Текст книги "Красное Зеркало. Легенда вулкана"

– Правда, давай не будем об этом. – Она встряхнула головой. – Ты, как всегда, правильные вещи говоришь, а я…

– Ты вообще самый лучший гид Марса, – сказал я серьезно.

– Мне кажется, – она спрятала лицо, будто проверяя, все ли карманы на комбезе застегнуты, – мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…

– Ну конечно! – Я возмутился. – Да если бы не твоя выдержка и спокойствие, трупов было бы гораздо больше. Я знаю, что говорю, а комплименты – это не мой стиль.

– Хорошо, – она тоже вздохнула, – я почему-то тебе верю… Не знаю – тебе хочется верить, ты не такой, как все…

– Это все не такие, как я. – Дурацкая фраза вырвалась сама собой.

– Правда, я… – Она посмотрела на меня пронзительно, словно рентгеном просветила. – Ты – настоящий…

– Ира, – я помотал головой, – мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…

– Ну конечно! – передразнила она и вдруг впервые за последнее время улыбнулась.

На душе у меня потеплело, словно бы от хорошего глотка спирта, – нет, даже лучше.

У меня, наверное, как и у Ирины, уже просто не было сил психовать и думать о чем-то мрачном – мы живы, мы наслаждаемся этим затхло-кислым воздухом, видим солнце, ощущаем, думаем; все остальное сейчас, даже пресловутый «чужой», все буквально, казалось такими смешными мелочами. Эмоциональные всплески и жалкие потуги придать значимость каким-то проблемам – и все это на фоне черного мрака небытия. Я часто замечал за собой такое – настоящий страх, равно как и осознание всей опасности происшедшего, приходят ко мне постфактум, тогда, когда бояться уже нечего. Это не тот страх, который я чувствовал на бетонных плитах у КлиБУса, когда хотел зарыться в бетон, под землю, – то был просто тупой животный инстинкт, а сейчас я постепенно осознавал, на каком волоске от смерти были все мы, какие сотые доли секунд, какие случайные и нелогичные ситуации отводили от нас несокрушимую и слепую старуху в черном балахоне. Мы не должны были выжить по всем раскладам, особенно некоторые из нас, во главе со мной…

Нет, лучше и вправду не думать об этом, иначе я прямо сейчас умру от леденящего ужаса.

Я уставился в пыльную, наполовину занесенную песком бетонку. Дорога, мерно покачиваясь, приближалась, наш путь продолжился, и все было в порядке… а остальное – пустяки.

Впереди показался вертикально стоящий, заржавленный рельс, вкопанный в песок между четырьмя пустыми ацетиленовыми баллонами.

К нему была приварена монументальная трафаретная табличка: «Персеполис, 2,5 км. Добро пожаловать!»

На заднем фоне продолжала расти громада кратера. Он был около девяти километров в поперечнике.

Вдруг я заметил, как со стороны города стало различимо клубящееся облако пыли. Через несколько минут я понял, что являлось его источником.

Нам навстречу двигался небольшой четырехколесный вездеход, сделанный на базе старой армейской БМП[2]2
  Боевая машина пехоты – относится к классу легких броневиков.


[Закрыть] а-ля кабриолет. Когда она увеличилась в размерах, я разглядел, что она покрашена в красный цвет, а некоторые бронированные части корпуса заменены простым листовым железом. По краям на ней были установлены два легких станковых пулемета, а в открытой кабине, за лобовым стеклом, снятым явно с какого-то грузовика, виднелась группа голов в шлемах.

Я тяжело вздохнул и крикнул группе в шлемофон:

– Прижимаемся вправо, к обочине!

На передней части машины слева трепыхался небольшой флажок черного цвета. Разобрать, что на нем, было пока нельзя, но я понял – это герб города, на котором изображалось желтое солнце со вписанной в него латинской буквой «пэ» и крыльями по бокам.

Все громче становился рокот двигателя, все приближался вездеход, и мне он почему-то не нравился: было в нем что-то тревожное, наверное, из-за расцветки.

Вот уже до нас долетел жар двигателя, пыль и песок. Натужно скрипнули тормоза, и облако черного выхлопа вырвалось в воздух.

