически крепкие мужчины – и крестьяне, и дворяне – записывались в русскую армию, чтобы помочь разбить турок. Освобождение православных братьев и сестёр стало национальной идеей. 24 апреля (12 апреля по старому стилю) 1877 года Россия официально объявила войну Турции.

Василий Иванович Немирович-Данченко перешёл границу в строю русских войск, он был военным корреспондентом сначала газеты «Наш век», потом «Нового времени». Но в отличие от многих других журналистов он писал свои заметки не в тылу и даже не в штабе, где относительно безопасно, а на переднем крае – под свист пуль и разрывы снарядов горной артиллерии.

Кстати, именно война с турками 1877–1878 годов дала рождение российской военной журналистике. Ранее, в Крымскую войну и тем более в Отечественную войну 1812 года военных корреспондентов не существовало.

Как и полагается честному журналисту, Василий Иванович не восхвалял войну, а показывал всю её неприглядную изнанку: смерть, раны, грязь, голод и холод, порой головотяпство генералов. Для него война – это не только солдатский подвиг, хотя о нём он тоже много писал, но ещё и грязная, смертельно опасная и неблагодарная работа. «Страшно отрезвляет война, когда её видишь лицом к лицу»[9]9
  Немирович-Данченко В. И. Год войны. Т. 1. С. 317.


[Закрыть], – так размышлял Немирович-Данченко.

Военная журналистика того времени была не совсем похожа на современную.

Военные корреспонденты носили на рукаве трёхцветную (чёрный, жёлтый, белый – цвета государственного флага России того времени) шёлковую повязку. На ней был изображён гербовый орёл, вокруг которого полукругом помещалась надпись «корреспондент». Под надписью был золотой нитью вышит номер корреспондента. С внешней и с внутренней сторон повязки должна была стоять печать Полевого штаба или Полевого комендантского управления армии. Без этих знаков отличия корреспондент не допускался на боевые позиции. Правами корреспондентов пользовались и художники, бывшие чем-то вроде нынешних фотокорреспондентов.

Кстати, о художниках: великий русский живописец Василий Васильевич Верещагин тоже участвовал в походе, причём в первых рядах. В местечке Шипка-Шейново 28 декабря 1877 года «Скобелев повёл войска на штурм, – вспоминал Немирович-Данченко, – несколько редутов взяли штыками… Кругом люди падали как мухи… и посреди этого ада Верещагин, сидя на своей складной табуретке, набрасывал в походный альбом общую картину атаки… Много истинного мужества и спокойствия нужно было для этого!»[10]10
  Василий Васильевич Верещагин. Художник-воин / под ред. Л. Х. Маликова. Череповец, 2020. С. 36.


[Закрыть]

Но вернёмся к военным корреспондентам.

Свобода передвижения корреспондентов в армии не ограничивалась, но они были обязаны сообщать о каждом перемещении в штаб армии. Свободно перемещались не только русские, но и иностранные журналисты, которых тоже было немало. Случалось, что некоторые из них изъявляли желание бить турок вместе с русскими солдатами и иногда даже получали награды за боевые заслуги. Другие смотрели на сражения равнодушно.

Официальной цензуры не было, но военные не имели права сообщать журналистам численность и направления движения русских войск. Особенно это касалось иностранных корреспондентов, которые вполне могли оказаться шпионами. Отличались корреспонденты таких недружественных России газет, как например, “Standard”, “Neue Freie Presse”, “Kölnische Zeitung”, которые порой умудрялись публиковать секретные сведения. Вероятно, отдельные иностранцы умело использовали денежные взятки. Также существовал другой путь получения информации: немецкие журналисты обращались за помощью к русским офицерам немецкой национальности, такие тоже имелись в русской армии.

При этом российские журналисты, находившиеся на передовой, могли не получать важной информации из штаба армии. Доходило до смешного: сведения о мирных переговорах в Адрианополе и Сан-Стефано российское общество получало из английских газет “Times” и “Daily News”, тогда как на месте событий находились русские журналисты В. И. Немирович-Данченко, А. Д. Иванов, князь Л. В. Шаховской и другие, которые в ход переговоров не посвящались.

У каждого военного корреспондента постепенно выработался свой стиль. Почти с начала войны в действующей армии стал издаваться «Летучий листок» – своего рода информационно-пропагандистское издание для поднятия боевого духа войск. Идея его выпуска принадлежала известному российскому писателю В. В. Крестовскому. Он состоял при штабе официальным, проправительственным корреспондентом. На передовую он выезжал редко, поэтому писал больше о штабных офицерах и их занятиях, то есть о том, что он сам видел.

Военные заметки Василия Ивановича Немировича Данченко отличались какой-то особой человечностью. Чувствуется, что их писал журналист с живым, тёплым сердцем, не ожесточённый войной. Не ненависть, а любовь водила его рукой, когда он писал.

Вот, послушайте:

«Вижу… нашего солдата. Идёт с ружьём и кряхтит. У него шинель на груди оттопырилась.

– Куда ты?

– В Габрово.

– С чем это?

– А вот несу.

Отворачивает шинель – крошка, месяцев десяти – одиннадцати. Пригрело её на груди у него, и заснула бедная.

– Чем же ты её кормишь?

– А разжую сухарь и положу ей в рот – есть.

Оказывается, донёс до Габрова за восемнадцать вёрст и сдал в Красный Крест»[11]11
  Немирович-Данченко В. И. Год войны. Т. 2. С. 170.


[Закрыть].

За участие в Русско-турецкой войне Василий Иванович был награждён знаком отличия военного ордена Святого Георгия. Позже он принял участие в качестве военного журналиста и в Русско-японской войне 1904–1905 годов, и в Первой Балканской войне 1912–1913.

После революции он эмигрировал и жил в Праге, продолжая сотрудничать в газетах и писать романы.

За свою жизнь Василий Немирович-Данченко опубликовал более шестидесяти томов сочинений, а его кавказские очерки были отмечены даже самим Львом Толстым.