Пассажиров было шестеро. Были они в чистых новых комбинезонах, двое без оружия, а четверо с автоматами.

Тот, что сидел ближе к нам, рядом с водителем, грузный и коренастый, чуть приподнялся с сиденья и произнес, включив внешние динамики:

– Приветствуем вас, странники, в нашем замечательном городе! Мы всегда рады гостям!

– Здравствуйте, – по возможности вежливее отозвался я. – Мы тоже рады наконец-то попасть в ваш город. Вы всех гостей так торжественно встречаете?

– Нет, только некоторых, – отозвался сидящий рядом мужчина, из-под шлема которого выбивалась густая растительность. – Я – помощник губернатора Персеполиса Гастон Борода, можно просто Гас.

– Очень приятно, – сказал я, вспоминая прошлый мой визит в Персеполис, когда внимание ко мне проявил только Диего, и тот с умыслом. – Мы – Охотники Странный, Йорген и Сибилла…

Мне явно было нелегко сейчас ворочать языком и мозгами.

– Знаю-знаю, – перебил Гас. – Слухи в Сети распространяются очень быстро. Мы наслышаны о тех трудностях, которые достались вам в дороге, и решили устроить вам заслуженную встречу. Ваш героизм… это достойный пример для граждан Марса.

– И вы решили ради этого сжечь несколько галлонов дизельного топлива, – с легкой иронией произнес я удивленно.

– Мы решили, что вы этого заслуживаете, – ответил стоящий грузный мужчина. – Меня зовут Кэр Браун – я председатель Народного комитета безопасности. Совет Четырех Городов также был заинтересован в предоставлении вам максимальной безопасности. Мы забронировали для вас номера в лучшем отеле города. Прошу, проезжайте вперед, мы будем сопровождать вас.

Он махнул рукой водителю, и вновь раздался рокот двигателя вездехода. Машина тронулась, проезжая нашу колонну к арьергарду.

Я махнул рукой, и мы продолжили путь.

– Круто-то как, Странный, тебе не кажется? – услышал я ядовитый голос Йоргена в наушниках.

– Да уж, – пробормотал я, – хлеба с солью не хватает и девочек в национальных комбезах.

– Хлеба с солью? – удивленно переспросил Йорген.

– Был такой древний обычай на Земле, – пояснил я, – ритуальной едой встречать дорогих гостей.

– Ну мы теперь звезды! Они ради нас столько топлива пожгли! – Йорген хихикнул.

– А по-моему, – раздался сонный голос Лайлы, – мы и вправду заслужили чего-то хорошего…

– Да, – пробормотал полковник, – приятная неожиданность.

«Вот оно что, – думал я про себя, – вот кто нами заинтересовался: Совет Четырех Городов! Кто бы мог подумать?! Это уже серьезно! А скоро к нам приставят эскорт из шагающих танков и отборные отряды паладинов в парадной форме, а празднично наряженные дети возложат к нашему подножию цветы, и гвардия выдаст торжественный салют! Да… не так я себе представлял эту поездку, как говаривал, бывало, Руаль Амундсен».

– Что-то не так, Дэн? Тебя смущают эти люди? – спросила Ирина, которая, как высокочувствительный радар, всегда улавливала мои настроения.

– Сказать по правде, я не стеснительный, но они действительно меня немного смущают, – ответил я.

– Ты что-то почувствовал? – вновь спросила Ирина.

– Да вроде ничего особенного, – я опять закурил, – но бдительности терять нельзя. А идея о расформировании группы нравится мне все больше.

Так мы и ехали, и я никак не мог отделаться от ощущения, что это парадное сопровождение в конце нашей колонны больше напоминает конвоирование.

– Я смотрю, Дэн, что, пока одни честные Охотники сидят дома, – сказал ехидно Сенька, – другие зарабатывают себе популярность.

– Надо было мне поскромничать и бросить тебя в Башне подыхать, – со злостью ответил я. – Обожаю быть героем, ты же знаешь!

– Ну ладно тебе, я же просто пошутил, – надулся Сенька.

Удивительный он человек – неужели ему абсолютно наплевать на все, что только что произошло?

– Кажется, жизнь налаживается, а, Джерри? – пробормотал тихонько Митчелл.

– Значит, так, – сказал я в режиме общей связи. – В городе соблюдать осторожность, ходить только группой, в сопровождении двух Охотников. Азиз и полковник, вас это в первую очередь касается: следите за группой и любыми контактами с местными, даже в паршивой лавочке с батарейками. Быть крайне внимательным – ни на что не соглашаться, все действия обдумывать и советоваться с Охотниками. Ясно?

Послышались разрозненные заверения в полной ясности моих инструкций и согласии с ними.

Дронова, как всегда, немного повозмущалась, что нам не дадут спокойно осмотреть город и оттянуться в полный рост, и немедленно потребовала от нас с Ириной нескольких экскурсий, хотя бы под вооруженной охраной.

Я находился уже в таком состоянии, что был согласен даже встать на четвереньки и погавкать, – мне хотелось уже наплевать на все.

А дорога меж тем все приближала нас к растущей громаде кратера.

В том месте, где она упиралась в вал пород, было прокопано широкое отверстие, посредине которого висел на осях огромный железный навес, выполнявший функцию ворот. В самой стене кольца кратера изредка были прорезаны окна, выкопаны оборонительные галереи, укрепленные кирпичом и бетоном. Зияли щели бойниц, и лепились, будто ласточкины гнезда, смотровые балконы. На некоторых из них, лениво опираясь на автоматические винтовки, покуривали часовые.

На покатых стенах кратера симметрично, по краям ворот, располагались два пулеметных гнезда и ракетная установка.

Из ворот то и дело выходили люди, верхом на дромадерах или пешком, группами и поодиночке: они куда-то разбредались вокруг или же, наоборот, приходили к воротам.

Въезд в город охраняли два патруля с броневиком, а вокруг них, облепив дорогу, словно мухи, громоздилась сотня торговцев с лотками, на которых была навалена уйма всякого хлама. Люди толпились между ними и обменивали один хлам на другой. Стоял многоголосый гомон. Кто-то погнался за кем-то. Кто-то громко крикнул.

Патрульные не обращали на эту суету ни малейшего внимания – они курили и болтали. Лишь изредка кто-то из них хватал особо резвого горожанина за рукав, что-то говорил ему почти в самое ухо или обшаривал его карманы, после чего брезгливо отпихивал в сторону.

Так как утро уже наступило, большинство людей торопилось внутрь кратера, чтобы укрыться от опасных лучей солнца.

Наша группа уже попала в зону столпотворения, и мы с трудом протискивались мимо десятков всадников и сотен пеших горожан. Чумазые, в обшарпанных шлемах и разнообразных одеждах, торговцы-менялы проскальзывали между верблюдами, дергали нас за стремена, наперебой предлагая свои «уникальные» товары. Иногда это были нищие-попрошайки, которые буквально мертвой хваткой цеплялись за верблюда, и только легкий пинок сапога был в состоянии отогнать жалобно вопрошающего еды или еще хоть чего-нибудь.

Сзади послышался громкий многоголосый гудок сопровождающего нас вездехода.

– Дорогу колонне туристов! – раздался из внешних динамиков БМП повелительный голос.

Патрульные пришли в движение – они вышли к воротам и стали бесцеремонно расталкивать людской поток прикладами своих автоматов.

Я чувствовал, что у меня отсутствует половина затылка, а голова куда-то съезжает, и мне приходилось ею потряхивать, словно заспанному дромадеру.

Становилось жарко.

Толпа перед воротами слегка поредела, и мы смогли более или менее успешно протиснуться к массивному срезу кольца кратера. Срез был высоким, широким и отбрасывал резковатую сизую тень. Гулким эхом отдавались в нем сотни шагов, голосов и поскрипывание седел. Пахло прогорклым человеческим потом, перемешивающимся с запахом животных. В этот букет вплетались еще какие-то ароматы, которые будоражили обоняние и составляли, наверное, запах самого города.

Вот пространство ворот окончилось, и дорога повернула влево, уходя по дуге, вдоль внутренней стены кратера, вниз.

Перед нами же открылся город, лежащий на дне гигантской воронки.

Я отчетливо вспомнил этот образ, который увидел еще тогда, в первый раз, больше двух лет назад, после последнего рейда с Голландцем.

Панорама города терялась в пыльной дымке, которую разрезали падающие с краев кратера под острым углом солнечные лучи, в которых клубились испарения. Сам город еще был в тени. Первые лучи освещали только торчащие в отдалении заводские трубы и решетчатые конструкции высоковольтных линий электропередачи.

По краям кратера были натыканы спутниковые тарелки, какие-то ретрансляторы. Нависали целые дома, вмурованные в стену, от которых лентами вились разнообразные лесенки, путающиеся между собой и трубами, то здесь, то там выходящими из стены и врезающимися в нее вновь.

Внизу были видны кривые улочки, теряющиеся в перспективе панорамы, уставленные домами различных видов и исполнения. В основном они были не больше пяти этажей, но изредка встречались и десятиэтажки. Некоторые были построены из нагроможденных друг на друга контейнеров или старых автобусов. Попадались даже круглые дома из гигантских цистерн и резервуаров.

Ближе к центру попадались и кирпичные, и бетонные сооружения – там были районы для руководства и зажиточных дельцов. А в юго-восточной части города стояло несколько фабрик и небольших заводов, ощерившихся жерлами труб. Вот чем объяснялось сходство кратера снаружи с котелком или непотухшим вулканом: из труб валил дым, который ветер рассеивал над верхней границей кольца Персеполиса.

Я помнил с прошлого раза, что была в городе еще пара ворот, только поменьше: юго-восточные и северные.

Наша колонна двигалась по дороге, плавно снижающейся вдоль стены: уровень дна кратера был значительно ниже уровня поверхности Марса, поэтому-то дорога опускалась к городу плавно. С одного бока она упиралась в покатую стену воронки, а с другого обрывалась вниз, отгороженная невысоким частоколом из ржавых труб и других предметов, кои имели продолговатую форму и неясное происхождение.

Туристы, несмотря на стрессы и смертельную усталость, после сегодняшней ночи осоловело, но с любопытством озирались по сторонам, едва не сталкиваясь на дороге с горожанами, продолжающими сновать вокруг нас.

Все же люди есть люди: одинокие марсианские пустоши, скучный пейзаж барханов и равнин, опустевшие развалины и заброшенные производственные поселки, да и присутствие постоянного чувства тревоги в этой одичавшей пустыне, которая одним своим видом утверждала неспособность принять у себя людей, – все это так резко контрастировало с этим пускай и убогим, но живым, населенным местом, с его пестрыми муравейниками домов, большим по марсианским меркам скоплением людей, животных и даже примитивным транспортом. С таким не сравнится маленький поселок диких луддитов клана Харлея.

Не знаю, хорошо это или плохо, но человек – коллективное существо, что ты с ним ни делай. Я и тут умудрился оправдать свою кличку, которую мне дали в моем первом клане: с одной стороны, я испытывал тягу к городам, столпотворению и суете, мне нравилось общаться с людьми, нравился широкий спектр впечатлений городской атмосферы – от надоедливого убожества и грязи до комфорта и некой рукотворной красоты. Мне нравилось иногда потеряться, стать атомом некоторого вещества.

Но эта любовь имела свойство накапливаться и в какой-то момент заполняла мои внутренние «баки» по самую крышку: мне становилось скучно, тоскливо – откуда-то появлялся страх, что я завязну здесь, как муха в приторной тянучке. Казалось, если не уеду отсюда, то даже если потом соберусь – иссякнут какие-то силы, и это место сделает из меня свою собственную матрицу, свой придаток. Это касалось любого города и, как показала практика, планеты.

Конечно же и беготня по пустыне с этими зачастую совершенно нелепыми охотничьими рейдами надоедала и выматывала до чертиков: хотелось опять вернуться в огромный аквариум городского «растворителя», где от тебя так мало зависит, хотя внимательным нужно быть иногда не меньше, чем в пустыне. Но эта внимательность уже другого рода…

Многие Охотники и прочие граждане Марса вели себя подобным образом, но никто не называл их «странными». Просто почти у всех них была какая-то обозримая цель: скопить средства на налог, чтобы поселиться в каком-нибудь городе получше или найти новое место и создать свое поселение, свой клан. А может, накопить на перелет на Землю или найти какой-нибудь уникальный марсианский артефакт. А многие просто занимались прожиганием жизни и стремились к простым удовольствиям.

Уж больно мне не хотелось признаваться себе, что я такой же бесцельный тусовщик и гуляка, как и последняя категория. Я сам себя не совсем понимал – я что-то явно искал, но то, что мне предлагали, меня не устраивало. Меня куда-то тянуло, но явно не романтические идеи: романтики на Марсе быстро становятся практиками, циниками или трупами, а вот я – опять мимо всего. Иногда я сам себя ужасно раздражал, так как приходил к выводу, что я – никто. В меру прагматизма, в меру раздолбайства, в меру цинизма (это я так себя утешал). На кой хрен я лазаю под пули? Не хотелось быть «крутым самцом» или просто мясником: Закон Пустыни раздражал меня своей бесчеловечностью, хоть и понятно было, что в этих условиях в нем много правильных понятий…

В общем, ни рыба ни мясо, а ухо дяди Тараса, как говаривал один Охотник, правда, не обо мне, слава богу: у меня хватало мозгов играть по правилам тусовки, чтобы не возникало лишних вопросов. В рейде я был аккуратным и расчетливым Охотником, в кабаке – остроумным прожигателем жизни, который не прочь поволочиться за симпатичной девицей; с теми, кому доверяю, старался быть искренним товарищем, при дележке добычи не становился альтруистом, но и хапугой тоже. Мне казалось иногда, что и самого-то меня не существует, а есть только набор шизофренически расщепленных личностей, чемоданчик с универсальным набором «дэнов» для любых видов работ… Странный… да… это еще мягко сказано…

Но кличку, конечно, я придумал себе не сам (самопальные клички, типа как у Джо – «Вим», – редко приживались) и «Странным» меня назвали на Марсе далеко не сразу: сперва меня называли Стебанутым, или «земное недоразумение», а иногда даже Папуас из Елизея[3]3
  Папуас из Елизея, Елизейский Паренек – в такой пренебрежительной форме называют кланы и племена, живущие на Марсе в северной части плато Элизий, рядом с дикими землями Утопии на параллели Тропика Рака. Это область более низких широт, тогда как основная масса марсианских поселений находится в более теплых и благоприятных районах. Жители этих мест отличаются ярко выраженной ксенофобией, более дикими, почти первобытными законами и нравами. Сторонятся обжитых мест, крайне мало участвуют в меновой торговле, даже в конфликтах с остальными колонистами замечены очень редко. Бытует распространенное мнение, что это потомки каких-то биологических экспериментов, и юварки являются их отдаленными сородичами, хоть и пошедшими по пути мутации. Некоторые предполагают, что эти районы являются частью бывшей колонии для уголовных преступников, которые утратили связь с внешним миром на протяжении нескольких поколений. В обиходе имеет значение «дикарь», «человек, не приспособленный к нормальному социальному взаимодействию», иногда – «умственно отсталый».


[Закрыть]. В лучшем случае – просто Дэн. Я был зеленый новичок, не вписывающийся в привычные марсианские нормы. А потом, когда я приобрел хоть какой-то авторитет среди Охотников, старший клана Беркутов, который любил со мной поболтать вечерами о жизни на Земле и вообще о всяких абстрактных вещах, частенько повторял: «Ох и странный же ты мужик, Дэн, ох и странный…» Особенно когда я объявил о своем желании отправиться в кругосветный рейд…

А когда у меня получилось в первый раз, случайно, отогнать глюк, все стали приставать с расспросами, как это у меня вышло, а я ничего внятного ответить не смог. Зауважали, но стали как-то сторониться. Вот и приклеилось…

А Ирина – она меня чувствует, как никто, она сверкнула в моих глазах чем-то таким, что я ищу, чем-то близким и нужным… К слову сказать, она и сама странноватая… даже для меня… Эх… я сильно сомневаюсь, что на Марсе такие чувства уместны при эдакой кутерьме, да и вряд ли в моем лице и с моим образом жизни она обретет гигантское счастье, усыпанное бриллиантами и атомными батарейками…

Ногу внезапно кольнула острая боль: какой-то красномордый черт, проезжая мимо на телеге, запряженной двумя пегими свиноконями, размахнулся дать им кнута и задел меня по ноге локтем. В глазах пошли красные круги, а дыхание перехватило. Горожанин даже не обернулся, звонко щелкнув хлыстом лоснящиеся бока своих кривоногих боровов.

«Чтобы у тебя юварки гнездо на башке свили!» – сквозь зубы прошипел я тихо.

Да что я, в самом деле?! Еду, развлекаю себя какими-то дерьмовыми детскими самокопаниями! Тоже мне принц Гамлет Марсианский, ядерный папуас. О другом надо думать, Странноватый! О другом!

После треклятой Башни у меня что-то случилось с головой… я как-то неуловимо изменился… что-то приобрел, себе не свойственное… Это, наверное, из-за ранения у меня в голове начался такой бардак…

Сонными, вялыми голосами туристы переговаривались, делая длинные паузы между фразами: было ясно, что они вкладывают последние силы в свои эмоции, пытаясь всеми органами чувств хоть как-то впитать это впечатление от первого увиденного ими в пути относительно крупного марсианского города «Великой Первой человеческой колонии», «Смелого Рывка В Темный Мрак Вселенной»! «Подобно отважным первопроходцам, люди планеты Земля, в едином стремлении покорять неизведанное… невзирая на тяжелые времена, когда перемена климата и мощные экономические потрясения на нашей Родине… новая надежда на будущее… мечтатели многих поколений!..»

Так обычно писали в СМИ и говорили у нас на Земле по всем каналам видеоновостей долгие десятилетия.

После Великого Перелома на Земле продолжали ухудшаться условия жизни – резкие температурные скачки и магнитные бури, перенаселенность умеренных широт. В Азии усилились противоречия между крупными анклавами переселенцев из Европы и индийско-тибетскими экстремистами, именующимися Новые Арии. Да и, несмотря на разношерстность самой Тибетской Республики, не прекращались приграничные стычки с Китаем. Мелкие вооруженные конфликты терзали и без того слабую экономику. Более-менее успешными и спокойными государствами были Бразилия, Китай и Россия, но их перенаселенность затрудняла развитие.

И вот из последних сил человечество решило реализовать-таки «марсианскую программу». Казалось, это долгожданный выход, решение всех проблем. Поднялась невиданная за долгие годы пропагандистская волна. Всех агитировали внести свой вклад и получить ломоть долгожданного счастья. Даже удалось разжечь некий энтузиазм, что привело к временному прекращению конфликтов и экономическому росту. Несколько огромных орбитальных транспортов полгода загружались шаттлами. Тогда на Марс улетела основная масса колонистов. «Отважные первопроходцы завершили первую стадию терроформирования! На Марсе появилась долгожданная атмосфера, пущено в ход свыше полутора тысяч горнодобывающих, сталелитейных и других предприятий. Образовано несколько сотен городов и поселений. Жизнь налаживается. Через пару десятилетий цветущие сады встретят новых гостей планеты. Наряду с колониальными рейсами активно развиваются туристические полеты!» Вот что тогда говорили… Да и многое другое…

Пока не дошли до уровня балаганного зазывалы: «Хотите вырваться из серой и обыденной жизни? Дикая земля Марса ждет вас! Вдохните полной грудью вашу Новую Марсианскую Жизнь!..» И дальше в том же духе.

Затем стали говорить все реже, пока не ограничились общими приглаженными фразами про «Хроники завоевания космоса», укладывающимися в несколько выдуманных экономических показателей, репортажей о «счастливых и отдохнувших космических туристах», которые снимались в проплаченных студийных павильонах, и подробной метеосводкой…

Даже передачу сделали с ток-шоу и неким подобием телемоста (конечно же в записи) под названием «Космос – новый дом». А уж какие социальные и финансовые льготы были у добровольных колонистов! Интервью, госдотации, юридическая поддержка и награды, и даже титулы!

А когда иссяк и этот животворный источник – дело решили прикрыть, объявив, что в ближайшие несколько лет в связи с глобальным финансово-сырьевым кризисом на Земле полеты на Марс временно прекращены, но связь иногда будет. Стали просачиваться сведения о каких-то странных аномалиях на Марсе, но власти комментировали это как паникерские настроения и бред пессимистов с разыгравшимся воображением, которые не смогли принять Новой Родины.

Потом уже частные корпорации, имеющие лицензию на производство межпланетных кораблей нового поколения, решили на этом заработать: нет худа без добра и добра без худа… Цены на путевки взлетели до небес, и на какое-то время интерес к Марсу чуть выбрался из нулевой отметки.

Но, правда, во Всемирной паутине Земли был один частный виртуальный канал, который назывался «Бог Войны», где рассказывали совсем иное…

Именно там и шли ночные кровавые реалити-шоу Жирного Тэдди и ему подобных. Ставки делались в полной тайне.

Этот канал представлял жизнь на Марсе как кромешный ад, и больше всего это напоминало футуристические триллеры и ужастики. Каннибализм, извращения, каждодневная кровавая мясорубка за любой кусок мало-мальски пригодной для жизни территории. Эти люди играли на человеческих страхах и тоже получали от этого уйму денег.

Истории и «документальные» кадры про мутантов, пространственные аномалии, уничтожающие людей чуть не тысячами, про новые загадочные смертельные вирусы, занесенные инопланетянами, которые на летающих блюдцах продолжают похищать людей для своих изуверских экспериментов по производству расы людей-машин.

Кликуши в рясах заламывали на экранах руки, провозглашая пришествие антихриста, доказательством коего и является добровольное и рукотворное создание ада, который оказался на небе.

– Мы за грехи свои вновь потеряли рай! – кричали они. – И орда нелюдей, превративших человека в ходячий труп, обрушится с кровавой планеты, чтобы этой кровью затопить Землю! И сойдет с ними на твердь нашу смуглый и златоглазый Царь Тьмы Вселенной, и затрубят Трубы Апокалипсиса!

Плодились и множились религиозные течения и обыкновенные секты – это конечно же не носило массового характера, но я думаю, что канал не прикрывали по другим причинам.

Просто Марс, точнее, его сложившаяся уродливая и дикая пародия на земную цивилизацию образца начала первого тысячелетия от рождества Христова продолжала приносить деньги любыми способами, кроме тех, которые были нужны и полезны.

И дело не в жадности, порочности или глупости людей. Все дело было в обыкновенной разобщенности и неумении договориться.

Однажды на одном из сайтов я увидел забавное попсовое фото: в кожаном офисном кресле за массивным столом, уставленным разноцветными флажками, мониторами и коммуникаторами, сидел годовалый младенец, обернутый памперсом. Его задорные веселые глаза-бусинки таращились в объектив, изо рта текла слюна, а на голове висел набекрень черный котелок. В руке ребенок держал перевернутую курительную трубку, с наслаждением подгрызая мундштук, словно соску…

И вот что получилось…

Из вновь накатившей на меня задумчивости и рассеянного потока сознания меня резко выдернул трубный глас гудка вездехода наших неожиданно гостеприимных хозяев.

Я поморщился и огляделся по сторонам.

Ирина ехала на полкорпуса позади меня, опять что-то набивая в своем электронном планшете. Она изредка бросала на меня внимательный и вместе с тем задумчивый взгляд. Сразу за ней ехал полковник, сияя красными белками утомленных глаз.

Вокруг нас продолжали топать, и стучать, и скрипеть, и фыркать. Кашляло, выкрикивало, ругалось и смеялось в своем хаосе людское течение. Людей стало как будто меньше.

Все эти звуки гулко, с легким эхом, отскакивали многократно от высоченной стены кратера, усеянной небольшими постройками и коммуникациями.

У некоторых домов, где витиеватые стальные лестницы образовывали некое подобие решетчатого металлического крыльца, сидели, свесив ноги, уставшие после тяжелого дня трудов праведных и не очень разнообразные люди.

Они разговаривали, курили, пили что-то из коричневатых непрозрачных бутылок и с любопытством разглядывали пестрый поток входящих в город.

Иногда какой-нибудь особенно захмелевший зритель приходил в необычайно игривое настроение и, потушив о стену окурок сигареты, ловким щелчком большого и указательного пальцев отправлял по дуговой траектории сей оскорбительный подарок в какого-нибудь зазевавшегося торговца. Когда же последний вскидывал голову, разражаясь проклятиями в адрес подобной неуместной выходки, призывая всех церберов окрестных свалок совершить грубое половое совокупление на могиле незадачливого шутника, тот в ответ вытягивал средний палец провинившейся руки и вызывающе двигал бровями или же водил оным пальцем по высунутому языку.

Иногда раздавался плеск воды – это женщины, прибиравшиеся в доме, перед отходом к дневному сну выливали грязную воду из мятых цинковых ведер. Но из-за покатости стены кольцевой воронки вода попадала не на дорогу, а на саму стену вдоль обочины дороги, где была вырыта длинная сточная траншея, уносившая нечистоты в городской коллектор.

Где-то кричали грудные младенцы, скрытые висящим и сохнущим на балконах бельем, и на фоне этого противными резкими электронными переливами чирикали зуммеры игровых приставок.

Меж тем мы достигли нижнего уровня воронки кратера, где и начинался основной город.

Дорога тут была вымощена шлифованными камнями и упиралась в довольно крупную площадь в форме окружности. Одним краем площадь примыкала к стене кратера, а с другой стороны от нее отходили три вполне прямых луча городских улиц – это и был въезд в сам Персеполис.

По краям площади стояли торговые ряды, напоминающие сильно залатанные короба или произведения дизайнеров-модернистов. Некоторые из них были уже закрыты, да и людей становилось все меньше.

Несмотря на это, смуглый парнишка в конусообразной блестящей шапке играл на самодельной гитаре с хрипловатым динамиком, а стройная девушка в прометалленной накидке вместе с маленькой девочкой лет пяти двигались в такт его аккордам.

В центре площади вертикально стояла вкопанная в землю труба, к которой был привязан невесть как здесь появившийся витринный манекен без явных признаков пола и черт лица. Две его руки были выставлены вперед, по направлению к городу, под углом примерно девяносто градусов друг от друга, а правая нога также висела параллельно земле, будто плохо смазанный робот с негнущимися суставами радостно бежал кому-то навстречу. На каждой выпяченной его конечности были укреплены таблички с указателями направлений и названиями улиц.

Зрелище было слегка жутковатым и напоминало какой-то извращенный вариант антиутопического распятия.

Меня это навело на странную мысль о том, что, пока в людях не угасла жажда соригинальничать, все не так уж скверно: могли бы просто ограничиться столбом с указателями – ан нет… Хотя вопрос о том, что было бы лучше, оставался открытым.

Я с некоторым содроганием подъехал к этому арт-объекту марсианского градостроительства и, сделав знак остановиться, натянул поводья Чембы.

– Какой уродец, – тихо сказала Ирина, подъехавшая слева.

– Не говори, – хмыкнул я.

Откровенно говоря, я понятия не имел, где в этом городе то, что наши любезные мотострелковые представители администрации гордо именовали «лучший отель города».

Правда, прошло много времени…

– Группа «кси-516»? – услышал я хрипловатый голос с казенными интонациями.

К центру площади приближались трое всадников на откормленных вороных свиноконях. Они были одеты в камуфляжные армейские комбезы, на рукавах которых красовались черные повязки с желтыми кругами посредине. За спинами у всех троих висели автоматические карабины с укороченными стволами, по всей вероятности, местного кустарного производства.

Видать, это и было некое подобие местной милиции – те самые бравые парни, которыми командовал этот Кэр Браун. Да, здесь многое изменилось.